Genshin Impact: Игра души

— Если я хоть на долю процента прав, — продолжает Альбедо, — посылать тебя сюда было большой ошибкой.

— Ты знал, на что подписывался, — копирует его тон Люмин. И выходит из туалета.

Аукцион уже начался, и Тартальи нигде не видно: возможно, как раз сейчас он разживается парой картин обнажённых женщин для своего Ужасно Злодейского Кабинета. Вот именно, он злодей, напоминает себе Люмин, в этом бульварном романе он плохой парень, а она хорошая девочка. Мысленно она пробегается по строчкам из его досье в управлении — и только убедившись, что с таким послужным списком Альбедо неправ даже на свою долю процента, позволяет себе расслабиться.

Осторожно заглянув в зал аукциона и убедившись, что злодейская рыжая макушка маячит в первых рядах, Люмин возвращается в зал. Наверное, ещё с час она крадёт у официантов бокалы шампанского и рассматривает выставочную коллекцию — а потом аукцион заканчивается, и светская толпа снова чинно разбредается по залу.

У Тартальи уходит ещё добрых полчаса, прежде чем он снова берёт её в оборот. Только сейчас Люмин в полной мере понимает, что он за фигура: с ним одновременно разговаривает столько богатых и важных людей, что на их общие деньги, наверное, можно спасти всю планету от глобального потепления. А он не просто замечательно держится, но ещё и умудряется раздавать улыбки, заключать соглашения (к сожалению, законные) и постоянно находить её взглядом. Интересно, откуда у него вообще столько денег? Папочкино состояние? Люмин что-то не помнит его в списках Forbes.

Наконец Тарталья заканчивает со своими невероятно важными делами. И, разумеется, идёт прямо к ней.

— Итак, — почти с сожалением замечает он, — вечер скоро закончится, а в моих вещах всё ещё нет жучков, на моём теле всё ещё нет синяков, а на моих руках всё ещё нет наручников. Тебе и правда нравится итальянская живопись?

— Вполне безобидно, скажи? — хмыкает Люмин. Знает же, мудак упрямый, что управление не сможет его взять, пока не поймает на живца. — Мне уже начинает казаться, что ты просто наговорил в жучок всякого бреда, чтобы выманить меня на свидание.

— И ведь сработало, не так ли? — улыбается Тарталья. — Вообще-то сегодня я и правда не собирался злодействовать. Рад, что вы так дружно повелись. Сколько человек с тобой на этот раз?

— Целый отряд, — стонет Альбедо в наушник. Дальше звук приглушён: кажется, он матерится. А слышать ругающегося Альбедо — редкий праздник.

Они останавливаются у одной из картин. Люмин уже разглядывала её раньше: мужчина целует полуобнажённую девушку, на них красиво падает утренний свет. Они выглядят вполне себе умиротворённо — не то что взвинченная до предела Люмин.

Тарталья перехватывает её взгляд.

— Я могу тебе её купить, только скажи, — в великодушном порыве предлагает он.

Люмин не выдерживает: прикрывает рот и смеётся, пока слёзы не выступают на глазах. Преступник предлагает ей на краденые (или фальшивые) деньги купить картину с голой парочкой — наверное, Люмин должна преисполниться благодарности, но она хохочет, заставляя остальных недоумённо оборачиваться ей вслед, и прерывается, только когда Тарталья вдруг берёт её за талию.

— Выгляди поестественнее, — советует он шёпотом с лёгкой улыбкой.

Люмин вдруг ослепляет вспышка фотоаппарата.

Камеру на них наводит какая-то молоденькая журналистка с бейджем прессы на груди. Люмин, вопреки совету Тартальи, смотрит в объектив почти удивлённо: до неё как-то не вовремя доходит, что именно на таких выставках прессе и положено быть. И именно таких, как Тарталья, положено снимать.

И будто мало ей факта, что её застукали в объятиях богатенького придурка — Тарталья, наклоняясь к ней, вдруг её целует.

Прямо под новую вспышку.

Люмин не отталкивает его и не врезает коленом по яйцам только по одной причине: она слишком шокирована. На поцелуй не получается даже ответить, а когда в голове наконец оформляется чёткое «Ударь его», Тарталья уже отстраняется. И рассматривает её… очень странным взглядом.

— Каждый раз я думаю: как было бы здорово тебя целовать, если бы ты не собиралась сунуть меня за решётку, — вздыхает он.

Этого Люмин уже не выдерживает.

— Это же завтра будет на первой полосе, — в ужасе, ещё неокрепшим после поцелуя голосом, шепчет она. — Ты… какого хрена сейчас натворил?

Тарталья поправляет галстук. Сорвать бы его и засунуть в рот вместо кляпа, чтобы не пытался приспособить его в другое место.

— Обеспечил себе достойное прикрытие, — косо улыбается он. — Теперь придётся играть на публику хорошую девочку. Ты же не хочешь, чтобы к тебе возникли ненужные вопросы?

— Ненужные вопросы ты мне только что обеспечил! — рявкает на него Люмин. Круто разворачивается на каблуках, чтобы заметить ту самую журналистку. — Вы ещё здесь? Может, и в спальню ко мне с объективом залезете?

Насмерть перепуганная, та быстро скрывается в толпе. Люмин смотрит ей вслед с упавшим сердцем: стоило догнать, показать удостоверение из управления и конфисковать фотоаппарат. Вот только уже поздно. Да и удостоверения с собой всё равно нет: на операции под прикрытием такие вещи не таскают.

— Проклятье, — напоследок выругивается она.

— Люмин!..

Она вылетает из зала в туалет (кажется, скоро это станет её любимым местом), и Тарталья, хвала небесам, за ней не стремится. Не заботясь на этот раз о сохранности макияжа, плещет в пылающее жаром лицо водой, смотрит на себя в зеркало: опять позволила себя подловить, опять затормозила!.. Да что с ней творится? Она же… она же совсем не такая!

А самое главное: на долю секунды, ту самую долю секунды, в которой наверняка прячется и доля процента Альбедо… ей понравилось.

Понравилось целоваться с Тартальей посреди картинной галереи.

Жуть просто.

И только когда всё вокруг погружается в блаженную тишину, она слышит в наушнике осторожный голос Альбедо:

— Он… только что поцеловал тебя на камеру?

~
Альбедо обещает разобраться — и он разбирается.

Бравый отряд спецназа разворачивает журналистку прямо на выходе из галереи. Фотоаппарат изымают, не объясняя причин, только безукоризненно вежливый Альбедо, подкрепляя аргументы снайперкой за плечами, бросает себе за спину «Вопрос национальной безопасности», пока чистит карту памяти. Фотоаппарат возвращают, журналистка, растерянная и всё такая же перепуганная, уезжает на первом попавшемся такси, а Альбедо наконец позволяет себе выдохнуть.

— Поезжай домой, — говорит он стоящей рядом Люмин. Летним вечером в одном платье не так уж и холодно, но кто-то из отряда всё равно набрасывает ей на плечи свою куртку. Люмин в принципе не возражает, но вид у неё на каблуках и в спецназовском гардеробе наверняка комичный. — Вся эта суматоха его наверняка только спугнула. В ближайшие дни он точно не высунется.

— И это снова мой прокол, — мрачно отцеживает Люмин.

Она не обвиняет никого, кроме себя: что ж, она ведь действительно рассчитывала на совершенно противоположный эффект. Но Тарталью, выйдя из туалета, она в зале так и не находит — Альбедо говорит, что он уехал ещё с полчаса назад, и приходится только принять очередное поражение.

На этот раз его упустила она.

— Не подумай, что я тебя виню, — мягко начинает Альбедо материнским тоном, — но… тебе не кажется, что с ним всё зашло слишком далеко?

Люмин просто смотрит ему в глаза. Кажется. А что она может поделать?

— Ладно, — она переступает с ноги на ногу. Очередные новые туфли уже натёрли ей мозоли, шампанское заставляет тени вокруг мягко подрагивать. На сегодня с неё, наверное, хватит. — Поеду домой. Высплюсь. Извини, что… так вышло.

Альбедо оглядывает своих людей: десять человек с оружием наперевес и в униформе управления на выходе из галереи. Предполагалось, что Тарталью они должны взять… а не позволять ему целоваться с одним из агентов у всех на виду.

— Я никому не скажу, что произошло, — обещает Альбедо, — просто… будь осторожна.

Его «будь осторожна» — это не забота и не подтрунивание, это приказ. Люмин воинственно кивает. Она будет, ещё как.

— Спасибо, — наконец отделывается она, — спокойной ночи.

В такси она радуется уже тому факту, что на этот раз обувь хотя бы при ней. С непроницаемым лицом, не позволяя себе ни о чём думать, она добирается до квартиры, сбрасывает одну половину месячной зарплаты прямо на пол и смывает с лица вторую. Сил на человеческий душ уже не остаётся, но Люмин заставляет себя встать под холодную воду — надеется, что это приведёт в чувство.

Не приводит.

Воспоминания о разбитых губах (на которые она и правда смотрела чуть чаще, чем просто чтобы позлорадствовать) так легко не смываются.

Выходя из душа, Люмин долго смотрит на букетик ромашек. Наконец протягивает руку, чтобы выбросить их от греха подальше, но отвлекает вибрация на телефоне.

Всего одно сообщение — номер скрыт.

«Ты не спрашиваешь, откуда у меня твой телефон, а я перестаю вести себя как полный придурок, идёт?»

Люмин так и застывает над экраном.

Да как он вообще смеет к ней лезть?

Падая на кровать, она отпечатывает гневное: «Встречное условие: я тебя блокирую, а ты находишь себе другой объект для публичных поцелуев». Мысль о том, что вряд ли у Тартальи один телефонный номер, вызывает у неё только злобный зубовный скрежет. Ну почему? На кой она ему сдалась? Из-за него она и проваливает свои полевые операции — которые, если они не касаются Тартальи, между прочим, проходят вполне себе успешно.

Отвечает Тарталья не сразу.

«Во-первых, у меня несколько номеров. (ну да, она и не сомневалась) Во-вторых, я хочу извиниться. Как нормальный человек, а не как преступник, за которым ты гоняешься. У меня такое чувство, словно мы не с того начали, и… в общем, я хочу всё исправить».

Пока Люмин раздумывает, какое из этих четырёх предложений раскритиковать в первую очередь, Тарталья дописывает ещё одно — на этот раз короткое.

«Я приглашаю тебя на свидание».

Вот здесь уже Люмин не выдерживает: сдавленно смеётся в подушку, фыркая от попадающих в нос перьев.

— Придурок, — задыхаясь от хохота, бормочет себе под нос, — вот же придурок!..

Свидание с человеком, которого ей положено засадить в тюрьму до конца жизни? Конечно, почему бы и нет? В конце концов, он ещё недостаточно операций ей пустил по пизде, давайте теперь сделаем это тенденцией!

Но когда первый приступ веселья проходит, Люмин задумывается.

Ему выгодно держать шпионку под рукой — он будет в курсе каждой облавы, которая на него готовится, потому что он думает, что раскусывает её на раз-два. Ей выгодно постоянно быть рядом — она узнает как можно больше, а когда представится шанс… Это взаимо(не)выгодное сотрудничество, где каждый будет ждать от другого удар в спину.

В управлении её за такое по головке не погладят.

Значит, никто не должен знать.

Люмин отписывает покладистое «Я подумаю» и, ставя телефон на беззвучный, с головой накрывается одеялом.

Заснуть ещё долго не выходит: она прокручивает в голове все возможные сценарии. Вот она встречается с Тартальей, он её похищает и увозит в своё Ужасно Злодейское Логово, чтобы шантажировать управление. Вот об этом узнаёт Варка, или Дилюк, или Альбедо — и она прощается с карьерой. Вот Тарталья целует её в каком-нибудь кафе, а на следующее утро на первой полосе статья с заголовком «У самого завидного жениха города появилась новая пассия — оперативница из внешней разведки», и она снова прощается с карьерой.

Это не свидание, это огромная порция осознанного риска.

И Люмин на это пойдёт?

Что ж, попытаться стоит. Если что, пистолет и наручники всегда при ней.