Danke

номер: Вылет завтра в восемь вечера — Если у него был мой номер, зачем нужно было приходить? — возмущаюсь я, откладывая телефон и пихая в рот как можно больше картошки фри, — Можно же просто позвонить.. — Ты бы не ответил, — обрывает меня Наташа, лениво попивая колу. — Или ответил, но потом бы сбросил. И никогда бы больше не брал трубку на незнакомые номера, — поддакивает Дима, ковыряя пластмассовой вилкой цезарь. Мы сидим вчетвером за маленьким круглым столиком фудкорта уже добрые полчаса и до сих пор не можем отойти от произошедшего. Сестра всё причитает, говорит про то, какой Попов ахуенный и красивый, строчит друзьям, уже который раз пересказывая сегодняшние события. Дима на это только усмехается, хмурится, посматривая на кислого меня и пыхтящую Оксану, и потом цокает, невесело посмеиваясь. — Пришёл, к стенке припёр, информацию вывалил и ушёл. Что за херня? Это я ещё ребёнок? — вскипаю, задевая рукой поднос и переворачивая его. Настроение и так совсем не очень, а разбросанная по полу ещё тёплая картошечка лучше не делает. — На что он рассчитывает вообще? — раздражённо цыкает подруга, — Думает, припёрся такой красивый, ахуенный, в любви признался, прелюдиями не обделил и может теперь без лишних разговоров забрать тебя к себе?.. — Он не забирает, а приглашает.., — как бы между прочим вставляет Поз, и я не могу не кивнуть. — Тебя не купить такими приёмами! — не унимается девушка, и меня поражает её пыл. Таша рядом даже вздрагивает, косо посматривая на будущего флориста, — Пусть катится по хуям в свою Москву! А ты здесь не хуйнёй занимаешься, чтобы всё бросать! Да, Антон? — Да? — она смотрит на меня немного будто разочаровано, и я тут же исправляюсь, — Да! — Он хочет согласиться, Оксан, — неожиданно выдаёт Дима, чем ошарашивает нас всех. Откладывает свой салат и сверлит недовольным взглядом расчёсы на моих руках. Я даже перестаю чесаться от неожиданности. Никто ведь даже и не думает предположить, что я полечу за Поповым в Москву. Не после того, что он со мной сделал. К тому же предложение выглядит настолько пошло и отвратительно, насколько может вообще выглядеть. Он же выебал меня, потом бросил, а сейчас приехал, мимолётно извинился и тут же рассказал об этой лабуде. Получается, что я в ВУЗ попаду через постель? Очень сомнительная хуйня. Никогда на такое не соглашусь. Но, видимо, мой друг, как всегда, видит всё несколько по-другому. — Ты слишком застоялся в этом магазине, Шаст. Это такой шанс, разве не похуй уже? — Наташа кидает на меня взгляд поверх телефона, не прекращая печатать, а я тупо утыкаюсь головой в стол. И ведь действительно так. Раньше об обучении в таком заведении я не то что мечтать, даже думать не смел. Он же извинился. А я прекрасно знаю, насколько трудно ему это далось, учитывая сложный характер. Сказал, что... Нет, слишком рано о таком думать, — Ты не можешь проработать здесь всю жизнь, — добавляет тем временем друг и смотрит на меня так пристально, будто прекрасно знает, о чём я думаю. Хотя, конечно, знает. — Зато может забить хуй на своё разбитое сердце и покалеченную психику и принять эту тупую подачку, которая больше похожа на сраный букетик, подаренный проститутке после долгой оргии? — взрывается Оксана, рукой смахивая на пол колу. Наташа обеспокоенно на неё косится: впервые видит её срыв. Мы с Димой только быстро переглядываемся. Я киваю, безмолвно напоминая о том, что нужно быть немного легче и нежнее. Позов кивает в ответ и поправляет лёгким движением очки. — Перестань считать Антона собой, — резко обрывает, тут же мягко приобнимая Суркову за плечи. Она замирает, я что-то вижу на её лице, но не могу точно разобрать. Сожалеет, но не о том, что сказала. Боится, но не за меня. Видимо, несмотря на то, как переплелись наши истории, я первый перестал держаться за свои обиды. Просто остыл к этому, — Ты не думала о том, каково ему будет, когда ты укатишь в Нидерланды, а я в Питер? — вздрагивает и охает. Смотрит на меня так, будто я экспонат за витриной. Хрупкий и дорогой, — Послушай, разве ты откажешься от него, если он примет это предложение? — Нет, — улыбается, смахивая едва появившиеся слёзы. — Я тоже нет. Давай оставим этот выбор за ним. Дима тоже улыбается, и они вместе пялят на меня этим странным тёплым взглядом. Становится так хорошо и спокойно, что я могу почувствовать их ладони на своих плечах, могу почувствовать их поддержку. И даже говорить им что-то благодарное нет смысла, они давно всё знают. Мы сидим так ещё некоторое время, а потом расходимся. Я отрабатываю день до конца в достаточно смешанных чувствах. Помню, что произошло, но будто бы игнорирую это. Обеспокоен данным мне выбором, но постоянно откладываю размышления на потом. Понимаю, что Дима прав, и это бремя лежит только на мне, но это настолько тяжело, что, видимо, рутинная работа воспринимается мозгом как высшее благо. Так серо, что в конце смены нет сомнений в том, куда я пойду. В школу. Рюкзак оттягивает вес книг, напоминая о школьных годах. По пути здороваюсь со всеми учителями и старательно не нарываюсь на гнев директорши. В библиотеке пахнет затхлостью и сигаретами. Павел Алексеевич при виде меня тушит бычок о железную раму ржавой полки и улыбается. — Так быстро? — Выходные были слишком скучными, — я выкладываю книгу за книгой, осматривая полки вокруг себя взглядом охотника за литературой. Но почему-то в этот раз ничто не привлекает внимание. — Антошка, да ты всё уже здесь перечитал, — посмеивается мужчина, так и не слезая с подоконника, — Только детские журналы остались. Почему-то этот факт выбивает меня из колеи бесцветных будней. Я действительно всё это перечитал? Я правда был в этой комнатке так часто, провёл так много времени за чтением? А в голове так пусто, будто только вчера выпустился. Кажется, именно сейчас я понимаю, насколько долго топчусь на месте. Насколько сильно замылились мозги, что мысли об отъезде проезжаются с таким отвратительным скрипом. — Паш, я мог бы уехать? — смотрю на него и осознаю, что лишние объяснения не нужны. Он листает один из тех цветастых журналов и бросает небрежно: — Почему ты спрашиваешь у меня? В голове такая свалка ненужных вопросов, что меня почти выворачивает от этого зловония. Как я буду жить в другом городе? С кем я буду жить? Чем питаться? Как буду выживать без друзей под боком? Что мне делать с Арсом? Разве я смогу просто взять и уехать? Бросить всё и отдаться неизвестности? Разве я готов принимать такие взрослые решения? Вою вслух, тяжело проговаривая: — Потому что сам разобраться не могу. Мне нужен совет взрослого. — Ты уже и сам взрослый, не забыл? — киваю только, устало присаживаясь на обшарпанный стул. Похоже, смухлевать не получится, и мне действительно придётся решать самому. Звенит звонок, литератор собирается на урок и, уходя, ласково ерошит волосы на моём затылке, — Если решишь свалить, никто тебя не осудит. Я уже говорил, ты заслуживаешь этого, — щёлкает по носу и выбегает в коридор, — Не забывай звонить! Остаюсь сидеть в полной тишине и разрухе. Раньше в этой маленькой комнате на последнем этаже всегда было спокойно и тихо, но теперь ничто не казалось мне прежним. Стены родной школы с каждой секундой становятся всё больше похожи на фальшивые декорации. Они сжимаются вокруг меня так быстро, что я собираю вещи и выбегаю на улицу, на прощание обнимая тётю Полю и обещая Лазареву ничью морду в ближайшее время не бить(кстати прошлое обещание нарушил). На часах пять вечера, и это нервирует ещё сильнее. Я ведь не уеду. Правда, куда мне? У меня друзья. Которые скоро разъедутся по городам... У меня работа. Которая больше не приносит удовольствия... У меня семья! Как я могу бросить маму? Как могу оставить Наташу? Разве я имею право? Они верят в меня, надеются на меня! Мой дом, мои родственники здесь, значит, и я не имею права никуда уезжать. Дверь открывается бесшумно. Снимаю ботинки и прохожу на кухню, не зная, нужно ли мне радоваться такой отмазке или всё же грустить по потерянной возможности? Застываю на проходе, наблюдая за тем, как Наташа накрывает на стол, а мама весело щебечет, рассказывая сестренке о сегодняшней смене. Они не выглядят отчаявшимися и нуждающимися. Они вдыхают аромат свежего борща, приготовленного сестрой, и повседневно болтают обо всём на свете. Это открывает мне глаза. Неужели я действительно уже взрослый?

***

Голос тётки из динамиков звучит очень неразборчиво, и мне приходится три раза прослушать запись, чтобы пройти к нужной стойке. На рамках металлоискателей добрых пять минут снимаю все свои кольца и браслеты, неловко улыбаясь охране и очереди людей. Пока жду сумку, нервно оглядываюсь по сторонам, выискивая тёмную макушку в зоне ожидания. Колёсики гремят по отшлифованной тысячами ног плитке, я стараюсь не заблудиться в толпе, крепко стискиваю в руке паспорт и билет. — Арс! — вижу его у автомата с кофе. Его пальто висит на спинке скамейки рядом, рукава рубашки закатаны, и часы блестят так, что роскошь бьёт по темечку. Он не слышит меня, хватает пальто и идёт куда-то в сторону. Я гремю сильнее и кричу громче, — Арс, стой! Мужчина очень резко останавливается, замирает, будто проверяет, ослышался ли. Поворачивается и смотрит на меня так, будто не надеялся никогда больше увидеть. Улыбается, произнося тихо: — Я думал, ты не придёшь, — не знаю, что на это ответить. Пару мгновений просто мнусь, нервно сжимая ручку сумки в руке. Он интерпретирует этот жест по-другому, — Тяжело? Давай понесу. — Я не лечу с тобой, — выпаливаю это быстро, стараясь не смотреть на то, как каменеет от разочарования его лицо, как глаза леденеют. Скулы сводит от такого взгляда, а во рту становится вязко и горько. Почему так тяжело отказывать? По старой привычке начинаю тараторить быстро-быстро, пока он не решился хоть что-то ответить, — Это очень крутое предложение! Я ценю, что ты приехал ради меня... Но я не могу согласиться. — Тогда зачем ты пришёл? — он говорит это резко, комкая в руке дорогое пальто и скрипя зубами. Берёт себя под контроль вскоре и добавляет уже спокойнее, пусть всё ещё и обиженно, несколько надменно, — Попрощаться? — Я лечу в Питер. Меня согласились посмотреть в одном ВУЗе, — незванная улыбка сама наползает на лицо, потому что недавний успех кружит голову. Я ведь действительно не ожидал, что на моё письмо с портфолио ответят так быстро, — Несколько испытаний пройду, и зачислят. Понимаю, что сказал это зря, только когда он разворачивается и начинает уходить. Паника накатывает мгновенно, и я бегу за ним в точности как вчера, только в этот раз догоняю, хватая за горячую руку. Кожа к коже. Током простреливает до самых костей. — Я просто хотел сказать.., — голос срывается, я прокашливаюсь, только сейчас вспоминая о его признании. Он же любит меня. Действительно любит. А я? — Ты очень много для меня значишь. Не думаю, что смог тебя простить, но отрицать то, что ты для меня сделал, глупо. Не знаю, кем был бы без тебя, — Попов выглядит шокированным. Смотрит не в глаза, а прямо в душу. Гипнотизирует будто, а я не поддаюсь, отвечаю тем же, держа его за плечи настолько крепко, насколько могу, чувствуя его дыхание совсем близко, — На самом деле я пришёл только для того, чтобы сказать тебе то, что давно должен был, — смачиваю губы, и замечаю, как он прослеживает это движение. Собираюсь с мыслями, ощущая, как краснеют щёки и сердце бьётся нервно. Выдыхаю: — Danke. — От Питера до Москвы четыре часа на Сапсане. Ты же в курсе, что я буду очень часто к тебе приезжать? — Конечно. — Будешь кофе? — Да, почему нет?