Danke

Мы оказались в том самом богатом районе. Дождь всё ещё бил крупными снарядами капель по окнам, из-за чего я очень плохо видел роскошные дома, между которыми петляла машина. Гравийная дорога шуршала под колесами, но не так громко, чтобы заглушить рёв грома в тёмном небе. В салоне пахло сыростью с улицы и дорогим мужским одеколоном с водительского сидения. Я бы соврал, если бы сказал, что не чувствовал себя спокойно в эти мгновения поездки, даже несмотря на погоду. Я отчётливо ощутил, как по затылку стекла холодная капля. Поёжился. Поднялся, приглаживая взъерошенные кожаной обивкой мокрые волосы, уселся поудобнее и мимолётно взглянул в зеркало заднего вида. Словил ледяной прищур, строгий, но с налётом веселья. Смутился, опустил взгляд на развязанные, набухшие от впитавшейся в вязку воды шнурки. Потянулся вниз, чтобы их завязать, но машина резко дёрнулась, останавливаясь, и я чуть не полетел носом к панели управления. — Man muss immer einen Sicherheitsgurt tragen, Junge.* Я даже не успел возбудиться. Меня быстро и грубо (за воротник толстовки, как грёбанного уличного котёнка!) вытащили из тёплого салона, протащили через занавес небесной воды по полной грязевых ручьёв улице и впихнули в прихожую. Я ахуел. И не от того, что ткань одежды чуть не разорвалась под натиском сильных пальцев. И не от наглости учителя. Я ахуел от слова окончательно. Не успел заценить видок дома немца снаружи, потому что глаза застилали шок, непонимание и дождь, но внутренняя обстановка была похожа на одну из самых дорогих икеевских комнат. Прихожая была широкая, выполненная в светлых тонах и обставлена аккуратной, минималистичного стиля мебелью, которая, тем не менее, выглядела невероятно дорого. Высокие потолки и светло-серые стены помогали свету от сразу нескольких ламп рассеиваться приятным для глаз образом, а отсутствие двери между прихожей и следующей за ней комнатой расширяло и без того огромное для меня, привыкшего к тесной квартире, пространство. Я даже на пару секунд потерял ориентацию (хаха) в этом самом пространстве и покачнулся, заглядевшись на ослепительно белый потолок. — Да что ж ты на ногах не стоишь, Junge. Меня снова схватили за капюшон и потащили в сторону каких-то дверей справа. Я возмущённо по-мужски пискнул, двигаясь за учителем: — Арсений Сергеевич, у меня свои ноги есть! Он даже ходу не сбавил, только хмыкнул, кинув в мою сторону полный сарказма взгляд. Немец быстро пересёк комнату, открывая одну из двух дверей и щёлкая выключателем. Я чихнул от резко ударившего по глазам света. Это была ванная. Комната средних размеров, полностью выложенная рельефной серой плиткой. По стене справа от меня, на уровне груди, тянулся длинный хромированный полотенцесушитель, под ним стояла стиральная машина и небольшой белый комод с блестящими серыми ручками. Примыкающая стена полностью была поглощена душевой зоной, отделённой от остальной комнаты небольшим бортиком и стеклянными дверьми с матовым покрытием. Напротив меня на стене висела раковина из светлого, почти перламутрового камня, я даже прищурился, чтобы понять, что за камень, но меня пихнули в спину. Попов вошёл в помещение размеренным шагом, на ходу снимая с себя промокшую кофту и кидая её в барабан стиральной машины, а потом потянул за край футболку. Я поражённо уставился на раздевающегося мужчину, чувствуя, как дрожь от холода медленно начала сменяться дрожью другого вида. Его майка тоже оказалась в стиралке, и моё дыхание сбилось. Хорошо хоть я слишком замёрз, чтобы опозориться прямо сейчас. Возможно, сделаю это позже. — Чего застыл? — проговорил немец, повернувшись ко мне. Я даже икнул от неожиданности. Пиздец, так же просто не бывает. Учителя не должны быть такими красивыми! Слышите? Не. Должны. Блять. Он выглядел так, будто построил этот дом самостоятельно, блять, без посторонней помощи. И соседние тоже. И всё за одно, сука, лето. Широкие плечи, за которыми (я уверен!) скрывалась невероятно рельефная спина, мощные руки, мышцы которых хотелось, блять, облизать, накаченная силой грудь, всем своим видом прославляющая род мужской, и кубики. Ёбаный свет, кубики! Сколько их? Шесть?! Боже... И всё это великолепие, которое во времена Микеланджело обычно из мрамора высекали, приправлено огромным количеством родинок. Мне показалось, или над головой моего учителя появился нимб и два ангела с блаженными лицами и неприкрытыми жопами, растянувшие плакат: «Дрочите на здоровье!»?! Я внезапно почувствовал себя неполноценным. Сжался даже, руки на груди сложил и уткнулся взглядом в пол, шмыгая носом. Покраснел бы, но вся кровь всё ещё леденела в конечностях. — Warum wurde ich so bestraft?** — цокнул немец, — Антон, — позвал меня строгим тоном, отзеркалил мои сложенные руки и посмотрел немного недовольно, — Ты так простудишься. Прими тёплый душ, а одежду кинь в машинку. Я принесу тебе что-нибудь сухое. Хорошо? Кивнул, не особо вникая в суть того, что мне говорили, всё ещё сражённый внезапным стриптизом. Учитель устало выдохнул, сжал пальцами переносицу, что-то пробурчал себе под нос, а потом быстро вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Только в момент, когда мужчина скрылся из виду, я понял, насколько, сука, замёрз. Реально. Пальцы задубели, по спине то и дело пробегали крупные мурашки дрожи, а мокрая одежда противным полотном висела на теле. Я быстро (насколько это было возможно с моими окоченевшими конечностями) избавился от всего и, распахнув блестевшие чистотой дверцы, с лёгкостью переступив бортик, оказался на ещё более рельефной плитке. Не теряя ни секунды, выкрутил вентиль с горячей водой на максимум. Первое время я с закрытыми глазами стоял под тёплыми, благослови их Боже, струями воды совсем неподвижно. Скоро начал чувствовать, как пальцы перестал покалывать холод, а мурашки теперь были от жара. Тело расслабилось, и мне только сейчас стало очевидно, что находился-то я в душевой своего учителя. Да-да, того самого, на которого пускал слюни. Да-да, того самого, что ебал мне мозг (жаль, что только его) каждый урок. Какова вероятность того, что он в этом самом душе не удовлетворял себя? Как-то резко стало даже слишком жарко, и дело было не в дорогой сантехнике. Стараясь привести себя в чувство, я похлопал по горящим румянцем щекам мокрыми ладонями. Это не особо помогло, жгучее удовольствие прокатилось по сознанию, стоило представить вместо своей руки его. Внутри что-то тягуче прокрутилось от одного предположения, что рядом со мной в этой наполненной паром кабинке мог оказаться Арсений Сергеевич. Со своими мышцами, кубиками и родинками. И без одежды. Этого не стоило делать. Я медленно провёл рукой по шее вниз, чуть сжимая кадык до первого ощущения нехватки воздуха, погладил после, наслаждаясь теплом, перешёл на плечи и прошёлся кончиками пальцев по ключицам, чуть похлопывая и сжимая влажную кожу. Прекрасно понимал, что на этом нужно было остановиться, но, закусив губу и снова закрыв глаза, облокотился о крепкое прохладное стекло спиной и продолжил. Чуть подразнив соски, сжимая их пальцами, зашипел сквозь зубы, всхлипнул. Горячие капли всё тяжелее ударялись о красную от наполнившего тело желания и невероятно чувствительную кожу, и я несдержанно простонал, представляя пронзительные голубые глаза напротив моих, смотрящие с каким-то первобытным огнём вожделения, сильные руки уже на моих бёдрах, сминающих бледную кожу несдержанно и даже немного грубо, до синяков, рычащие приказы, жар чужого дыхания. Краем уха услышал за спиной какой-то шорох. Закусил запястье, давя очередной стон, замер, глубоко дыша через крепко стиснутые зубы и щурясь от яркого удовольствия. Адреналин ударил в голову, и я будто ослеп и оглох на пару мгновений. Когда острота возможности быть пойманным за дрочкой схлынула, прислушался. Кроме шума душа ничего больше не было слышно, и я облегчённо простонал, наконец накрывая уже давно каменный от слишком красочных и реалистичных представлений член. Близко, сука. Очень, блять, близко. Мне не пришлось даже что-то больше воображать. Хватило окружающей обстановки, стойкого запаха мужского одеколона в воздухе и предположительно близкого присутствия объекта воздыхания. Я толкнулся в кулак пару раз и кончил, чуть не упав на колени от внезапной слабости в ногах. Через несколько секунд, когда осознание произошедшего догнало меня и как следует ёбнуло по затылку, от жгучего стыда захотелось спрятаться. Я уткнулся горящим лицом в руки, безмолвно крича в себя. Крупные капли почти больно стукались о мою согнутую спину, а мне хотелось, чтобы эти безвредные капли превратились в кислоту и сожгли меня до костей. Я дрочил. Я дрочил в душе. Я дрочил в душе учителя. Я дрочил в душе учителя на учителя. Да Бог с ним, с этим Арсением Апполоновичем, живым олицетворением женских (и не только) желаний. На него даже заклятый натурал, не снимающий майки с гомофобскими лозунгами и трахающий баб лет с одиннадцати, лысого погоняет, ещё и слюной кафель зальёт. Дело не в этом. Я дрочил на мужика! Да, признавал уже ранее, что не являюсь гетеросексуалом. Но это был первый случай реального подтверждения смены ориентации. Да что уж там! До этого момента я действительно надеялся, что не втюрился в своего учителя немецкого языка. И этот песочный замок тоже, сука, рухнул! Хотелось умереть здесь и сейчас. Но стыд пришлось отложить на следующий период самобичевания: я увидел на плитке мутно-белесые капли, что греховно блестели в свете лампы. Резко подрываясь, осмотрел кабинку на предмет каких-нибудь тюбиков с шампунями или гелями для душа. Сверху в углу висела блестящая железная полка, на которой и нашлись сразу несколько таких тюбиков. Чуть не поскользнувшись, я схватил первую попавшуюся бутылочку. Это был шампунь, яблочный, даже не начатый. Вылив на руку некоторое его количество, тщательно помыл переливающуюся перламутром (Серьёзно?! Он, блять, кто вообще такой? Граф?!) дымчато-чёрную плитку. Удовлетворённо кивнул в пустоту, когда работа была окончена и мыло полностью смыло следы моего удовольствия. Уже собираясь выходить, я принюхался, вдохнул влажный, наполненный стойким ароматом шампуня воздух. Мечтательно улыбнулся, на некоторое время забыв о своём фиаско. Напоминало тихие дождливые вечера в деревне у бабушки, когда ребёнком я сидел в беседке с разодранными коленками, ел пирог и вглядывался в тёмное небо, пытаясь рассмотреть снующих туда-сюда летучих мышей. Схватил бутылочку с шампунем снова и щедро полил голову и плечи. Из душа я вышел с покрасневшей, отпаренной кожей, блаженной улыбкой и полным забвением в голове. На комоде аккуратной стопочкой лежали одежда и полотенце. Я схватил её, не глядя, и уронил, осознав, что её принёс Арсений Сергеевич. Логично, конечно, это же его дом, но, если вы забыли, напомню: я дрочил на него в его же душе. Он же мог зайти, и, скорее всего именно так и произошло, в момент, когда я.. Ох, бля... Заливаясь краской стыда по самые уши, я вытерся махровым полотенцем и с особой осторожностью оделся в пахнущие какими-то морозными цветами шмотки. Футболка, носки и спортивки. Чёрные. У этого человека точно что-то графское в голове. Чувствовал, что мои щёки всё ещё горели румянцем, поэтому решил умыться холодной водой. Думал, что это поможет прийти в себя и найти способ избежать супер неловкой ситуации. Нихуя. Я несколько минут стоял над раковиной с мокрым ебалом и тупо пялился в зеркало, пока вода с бешеным свистом лилась в мраморную (!) раковину, брызгаясь на одежду. Продумывал пути отступления. Не продумал, поэтому просто доверился судьбе и решительно перешагнул порог прихожей, мысленно всё же перекрещиваясь. Ну, правда. Я же подросток. Не убьёт же он меня за дрочку, в самом деле? Да..? — Шастун, чем ты там занимался? 

  Блять.