9. Bad liar
Не то что бы Майкл бессердечный человек, но побыть наедине с собой любимым, подальше от мрачных лиц и душераздирающих криков, слишком соблазнительно. Он лениво развалился на надувном круге в виде розового фламинго, что от лёгкого перебирания ногами отплыл на середину бассейна. Утреннее испанское солнце греет кожу. На мужчине свободная цветная рубашка, лёгкие шорты и постоянный предмет гардероба — шляпа трибли, с приколотым пером павлина. Она натянута на глаза, чтобы солнце не пробиралось даже сквозь сомкнутые веки.
— Майкл Маларки! — до боли знакомый голос выводит его из блаженства. Мужчина дёргается, создавая вокруг себя брызги, круг раскачивается, одежда мокнет ещё больше.
— Бьянка? — крайне удивлённо спрашивает он, пытаясь не свалиться в воду.
— Не рад меня видеть? — у самого края бассейна стоит высокая стройная девушка. Чёрные волосы ниже плеч обрамляют её лицо, чёлка практически скрывает красивые густые брови. В носу блестит тонкое серебряное кольцо. — Я так понимаю, в Италии хлеб закончился, раз тебя занесло в другую страну?
— Какой хлеб? — растерянно выпаливает он.
— За которым ты ушёл два дня назад! Ну ты и козлина, Майкл, — уже спокойно говорит Бьянка. Девушка выдыхает, знала ведь за кого выходит замуж. — Врать совсем не умеешь.
— Я только тебе, — он глушит ущемлённое мужское самолюбие. Гребёт руками до лестницы, чтобы выбраться на сушу. — Как ты меня нашла? — задаёт Майкл скорее риторический вопрос, ведь жена всегда его находит, где не спрячься.
— Ciao! — Хёнджин здоровается, только переступив порог дома.
— Кто бы сомневался, — Маларки угрюмо косится в сторону друга. — Предатель.
— Прости, дружище, — он широко улыбается Бьянке, приобнимая её за плечи. — Ничего личного. Торгово-рыночные отношения, — Хван одной фразой подытоживает всю суть дружбы с четой Маларки. Так уж повелось ещё много лет назад. Услуга за услугу, а на месте третьей появляется четвёртая. И как будто легче что-то сделать, когда знаешь что должен. На самом деле нет, не должен и не обязан. Хочешь откажись, но ещё ни разу никто из них не отказался. — Привезла?
— Как и просил, — она поправляет лямку сумки, привлекая к ней внимание. — Ну и жарища у вас. Не могли посевернее поселиться? — девушка оттягивает воротник косухи. Взглядом буравит мужа. Исключительно для профилактики, чтобы не расслаблялся лишний раз.
— Ты с кем сына оставила? — Майкл следует в дом за женой и Хёнджином.
— С твоей тёщей.
— Она разве не в бегах? — Хван без стеснения принимает участие в семейном разговоре.
— Где ж ей ещё быть? — девушка усмехается. Проходит в светлую гостиную. Ей хватает считаных мгновений, чтобы оценить обстановку на предмет посторонних или опасности. Своего рода профессиональная деформация. Даже если приходишь в дом друга семьи. Ставит свою ношу на стол, сразу принимаясь распаковывать. На вид полупустая сумка оказывается куда вместительней. — Только я не понимаю, зачем тебе так много? — по большому счету ей всё равно. Работа есть работа.
Бьянка протягивает Хёнджину ничем не примечательную коробку с рисунками детского печенья. Хван мрачнеет. Они держат её с разных сторон. Девушка выжидающе приподнимает изящную бровь, не спешит опускать руку. По дому, из одной из комнат на первом этаже, раздаётся надрывный крик. Мышцы на лице Хёнджина дёргаются, Бьянка разжимает пальцы.
— Если нужно будет ещё — скажи, — от её сочувствующего тона становится ещё паршивее. Она будто бы говорит, мол, ты можешь на меня положиться.
— Надеюсь, этого хватит, — Хван смаргивает оцепенение, отстраняется от истошных криков. — А моя личная просьба?
Бьянка следует его примеру. Пухлые губы растягиваются в ехидной улыбке.
— Я могу это увидеть в живую? — вынимает из сумки чёрный полиэтиленовый пакет, перемотанный скотчем.
— Может, в тюремной камере, — Хёнджин позволяет себе подмигнуть ей.
— Грубиян, — с притворной обидой тянет девушка. Оглядывает комнату, замечает своего мужа, с удовольствием пьющего кажется коньяк. — С самого утра?
— А здесь без этого никак, — Майкл наливает алкоголь в пузатый бокал на маленькой ножке и предлагает жене.
Самодовольная ухмылка тут же пропадает с лица Хёнджина. Он удобнее перехватывает пакет, прижимая его к своему боку рукой. За дверью чужой комнаты слышны сдавленные стоны. В памяти всплывают образы ещё более тёмного прошлого. Хван видел, как пытают людей, убивал сам и не чувствовал особых угрызений совести. Во всяком случае, ту всегда можно было заглушить алкоголем и хорошим сексом. Теперь всё настолько изменилось, что и сравнивать нечего.
— Можно? — зачем-то спрашивает Хёнджин словно там может быть то, чего он не должен видеть.
Минхо смачивает полотенце, когда его отвлекает голос Хвана. Джисон замолкает, плотно сжимает челюсти. Возможно, чтобы не показывать боль при постороннем, как будто его не слышит весь дом. Хёнджин осторожничает, не говорит в открытую для чего пришёл. Ли не задаёт вопросов, сейчас ему куда важнее стереть липкий пот со лба Хана.
— На минутку, — Хёнджин продолжает стоять в дверях спальни.
Минхо ещё раз проводит влажным полотенцем по чужой шее, опускает его в таз. Устало переставляя ноги, подходит ближе. Глупо косится на коробку с детским печеньем.
— Спасибо, не надо, — отзывается он.
— Это для Хана, — намёк остаётся непонятным и он замечает это по глупому выражению лица вора. — То, о чём мы говорили, — вкладывает принесённое в чужие руки. — Показать, как пользоваться?
— Разберусь, — Ли отворачивается, к и без этого заставленному комоду.
Входная дверь тихо закрывается, оставляя его с тихо стонущим Джисоном. Минхо вскрывает коробку, разворачивает аккуратно упакованные ампулы с морфином. Здесь только их и не хватает. Практически сразу с появлением Хана комната превратилась то ли в больничную палату, то ли в аптеку. Повсюду валяются блистеры с обезболивающим, от которых откровенно нет никакого толку. Пакеты с одноразовыми пелёнками, бинтами и мочеприёмниками. Где-то среди всего этого находятся шприцы, перчатки и ещё не распакованный жгут. Пальцы не слушаются, а сердце стучит с такой силой, что трудно дышать. Ли подготавливает всё необходимое, набирает нужную дозировку, воспроизводя в памяти медкарту Джисона. Мужчине приходится залезть на кровать, чтобы подобраться к здоровой руке. Неудобно, но он уверенно закрепляет жгут. Хан вяло открывает глаза, с его губ срывается практически безмолвный вопрос.
— Сейчас станет легче, Джи. Только не дёргайся, — Минхо нервно улыбается.
Ужас искажает лицо Хана.
— Нет! — низкий рык режет слух. Он пытается вырвать руку, перетянутую жгутом и на которой уже вздулись вены со старыми шрамами от инъекций. — Нет! Не хочу! — орёт во всё горло мужчина. Он мечется на кровати. На коже проступает испарина.
— Тебе не будет больно, ну же, Джисон, — на глаза Минхо наворачиваются слёзы. Он не понимает откуда у того остались силы так отчаянно сопротивляться и зачем он вообще это делает. Пытается прижать чужую руку к кровати, приходится до боли сжать запястье и возможно останутся синяки. — Просто дай мне сделать это. Я же могу не попасть, — умоляюще стонет Минхо.
— Убери это! — Хан делает попытку оттолкнуть Ли загипсованной рукой. Боль простреливает всё тело, он стискивает зубы, в глазах неподдельная злость. — Не трогай меня!
Минхо охватывает испуг. Он ещё не видел, чтобы кто-то так отчаянно кричал.
— Я не буду, не буду, — повторяет он, но его не слышат.
Шприц летит в сторону, а от жгута остаются только следы на коже. Ли удерживает Хана за лицо, боясь, что он может ещё больше навредить себе. Словно заведённый повторяет, что ничего не сделает, просит успокоиться. Его руки отталкивают. Минхо понимает - этим Джисон только усугубляет своё состояние. В подтверждение тому, болезненный стон. Хан теряет сознание.
Ли ещё долго прокручивает в голове всевозможные события и их исход: от жили долго и счастливо, до самого ужасного, что Хан просто не переживёт эту ломку.
***
Обстановка в доме влияла на всех в полной мере. Каждого состояние Джисона беспокоило больше, чем они думали или имели смелость признаться. Минхо, само собой, переживал и физически и морально всю боль, что испытывал любимый человек. Чонин и Наён как могли помогали, уговаривали вора поспать и хоть немного отдохнуть. Яну приходилось практически с ложечки кормить, ведь последний наотрез отказывался ходить на кухню и выпускать Хана из вида. Майкл со своей супругой предпочитали находиться вне виллы, уж слишком знакомы им подобные крики. Хёнджин сочувствовал и беспокоился за здоровье их противного до скрежета зубов гонщика. А вот Феликс замкнулся в себе ещё больше, его отчуждённость стала буквально осязаемой. Он редко выходил из своей комнаты, максимум до кухни посреди ночи, и до Сынмина.
Именно это Хван наблюдает, когда натыкается в дверях на наёмника. У того выразительные мешки под глазами и бледный цвет кожи, отчего тёмные волосы отдают резким контрастом. Он коротко кивает Хёнджину и проходит в сторону лестницы.
За компьютерным столом ничего необычного. Сынмин в своей растянутой футболке, амбушюры наушников на полголовы отрезают парня от внешнего мира. Да, каждый переживает настоящий момент по-своему. Хакер пытался сбежать от реальности, ведь в ней его гложило чувство вины. Каждый крик Джисона, доносившийся до слуха Кима, заставлял скручиваться внутренности. Он помнит то облегчение, когда увидел Хёнджина после ограбления, ту радость, что это не он сейчас на месте Минхо. Помнит и ненавидит себя за это.
Хван подходит ближе, по пути кидает на диван чёрный пакет. Кладёт руки на чужие плечи и слегка разминает их через тонкую ткань футболки. Сынмин блаженно прикрывает глаза, стягивает наушники с головы и по телу тут же бегут мурашки. Кажется ломка Джисона в самом разгаре.
— Солнце, если ты не оторвёшься от монитора, то мне самому придётся это сделать. Не вынуждай меня применять грубую силу, — наклоняется и оставляет влажный поцелуй на острой ключице. Слышит медленный, но при этом тяжёлый выдох, вырвавшийся из груди Сынмина.
— Извини, мне нужно, — хакер облизывает пересохшие губы, — Феликс попросил…
— Я тоже тебя прошу, — поцелуи становятся более настойчивыми, оставляя за собой розоватые отметины. — Прошу уделить мне внимание и время.
— Ты не понимаешь, — Сынмин отстраняется, отталкиваясь ногой от пола и отъезжает на пару метров. Спинка кресла неприятно ударяется о край комода.
— Нет, солнце, я понимаю. И пара часов твоего отдыха не помешает нам вытащить Чанбина с Крисом, — Хван ненадолго замолкает. — Уверен, ты с Феликсом нарыл достаточно информации и остаётся лишь ждать.
— Я не люблю ждать, — глухо отзывается Сынмин.
— Знаю.
— Тогда давай позже, — хакер возвращает наушники на положенное место, а своё внимание на экран компьютера.
— Я тоже не люблю ждать, — бубнит под нос Хёнджин, преодолевая расстояние до дивана в три больших шага. Ложится, под голову подсовывает пакет, привезённый Бьянкой, и быстро засыпает, несмотря на крики Джисона.
*
Как ни странно, Хван просыпается от оглушающей тишины. Истерика Хана сошла на нет и вилла погрузилась в мёртвое молчание. Все боятся нарушить эту шаткую передышку. Хёнджин переворачивается на другой бок и натыкается на точно такую же картину, что и несколькими часами ранее. Пакет неприятно шуршит под самым ухом и мужчина понимает — словами как-то расшевелить до ужаса упёртого Сынмина у него навряд ли получится. Парень до такой степени увлечён, что не замечает, как мимо него в ванную комнату проходит Хёнджин.
Хорошо, что Бьянка смогла приехать, хреново по какому поводу девушку пришлось приглашать. Конечно, наличие её мужа в их доме, для неё куда более весомый повод навестить старого друга. Хёнджин никогда не скрывал своего восхищения в отношении спутницы Майкла. Она без преувеличения поражала своими взглядами и своей преданностью семейной жизни. Чувству юмора Бьянки можно только позавидовать, впрочем, как и внешности. И ввиду этого, назревает один единственный логичный вопрос: Каким богам молился Майкл, что ему перепало подобное сокровище?
Однако, самой выдающейся чертой девушки мужчина считал неназойливость. Она не доставала с расспросами, если ты просил её о чём бы то ни было. Могла, конечно, подколоть, примерно так пару сотен раз, и до самого гроба вспоминать, но никогда не лезла в душу без разрешения.
Хёнджин разворачивает плотно заклеенный пакет, пытаясь издавать как можно меньше шума. Вываливает содержимое на стиральную машинку и картинно закатывает глаза. Эту привычку он явно перенял у Феликса. С кем поведёшься, как говорится. Лучше бы уж Хван заразился его кулинарными способностями.
В руках оказываются латексные штаны, вместо кожаных, о которых просил Хёнджин. Поскольку вкусу Бьянки он доверял, то был уверен, что его ноги в данном элементе гардероба будут выглядеть наиболее соблазнительно. Ведь именно этого добивается мужчина, когда натягивает неудобные штаны — соблазнить Сынмина и наконец-то урвать положенное себе внимание. С того момента, как началась подготовка к операции по вызволению прекрасного гонщика из заточения в медицинском учреждении, всё переменилось. Ким погряз в своих компьютерах, а Хёнджин отошёл на второй план. Обидно от холодности Сынмина, ведь сейчас их отношения находятся совершенно на другом уровне.
Обрезанные рукава тёмно-синей рубашки выгодно подчёркивают подкачанные руки с алыми розами на татуировке, а значок на груди и погоны на плечах дают понять, что таких полицейских в отделении не встретить. Хёнджин застёгивает портупею на бедре, вокруг талии красуется кожаный ремень. За пояс он убирает беретту, а в карман кладёт самые что ни на есть настоящие наручники. Финальным штрихом надевает фуражку, слегка наклоняя её на бок. Хван набирает полную грудь воздуха, прежде чем выйти из ванной. У него в жизни был вагон и маленькая тележка странных поступков, но чтобы в таком виде и соблазнять парня — никогда. От любви, наверно, и правда глупеют.
Чёрный латекс сковывает движения и неприятно скрипит. Разум Хёнджина подкидывает несколько вариантов развития событий и от каждого коленки подкашиваются. Он чувствует себя каким-то подростком, но это даже, знаете ли, приятно. Приятно, что и сейчас Хван способен на такие эмоции. Пошлые, но настоящие.
Мужчина подходит со спины, снимает с Сынмина ненавистные наушники, кладёт их на стол, зарывается в мягкие каштановые волосы. Ким тихо постанывает, пальцы приятно массируют кожу головы, он откидывает её назад, упираясь затылком в Хёнджина и открывает покрасневшие глаза. Взгляд, скрытый пеленой непонимания, фокусируется на Хване. Безмятежное выражение лица Сынмина сменяется озадаченным. Хёнджин пользуется секундным замешательством и разворачивая кресло, ставит на него ногу, аккурат между бёдер Кима. Уголки губ Хвана дёргаются, он смог смутить своего парня, уже неплохо. Лёгкий румянец расползается по щекам Сынмина, парень пытается не подавать вида, но глаза сами по себе цепляются за костюм Хёнджина.
— Как на счёт мини-отдыха, солнце? — голос мужчины приобретает хрипловатые нотки. Он пальцем ведёт по щеке и обводит контур губ. — Если откажешься, могу арестовать.
Из кармана достаёт наручники, по комнате разносится лязг металла. Он вертит в руках серебристый предмет и ждёт ответной реакции.
— Как ты можешь? — Сынмин трясёт головой, прогоняя навязчивые картинки и то наваждение, что успело незаметно подкрасться.
— О чём ты? — тело Хёнджина напрягается, он выпрямляется, отстраняясь от хакера.
— Вокруг происходит полный пиздец, а ты его как будто не замечаешь, — на одном дыхании выпаливает Ким.
Хван переваривает сказанные слова ровно пять секунд, убирает ногу с кресла и невесело усмехается.
— Извини, солнце, что происходящее вокруг не мешает мне любить тебя.
Хёнджин не говорит больше ни слова. Кидает на стол наручники, те стучат по клавишам клавиатуры. Мужчина выходит из комнаты не оборачиваясь. Где-то глубоко внутри скребёт неприятное чувство страха.
Сынмин пытается вернуться к своей работе, смотрит полицейские сводки новостей, копирует те, что были бы им полезны, но быстро понимает, как пропускает нечто важное. Растирает виски, в которых неизвестно какой день противная пульсирующая боль. Она не даёт здраво мыслить и всё, что сейчас видит Сынмин, это разочарование в глазах Хёнджина. Почему он такой слабый? Почему он не может признаться в своих чувствах Хвану, когда самому себе уже давно это сделал?
— Блять, — тихо выдыхает хакер. Он делит одни чувства с Хёнджином на двоих. Ему страшно потерять то, что есть между ними. Ким всю жизнь скрывался и избегал самого необходимого, а когда это оказалось у него в руках, не преднамеренно отталкивал своим временами отстранённым отношением.
На глаза попадается блокнот, исписанный практически до самой последней страницы. Он листает в конец, вырывает единственный чистый лист и наспех пишет своё признание, то, что так сложно произнести вслух. Поднимается с кресла, ноги неприятно покалывает от однообразной позы. Голова кружится, но не критично. Где-то с первого этажа доносятся новые стоны Джисона, но Сынмин старается абстрагироваться. Комната Хёнджина любезно отошла чете Маларки. Сейчас итальянцы проводили время вместе вдали от их скромной компании, пытаясь наверстать два дня разлуки.
Хакер заходит без стука. Хёнджин и с места не двигается, когда слышит посторонние шаги. Он кожей чувствует присутствие Сынмина. Мужчина любуется видом из окна. Невысокие волны растворяются в желтоватом песке, но на смену им приходят другие. На пути его обзора возникает фигура Кима, тот присаживается на подоконник и начинает болтать ногой в воздухе. Они встречаются взглядами и у каждого в нём море чувств, если покопаться, то можно утонуть.
Сынмин молча протягивает вырванный листок в клетку. Тот местами влажный, спасибо вспотевшим ладошкам хакера. Хёнджин пытается понять спешно написанное уравнение. Для него это просто набор букв, цифр и скобок. Наверно такое проходят в старшей школе, но Хван пропускал учебную программу мимо себя.
— Если ты хотел меня послать, то мог сделать это более простым способом. Не обязательно было…
Сынмин вырывает бумагу из чужих рук. Хёнджин успел переодеться в привычную для себя одежду, вот только поверх белоснежной рубашки тонкий серый кардиган, в который мужчина кутается, будто продрог.
— Нет, это не то, что ты подумал.
— Тогда объясни, — в голосе Хёнджина неимоверная боль и отчуждённость.
— Функциональная зависимость, — чеканит хакер, сминая листок в руке.
— Ммм… — наигранно тянет Хван, — мне стало намного понятнее.
Ким пинает ногой ногу Хёнджина, тем самым заставляя замолчать.
— Если по этому уравнению построить график, то… — Сынмин замолкает. — Прости, Джинни, мне правда сложно, — парень начинает теребить край футболки. — Я не знаю, что такое любовь. По крайней мере, не знал до тебя. Не хочу признаваться в чувствах вперемешку с оправданиями, но по-другому никак, — Сынмин даёт себе несколько секунд собраться с мыслями. — Я не чувствовал любви и заботы, как себя помню. Родителей не стало слишком рано, а тётя, которая взяла надо мной опеку, больше беспокоилась о родных детях, чем обо мне. Глупо, правда? Я ведь не в детдоме провёл детство.
— Нет, это не глупо, — Хёнджин пытается притупить чужую боль, которая сквозит в каждом слове.
— Спасибо, но, — нервный смешок срывается с губ. — Мне было восемь, когда мы попали в аварию. Я остался один, хоть все и говорили, как мне повезло выжить в этой ужасной автокатастрофе. Миссис Чон не обращала на меня внимания, если я не попадался ей на глаза. Так у меня и появилось это скромное хобби. Каждый раз я ставил себе новые цели. Взлом Пентагона был просто забавой, тупым пари, но именно это меня привело к тому, где я сейчас. Привело меня к тебе.
Хёнджин от последних слов поднимает взгляд, встречается с чужими глазами, полными слёз.
— Прости меня, что я не могу сказать это прямо, так же легко как ты, — голос хакера дрожит. — Это функциональная зависимость, моя зависимость от тебя, если ты её построишь, то поймёшь, что я хочу сказать. Но это неправильно, — он замолкает, даёт себе немного времени. — Мне наконец-то нужно набраться смелости и сказать, что я люблю тебя не меньше, чем ты меня.
Воздуха в одно мгновение становится недостаточно. Хёнджин тянется руками навстречу Сынмину. Парень отлипает от подоконника и падает в чужие объятия. Садится на колени и обвивает шею, выцеловывая каждый сантиметр открытой кожи. Теперь его очередь дарить любовь, которой окружал его Хёнджин всё это время. Губы встречаются в ленивом, но чувством поцелуе.
— Ты кое-что забыл на моём столе, — Сынмин отстраняется, из заднего кармана джинсов достаёт злосчастные наручники.
— Спасибо, солнце, — мужчину переполняет целый спектр эмоций, даже все цвета радуги с ним не сравнятся.
Он встаёт с кресла и заставляет Сынмина последовать за ним.
— Не будем стеснять нашу женатую парочку, — за запястье тянет хакера из комнаты в сторону их собственной. Стоит дверному замку закрыться с характерным звуком, как Хёнджин вжимает Кима грудью в стену, заламывая руки за спиной. — Смена власти, солнышко?
Приторно милое обращение пускает дрожь по всему телу. Сынмин слышит щелчок наручников и ощущает холод на собственной коже.
— Чего ты хочешь, Джинни? — томный голос хакера увеличивает градус возбуждения.
— Тебя, — шепчет Хёнджин на ухо, касаясь губами нежной кожи и прикусывая её.
Раздаётся ещё один щелчок, но уже вокруг руки Хвана.
— Пошли спать, солнце, — мужчина сладко зевает и ведёт Сынмина к дивану, слышит недовольное бормотание, но не обращает на это, казалось бы, никакого внимания. Теперь очередь Хёнджина изводить своего ненаглядного.
***
Ласковое прикосновение выводит Минхо из неглубокого сна. За ночь он не смог сомкнуть глаз и теперь невесомое поглаживание по щеке словно наваждение. Приятный мираж, оказавшийся реальностью, когда он встречается с осмысленным взглядом любимых глаз.
— Доброе утро? — сипит Джисон, губы трогает нежная улыбка.
Минхо не может поверить, что с ним разговаривают. Не верит, что слышит спокойный родной голос, а не истошные крики. Его хватает только на то, чтобы прижаться ближе. Хан тихо охает.
— Осторожнее.
— Прости, — Ли отстраняется, садится на кровати, зачёсывая тёмные отросшие волосы Джисона назад. — Ты как?
— Как будто меня переехал грузовик, — вяло отшучивается тот.
Минхо знает, что должен сказать, но вместо обещанных самому себе слов о любви из его рта вырывается другое.
— Тебе нужен морфин.
Хан отворачивается, будто ему влепили пощёчину. Глаза наполняются той же злостью, что так испугала Минхо накануне.
— Если ты вколешь мне эту дрянь, между нами всё кончено, — шипит гонщик и ему верят.
— Почему? — сквозь слёзы спрашивает Ли.
— Помнишь, — Хан сглатывает, — набережную в Париже? Что я сказал?
— Я лучше разобьюсь насмерть, чем сдохну в каком-то притоне в луже собственной рвоты, — не задумываясь отвечает Минхо. Он досконально помнит разговор, который был, кажется, целую вечность назад, — Но ты не разбился, — подаётся вперёд, беря за руку, — и сейчас тебе больно. Джи, милый, это не может так продолжаться. Ты нормально не спишь, не ешь, ты даже с кровати встать не можешь!
— Тогда убирайся, и не носись со мной! — слова сочатся обидой и гневом. — Надоело подтирать? Проваливай! — мужчина выдёргивает руку из чужой и шипит от боли.
— Не говори так, — Минхо каменеет от сказанного.
— А как? Тебе проще воткнуть мне иглу, чем всё это! Устал, я понимаю… — Хан переводит дыхание. Сил кричать не осталось. — Но ты не знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы слезть. Не осознаешь, через что тебе придётся пройти потом. Я не хочу, чтобы ты меня таким видел. Поверь, ты не выдержишь. Если хочешь, чтобы я заткнулся и не мешал никому спать — вперёд. Можешь сделать это, когда я в отключке. Но в этом случае ты потеряешь меня навсегда.
— Джи… — слёзы стекают по щекам Ли.
— Я не смогу потом бросить.
— Я помогу, мы вместе сможем.
Джисон издаёт сдавленный смешок.
— Нет, Минхо. Ты сбежишь. А я не готов смотреть, как ты уходишь после того, как сам же сделал этот укол, — слабость берёт своё и говорить становится сложнее, слова сходят на нет. — Обещай, что не сделаешь.
— Тебе больно… — отчаянно шепчет Минхо.
— Это я вынесу. Просто будь рядом, Хо, этого достаточно.
Ли вытирает мокрые щёки рукавами толстовки. Неужели они не должны были закончиться, когда он оплакивал утрату любимого? Джисон смотрит на него тяжёлым испытывающим взглядом.
— Обещаю, — Минхо закусывает губу, ложится рядом, осторожно кладёт руку на его грудь, утыкается носом в шею. — Я люблю тебя.
До слуха доносится еле слышное «люблю».
***
— Мама, перестань его баловать, — до Наён доносится слегка возмущённый, но совсем не злой тон. — Ладно, ладно, ты лучше знаешь, как воспитывать детей, — Бьянка останавливается у входа на кухню. Закатывает глаза и корчит рожу телефонной трубке. — Всё, мама, целую, не забудь в этот раз сказать куда переехала, — девушка сбрасывает вызов, неаккуратно бросает смартфон на стол.
На плите что-то томится в блестящей кастрюле. Она следит за Наён, что суетится от одного ящика к другому.
— Кофе? — спрашивает та и не дожидаясь ответа наливает свежезаваренный напиток.
— Что ты здесь делаешь?
— Это для Хана. Ему сложно есть обычную пищу.
— Да нет же, что ты делаешь здесь? — Бьянка выделяет последнее слово. — Пойми правильно, но ты не похожа на нас.
— Может потому что так и есть? — Наён хоть и привыкла за эти несколько дней, но своей никогда не станет. Вот сначала Чонин разберётся с проблемами, узнает, кто следит за ней и можно будет дальше жить спокойно, ну а пока то, что имеем, как говорится.
— Втянешься, — подытоживает Бьянка. Благодарит за кофе. — Это как в беге — резко останавливаться нельзя, только здесь наоборот, — её глаза блестят каким-то заговорщицким огоньком.
— Я не такая, — настойчиво тянет она в ответ.
— Мы все не такие в той или иной степени. Прими как должное. Хотя мне кажется ты уже, — кивает в сторону плиты, — специальные обеды варишь. Это мило.
— Я же не совсем бесполезная, — Наён отчего-то смущённо улыбается. — Но это ничего не значит. Я просто плачу за доброту.
— Забавно, — Бьянка прячет улыбку за фарфоровой чашкой. Решает не озвучивать свои мысли, а дать новой знакомой время на осознание происходящего. Она уверена, что ещё не раз жизнь сведёт её с Наён.