Danke

  Чрезмерно раздражённым я проснулся от запаха гари и громкого отборного немецкого мата. Ну, я предположил, что это был мат. А что ещё можно выкрикивать в семь утра? Я опять чувствовал себя разбито. В глазах будто песок был насыпан, поднять веки казалось почти нереальной задачей, а круги под глазами тянули тупой пульсирующей болью. Как и голова. Но к болящей голове я привык, а вот к последствиям тонны пролитых слёз испытывал только раздражение. Громкая немецкая ругань не прекращалась, но она не вызывала приступов возбуждения. Я смотрел на потолок, светящийся в ярком сиянии солнца, и пытался вспомнить, как оказался здесь, на этой.. Кровати, ого. Комната была не сильно большой, но и не маленькой, правильной квадратной формы. Из мебели были только небольшой шкаф, комод рядом с ним, кровать, кажется, полутороспальная, одна тумбочка по правую сторону от кровати и стол, стоящий у окна. Всё здесь было в голубых тонах, строго, минималистично и.. жутко неуютно. Холодно как-то. Так вот. Как я здесь оказался? Сел, ощущая тот самый холод и натягивая мягкое, белое одеяло на плечи. Заставил извилины зашевелиться. Вчера... О. Точно. Мама. Папа. Похороны. Истерика. Арсений Сергеевич. Вспышками пронеслись воспоминания того, как меня в полусознательном состоянии тащили куда-то, потом уложили на что-то мягкое и пахнущее морозной мятой. Я не мог успокоиться, всё плакал и плакал по этому ублюдку, а чьи-то руки гладили меня по голове, по мокрым щекам, чьё-то тепло окутывало и чей-то шёпот на иностранном языке о чём-то просил. Потом я заснул и почувствовал, как тепло тела сменилось искусственным теплом одеяла. Ну, теперь сомневаться в том, кто это был, не приходилось. Пытаясь подавить приступ стыда, потянулся в сторону, за телефоном. Нащупал. Попробовал включить, а он оказался разряженным. Раздражённо выдохнув, резко встал, всё ещё укутываясь в одеяло, будто в кокон. В глазах появилась неприятная резь, мешки под глазами отозвались тяжестью. Поморщился, подошёл к рюкзаку. Пока искал зарядку, понял, что не взял учебники, а в школу нужно было идти уже завтра. Нарыл ключи от квартиры и положил их на комод, решая пойти сегодня домой. Зарядку я нашёл, огляделся по сторонам и не обнаружил розетки. — Чё за хрень? — на всякий случай облазил все углы и посмотрел за всеми плоскостями, но так и не нашёл необходимый мне разъём, — Да блять! Решительно открыв дверь, вышел в небольшой коридор, в одном конце которого было огромное окно с широким подоконником, а в другом — лестница. Двери вели из коридора в комнаты, пустые, почти такие, как и та, в которой я проснулся. Почему-то я был уверен, что и там розетки тоже не найду. Накинув одеяло чуть выше, подгребая его с пола, я начал спускаться. Запах гари почти испарился(или я просто принюхался), ругань тоже прекратилась. Только вот чуть грубый немецкий говор никуда не делся. Я спустился и оказался напротив двери, ведущей в ванную. Стоп. Ванная же была при входе? У него их две? Закрадывались подозрения, что мой учитель немецкого не был учителем немецкого вообще. Мафиози там, грабитель, депутат. Пипец. Может, я тут шутил-шутил, а он реально графом являлся? Решил разобраться с этим позже, а пока прошёл вдоль стенки, обходя диван стороной, ногами приятно шаркая по мягкому ковру. Дошёл до арки, где в проходе между залом и кухней стояла высокая стойка и пара стульев. И, о боже, здесь была розетка! Удивительно. Кто вообще строил этот дом? Одна розетка на два этажа, руки бы оторвать этому человеку! Тихо подобравшись к концу стены, еле слышно отодвинул стул, сел и аккуратно вставил зарядку в розетку, подключая телефон. Перевёл своё внимание на кухню и замер. Немец стоял в странных шортах выше колена, одного взгляда на которые мне хватило, чтобы замёрзнуть и закутаться в одеяло ещё крепче. Он недовольно махал мокрой деревянной лопаточкой, что-то бурчал. Лопаточку из его рук вырвал Матвиеныч, тут же протирая её вафельным полотенцем и укладывая в ящик. Задвинув его, биолог со смешком проговорил: — Du weißt, dass du nicht kochen kannst — вау, такой красивый немецкий, что я почти был заворожен. Арсений Сергеевич закатил глаза, прокручивая телефон в руках, — Wozu hast du angefangen Eier zu braten?* Повторюсь: немецкий Сергея Борисовича был хорош, но он не вызывал желание подластиться и подчиниться. — Ich habe ihn eine Freude machen gewollt — вот оно. Вот моё самое любимое произношение. Я чуть поплыл, сползая немного на стуле, разомлев от тепла и чуть похрипывающих интонаций. Дрочить не хотелось, но стало так хорошо, что я почти обо всём забыл, а телефон тем временем включился, и я еле успел выключить звук, перед тем как он пиликнул. Я ни слова не понимал, но не хотелось быть обнаруженным за подслушиванием - Gestern konnte er lange nicht einschlafen** — Hast du beschlossen, ihn mit Kohlen zu erfreuen? — насмешливо покосился в сторону какого-то ящика биолог, а потом почему-то резко посерел, откладывая полотенце, — Magst du ihn?*** В вк была куча всякого ненужного говна в беседе класса(как всегда) и несколько сообщений от Димы и Оксаны в «меланхоликах». Я печатал краткий пересказ всего, что произошло за последние несколько часов, отвечал на взволнованные вопросы почти односложно. Следил за Арсением Сергеевичем, который облокотился о столешницу, утыкаясь лицом в ладони. — Frag etwas Einfacheres, — пробурчал он так заёбано, что мне аж жалко его стало, — Also das ist sehr kompliziert. Und dann bist du mit Cognac gekommen und du hast mich betrunken gemacht! Warum? Wie kann ich ihm diese sms erklären? — начал ругаться так быстро и горячо, что мне пришлось отвлечься на телефон, чтобы не залипнуть окончательно. Ещё только девять утра. Слишком рано для дрочки.

Антон Шестун Глаза болят жуть просто Чё делать не знаю Ещё и в квартиру нужно Учебники забрать

Оксана Суркова Патчи в помощь братан

Антон Шестун У меня их нет Они дохера дорогие

Дима Позов Что такое патчи Я подавил громкую усмешку, печатая другу «доброе утро братан». А Сергей Борисович тем временем тоже перешёл на крик: — Ich habe dich nicht getrunken! Du hast dich selbst betrunken! — Арсений Сергеевич закатил глаза, а я разочарованно выдохнул. Надо было это заснять и зациклить в бумеранге. Слишком красиво. Сквозь кожу его щёк проступили вены, когда он заскрипел зубами от раздражения. Завораживающе, — Beschuldige mich nicht, dass ich mich in einen Kerl verliebt habe!***** Только к этому моменту я понял, что мог бы зайти в гугл-переводчик и включить голосовой ввод, но внезапно настолько вдохновился видом злого немца и звучанием его глубокого как Марианская щель голоса, что схватил салфетку и начал царапать на ней рядом валявшейся ручкой его портрет. Теперь постоянная потребность рисовать учителя не вызывала раздражение. Оксана Суркова У меня есть баночка жидких патчей Хочешь привезу Я на пару секунд отложил ручку. Не совсем ещё дурак, чтоб от таких предложений отказываться.

Антон Шестун Хочу Кстати дома пусто сейчас А мне нужно будет прибраться немного Можем затусить поговорить

Дима Позов Я всё ещё тут Снова взялся за ручку, посмеиваясь. А страсти всё накалялись. В моём желудке. Жрать хотелось. Кстати на кухне тоже было горячо. Немец неосознанно закатил рукава своей футболки, демонстрируя накаченные руки, биолог намотал полотенце на кулак. Казалось, что они вот-вот сцепятся друг с другом, но было видно, что ссорились они так часто. Истерики. — Denkst du mir gehts einfach gut damit?? Glaubst du, ich bin froh, dass ich meinen Schüler haben will? — Попов развёл руками, стукнул ладошками по столешнице позади себя, а потом продолжил, активно жестикулируя, — Aber ich kann es einfach nicht betäuben! Es zieht mich zu sehr an. Das ist noch nie passiert, weißt du!******

Антон Шестун Короче Через пару часов я буду на квартире Если придёте притащите че-нить из кфс пж

Оксана Суркова Дима С меня патчи С тебя жрачка

Антон Шестун Нагетсы не забудь

Дима Позов Да блять Почему я ещё не удалился отсюда Я окончательно отложил телефон, договорившись обо всём. На салфетке уже красовался чуть угловатый рисунок, в свете холодного утреннего солнца выглядевший невероятно необычно. Салфетку я тоже отложил в сторону. Полностью перевёл всё внимание на мужчин. — Du hast kein Glück, sich in einen Teenager zu verlieben, — печально произнёс скорее самому себе Сергей Борисович. Я удивился. Что же такого произошло за эти пару минут, что он так быстро сменил гнев на жалость, — Mach keine Dummheiten! — проговорил даже немного весело, вызывая полуулыбку у немца. Я хотел было уйти на этом явно личном моменте, но уютную тишину нарушил звон телефона. Моего телефона. Блять. — Да, Игорь, — ответил я на звонок, игнорируя чуть шокированные взгляды мужчин. — Антон, Катя спрашивает, как ты, — без приветствия начал парень. Я нахмурился. А что со мной? — И как там моя одежда. — Чувак, тебе одежду твою вернуть? — еле сдерживая смех, проговорил я. Понятно теперь, — Слушай, если не боишься ветрянку подхватить, то могу хоть сегодня отдать. Обернулся, тут же натыкаясь на уже немного возмущённые взгляды учителей. Они смотрели на меня неотрывно, а я даже не постыдился. Только поправил одеяло, слушая голос друга из трубки: — Чувак, мне завтра на работу, а ты в моей форме упёрся. Так что похуй. — А, ну тогда ок, — сворачивая салфетку, согласился я, — Через пару часов буду на квартире, приходи, — и отключился. Перекинул одеяло через плечо, прикидывая, сколько мне времени понадобится на то, чтобы собраться и поймать автобус, но потом снова наткнулся на взгляды учителей, которые даже руки на груди сложили, выражая крайнюю степень недовольства, — Что? Я всё равно нихрена не понял из того, о чём вы говорили. Не теряя ни секунды, вытащил зарядку, намотал провод на руку и пошёл к лестнице, сам себе поражаясь. Смелый такой, ахуеть. Услышав шаги за спиной, ускорился, взлетая по ступенькам и врываясь в комнату. Высыпал содержимое рюкзака на кровать, откладывая в сторону зубную щётку, блокноты и прочую фигню, которую покидал вчера в полусознательном состоянии. Начал складывать чужие майку и штаны в аккуратную стопочку, когда за мной послышался голос: — Куда ты собрался? — Домой, — легко произнёс, даже не поворачиваясь. Чуть вздрогнул, когда почувствовал, как провода на руке натянулись. Меня развернуло на месте лицом к немцу, который всё щурился недовольно, сверкая строгим взглядом. До мурашек, падла. — Ты живёшь у меня, Junge, — твёрдо произнёс он, приковывая перекатывающейся рокотом на языке интонацией к месту. Ого, я даже не ожидал, что меня так вышибет из жизни такое простое предложение. Сразу представил себя эдакой хозяюшкой в фартучке, которая прибирается, ужин готовит, а вечером усердно выполняет супружеский долг. Слишком много фантазий за пару секунд, — Пока твоя мать не вернётся, — тут же добавил он поспешно. А у меня уже щёки горели вовсю. Я попробовал отойти, но меня притянули обратно за провода на руке, одеяло соскользнуло с голых плеч. Но холодно не стало, потому что совсем рядом стоял немец и дышал мне в щёку. — Арсений Сергеевич, я помню, — засопел немного смущённо, дёргая рукой, вырывая её из плена и тут же потирая красные полосы, оставленные резиной, — Я просто учебники не взял... А завтра в школу, — посмотрел на него, взяв себя в руки, насмешливо немного. Мол, думал, я сбежать хотел, думал меня подловить, а вот пусть теперь тебе стыдно будет, пидор. Но тот не выглядел пристыженным. Он хмыкнул, отошёл, от чего мне тут же стало очень холодно, даже неприятные крупные мурашки появились на руках и ногах. — Тебя подвезти? — спросил, засовывая руки в карманы шорт, я отрицательно помотал головой, делая вид, будто меня дико заинтересовали игоревы штаны и их боковой шовчик, — Будь дома до девяти. Завтра рано вставать, — я шокированно уставился на немца, а он даже чуть улыбнулся, наблюдая за моей реакцией. Хотел сказать, что он не имеет права говорить мне во сколько и куда приходить, но Попов резко помрачнел, понизил голос до угрожающего рокота и повторил, — В девять. Здесь. Слышал? Мне оставалось только кивнуть, прикрывая одеялом стояк. Ахуительно.

***

Тонкая кисть в дрожащей руке оставляла после себя чуть дёрганный узор. Меня бесила эта неидеальная линия, но я понимал, что в масштабах всей картины, она выглядела совсем незаметной. Отложил кисточку в стакан с водой, откинулся назад, облокачиваясь о подножие дивана. Оксанкина рука тотчас оказалась в моих волосах, перебирая пряди и заплетая маленькие косички. Вторая активно печатала что-то кому-то. Хотел недовольно оскалиться, но патчи на глазах так приятно холодили кожу, а картошечка из KFC так прекрасно наполняла желудок, что сил злиться не хватало. — Так ты что-нибудь нарыл на Попова? — спросил я, поворачиваясь к Диме, который сидел с учебником химии, хмурился активно и грыз механический карандаш. Поз даже мускулом не дёрнул в мою сторону, пришлось швырнуть в него коробкой из-под наггетсов. — А? — наконец отозвался он, — Да, — придвинулся чуть ближе к нам. Я оживился, выпрямляясь немного, но всё ещё лёжа головой у ног подруги. Та, кстати отложила телефон, переводя всё своё внимание на очкастого, — Ого, а вы не можете так же внимательно меня слушать, ну, там.. всегда? — Дим, ближе к делу, — фыркнул я. — Я остался один раз у Борисыча на чай, и он оказался очень разговорчивым.., — начал было друг с небольшой мечтательной улыбкой, но тут же прервался, посмотрев на нас, — Что? — Борисыч? — игриво повела бровями Оксана. Ну, я чувствовал, что она так сделала. Знал, — У вас уже наметился прогресс. Дима манерно закатил глаза, снял очки, протирая их своей футболкой одной рукой, а второй потирая глаза, будто видеть нас с Сурковой для него было огромным испытанием. Ну, или будто заебали мы его. Что, по сути, не далеко от правды. Когда очки вернулись обратно на нос(а вернул он их на место средним пальцем, намёк понят), он продолжил так, будто не существовало последних нескольких минут. — В общем. Познакомились они в институте. Борисыч по обмену поехал учиться в Германию на третий курс биологического факультета, а Арсений Сергеевич оканчивал филологический. И уже писал рецензии. — Рецензии? — не понял я. — Рецензии, — подтвердил Позов, приободряясь, придвигаясь ещё ближе и для чего-то доставая телефон, — Тут-то самое интересное и начинается. Ты пробовал когда-нибудь Арсения Сергеевича гуглить? — Нет, — честно признался я. Я этого черта даже видеть первое время не хотел, какое уж там гуглить. — Смотри, — через какое-то время повернул ко мне экран своего самсунга Дима. В поисковик было вбито имя немца, и сразу под полоской поиска красовалась табличка-вырезка из Википедии. Я ахуел. Фото немца в очках было, конечно, восхитительно, но подписи заставили мои глаза вылезти из орбит. — Публицист, критик, режиссёр, автор серии научно-филологических книг.., — чуть наклонившись надо мной, читала Оксана, — Какая важная шишка. — Да, — гордо кивнул Поз, — Борисыч рассказывал, что многие фильмы, метящие на оскар, не снимаются вплоть до тех пор, пока сценарий не проверит Попов. Его книги очень популярны в определённых кругах, а критика, даже отрицательная, считается высшим счастьем для автора. Я уставился на потолок полустеклянным взглядом. Ого. Теперь понятно, откуда дом и эти невъебенно красивые икеевские дизайны. Понятно, почему он постоянно в очках: зрение попортил, печатая тонны слов в секунду на своём ноутбуке. Понятно, почему он такой.. ну.. такой. — Так он реально немец? — подорвался я, пугая Оксану слишком быстрым движением. Ох. Блин. Так вот почему его немецкий был настолько идеален, вот почему у него был такой характер. Чисто немецкая строгость. Чёрт, от этого только горячее. — Ну, да, — подтвердил друг, — У него родители, вроде, русские. Иммигрировали ещё когда он не родился. — А зачем он вернулся тогда? В Немеции живётся плохо? — возвращаясь к переписке, проговорила Ксанка. Замерла, пару секунд размышляя о чём-то. Потом стукнула себя по лбу ладошкой, — Немеция. Ага. — А меньше надо в интернете лазить, — поучительно хмыкнул Дима, наверняка желая что-то добавить про чтение книг, но получая в ответ красноречивый фак, — Он мне не рассказал этого. Вроде, что-то личное. Личное. Ахуительное слово. За ним может скрываться как убийство в вагоне поезда Париж-Вена, так и три семьи с пятнадцатью детьми. Кто знал, из-за чего Попов оставил чистую и богатую жизнь критика и рецензора в Германии, чтобы приехать в дикую Россию, где теперь работал неизвестным учителем за гроши. Что должно было произойти? На ум пришли мысли об отце. Странно, я не вспоминал о нём целый день. Мог бы я переехать в другую страну только из-за того, что мой отец умер? Нет. Думаю, нет. Я скучал, это правда. Но эти чувства были остаточными. Умом я всё ещё понимал, что он был ублюдком, но уже не ненавидел его. Мне было его жаль. Он не знал эти несколько лет ни меня, ни мамы, не был частью нашей великолепной семьи. Вот и всё. Но я бы не уехал в другую страну из-за этого. Честно говоря, я бы даже из-за смерти матери не уехал. Да, я безумно люблю её, но я бы не смог сменить всё вокруг только из-за потери. Я не смог бы покинуть место, с которым связано столько воспоминаний. А он смог. Как? В дверь постучали, и я на автомате поднялся с места. Открыл и сквозь пелену размышлений услышал задорное: — Парень, ты чего такой кислый? — от Игоря несло сигаретами и древесиной, и почему-то это вызвало во мне улыбку, — Тебе тут Катя передала, — он всучил мне в руки пакет, пахнущий корицей, и улыбка стала совсем широкой. — Обожаю твою невесту, — оглядывая булочки голодным взглядом, проговорил я. — Это ты ещё не видел, что она тебе доложила на проверку самостоятельные, — ответил парень, — Завтра принесёшь ей на работу, ок? — Ты не зайдешь? — предложил я, негласно соглашаясь и уже шарясь по рюкзаку в поисках шмоток. Подошли Оксана и Дима, поздоровались, Суркова даже приобняла консультанта. Найдя нужный пакет, передал его парню, а тот кивнул, отвечая: — Не, чувак, поздно уже, а завтра на работу, — потряс пакетом, а я шокировано уставился на часы, которые показывали половину десятого вечера. Что там немец говорил? В девять? — Мне пизда, — стоило мне это произнести, как телефон у Димы зазвонил. Он посмотрел на экран, перевёл взгляд на меня, а затем громко ответил: — Да, Сергей Борисович, — уставился на Диму моляще, одними губами просил не выдавать меня, пусть и знал, что это было бесполезно. Мой друг слишком правильный. Оксана рядом уже недовольно нахмурилась, открывая упаковку с соком и упираясь спиной в стену, уже подбирала слова, чтобы обругать Поза за предательство, — Антон? Понятия не имею, где он, — Оксана подавилась соком, впервые услышав ложь из уст очкастого друга. На лице Игоря отразилось всё непонимание мира, но он галантно похлопал девушку по спине, — Да, мы были у него на квартире, но он ушёл пару часов назад. Ага, я уже дома, — он заметно нервничал, сжимал и разжимал пальцы на собственной футболке, комкая ткань, но врал на удивление прекрасно, — Да, до свидания, — положил трубку, посмотрел на меня немного нервно и произнёс, — Я ж не конченный какой-нибудь. — Братан.., — только и мог произнести я, — До этого момента я даже не представлял, насколько люблю тебя... Тесная прихожая озарилась нашим смехом, и не было больше того гнетущего чувства грусти на груди. Отпустило. Девять, десять, будет ругать, не будет — какая разница? Пока со мной рядом есть эти люди, я счастлив. А дальше будь что будет.

***

Когда Оксана с Димой ушли, было уже около десяти часов вечера. Я решил остаться дома, а утром пойти в школу, где получу заслуженные пиздюли от немца. Сидел в зале, проверял работы первоклашек, жевал булочки и смотрел телевизор. Время перевалило за одиннадцать, а спать не хотелось совсем. Мамин портрет сох на балконе, пропитывая комнаты стойким запахом краски. Холодильник на кухне чуть гремел пустыми полками. Портфель с книжками стоял у входа, подсвеченный экраном телевизора. По TLS шла крутая программа про заселение Аляски. Удивительно, но я чувствовал себя невероятно комфортно. Тишина и темнота вокруг не пугали. Наоборот. Так хорошо мне ещё никогда не было. Когда работы были отложены в портфель, проверенные, оставшиеся булочки переместились в холодильник, а программа сменилась на шоу про выбор свадебного платья, я начал засыпать. Возможно, на время я отключился, потому что, когда очнулся, телевизор был выключен, свет горел только в коридоре, а во всей квартире стоял стойкий аромат знакомого одеколона. Кожей ощущалось чьё-то присутствие, и не успел я толком испугаться, как кто-то схватил меня за волосы на затылке, несильно дёргая в сторону. Ойкнул, наклоняясь, от неожиданности плюхаясь на пол и носом утыкаясь в чьи-то ноги. — Сколько сейчас времени, Junge? — прогремел знакомый голос. Я закусил губу, ощущая дикую смесь из страха, стыда и возбуждения, жмурясь, — Я задал вопрос, — меня снова дёрнули в сторону, и я оказался повёрнут к немцу лицом. Он сидел прямо передо мной на диване, подсвеченный лампой из коридора, блестел разгневанным взглядом и всё ещё держал меня за затылок, не давая возможности отвернуться. — Не знаю, — честно ответил я, заворожённый настолько строгим и сильным видом мужчины. Тот сжал челюсти, отчего его родинки перекатились вместе с кожей под тусклым светом, достал из кармана телефон, отпуская на несколько мгновений меня. Я хотел было встать, но ноги затекли, и я мог только лучше облокотиться о сидение дивана, совсем рядом с коленями немца. Сглотнул, как никогда остро ощущая возбуждение. О боже. Это слишком много для меня. Мне не удалось полностью расслабиться. Жесткие пальцы схватили меня за подбородок, поворачивая в сторону и дёргая чуть вперёд. Я не заметил, как руками облокотился о колени учителя, но и что-либо сделать с этим не успел. Перед моим носом оказался телефон, на котором высветилось время. Два часа ночи. — Во сколько я сказал тебе прийти домой, Антон? — обманчиво спокойно произнёс немец, чуть поглаживая пальцами кожу моих щёк. Когда я не смог сформулировать мысли, пальцы чуть сжались, снова дёргая на себя. — В девять, — полувсхлипнул я, ощущая на себе давление невероятно сильной мужской энергетики. — В девять, — подтвердил Попов, заставляя меня поднять взгляд. Приблизился ко мне нереально близко, обдавая стойким ароматом мяты. Говорил строго и жёстко, так, что колени начинали дрожать, — Так уж случилось, Junge, что неопределённый срок ты будешь жить со мной. У меня есть правила, и ты должен им подчиняться. Когда я говорю прийти домой до девяти, это значит, что в восемь пятьдесят девять ты должен быть в своей комнате. Это ясно? Я с трудом кивнул, плывя от острого взгляда нереальных голубых глаз, таких тёмных и глубоких в тусклом свете коридора. Хотел было вывернуться из крепкой хватки, но ладонь теперь схватилась за челюсть, приближая меня ещё ближе, заставляя почти лечь грудью на чужие колени. — Что нужно сказать, когда провинился, Антон? — горячо прошептал он мне почти в губы. Я пытался отвернуться, ощущая, как в животе туже скручивался узел возбуждения, грозясь лопнуть, а по спине толпами бежали мурашки, но рука держала меня слишком крепко, — Ну, давай же. Entschuldige dich bei mir, Junge, — быстрый, непонятный мне шёпот опалил ледяным пламенем, перед глазами вспыхнули яркие фейерверки. Я чисто автоматически подался вперёд, почти касаясь чужих губ, но рука сжала челюсть чуть ниже, надавливая на горло на пару мгновений, а голос из горячего и медового превратился в дикий и рокочущий, — Entschuldige!******** — Простите, — полувсхлипнул я, выдыхая в такие близкие и желанные губы тихий-тихий стон, — Извините, Арсений Сергеевич, я больше так не буду... Тепло передо мной резко исчезло, и я свалился на диван лицом в подушки от неожиданности. Почувствовал лёгкое давление на затылке, опять всхлипнул, а потом его рука потрепала меня по волосам, а голос, всё такой же хриплый, произнёс: — Собирайся и спускайся. Жду тебя внизу. Я не посмел оторвать голову от обивки дивана до тех пор, пока не услышал щелчок двери. А потом поднялся и пару минут бездумно залипал в стену, сдавливая каменный член сквозь мягкие штаны. Ахуенно, чё. Собираясь, я кинул в рюкзак всю заначку валидола из аптечки. Чувствую, в ближайшие дни мне это будет нереально нужно.