Школьник

Я сидел на подоконнике в пустом коридоре, чувствуя, как холодное стекло давит мне в бок даже сквозь тонкую ткань рубашки. В пальцах дымилась сигарета (хотя это, конечно, было строго запрещено).

Я следил за тем, как силуэт Елены Николаевны растворяется в школьном дворе. Она шла быстро, чуть сгорбившись, будто пытаясь защититься от невидимого ветра, хотя мартовский воздух сегодня был непривычно тёплым и тяжёлым. В правой руке — перегруженная сумка с тетрадями, оттягивающая плечо вниз, в левой — тот самый потрёпанный термос, который я уже узнавал издалека.

«Они исчезли».

Эти слова висели в воздухе, как сигаретный дым, который я сейчас выдыхал. Была ли это угроза? Или что-то более личное — признание, вырвавшееся против её воли?

Пепел с сигареты осыпался на подоконник, оседая мелкой серой пылью. Я провёл пальцем по холодной поверхности, размазывая его в причудливые узоры — может быть, подсознательно пытаясь найти в них ответ. От прикосновения остался грязный след, будто метка, оставленная здесь моими сомнениями.

— Кислов! 

Голос ворвался в мои мысли, как нож в мягкое масло. Я вздрогнул так сильно, что чуть не выронил сигарету. Из-за поворота вынырнула Анжела — её обычно аккуратная причёска была растрёпана, на щеках играл нездоровый румянец, а в широко раскрытых глазах читалась смесь паники и ярости. Она дышала прерывисто, словно пробежала марафон.

— Ты вообще в курсе, что весь класс ищет тебя? — она схватила меня за рукав, её пальцы впились в ткань, а голос дрожал от напряжения. — У нас же пробник! 

— А, блин... — я спрыгнул с подоконника, чувствуя, как колени подкашиваются от долгого сидения в одной позе. Окурок с шипением погас под подошвой кроссовок, оставив после себя едкий запах горелого фильтра. — Забыл. 

— Забыл, — она фыркнула, скрестив руки на груди. Её голос звучал резко, с металлическими нотками. — Конечно. Потому что ты последние три дня витаешь где-то в облаках. Как будто тебя подменили.

Я не стал спорить. В голове и правда не осталось места для пробников, консультаций и прочей школьной рутины. Только её слова, её взгляд, этот странный момент в пустом кабинете, когда между нами вдруг повисло что-то невысказанное.

— Ты меня слушаешь? — Анжела толкнула меня в плечо, и от этого неожиданного касания я вздрогнул. Её пальцы были удивительно холодными даже сквозь ткань.

— А? 

— Я говорю, Борис Сергеевич в ярости. — она понизила голос до шёпота, но от этого слова стали только острее. — Если ты сейчас не явишься, он тебя... 

Я глубоко вздохнул, чувствуя, как в груди что-то сжимается. В воздухе ещё витал едва уловимый шлейф её духов, смешанный с запахом табака.

— Ладно, ладно, иду, — пробормотал я, проводя рукой по лицу, пытаясь стряхнуть оцепенение. Кожа была неожиданно горячей на ощупь.

Анжела схватила меня за руку и потащила за собой. Её ладонь была влажной от волнения. Но даже когда мы уже бежали по коридору, я не мог не обернуться — туда, где её силуэт уже исчез.

Работу я, конечно, завалил. 

Бумага с моими ответами легла в мусорное ведро с тихим шелестом, будто вздыхая от облегчения. Борис Сергеевич, наш алгебраист с лицом средневекового палача, бросил её туда с таким выражением, будто избавлялся от заразы. Его толстые пальцы, испачканные мелом, сжались в кулаки, когда он обвёл класс ледяным взглядом.

— Ноль баллов, Кислов. Абсолютный ноль, — его голос прозвучал хрипло, словно он сдерживал ярость. — Ты вообще пытался? Или просто нарисовал каракули, пока остальные работали?

Я промолчал, чувствуя, как под рубашкой по спине стекает холодная капля пота. В тетради и правда не было ничего, кроме оборванных формул, перечёркнутых цифр и на полях — строчек, выведенных моей рукой почти бессознательно. Строчек, в которых угадывалось её имя. 

— После урока останешься на разговор, — бросил он, швыряя остальные работы на парты, оставляя на листах отпечатки мела. 

Хенк, сидевший рядом, повернулся ко мне. Его глаза, обычно тёплые и насмешливые, сейчас были полны чего-то острого — раздражения, досады, а может, даже страха. 

— Это из-за неё, да?

— Из-за кого? — я сделал вид, что не понимаю, но голос предательски дрогнул. 

Друг пригнулся ниже, его голос стал шепотом, но слова резали четко, как нож: 

— Не прикидывайся! У тебя как будто крыша поехала. Ты пялишься на неё, как придурок, забываешь домашку, даже на базу перестал ходить. И теперь вот это... — Он кивнул на мусорку, где лежал мой позор. 

Я хотел отшутиться, сказать что-то вроде «Просто алгебра — дерьмо», но язык будто прилип к гортани. Вместо этого потянулся за ручкой, будто собирался что-то записать, но пальцы дрогнули, и она со звоном упала на пол, покатившись под парту. 

Борис Сергеевич прервал наш шепот ледяным взглядом, и класс снова погрузился в тишину, нарушаемую лишь скрипом стульев. Я уставился в окно. Там, за стеклом, маячил тот же школьный двор, пустой теперь. 

Когда звонок наконец прозвенел, я задержался в кабинете, наблюдая, как класс рассыпается по коридорам. Друзья заколебались у двери, словно хотели что-то сказать, но в итоге Хенк лишь покачал головой, Мел кивнул, а Рита с Анжелой как-то по-особенному печально на меня посмотрели.

Видеть такой взгляд от них было неприятно.

Борис Сергеевич устроился за столом, достал из ящика пачку сигарет (учителям, видимо, правила не писаны) и и закурил, выпуская дым в сторону окна.

А потом сухо поинтересовался:

— Так. Объясни, что происходит. 

Я пожал плечами, стараясь выглядеть беспечно. 

— Не знаю. 

— Не знаешь, — он затянулся, и дым заклубился в искусственном свете ламп. — А может, это как-то связано с тем, что ты третий день бегаешь за этой... Еленой?

Я резко поднял голову. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, его стук слышен по всему кабинету. 

— Откуда вы...

— Школа — это кладезь сплетен, Кислов. Все всё видят. — Он усмехнулся, и в его глазах мелькнуло что-то почти человеческое. — Я не буду сейчас говорить о том, что подобное поведение ученика по отношению к преподавателю недопустимо. Прекрасно понимаю тебя в этой ситуации, самому в свое время приглянулась молодая учительница.

Я стиснул зубы так, что челюсть свело.

А он продолжал:

— Так что, пока не происходит ничего противозаконного, я не буду вмешиваться. Но если думаешь, что твои проблемы дают право игнорировать учёбу, ошибаешься.

Борис Сергеевич вдруг вздохнул и неожиданно сменил тон: 

— Ладно. Завтра перепишешь. Но если провалишь — будет разговор серьёзнее.

Я кивнул и выскользнул из кабинета, чувствуя, как воздух наконец наполняет лёгкие. 

Коридор был пуст, только эхо шагов далеких учеников глухо отражалось от стен. Я задержался у окна, впиваясь взглядом в пустой двор.

Где она сейчас? В учительской? Дома? Или... 

Из-за угла выскочила Рита, её глаза блестели от волнения. 

— Ты всё ещё здесь? Борис Сергеевич тебя отпустил? 

Я кивнул, не в силах говорить. 

— Хорошо... — она вздохнула, и её голос дрогнул. — Слушай, я... ты как вообще?

Я хмыкнул, но внутри всё сжалось в тугой узел. 

— Всё нормально. 

— Нет, не нормально! — она схватила меня за рукав. — Ты пропускаешь наши встречи, не отвечаешь на сообщения, — голос её дрогнул. — Мы же друзья, да? 

— Да, — сказал я искренне, чувствуя, как что-то тёплое и тяжёлое подкатывает к горлу. — Просто... тут сложно объяснить. 

— Попробуй. 

Я открыл рот, но тут раздался резкий звонок — начало следующего урока, на котором Рита вместе с остальными девчонками репетировали сценки к восьмому марта. 

— Ладно. Но это не конец разговора. 

Она сжала губы, развернулась и ушла, оставив меня одного в пустом коридоре.

***

Дома я не мог выбросить из головы её слова. Они впивались в сознание, как занозы, заставляя ворочаться на скомканных простынях до самого рассвета. Лунный свет, пробивавшийся сквозь шторы, рисовал на стене причудливые тени, а я раз за разом прокручивал в голове каждую её фразу, каждый оттенок интонации.

«Они исчезли.»

Эта фраза звенела в ушах, заставляя сердце бешено колотиться.

Что она имела в виду? — спрашивал я себя снова и снова. 

Она просто забавляется или за её словами скрывается что-то важное?

К утру в моей голове роились десятки версий, но ни одна не приносила покоя. Раздражение клокотало внутри, как кипящая вода в заварочном чайнике. Я ненавидел неопределённость. Нужно было прояснить — прямо, без этих дурацких намёков и полутонов.

На следующий день я стоял у двери её кабинета, нервно постукивая пальцами по косяку. Их кончики были ледяными, хотя в школе было душно. Сердце бешено колотилось, будто пыталось вырваться из груди и улететь прочь от этой безумной затеи. 

Разум твердил: Оставь, не лезь, это глупо. Но кулак сам постучал по двери её кабинета — три чётких удара, от которых по спине пробежали мурашки. 

Когда она открыла, утренний свет из окна позади окутал её силуэт золотистым ореолом. Она была в лёгком пальто, которое ещё не успела снять — значит, только пришла. Её удивлённый взгляд лишь усилил смятение.

— Кислов? Вы рано..  — её бровь поползла вверх, а губы слегка приоткрылись от удивления.

Я сглотнул. Горло было сухим, как пустыня. Теперь назад дороги не было. 

— Насчёт вчерашнего... — начал я, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Я должен понять. Что вы имели в виду? 

Она прикрыла дверь почти до конца, оставив лишь небольшую щель. Её пальцы сжимали край двери так, что костяшки побелели.

— Вы о чём?

— Про тех, кто исчез.

Тень пробежала по её лицу. Она отвела взгляд, её ресницы дрогнули, будто от внезапного порыва ветра.

— И сколько вариантов вы придумали? — её голос звучал ровно, но в уголках губ дрогнула едва заметная улыбка.

— Много, — я провёл рукой по лицу, чувствуя, как дрожат пальцы — И теперь боюсь, что ни один из них не верен. 

Она рассмеялась — звонко, искренне, и в этом смехе было столько тепла, что все мои тревоги на мгновение растаяли, как снег под солнцем.

— Наверное, ещё и криминал вообразили? — она покачала головой, и прядь волос выскользнула из-за уха. — Не переживайте, в моих словах не было никакого подтекста

Я замер. Воздух вокруг вдруг стал густым, тяжёлым, будто застыл в лёгких. Возможно, я и правда всё усложнил.

Тишина повисла между нами, густая и неловкая. Я чувствовал, как жар поднимается к щекам — от досады, от стыда, от того, что выгляжу полным идиотом. 

— То есть... это была просто шутка? — спросил я, сжимая кулаки. 

— Скорее совет. — Она скрестила руки на груди, и в её взгляде появилась твёрдость. — Или просьба. Воспринимайте, как хотите.

— О чём?

— О том, что не стоит переходить за рамки. — Её голос стал тише, но каждое слово било точно в цель.

Я почувствовал, как что-то холодное пробежало по спине. 

— И что будет, если я всё же перейду? — я сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию.

Она посмотрела на меня долгим, пронизывающим взглядом, и в её глазах читалось что-то неуловимое — то ли предупреждение, то ли вызов. 

— Пожалеешь.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут прозвенел звонок, резкий, оглушительный.

— Иди на урок.

Я не стал спорить, развернулся и пошёл прочь. Но в груди уже разгоралось сопротивление, горячее и упрямое. 

«Пожалеешь.»

Её слова продолжали звучать у меня в голове, даже когда я шёл по коридору.

Ещё посмотрим.

Последний урок. Кабинет английского.

Я ворвался в класс ровно за три секунды до звонка, с разбега швырнув рюкзак на парту. Он с глухим стухом приземлился среди разбросанных учебников, а я развалился на стуле, откинувшись так, что передние ножки отрываются от пола. 

— Точность — вежливость королей, — её голос прорезал воздух, как лезвие. 

Она стояла у окна, в том самом пиджаке, который уже стал для меня символом её недосягаемости. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи, рисуя полосатые тени на её лице. Волосы собраны в тугой узел — ни одной непокорной пряди.

— Я не опоздал. Технически...

Она резко повернулась, и свет скользнул по её скулам, подчёркивая резкую линию челюсти.

— Технически, Иван, вы играете с огнём.

Класс затиха. Даже Кудинов, обычно невозмутимый, замер с открытым учебником, его пальцы застыли на странице, будто боясь перелистнуть. 

Я медленно поднялся с места. Стул скрипнул, протестуя против моего движения. Шаги гулко отдавались в тишине, когда я шёл к доске.

— Может, просто любопытно, кто кого переиграет?

Её брови чуть приподнялись. В глазах — не гнев, а что-то более опасное: интерес.

— Это challenge? [1]

— Это вопрос.

В классе кто-то сдавленно ахнул. Анжела прикрыла рот ладонью, а Мел сделал вид, что у него случился внезапный приступ кашля. 

Елена Николаевна сделала шаг вперёд. Её юбка слегка колыхалась, а каблуки чётко отстукивали по полу, будто отмеряя секунды до взрыва. 

— Тогда вот вам ответ — проиграете.

— Потому что вы учитель, а я ученик?

— Потому что я знаю правила игры.

Я наклонился ближе, понижая голос так, чтобы слышала только она: 

— А если я играю без правил?

На её губах появилась тень улыбки — быстрой, как вспышка. 

— Тогда вам точно не выиграть.

Внезапно прозвенел звонок, но никто не пошевелился.

— Проверка домашнего задания, — она сложила руки на груди, пальцы слегка постукивали по локтю, — отвечайте прямо сейчас.

— Я?

Голос прозвучал глупо, даже для меня самого. В классе кто-то с явным трудом подавил смешок. 

— Ну, вы же уже вышли к доске, — её глаза блестели, будто она только что поставила мат в шахматах, — а я не могу противиться желанию ученика показать свои знания.

Класс замер. Даже Мел, обычно готовый спасти меня саркастичным комментарием, сидел, уставившись в учебник, будто внезапно обнаружил там древние руны. 

Я медленно выдохнул, чувствуя, как ладони становятся влажными. Домашнее задание. Чёрт. Если бы я его вообще делал... 

Я пытался лихорадочно соображать. Последнее, что мы проходили — это... Conditionals. [2] Да. 

— Итак, — я намеренно медлил, проводя пальцем по краю доски. Мел оставлял на коже липкую белую пыль. — Вы хотите, чтобы я рассказал об... условных предложениях? 

— Third conditional, [3] — уточнила она, скрестив руки, — И не пытайтесь выкрутиться общими фразами.

Я чувствовал, как капля пота скатилась по спине, и воротник прилип к шее. Third conditional. If + Past Perfect, would have + V3. Формула каким-то чудом всплыла в памяти.

— Хорошо, — я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Third conditional используется для гипотетических ситуаций в прошлом. То, что могло бы случиться, но не случилось.

Она кивнула и слегка наклонила голову. В её взгляде — вызов. 

— Пример.

— If I had studied harder, I wouldn't have failed the test. [4]

Губы Елены Николаевны чуть дрогнули — то ли от улыбки, то ли от раздражения. 

— Оригинальнее.

Я прикусил губу. В голове мелькает мысль — рискнуть. 

— If you hadn't given me that look yesterday... — я сделал паузу, чувствуя, как в классе нарастает напряжение, — I wouldn't have spent all night thinking about it. [5]

Хенк закатил глаза так, будто я только что подписал себе смертный приговор.

Елена Николаевна медленно направилась в мою сторону, её каблуки отстукивали чёткий ритм по полу. Она остановилась в полушаге, так близко, что я чувствовал лёгкий аромат её духов — холодный, с горьковатыми нотками. 

— Грамматически... верно, — произнесла она тихо, так, что слышал только я. — Но в учебной программе не предусмотрены... персональные примеры.

Я резко повернулся к доске, схватил мел. Ладонь оставила влажный отпечаток на тёмной поверхности.

— If she hadn't challenged me... — писал я с преувеличенной театральностью, — ... I wouldn't be sweating like a sinner in church right now. [6]

Взрыв смеха. Даже Кудинов фыркнул в кулак. Но в следующее мгновение класс снова затих — она молча подошла ко мне вплотную, и вдруг её пальцы закрыли мою руку на меле.

— Пунктуация, — её дыхание обожгло шею. — Запятая после придаточного. — Она вела мою руку, исправляя ошибку. Мел скрипел. — И вот это... — её ноготь впился в мою кожу, оставляя белый след на суставе, — ...называется past perfect [7], а не perfect disaster. [8]

Я повернул голову. Мы так близко, что разглядел золотые вкрапления в её светлых глазах.

—If you hadn't stood so close... — прошептал я, — ..I wouldn't have noticed your perfume smells like trouble. [9]

Её ресницы дрогнули. Над нами трещала люминесцентная лампа.

Вдруг её пальцы забрали мел у меня из рук. На секунду наши пальцы соприкоснулись — холодные, как её тон. 

— А теперь, — она начала писать рядом с моим примером: 

"If you hadn't interrupted my lesson, we wouldn't be wasting time now." [10]

В классе раздался сдавленный смешок. 

— То есть это... mixed conditional? [11] — я нарочито медленно провёл пальцем по её строчке. 

— Очень наблюдательно, — её голос звучал почти как комплимент, но глаза говорили: Попробуйте ещё раз.

— Тогда вот вам обратный пример, — я наклонился и дописал ниже: 

"If you smiled more often, the class wouldn't have been so terrified." [12]

Где-то сзади Хенк тихо застонал. Елена Николаевна замерла. Потом медленно положила мел на доску и повернулась ко мне. 

— Мистер Кислов, — её голос теперь напоминал лезвие, прикрытое шёлком. — Кажется, вы нашли способ... разнообразить урок.

— Я стараюсь. 

— Тогда вот ваше новое задание, — она сделала шаг назад, скрещивая руки. — К завтрашнему дню — 20 примеров mixed conditionals. И чтобы ни один не повторял сегодняшние.

— Легко. 

— И ещё, — её взгляд стал ледяным. — Без намёков на моё настроение, методы преподавания или внешний вид.

— Оу. А если они непреднамеренные? 

— Тогда, — она наклонилась чуть ближе. — Вам придётся доказать это. А теперь садитесь.

Я хотел поспорить, но она в ту же секунду отвернулась от меня и вызвала Толстого, который плёлся к доске с видом мученика перед казнью.

До конца урока она не смотрела на меня. А я пытался придумать, как вывести её на эмоции.

***

Звонок на перемену раздался как выстрел, резкий и оглушительный, заставив вздрогнуть даже самых невозмутимых.

— Класс свободен, — её голос звучал ровно, но пальцы сжали мел так, что он раскрошился в пыль. Взгляд, наконец, упал на меня, и в нём читалось что-то между раздражением и... любопытством? — Кроме вас, Иван.

Дверь закрылась с глухим щелчком, оставляя нас одних.  

— Ну что, — Елена Николаевна села на край стола, перекинув ногу за ногу, и я не мог не заметить, как тонкая ткань юбки натянулась на её бёдрах. — Начнём с объяснений?

Я ухмыльнулся, чувствуя, как адреналин разливается по венам, а сердце колотится где-то в горле. 

— А что, правда нужно? 

Её губы сжались в тонкую линию, а ногти впились в край стола, оставляя на лакированной поверхности едва заметные царапины. 

— Вы действительно думаете, что эта игра вас выведет победителем?

Я сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию до опасной. 

— Я думаю... что вам интересно. 

— Ошибаетесь.

— Тогда почему вы меня не выгнали? 

Она замерла, и я увидел, как зрачки её расширились, несмотря на холодный тон. 

Потом она медленно поднялась и подошла к окну, оставляя между нами дистанцию. Но я слышал, как участилось её дыхание.

— Потому что, — её голос теперь тише, но от этого только опаснее, — я предпочитаю разбираться с проблемами... лично.

Солнечный свет скользит по её профилю, и я вдруг заметил то, что раньше не видел — лёгкую дрожь в пальцах, нервное подрагивание ресниц.

Она не просто злится. 

Она заинтересована.

— My bounty is as boundless as the sea, my love as deep... — я бросил слова, как вызов, чувствуя, как сердце колотится в горле.

— The more I give to thee, the more I have, [13] — неожиданно продолжила она, обернувшись. — Шекспир, акт второй, сцена вторая. Если уж цитировать — то до конца, Иван. 

Я замер, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Можешь идти.

Но я не двигался, впиваясь взглядом в её губы. 

— Я хочу остаться.

Глаза её вспыхнули, зрачки расширились, а губы слегка приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. 

— Это последнее предупреждение, Кислов.

Голос низкий, с опасной дрожью, но в нём нет прежней твёрдости. 

— Хорошо.

Я медленно отошёл, но не к двери — а к окну. Распахнул его. Холодный воздух ворвался в кабинет, развевая её волосы. 

— Не фанат простых выходов.

Её пальцы впились в спинку стула, костяшки побелели от напряжения. 

— Это второй этаж.

— Третий, если считать с подвала.

Я перекинул ногу через подоконник, чувствуя, как ветер обдувает лицо. 

— Иван.

Она произнесла моё имя так, будто это проклятие, но в её глазах мелькнуло что-то ещё — страх? Волнение?

Я обернулся, уже полулёжа на ветру: 

— Боитесь, что разобьюсь?

— Боюсь бумажной волокиты, — но шаг, который она сделал вперёд, выдал её. 

Я отпустил одну руку, чувствуя, как тело наклоняется назад. 

— До завтра, Елена Николаевна.

И упал назад, в объятия холодного ветра. 

Последнее, что я увидел перед тем, как земля рванулась мне навстречу — её руку, протянутую впустую, и глаза, полные чего-то, что нельзя было назвать просто гневом.

Страхом?

Или чем-то ещё?

__________________________________________________

[1] — Вызов?
[2] — Условные предложения.
[3] — Третий тип условных предложений
[4] — Если бы я учился усерднее, я бы не завалил тест.
[5] — Если бы вы не посмотрели на меня так вчера, я бы не провел всю ночь, думая об этом.
[6] — Если бы она не бросила мне вызов, я бы сейчас не потел, как грешник в церкви.
[7] — прошедшее совершенное
[8] — идеальная катастрофа. В данном случае Лена каламбурит на английском.
[9] — Если бы вы не стояли так близко, я бы не заметил, что ваши духи пахнут неприятностями.
[10] — Если бы ты не прервал мой урок, мы бы сейчас не тратили время впустую.
[11] — смешанный тип условных предложений
[12] — Если бы вы чаще улыбались, класс не был бы так напуган.
[13] — Моя, как море, безгранична нежность. И глубока любовь. Чем больше я тебе даю, тем больше остаётся.