Danke

  Я встаю вместе с будильником и понимаю, что проспал до обеда. — Антон, выключи эту ерунду сейчас же! Или я выключу её об твоё лицо! — орёт сестра рядом, ныряя под одеяло. Я только посмеиваюсь, вставая и потягиваясь. На столе стынет чай, аппетитно пахнут свежие тосты и яичница. Мама, видимо, ушла совсем недавно, — Зачем ты вообще поставил его на такую рань? — В отличие от тебя, бездельницы и вымогательницы, у меня есть занятия, на которые я обязан ходить по расписанию, — на ходу перебираю футболки в шифоньер, выбирая ту, что чище, в комнате нахожу тубус и рюкзак с принадлежностями. Возвращаясь в зал, замечаю, что Наташа уже вовсю сидит в соцсетях, — Тебе бы тоже пора встать уже. Она только цокает, закатывая глаза, а я улыбаюсь. Потому что больше не один. Действительно было тяжело просыпаться каждый день в пустой квартире и засыпать под грохот закрывающейся двери. Я не виню маму, она всегда будет для меня тем человеком, что не просто дал жизнь, а ещё и помог в ней сориентироваться. Я люблю её, даже после того, как она разрушила мои отношения. Да, она рассказала мне об этом. Я был тогда разбит накатившей тоской, и сестра была в лёгкой панике, не зная, чем помочь. Обижался, но недолго. Достаточно было просто поставить себя на её место, чтобы понять, что она не желала мне зла. Что касается Наташи: она стала моей тенью. В хорошем смысле. Первое время она ходила за мной хвостиком, будто боялась всего вокруг, липла, лезла обниматься, постоянно ныла о том, что была здесь лишней, а потом как-то сама раскрепостилась и из обиженного котёночка превратилась в гордую кошку. Теперь гуляла по району в крутых шмотках, меняла парней как перчатки и классному прибавляла проблем. В целом, сомнений в нашем родстве нет. — Ты сегодня у Оксаны? — спрашивает она, старательно пережёвывая ещё тёплую яичницу, но не отнимая взгляда от нового телефона, что я ей купил в августе. Подарок к школе. — Ага, — киваю, попивая чай, — Останусь у неё, а завтра на работу потопаю с утра. — А обедать чем будешь? — я улыбаюсь, дожидаясь, когда она обратит на это внимание. Как бы в ней не играли строптивые подростковые нотки, насколько бы много ухажёров не собиралось возле нашего подъезда, сестрёнка всё ещё была для меня милым котёночком, что любит проявлять заботу и ласку и просить того же взамен, — Лаааадно, — краснеет, откладывая наконец устройство в сторону, — Принесу тебе обед завтра. Так уж и быть. Целую её в лоб перед уходом, а она краснеет и улыбается, пусть и отфыркивается показательно. Надеваю наушники и глубоко вдыхаю свежий осенний воздух. На горизонте гремит гром и сверкают грозы, дорога кажется бесконечной под золотыми кронами тополей. Улыбка сама наползает на лицо, я просто иду дальше. В студии как всегда пахнет краской и древесиной. Преподаватель торопливо забегает, на ходу объявляя тему нынешней недели. Океан. Запястье тут же отзывается болью, и я натягиваю на него фиксатор. После той драки прошло достаточно много времени. Ссадины затянулись, синяки сошли, ребра срослись. Я здоров. Только рука продолжает ныть всякий раз, как я сажусь за холст. Дима говорит, что проблема не в теле, а в мозгах, и я ему верю. Не может не болеть почти сломанное запястье, когда всё ещё так сильно болит сердце. Да, я знаю, что это не было его выбором. Знаю, что мама приложила к этому руку. Но зачем надо было делать это так жестоко? Зачем спать, любить, а потом врать и говорить, что никогда не любил? Зачем уезжать, менять все номера, не звонить и не писать? Если бы я действительно был ему нужен, он давно нашёл бы способ со мной связаться. Ведь так? — Прекрасно, Антон, — хлопает меня по плечу Валентина Григорьевна, — Образ Нептуна обычно передают золотыми цветами или синими, но фиолетовый и зелёный смотрятся не менее прекрасно. Величественно. Сильно. Продолжай! Не могу же я ей сказать, что рисую не Нептуна? Не могу сказать, что единственное, о чём я думаю последние несколько дней — это давно погибшие отношения. Не могу сказать, что не рисовал его уже почти два года, и теперь глаза слезятся совсем не от паров растворителя. Я и сам себе этого сказать не могу. Вы не подумайте, я не строю планы по мести. Конечно, лёжа ночами на холодной постели, в голове прокручиваю что-то совсем безумное, но всерьёз пол менять и в Германию мигрировать не собираюсь. Просто мечтаю о том, что могло бы быть, думаю, как мог бы всё исправить. Ну, дрочу иногда. — Антон, ты норм? — тыкает меня в плечо Оксана. Я киваю, шумно вдыхая полные лёгкие удушливого запаха краски для волос, — Дима сказал, что нужно было сначала проверить тебя на аллергию... Но ты же не сдохнешь, если я этого не сделаю? Я только улыбаюсь в ответ, откидываясь в обшарпанном кресле. — Ебашь, дорогая. Хочу быть красивым. Она смеётся вместе со мной, покрывая осветлителем прядь за прядью. Суркова теперь живёт в отдельной квартире, ремонт в которой мы делали все вместе. Здесь так много цветов и окон, что помещение больше похоже на ботанический сад, чем на жилище молодой студентки. Она, конечно, до сих пор ругает меня за ту драку, пусть и с той же частотой обнимает благодарно. Не скажу, что наши отношения как-то сильно изменились. Мы определённо стали ближе, теперь понимали друг друга с полуслова и не давали в обиду. Такое, конечно, наблюдали за собой и раньше, но теперь это было чем-то более интимным и личным. С Димой всё не так. Дима мой брат, моя опора и голос разума. А Оксана... Она стала моей душой. Да, той самой родственной душой, о которой так часто пишут дешёвенькие романы. Только мы с ней не собираемся срываться в дикую страсть и строить долгие отношения, планируя кучу детей. Мы вообще об отношениях не думаем. Я, конечно, знаю, что она с кем-то переписывается, а она, естественно, знает, что я хожу на завтраки с кассиршей из магазина, где работаю. А также мы знаем, что это всё не серьёзно, и в ближайшее время на что-то большее, чем мило-романтичное общение, не сможем пойти. — Я не останусь без волос? — спрашиваю у неё, когда мы садимся за маленький столик миниатюрной кухни пить чай. С мятой. Обожаю. — Нет, — смеётся она в чашку, — Если вовремя снять, ничего не случится. К тому же, я покрасила только самые кончики. — Если что, стричься буду не налысо, понял. Девушка снова улыбается и смотрит на меня так тепло, что в голову просто не могут не прийти образы её несостоявшейся беременности. Это не ужасные картины, это скорее видения её долгожданного материнства. Я вижу, как она ласково поглаживает живот, потом нянчит на руках младенца, читает сказки на ночь малышу, отправляет в школу ребёнка и целует в лоб нашкодившего подростка. Вижу счастье, вижу теплоту. Вину. Я правда часто думаю о том, что надавил на неё тогда, заставил пойти на этот шаг. Будто бы выбор действительно был, будто бы я разрушил то, что дало бы ей совсем иной смысл жизни. Новый, но не менее прекрасный и правильный. Таракашки в голове в такой момент мечутся как бешеные, стучат своими маленькими, мерзенькими лапками по черепушке, и сдохнуть хочется от этого топота. Я утешаю себя тем, что сейчас она несчастной и обиженной не выглядит. Сейчас она учится в любимом университете на профессию мечты, носит чуть старомодные платья и пилит тысячами сторисы в инсту. Она покупает новую мебель и делает ремонт, сортирует мусор и исключает из пользования пластик. Сейчас она читает учебник по ботанике в окружении множества зелёных листьев, планирует небольшое путешествие на каникулах и учится снова любить. По сравнению с ней я просто... — Что такое? — Оксана дёргает меня за плечо, видимо, я надолго задумался. Ничего не ответить и отхватить люлей или сказать правду и нарваться на жалость? Раньше я бы выбрал первое, но сейчас понимаю, что выбора особого и нет. — Мне кажется, я стою на месте. Суркова как-то сразу подбирается, хмурится, откладывая книгу в сторону. Не пытается сразу меня утешить, а думает над тем, что сказать. — Что ты под этим подразумеваешь? — я непонимающе сощуриваюсь, и она продолжает, — То есть, ты же движешься! Ты устроился на работу, пошёл в художку, сестру воспитываешь. Это не топтание на месте, это движение. — Вовсе нет, — возражаю, двигая чашку с зелёными листьями на дне от себя по-дальше, потому что смешение едкого запаха краски и мягкого аромата мяты невероятно раздражает, — Эта работа — совсем не предел мечтаний, я чувствую, как разлагаюсь на ней. У меня будто руки отсыхают, отвыкают от кисти, понимаешь? Художка... Она больше тоже не помогает. Она больше ничего не даёт, в последнее время я даже ни разу замечание не получил. А сестра... Наташе я теперь не нужен. Ну, как куратор, — заваливаюсь на спинку стула, стискивая ноющими давней болью пальцами переносицу, — Дима впахивает в меде, как полоумный, уже даже нашёл себе подработку на скорой для практики, ты вот тоже вся в успехах, сама говорила, что тебя по обмену скоро в Нидерланды отправить могут. А я... Я просто остаюсь здесь. Всегда здесь. Я не смогу уйти отсюда, понимаешь? — Ты же сам не захотел поступать, — недоумевает девушка, — Твои баллы позволяли, но ты просто не стал подавать документы... — Да, не хотел, — подтверждаю я, — Но только потому что я не вижу в этом смысла. Не вижу смысла вообще ни в чём. Я будто всё ещё на той даче сознанием, а телом уже здесь. Всё делаю по инерции, и нет интереса что-то менять. — Хмм, — она встаёт, всё ещё хмурясь, собирает посуду и сгружает её в раковину. Поворачивается ко мне и пытается улыбаться успокаивающе, за что я ей невероятно благодарен, — Ты просто всё ещё уставший. Я понимаю, что ты боишься до конца жизни так и остаться бесчувственной статуей, но ты оттаешь. Правда. Это обязательно произойдёт и с тобой, и со мной, — Окс подходит ближе, улыбается уверенно, и я верю ей. Действительно верю, — А теперь пойдём в ванну, а то волосы реально отпадут. Проблема только есть. Тебе придётся помыть голову яблочным шампунем. Внутри сразу всё ёкает, и я смотрю на подругу глазами побитого щенка. — Прости, Шаст. Либо такой, либо лавандовый. — Дурацкая аллергия, — бурчу себе под нос и нехотя плетусь в маленькое помещение. Ничего. В конце концов, это просто яблоки.

***

Оставшаяся часть вечера проходит под задорный смех подруги и моё недовольное ворчание. Волосы цвета пшеничного поля не раз появляются в сторисах Оксаны, а моя кислая рожа ещё чаще. Дима пишет с большим количеством восклицательных знаков, ругая нас за безрассудные эксперименты над моей головой, а мы, сидя на диване с кучей пачек чипсов и смотря новый сезон очередного сериала, отправляем ему неприличные фотографии. Под невероятно глубокие размышления о происхождении цвета лакрицы, мы засыпаем в обнимку на том же диване. Утром я поднимаюсь по будильнику, укрываю всё ещё спящую подругу и еду на работу, силясь не заснуть прямо в автобусе. Игорь сидит за своим столом, закинув ноги на тумбочку рядом, и читает руководство по пользованию новых камер хранения. Кидает на меня быстрый взгляд и усмехается: — Тобой занимался парикмахер, который тебя ненавидит? — А у тебя разве не медовый месяц? — отбиваю вопросом на вопрос, на ходу пожимая ему руку. — У меня завоз, — раздражённо закатывает глаза парень, с кряхтением опуская ноги, — Мы с Катей поедем в отпуск ближе к зиме. Его кольцо красиво блестит в свете лампочек. Я улыбаюсь, вспоминая удивительно трогательную церемонию, счастливую Катерину в белоснежном платье, нежный танец молодожёнов и кучу забавных конкурсов, в которые даже я был втянут. А будет ли так у меня? Эта мысль почему-то выбивает из колеи, и я застываю, так и не надев форменный фартук. Слышу, как закрывается дверь склада, слышу шаги Игоря, но не могу заставить себя оторвать голову от прохладной поверхности личного шкафчика. Лоб почему-то печёт, будто рой невесёлых мыслей подогревает котелок, медленно доводя до необходимой температуры. Сейчас таракашки закинут пару воспоминаний, и суп самокопания готов. Сильно кусаю щёку изнутри и выхожу в торговый зал. — Что вчера рисовал? — без приветствия интересуется Оля, оглаживая меня влюблённым взглядом. — Океан, — бросаю ей небрежно, будто это совсем не интересно. — Можно посмотреть? — спрашивает она из-за стенки, наверняка уже вскрывая мой шкафчик и отвинчивая крышку тубуса. Я её не останавливаю. Ольга не признавалась мне в любви, не приглашала на свидания, но факт её чувств ко мне уже давно не скрывался. Я не отвечал взаимностью, она и не просила, и нас обоих это устраивает. Не скажу, что она просто отказывается от идеи отношений со мной. Нет. Скорее девушка просто выжидает нужного момента, чтобы накинуться, вцепиться в шею мёртвой хваткой и вертеть мной так, как пожелается. Наполеоновские планы будто транслируются прямиком через её зрачки всякий раз, стоит мне в них заглянуть. Достаточно хищно и пугающе, но я слишком привык, чтобы что-то с этим делать. — На витрину нужны новые работы, — говорит мне Игорь, проходя мимо и ероша волосы, — Сейчас принесу тебе парочку картин по номерам из прошлой партии. Их всё равно пора уже утилизировать. Организуешь? — А у меня есть выбор, Господин Администратор? Друг не отвечает. Только корчит рожу и щипает меня за нос за вредность. Утро проходит в унылом раскрашивании уже готовой картины. Спина ноет, жопа превращается в камень, глаза разрываются от рези, а воображение плачет от нехватки простора. Ненавижу картины по номерам. Есть, конечно, плюсы и у этого занятия. Например, я не думаю о своём сомнительном будущем, о перспективе застрять во времени и стать городским реликтом некогда смешного и мечтательного подростка. Памятником на могиле своего потенциала. А ещё это помогает не замечать ласковые взгляды Оли, что не может не радовать. — Антон! Подскакиваю от неожиданности, прочерчивая по полотну жирную красную полосу. Дима не выглядит сконфуженным своим выкриком, даже не замечает недовольные взгляды других покупателей. Он запыханный, взволнованный и немного будто бы напуганный. Вслед за ним вваливается Оксана с тем же набором эмоций, но меня это волновать начинает только тогда, когда в таком же состоянии забегает сестра. — Что вы..? — Тебе пора на обед! — хором бросают они, подхватывая меня под руки и утаскивая в сторону выхода. — Что происходит? — появляется Игорь, хмуро наблюдая за этой картиной, - Куда вы несёте моего штатного художника? — На обед! — Но я не голоден! — взмаливаюсь, выворачиваясь и уходя вглубь магазина. — И обед у него только через час... Ребята беспокойно переглядываются, а потом накидываются на Игоря, что-то ему быстро шепча. Я не могу различить, что именно, но парень ещё сильнее хмурится, мельком кидая на меня взгляды. Наташа снова хватает меня за руку и пытается буксиром вывести из помещения. — Антон, поверь мне, ты очень голоден! Ты никогда не был настолько голодным! — причитает она, и этот ворох шевелений и разговоров так сильно бьёт по макушке, разрушая ленивую атмосферу буднего дня, что я взрываюсь негодованием: — Отстаньте от меня! Я никуда не пойду! Хочу ещё что-то сказать, вдыхаю для долгой тирады и замираю. Пахнет морозной мятой и дорогим одеколоном. Голова сама поворачивается в ту сторону, и я тут же тону в ледяных водах океана таких знакомых глаз. Он стоит у входа, смотрит на меня, и вокруг всё будто исчезает, мир тухнет, границы предметов стираются, звуки исчезают. Пару мгновений длятся десятилетиями, а мы всё смотрим друг на друга, провожая года. Состояние спокойствия и торможения крошится на мелкие частички пыли и просто рассеивается, пуская на своё место абсолютную разруху. Снова. Для меня всё будто схлопывается, и я просыпаюсь. — Ребят, я ценю вашу заботу, но у меня правда слишком много работы, — фальшиво улыбаюсь, показательно дружелюбно похлопывая сестру по макушке, — Я выйду на обед ровно через час. Можете меня подождать, если хотите. Стараюсь не обращать внимание на окружение, когда разворачиваюсь и иду в сторону отдела с красками. Давно пора перебрать акрил. На удивление, сознание не плывёт. Я вижу, слышу и пока не собираюсь впадать в панику. Всё совсем не так, как представлялось по ночам. Немного разочаровывает. Только вот руки почему-то дрожат и запястье ноет так, что в ушах закладывает. — Антон. — Да? — поворачиваюсь тут же, не давая себе и секунды на подготовку, стараюсь не потерять лицо на рабочем месте, но следующие слова тут же выпадают, и я не сразу их нахожу, проговаривая чуть сломано, — Вам что-то подсказать? Он совсем не изменился. Те же будто высеченные из мрамора скулы, та же мягкая, шелковая кожа с крапинками родинок, те же чувственные губы, тот же леденящий и немного обеспокоенный взгляд. Конечно, за год мало что могло произойти и поменяться, но это совсем не то, что мне представлялось. Я ведь, оказывается, вообще его не забывал, помнил в точности до каждой родинки. Помнил, какова на ощупь эта мелкая щетина, каковы на вкус эти губы... И это точно не то, о чём сейчас нужно думать. — Мы должны поговорить. — У нас сейчас проходит акция! — не обращаю внимание на него особо, говорю то, что помню наизусть, — Акриловые краски! Три по цене двух и шесть по цене трёх. При покупке двенадцати баночек платите за шесть.. Не успеваю договорить, потому что меня хватают за руку, крепко стискивая больное запястье поверх фиксатора. — Я скуплю всю краску в этом магазине, если только позволишь мне с тобой поговорить. Пять минут. Смотрю на него так близко, что вижу тёмные круги под глазами, чувствую запах женских духов и ощущаю острую потребность его обнять. Тепло внизу живота настолько пугает меня, что я вырываюсь из его хватки с тихим шипением и, затягивая бинты сильнее, холодно цежу сквозь зубы: — Прошу прощения, но я всё ещё на работе, а разговор с продавцами-консультантами не входит в список наших товаров, — он сощуривается недовольно, и я не могу сдержать торжествующую улыбку, гордо уходя, — Теперь, если не возражаете, я.. — Разговор с продавцом-консультантом только что появился в нашем прайсе, — выходит из-за угла Игорь, разворачивая меня лицом к немцу, — Минута стоит рубль. Приобретаете? — Что ты..? — шиплю я на грани слышимости. Рука на плече чуть сжимается, препятствуя бегству, пока вторая принимает сотню(!) из рук мужчины. — Спасибо за покупку, хорошего дня! — приветливо улыбается администратор и толкает недовольного меня прямо навстречу всё ещё хмурому Попову, — Работай, — шутливо-наставительно говорит мне вслед, а я стараюсь уйти как можно быстрее. За углом толпой стоят друзья, сестра и сотрудники магазина, любопытно посматривая на нас. Хмуро провожаю их взглядом, сжимая пальцы в кулак. Широким шагом двигаюсь через склад, отчаянно игнорируя такие громкие в этой тишине шаги за спиной. В голове нет ни одной здравой мысли, только белый шум и какие-то бессмысленные отрывки прошлых воспоминаний, которые я слишком часто пытался забыть. Зачем он вернулся? Зачем нашёл меня? О чём хочет поговорить? Чувство предательства и обиды всё ещё теплится в голове, а мысли, атакующие только проснувшийся мозг, разгоняют злость и раздражение по телу. Кровь закипает, и я чувствую, как напряжение сковывает меня. Останавливаюсь прямо у служебной двери, не зная, как успокоить собственный мозг. Когда его рука приземляется на плечо, я не думаю. У меня будто что-то рвётся внутри, и вот кулак уже врезается в его лицо. Первые секунды мне так легко и хорошо, что тихий смех вырывается из груди. Будто вся моя жизнь шла только к этому моменту. Некое отмщение за всё, что со мной произошло. Победа. Но потом я смотрю на него, и уже не до смеха. Он вытирает следы краски со своей щеки, чуть морщась от раздражения и недовольства, смотрит на меня, не отрываясь, так, будто сейчас съест. Первобытный страх пробирается всё выше, но ещё сильнее я чувствую стыд и желание. Чёрт. Дёргаюсь в сторону двери, и Арс тут же кидается на меня, прижимая к холодной стене лицом. — Почему мы не можем просто спокойно поговорить? — шепчет прямо на ухо, прекрасно понимая, как это влияет на моё либидо. Шея краснеет и печёт, голос дрожит, и мне понадобились все болезненные воспоминания прошлого года, чтобы проговорить достаточно ненавидяще: — Ты, блять, бросил меня! Трахнул и бросил! Я не собираюсь с тобой разговаривать! Пытаюсь вырваться, активно пихаясь локтями, но он только давит сильнее, и из груди вырывается что-то предательски хныкающее. Уже и забыл, каким сильным и горячим он может быть. — Прости, я этого не хотел. Мне пришлось. — Да я знаю! — кричу совсем громко, задыхаясь от настолько близкого контакта, но не бросая попыток освободиться, — И мне похуй! Это было отвратительно! Ты поступил отвратительно! Знать тебя больше не хочу, уебок! Пусти, блять! — Das fängt an zu ärgern,* — меня бросает в дрожь от раздражённого, порыкивающего шёпота, но останавливает мои трепыхания только чувствительный укус куда-то в затылок. — Ты что, блять, делаешь?! — Успокоить тебя пытаюсь! — толчком прижимает сильнее, тоже срываясь на крик, — Я надеялся, что ты хоть немного повзрослел! Зачем снова устраивать этот цирк, почему нельзя просто поговорить? — Ладно! Он отступает, а я тут же оседаю на пол, приваливаясь раскалывающейся головой к стене. Дышу часто и глубоко, чтобы сбить краску с щёк, и смотрю на него теперь более пристально. Он элегантно садится на коробку передо мной, откидывая лёгкое пальто за спину. Дорогой костюм красиво обтягивает его тело, а знакомый одеколон забивает лёгкие, и это совсем не помогает остыть. — Ты всё ещё пользуешься этим шампунем? — нарушает хрупкие минуты тишины Арсений. — Что ты хотел? — Я надеялся, что, если уеду, ты начнёшь жить для себя. Не гнаться за мной и нашими отношениями. Мне правда не хотелось тебя бросать, но делая это, я закладывал определённую цель, — деловито сообщает он, и я хмурюсь от этого тона, — Но меня разочаровывает то, что ты сейчас делаешь. — Что я делаю? — нагло интересуюсь, смотря с вызовом прямо в глаза. — Ничего, — отбивает он, — Ты ничего не делаешь, и меня это злит. Но сейчас не об этом, — отмахивается, поправляя ахуительный жилет и наклоняясь ко мне, и смотреть на него снизу вверх оказалось слишком хорошо, — На днях мне и моему другу предложили преподавать в новом отделении института в Москве. Мы согласились, и теперь мой коллега набирает группу на факультет живописи. Он очень просит привести тебя, потому что уже давно заинтересован твоими работами. — Что? Откуда у него мои..? — он ухмыляется, скрещивая руки на груди, — Ты ему показал мои рисунки? Зачем? — Потому что я люблю тебя! — сердце замирает, ноет в глубине груди, и я не могу ничего сказать. Пялюсь на него со смешанными чувствами, не понимая, что должен на это ответить. Но Арс и не требует ничего, — Слушай, можешь меня ненавидеть, а при каждой встрече по роже проходиться. Я не против за тобой побегать, и буду делать это не менее настойчиво, чем ты. Но, прошу тебя, хотя бы подумай над этим предложением. У тебя есть удивительный талант, подкреплённый годами практики и, насколько я знаю, скудными знаниями, полученными в художественной школе. В институте тебе помогут достичь того, чего ты действительно достоин. Улыбается мне пару мгновений, что-то будто рассматривая в глазах, а потом встаёт и выходит. Сначала я сижу без единой мысли в голове, всё ещё шокированный признанием, а потом меня дёргает в его сторону, и я бегу за ним без особой цели. Догоняю только у выхода, хмурюсь, когда замечаю рядом с ним Марину, что машет мне приветственно. Тут же толпятся друзья и сестра, всё ещё слишком взволнованные, чтобы что-то спросить, и сюрреалистичность картины добивает Оля, которая шокированно пялится на уходящего немца: — Нептун?! Я закатываю глаза и возвращаюсь к полке с акрилом. Работа не волк.