Danke

 — Антон? Антон! Куда он побежал? — женщина выглядела несколько обеспокоено, она пока ещё не совсем осознавала, что произошло, но уже подозревала, что что-то плохое, — Антон! —рванула в подъезд, откуда тут же донеслись её крики и топот. Арсений напряжённо приподнялся, косясь на телефон с открытой перепиской, как на подозреваемого в убийстве. Женщина вернулась спустя пару минут подавленной и дрожащей, её накрывала паника. — Он не взял ключи и куртку, — сипела она на грани слышимости. Попову этого было достаточно. — Сядь, — он налил ей воды, проследил за тем, чтобы она всё выпила, а потом начал строчить смс в тот самый диалог. Не получая ответа. Неужели это всё из-за него? Неужели парень убежал из дома из-за него? А если с ним что-то случится? А если уже случилось? И всё из-за него, из-за тупого мужика, решившего подразнить влюблённого подростка. Это всё зашло слишком далеко. — Надо пойти его искать, — решительно поднялась женщина, но Арсений тут же усадил её на место, одним лишь взглядом приковывая к месту, — Он замёрзнет! — И ты собираешься замёрзнуть вместе с ним? — колкое замечание окончательно её осадило, — Я всё решу. У него были связи, были влиятельные знакомые. Он лишь надеялся, что этого хватит для того, чтобы найти потерявшегося подростка. Сбежавшего подростка. Сбежавшего из-за него подростка. Пришлось обзвонить несколько десятков номеров, извиниться перед десятком людей и знакомых, но в конечном итоге информация была получена. — Кто такой Рюриков Игорь? Кто он Антону? — почему-то злость поднялась откуда-то снизу, когда ему сообщили о том, что замёрзшего парня подхватил под талию какой-то Игорь. Оставалось вопросом то, как эта информация была добыта, но Арсений научился не удивляться возможностям некоторых личностей. И просто быть благодарным. — Игорь? — женщина плакала, видимо, достаточно долго, потому что её глаза покраснели, а веки опухли. Но стоило ей услышать это имя, как она оживилась, тут же стирая влажные дорожки с щёк, — Это консультант в художественном магазине! Антон у него? У меня есть его номер! Арсений слишком устал, чтобы что-то объяснять. Он просто вырвал из её рук телефон, одним своим видом пресекая все возражения. Он отправил номер Лазареву, в сообщении кратко описывая произошедшее за последние два часа, а потом вернул телефон хозяйке, раздраженно сжимая переносицу. Попов не злился на неё за слабость и наивность или на Антона за его выходку. Он злился только на себя. За то, что позволил такому произойти. — Нет смысла возвращать Антона домой сейчас. И он, и ты очень устали. Отдохни, а завтра утром его привезёт Сергей Вячеславович, — говорил строго и монотонно, не боясь своим тоном напугать или оттолкнуть. Так устал, что было уже всё равно. Но женщина, кажется, всё поняла. Кивнула, вставая и чуть покачиваясь от долго пребывания в неподвижном состоянии. Она долго смотрела на Арсения с прищуром, будто пытаясь что-то прочитать на сетчатке его глаз. — Почему ты так много делаешь для него? Неоновой вывеской в голове немца пронеслось: «Хотел бы я и сам знать.» — Я чувствую, как ему тяжело. Жить без отца сложно, возможно, я просто пытаюсь ему помочь, — отчасти это было правдой. Но Арсений с раздражающей головной болью осознавал, что делал только хуже. Этот ответ вполне удовлетворил женщину. Она проводила Попова до двери, одаривая его тёплым, благодарным взглядом. А ему было не по себе. Он будто нёс на спине груз вины, осознание того, что повёл себя, как полный идиот. Уходя, он всё же решил добавить: — Ты можешь на меня рассчитывать, если что, — а затем, скрепя сердцем и сжимая кулаки договорил, — Я всегда буду желать Антону только добра и помогу всем, чем смогу. В ответ получил лишь вымученную улыбку, которую, был в этом уверен, не заслужил. Двери его дома были открыты, а он был слишком раздражён всем произошедшим, чтобы об этом переживать. На диване лежал Серёжа, подсвеченный лишь светом телефона. Он даже не посмотрел на тяжело вздохнувшего хозяина дома. — Я понимаю, что тебе не до моего дня рождения, ты, вроде как стал причиной побега пацана... Но у меня тут завалялось бухло... И если полноценную тусу мы отложим на потом, то может... Попов не стал сопротивляться. Он слишком устал. Телефон удобно разместился в кармане, когда немец залпом осушил стакан. Переписка с учеником отошла на задний план лишь до третьего.

11.

— Как давно? Арсений стоял возле окна, вглядывался в узкие дворы и старался не замечать навязчивую боль в голове. За спиной раздался тяжелый вздох, и мужчина обернулся, окидывая уставше наклонявшуюся вперёд женщину обеспокоенным взглядом. — Неделя, — выдохнула она, сжимая виски пальцами, — Мне позвонила его... жена... На похороны я не поехала, а завещание без меня зачитывать права не имеют. — А Антон? — как-то неожиданно мальчишка настолько сильно влился в жизнь Попова, что теперь любая проблема, любое затруднение рассматривались только со стороны пацана, так, чтобы ему было удобнее, — Он ненавидит своего отца. — Нет, любит, — Арсений повернулся, непонимающе смотря на женщину, что теперь выглядела серьёзно, почти строго, будто точно знала, о чём говорила. Он хотел спросить, но не был уверен, что успел настолько сблизиться с ней, чтобы знать такие подробности. Но она опередила: — Ты бы видел их, Арсений. Отец и сын в классическом понимании. Настолько близки, что я почти не видела в них различий. Одна душа на двоих, — уронила голову, вздрагивая, — Иногда мне кажется, что это я виновата в том, что Антон так ненавидит его... Может, если бы я не потребовала развод, они бы и дальше общались, как отец и сын.., — всхлипнула еле слышно, — Это я виновата. Он бы знал отца, он бы не внушил себе ненависть к нему, если бы не я... — Он бил тебя, — прервал её немец, стоя напротив, облокачиваясь о столешницу, говорил твёрдо и уверенно, — Не знаю как в России, но в Германии насилие в семье не считается нормой, — усмехнулся немного грустно, но тут же одернул себя. Он хотел её успокоить, — Ты не виновата. Антон уже взрослый и здравомыслящий, — а про себя думал о том, что не такой уж он и здравомыслящий. Был бы таким, не лип бы к нему так настойчиво, — Я думаю, он прекрасно сам осознаёт свои чувства, и твоей вины в его отношении к отцу нет никакой. — Он может впасть в истерику, — чуть успокоившись, произнесла женщина, выпрямляясь чуть более расслаблено, — Я не хочу оставлять его одного в этот момент. Можно попросить тебя приютить его? Я знаю, это неприлично, мы мало знакомы, а Антон... — Да, конечно, — не медля ни секунды, выпалил Попов, — Пусть живёт у меня столько, сколько необходимо. Он не думал тогда об их сложных отношениях, не думал о своих взбесившихся чувствах, не думал о том, как на это отреагирует Шастун. Он видел перед собой разбитую женщину, которой предстояло отправиться в некогда родной город и в окружении другой семьи бывшего мужа выслушать завещание, в котором, наверняка, ни ей, ни её сыну места не было. Он хотел помочь. И он мог. Дверь хлопнула, а потом задорный мальчишеский голос произнёс: — Мам?

23.

Наблюдать за подростками было интересно. Они что-то оживлённо обсуждали, улыбались, смеялись. Такие красивые, счастливые. Взрослые. Арсению нравилось думать о том, что Антон теперь был взрослым. Без пошлостей! Просто теперь гораздо чётче можно было представить совместную жизнь: ленивые утра, полные любви дни и тёплые вечера. Он бы забирал парня в Германию на каникулы, представил бы своим друзьям, которые так часто про него спрашивали. Отвёз бы его картины в свой университет, где его коллега давно уже об этом просил. Он бы сделал его своим супругом. Пусть пока конкретно эта картинка и выглядела несколько размыто, но когда-нибудь это стало бы хорошим будущим для них обоих. — Целовать моего сына возле моего же дома было необдуманно. Будущим, которого с этого момента больше не было. Арсений вздрогнул, его сердце заколотилось невероятно быстро, а маска счастья на лице едва не разрушилась. Она стояла рядом и махала сыну как будто не произнесла эти слова только что. Может, это было слуховой галлюцинацией? — Как ты мог? Я же действительно верила тебе, — Попов задыхался, понимая, что хорошим это закончиться в любом случае не могло, но сказать что-либо в ответ просто не мог, — Он ребёнок. Просто мальчишка, которому в своё время не хватило отцовской заботы. Думаешь, ты ему нужен? Думаешь, он не бросит тебя сразу после того, как встретит достойную девушку? После того, как поймёт, что хочет настоящую семью. Правильную семью. — Нет, — голос ломался, думать об этом не хотелось, но она так настойчиво продолжала, что руки от душераздирающих образов дрожали, — Мы действительно любим друг друга, и я... — Вы в России, — резко выдала женщина, одаривая полным насмешки взглядом, — Здесь вы никогда не будете вместе, а уехать я ему не дам. Это мой сын, и я его растила не для того, чтобы какой-то фашист его растлил. — Всё не так... — Ты хочешь ему счастья? — прервала раздражённо и смотрела так пристально, будто он мог ответить отрицательно. Арсений трескался, самолично рушил внутри то, что выстраивал так долго. Снова холодел, понимая, к чему она вела, и признавая, что это было единственным верным решением, — Тогда ты его бросишь, уедешь и никогда здесь больше не появишься. — Я разобью ему сердце. — И этим сделаешь огромное одолжение. Пойми, так будет лучше для вас обоих. Не хочу угрожать, но можешь и сам догадаться, что тебя ждёт, если не сделаешь, как я хочу, — жестокие слова не сочетались с дружелюбной улыбкой, что она кинула напоследок. Ушла, одаривая ароматом сладких духов и полнейшим отчаянием. Не оставила выбора, просто поставила перед фактом. Арсений выпрямился, запуская руки в карманы брюк. Долго смотрел похолодевшим взглядом на того, кого в скором времени должен был разрушить. Улыбался ему, будто ничего не произошло, и только одинокая слеза, скатившаяся по щеке, выдавала его. Тогда-то всё и закончилось.