Danke

  Я стоял в коридоре, пачкая красивую и наверняка дорогую плитку кровью из носа. Привалился к шкафу, потому что стоять сам еле мог, и дышал прерывисто, со свистом. Голова раскалывалась от боли, перед глазами всё плыло. Три красных пятна на кроссовке раздражали, и я чаще глотал густую слюну, стараясь не терять сознание. Рядом стояла тётя Поля, что так и не отпускала меня из своих объятий с самой школы, и бурчала что-то под нос, нервно сжимая капюшон моей грязной толстовки в руках. Мы были в доме Перерубовых. Лазарев и Воля уже некоторое время о чём-то оживлённо спорили с хозяевами дома в гостиной. Я не слышал о чём: или это в ушах так шумела кровь, или дверные перегородки подавляли звуки. Гагарину специально оставили со мной. С того момента, как литератор объяснил план, она никак не могла успокоиться и перестать ругать мужчину, мол, мне нужна была срочная медицинская помощь, а потом уже остальное. Сергей Вячеславович сначала соглашался с ней, а потом, посмотрев на расстроенного меня, поддержал идею мести. Для меня же эта самая месть была чуть ли не единственной причиной оставаться на ногах. Ну, "месть" — громко сказано. Павел Алексеевич тогда случайно обмолвился, что ввязаться в драку было моей лучшей идеей. Я понял смысл его слов гораздо позже, когда мысли в голове начали снова появляться и крутиться с бешеной скоростью. Что я мог сделать против твердолобого, атлетически сложенного подростка и его внушительного состояния? Что я мог сделать, не имея никакого плана и поддержки? Ничего. Да я чудом живой после всего остался, и об этом думать тем более не хотелось. Теперь же план был. И этот план — я. — Входи, — открылись двери, а за ними вспыхнуло так много света, что я даже прищурился, тут же снова ощущая острую гамму боли по всему телу. Медленно двинулся внутрь, хотя это и приносило неудобства: приходилось громко шаркать ослабленными ногами и держаться за стены, пачкая их грязью и запекшейся кровью, но мне совершенно точно не было стыдно за это. Я вообще с трудом помню, что тогда ощущал, кроме дикой пульсации по всему телу. Через какое-то время сквозь пелену помутнённого сознания, я увидел его родителей, и они были шокированы и даже будто сожалели. Настолько плохо выглядел? Или они жалели себя и свои кошельки? — Это ужасно, — наконец проговорил отец семейства, медленно отводя от меня взгляд, — Но нет никаких доказательств, что это сделал именно мой сын. — Да? — отозвался Павел Алексеевич, блестяще сыгрывая абсолютное беспристрастие, — Видите ли, ваш сын был настолько неосторожен, что произвёл акт насилия на школьной парковке, где стояли наши машины. Здесь, — похлопал по карману, усмехаясь, — Есть подробное видео со всех возможных ракурсов. Желаете ознакомиться? Это был огромный риск: мы действительно дрались на парковке, там действительно были машины, но авторегистратор стоял только в одной из них, и он разрядился именно в тот момент, когда я накинулся на одноклассника. Я видел, как учителя закаменели от напряжения, почувствовал, как мои пальцы, о существовании которых я даже будто бы забыл, задрожали ещё сильнее, чем раньше. Я почувствовал горечь во рту, когда заметил хмурую мину сомнения на лице мужчины, и в тот же момент меня вывернуло смесью крови и желчи прямо на дорогой ковёр. Никакого стыда не было, даже когда нам указали на цену испорченного имущества. Меня усадили куда-то, дали стакан воды, а я и удержать его нормально не смог из-за боли в руках. Живот свело совсем болезненно, и я понял, что во мне не осталось ничего, кроме желания поскорее совершить то, о чём уже давно думалось. Завершить начатое и забыть об этом навсегда. — Чего вы хотите? — мать одноклассника искренне переживала за свою мебель, смотрела на меня с презрением, и криво улыбаться ей разможжёнными, поплывшими губами было одним удовольствием. Она пугалась, дёргалась, торопилась, и именно этого я и добивался. — Мы можем замять это дело, — вступил классный с привычной ему ласковой, понимающей ухмылкой, — Напомните, вы же всё ещё ректор нашего Государственного ВУЗа? — Да, — нахмурился мужчина, переводя взгляд на задыхающегося в истеричном смехе меня, — Дайте пять минут, и он попадёт в списки. — Не я, — прохрипел, чувствуя, как губы снова полопались от резкого движения. Облизнулся намеренно безумно, а затем помрачнел, садясь на скрипучем пуфике ровно и гордо, — Оксана. — Это ещё кто? — взмахнул руками Перерубов, недовольно цыкая, — Вы хотите меня в могилу свести? — Ваш сын в могилу вашего внука свёл, — тут же ответил я настолько спокойно и хладнокровно, что сам уже с трудом верил в свою адекватность. Они вздрогнули, округляя глаза — видимо, не были в курсе последних событий, — В нашей стране в последнее время ведётся политика повышения демографии. История о девушке, что с горя сделала аборт, очень понравится людям, как считаете? — и уже не прекращал улыбаться, ощущая гробовую тишину вокруг предвестницей победы. Уверенно гнул свою линию, видя, как каменное выражение лица ректора рушилось под натиском правды, — Сомневаюсь, что эфиры на государственных каналах помогут вам выиграть выборы в Городскую Думу. — Достаточно! — стол затрещал под его мощным ударом. В комнате подскочили все, кроме меня, всё ещё буравящего мужчину взглядом. Он медленно откинулся назад, сощуриваясь и будто бы примеряясь, — Знаешь, парень, я даже поражён. Может, зря отказываешься от места? В институте из тебя вышло бы что-то замечательное. Я промолчал, без колебания вставая с места. Боковым зрением видел, как классный достал папку с документами подруги, а Воля и Гагарина пошли за мной. Дело было сделано, и не оставалось никаких причин для того, чтобы продолжать пытку над собственным истерзанным телом, а я был ещё в своём уме, чтобы это понимать. Как только двери дома захлопнулись за моей спиной, струнка внутри, до этого держащая все части моего существа воедино, лопнула, и я провалился в темноту.

***

Отвратительный запах нашатыря заставил проснуться. — Доброе утро, боец, — рядом сидел Воля в белом халате. Вокруг него парили светлые шары, или это были блики в моих глазах? Аромат медикаментов пробивался всё ближе, так что вскоре я совсем пришёл в себя и понял, что был в больнице. В приёмном отделении, в маленьком кабинете перевязочной. И под полнейшим кайфом. Приподнявшись на кушетке, оглядел себя, выдыхая резко и тут же шипя от неприятной боли в груди. Никогда не видел так много бинтов и пластырей на одном человеке. Походил больше на мумию, чем на подростка, но мне тогда, видимо, вкололи достаточное количество обезбола, чтобы я быстро на это забил и лёг обратно. — Ты правда молодец, — русист мягко похлопал меня по плечу, улыбаясь так солнечно, что я не мог не ответить тем же. Картинка плыла, глаза еле фокусировались на лице учителя, и тогда он казался мне одним из ангелов, что сидят на ресепшене в раю. Не мог вникать в то, что он говорил, но слушал серьёзно, иногда отвлекаясь на что-то постороннее, — Мы с Серёжей не могли уговорить их почти час, а ты справился за пару минут. Вытерпел, схитрил. Я правда тобой горжусь. Улыбнулся ему ещё шире, и лицо от этого действия стянуло так, будто на него вылили целый тюбик медицинского клея. Так и было на самом деле, наверное. Когда поднёс руку к всё сильнее саднящей брови, остановился и замер, пялясь на абсолютно безжизненные, перебинтованные эластичным бинтом пальцы. Я их не чувствовал полноценно, будто они просто болтались без цели и двигаться не должны были. Это пугало, но в большей степени смешило(?). — Антон, Перерубов был прав, — прервал мой приступ необоснованного смеха учитель. Я поражённо на него уставился, не сразу понимая о каком Перерубове шла речь, — Ты правда толковый парень. Талантливый. Тебе немного не везёт по жизни, но ты, кажется, этого почти не ощущаешь, выворачиваясь из ситуаций с минимальным ущербом, — он издевался по-доброму, и я совсем на него не злился за это, — Не слушай никого, Антон. Пусть тебе промывают мозги правильным выбором, но ты всегда должен делать только так, как хочешь сам. Хорошо? Слова я слышал где-то совсем далеко, когда искусственное счастье затопило по самую крышу и больничная лень приковала к месту, но нашёл в себе силы, чтобы кивнуть головой. Решил обдумать данный совет чуть позже, когда туман эйфории оставит меня. Он что-то ещё говорил, но уже не мне. Позже потрепал по волосам и ушёл. Я расслабился. Было так приятно снова быть в подвешенном состоянии. Всё воспринималось совсем по-другому. Медленно, плавно, тягуче. Так хорошо. Лекарства не давали волноваться об Оксане, что уже должна была быть дома и, наверняка, волноваться за меня, затухшая боль не давала вспоминать о немце, голос которого метался где-то на периферии сознания до сих пор, а яркий свет больничного потолка неожиданно заставил образ мамы появляться перед глазами. Она выглядела бледной, обеспокоенной и часто кивала, слушая врача. И это был совсем не бред больного мозга. — Мам? Она тут же подлетела ко мне, хватая за руку, чтобы не вставал. Её щёки горели лихорадочно, глаза блестели невыплаканными слезами, и я даже забыл о том, что несколько дней назад она считала меня неправильным. Злости и грусти не было, я будто просто больше не умел их ощущать. Только покой и невинное волнение. — Почему ты плачешь? — Тошенька, — гладила меня по щекам так ласково, что я успокаивался ещё сильнее, чем от препаратов, еле держа веки раскрытыми, — Лежи, не переживай. Всё будет хорошо. — Разве ты меня не ненавидишь? Замерла, отступая и стыдливо закусывая губу. Выглядела так ранимо и хрупко, что я уже жалел о своих словах, проклиная собственный язык без костей. Ответила, еле сдерживая слёзы: — Как я могу тебя ненавидеть? — и оглядела меня с ног до головы, вздохнула глубоко, будто лично была виновата во всём, что со мной произошло, а потом присела рядом, сжимая всё ещё онемевшие пальцы, — Когда ты взял ту биту, стал так похож на отца. Ты никогда не был на него похож. Я подумала, что, видимо, всё это время всё же воспитывала тебя правильно. Только в тот момент сделала что-то не то, раз ты так отреагировал. Стал им, — сглотнула, чуть крепче стискивая мою ладонь. Было бы больно от этого жеста, но, даже если бы я что-то чувствовал, не сказал бы, — Пока тебя не было, много размышляла об этом, читала что-то в интернете, там же спорила. А потом увидела здесь, на койке, избитого, — всхлипнула так остро и горько, что, не был бы я слабостью прикован к кровати, обязательно поднялся бы и обнял, — Антон, мне всё равно, кого и как ты любишь. Я хочу чтоб ты был жив и счастлив. И всё. — Это значит, что я могу вернуться домой? — попытался пошутить я. — Конечно, — ответила мама, улыбаясь снова солнечно и заботливо и вытирая слёзы рукавом халата. Но затем тут же строго сощурилась, — Но только после того, как доктор распишет нам лечение.

***

Домой я попал только через пару дней, когда врачи полностью убедились в том, что в ближайшее время умирать я не собирался. В общем счёте у меня обнаружили сломанный нос, треснутое ребро, сотрясение мозга, покалеченные почки, множественные рваные раны, обширные гематомы, разбитую бровь и вывихнутые запястье и пару пальцев. В больнице мне выдали лекарства и кремы, посоветовали чаще гулять на свежем воздухе и не напрягать руки в ближайшее время, если снова хочу рисовать. Дома первым делом я решил реанимировать свой телефон, которому тоже досталось в той драке. Снял треснувшее стекло, приклеил новое, протёр, поцеловал и поставил на зарядку. Терпеливо ждал несколько минут и, когда экранчик загорелся, обрадовался так, будто оживил лучшего друга. Хотел было сразу связаться с друзьями и назначить им встречу, ведь в больнице мы нормально поговорить так и не смогли, но на панели высветилось новое сообщение. От совершенно не того контакта, которого я хотел бы видеть. Сказал маме, что пойду прогуляюсь и выбежал на улицу быстрее, чем она смогла бы мне это запретить. Долго идти не мог, ноги всё ещё были слабыми после почти полунедельного постельного режима. Нашёл старую скамейку под деревом возле подъезда, там и расположился. Пидор❤: Картина просто прекрасна, тебе ни за что не стоит бросать искусство, Антон Я знаю, что сделал тебе очень больно, и мне не жаль Надеюсь, ты меня теперь ненавидишь, потому что так будет лучше для тебя Не ищи Живи Тупое сообщение заставило меня плакать. Его автор заставил меня снова чувствовать тоску и печаль. Я ведь действительно скучал по нему. Ненавидел, презирал, но так сильно скучал. Набирал номер до боли в искалеченных пальцах часто и с той же частотой слышал на той стороне трубки новость о том, что такого номера больше не существовало. Меня тоже уже не существовало. Того меня, который беззаботно дурачился и шутил, который бесил учителей и без особого смысла рисовал тупые картинки. Я не знал, что мне следовало делать теперь. У меня не было будущего в тот момент, только пугающе белый лист. Со стороны наверняка выглядело жалко. С той стороны, откуда послышался тактичный кашель. Я поднял голову и увидел перед собой рыжую девочку с большим походным рюкзаком на плече. Она пялилась на меня так, будто видела перед собой призрак, а не реального человека. Боялась немного, мялась на месте. И глаза у неё были зелёные-зелёные. Котёнок. — Ты так на него похож.., — шептала себе под нос, оседая прямо у моих ног. Я глядел на неё и почему-то не мог отделаться от мысли, что она была такой, как я. Что мы с ней были разбитыми кусочками одной вазы. На чистых рефлексах подхватил её, стаскивая с плеча тяжёлую сумку, и держал за руки, не давая рухнуть мордашкой в пыль, — Так похож на отца. — Что? — от неожиданности вздёрнул её вверх даже слишком резко. Она зашипела от боли, и я тоже. Затащил её на скамейку, вглядываясь и пытаясь понять, что сейчас происходило и зачем. Девушка молчала, всё рассматривала меня и прощупывала запястья, надёжно зафиксированные утяжкой. Вскоре меня это начало подбешивать, и я её чуть встряхнул, — А теперь расскажи всё с самого начала. И она рассказала. О том, что мой отец сбежал к её матери, когда она только родила ему дочь. Они так и не расписались, но этого им и не было нужно, их семья была идеальной и счастливой. Первое время. Он никогда не пил, никогда не кричал, никогда руки не поднимал, но иногда становился таким грустным и несчастным, что её мама просто не могла не начинать очередной скандал. Скандалила часто, вымещала злость на дочери, которая уже даже позабыла ощущение материнской любви и ласки. С годами становилось только хуже. Мать стала часто пропадать, а отец болеть. Девушка жила практически одна, без чьей-либо поддержки, и только папа понимал, верил и любил. Он умер быстро, и это было большим ударом. Когда приехала его бывшая жена и отказалась от всего наследства, что он ей оставил, мама совсем взбесилась. Выгнала из дома, решив начать строить новую жизнь, в которой не было места старым воспоминаниям. — И ты приехала сюда? — спросил я Наташу, достав из кармана платок и подавая ей. Мысль о том, что это была моя сестра (настоящая!), маячила где-то совсем близко, и даже противный звон в ушах от накатившего счастья замолк. — Мне больше некуда идти, — выдохнула она, скрещивая руки на груди. Засопела раскрасневшимся носом, и у меня руки зачесались от желания её защитить, — Я не задержусь надолго. Поеду куда-нибудь, сниму квартиру, найду работу... Быстро поднялся, не обращая внимания на головокружение. Подхватил рюкзак, закинул на плечо, не обращая внимания на возмущения, и подал ей руку, улыбаясь дружелюбно и уверенно: — Это лишнее. У тебя уже есть дом. Так на листе будущего появились первые штрихи.

***

Она смотрит на меня секунд тридцать, а потом смачно влепляет подушкой в лицо. Я падаю и не поднимаюсь. — Что опять не так? — громко бурчу, перехватывая следующую атаку. — Это всё? — не менее тихо произносит она, хватая меня за ворот майки и с трудом поднимая в вертикальное положение, — На этом ты решил закончить? Что было дальше, Антон? — Да ты же и сама прекрасно знаешь! — негодую я, — Оксана поступила на факультет, о котором мечтала, и родители ей не могли перечить, потому что место на бюджете было гораздо лучше платной основы обучения. Я устроился на работу и пошёл в художку. Дима в следующем году пересдал экзамены и поступил-таки в мед. Я тоже с ним пересдавал за компанию. Сдал хорошо, но поступать не захотел. А ты из-за документальных войн пропустила год школы, но зато теперь официально живёшь здесь под моим опекунством. Всё! Что ещё тебе от меня надо? — Это плохой конец! — выпаливает Нат, а потом хмурится, тыкая в меня пальцем, — Вы должны были встретиться. Вы же предназначены друг другу! Она сопит так мило, что я просто не могу не улыбаться. Отвожу её руку в сторону, мягко обнимаю и шепчу в самую макушку: — Не все сказки заканчиваются хорошо. Нужно это просто принять и жить дальше.