IV. длинные рукава
печаль переносить значительно легче лишь тогда, когда её делят между собой два сердца.
не прошло и месяца с момента крайних событий, как невероятно непредсказуемая жизнь приняла новый виток. она, видимо, решила в очередной раз проверить на прочность наших уже порядком испытанных тяготами реальности подростков. жестокая злодейка-судьба, у которой явно всё откровенно плохо с юмором и тактом, а так же напрочь отсутствуют минимальные нормы морали, вынудила Сабрину и Эндрю оказаться в пыточной. снова.
но не потому, что ребята нарушили какие-то дьявольски строгие правила. не потому что грубили, вели себя шумно или пытались оказать сопротивление, выказывая таким образом всю свою непримиримость с данной «педагогической» деятельностью. нет, все эти весьма обыденные причины, на удивление, не стали поводом для сегодняшнего времяпрепровождения в самой отвратительной комнате довольно мрачного заведения.
Флетчер, по своему обыкновению, захаживала в каморку для издевательств так регулярно, будто имела в списке ежедневных задач обязательный пункт — визит сюда. в основном, в пыточной девушка пропадала из-за буйного и прямо-таки неукротимого характера несокрушимой. да только ещё чаще наведывалась по собственному желанию. всё верно, фокси была единственным человеком, кто добровольно мог проводить уйму часов в четырёх стенах, живописно воплощающих преисподнюю.
каждый, кто хотя бы раз имел возможность пройтись по ужасающим коридорам, непременно ощущал, как душа его покрывалась прочной коркой льда. но всё едва ли живое внутри замерзало окончательно, лишь когда ноги пересекали границы кладовой Иуды. избегая повторного покушения, прохожий в следующий поход уже старательно обходил самое дальнее, сырое, темное, а потому, до чертиков жуткое помещение.
даже хладнокровные, непоколебимые и практически неуязвимые воспитатели ненавидели задерживаться там на лишнюю пару минут. они выполняли все свои грязные дела быстро и качественно, дабы не приходилось дважды наведываться.
непослушные воспитанники же изо всех сил старались не угодить в пыточную, отчаянно создавая мнимый порядок. сообразительные хитрюги становились живым воплощением невинности и частенько испытывали везение, стремясь не попадаться во время свершения преступлений (как правило, это были кражи искушающих лакомств или манящих игрушек). когда же правда наконец вскрывалась, словно созревший прыщ на лице директора, отвратительный гной, состоящий из злодеяний крошек, становился поводом для наказаний, каждое из которых с отменной жестокостью проводилось именно здесь.
здесь, в месте, что фокси тайно обрекла своим домом.
по правде сказать, четыре кирпичных стены, живописно усыпанные каплями крови, рвоты, покрытые плесенью, совершенно не походили на роскошный дворец, где жила семья Флетчер. убогая каморка, оживляющая фобии, отлично скрывала в своём мраке множество горьких вещей, заставляющих волосы на затылке встать дыбом. именно поэтому дрянная комната не могла и близко сравниться с шикарными покоями, со вкусом обставленными дорогой кожаной мебелью, золотыми канделябрами и замечательными картинами. ох, картины!
Брина с особой любовью берегла в памяти воспоминания об этих произведениях искусства, аккуратно поселившихся в рамах из красного дерева. изредка, девочка воскрешала в сознании драгоценные моменты, в которых ещё живая мама, держа в тонких руках кисть, концентрировала на её кончике весь свой талант и ласково водила по полотнам. в такие часы весь дом лишался всяких навязчивых или раздражающих звуков. прислуга не переставала трудиться, но единогласно решала притихнуть, боясь ненароком спугнуть вдохновение госпожи. весь фоновый шум растворялся в палитре масляных красок матери-лисицы. один-единственный звук, доносившийся до ушей, — пение одинокого соловья, тоскующего по лучшим временам с возлюбленной. приглушённые шорохи из кабинета хозяина особняка сливались в непонятную убаюкивающую мелодию. свеженаписанные силуэты моментально оживали на холстах и, вкусив дурманящий мотив пьянящей свободы, выпрыгивали с изображений. конь благородной вороной масти уносился прочь, оборачиваясь причудливой тенью тусклого угольного оттенка. канарейка, заточенная в посеребренной клетке, становилась солнечным зайчиком.
в ту пору малютка-лиса не знала, что таким образом её детская фантазия играет с ней. но это не мешало ей в волю гадать и совершенно серьёзно предполагать, что же станется с вороном, змеем или другим персонажем нового рисунка мамы. любой её эскиз выполнялся настолько реалистично и профессионально, что у фокси никогда не возникало сомнений в одушевленности персонажей. в глубине души Сабрина знала, что животные и люди с картин мамы всегда наблюдают за ними, оберегают и непременно следят, чтобы не случилось вдруг нечто плохое.
лишь после смерти Мелиссы Флетчер, её дочь поставила под сомнения свои умозаключения касаемо сохранности семейного очага. что, если его никто и никогда даже не пытался сберечь? что, если всё это невыносимо хрупкое, лишь трепетно поддерживаемая иллюзия, которая пыталась оставаться явной и держалась на плаву только благодаря усилиям Лиссы?
чем больше золотокудрая окуналась в грязь реальности, марала в ней душу и тело, тем тяжелее становилось не отрекаться от факта подлинности жизни, бьющейся в сердцах героев полотен. взрослея, девчонка будто теряла дар видения прекрасного и бурлящего потока энергии, мощи во взглядах с картин.
с каждой новой бедой, мечтательница всё старательнее призывала героев полотен о помощи и, по очевидным причинам, не получая её, она теряла надежду. доброта в недрах жил ослеплялась оскалом озлобленности. чистая наивность очернялась порочным отрицанием всякой веры. переставая улавливать исходящее ото всюду вдохновение, Сабрина словно слепла, напрочь забывая о том, что истинное искусство зарождается как раз таки там, где кровоточит глубокая сердечная рана.
дрожащая попытка прозреть некоторое время всё ещё теплилась где-то внутри, но в конце концов она была зверски убита. случилось нечто, заставившее фаерфокс отречься от чудесного на долгие годы.
на сороковой день после похорон Мелиссы Флетчер, великой и дьявольски талантливой художницы, холсты вдруг навсегда утратили жилку струящейся энергии. та искорка счастья, что горела в глазах каждого написанного существа, удовлетворённого течением бытия, оказалась раздавленной пальцами зла. необъяснимый мрак навис чёрной вуалью над изображениями и, с течением короткого отрезка времени, напрочь поглотил картины. неосязаемое сокрушение, вызванное ударом из-за утраты, покусилось на краски и варварски вобрало в себя их яркость. обозлённый отец непременно заметил это и не выдержал столь неожиданного удара. Оливер приказал снять все творения жены, служащие едкими воспоминаниями о ней, и велел навеки скрыть их под тошнотворным слоем пыли на чердаке, подальше от глаз.
кошмарная комната стала могилой портретов и пейзажей, погибших вместе со своей хозяйкой, а дом — склепом для омраченных и опечаленных горем обитателей особняка.
алчные и богатые товарищи мистера Флетчера не раз оглашали, насколько нерационален и несправедлив поступок их бизнес партнёра. они самоотверженно гнули свою линию, предлагали продать им картины Мелиссы. в попытке переубедить, толстосумы проявляли чрезмерную настойчивость, да только с неукротимой настойчивостью Оливера тягаться было совершенно напрасно.
даже с учетом того, что сделка обещала принять довольно выгодный облик во всех денежных непристойностях, отец Брины осознавал, что непостижимые количества десятков миллионов долларов смехотворны в сравнении с воспоминаниями. бесспорно, произведения, принадлежавшие загадочной мастерице, обошлись бы покупателям далеко не в одно состояние. но любые заоблачные суммы сразу же теряли вес, авторитетность и становились никчёмными, когда исцеляющая память о жене затмевала рассудок.
беспредельно лукавый Оливер не говорил о причинах отказов. он, как и полагается неисправимому глупцу, считал любовь своей слабостью. поэтому коварный глава семейства утаивал истину вместе с остальными секретами. зато, отменно прославившись твердолобостью, непреклонно настраивал на своём: картины останутся нетронутыми на чердаке. прикасаться к ним было дозволено лишь времени.
резкая потеря матери, эгоизм и деспотизм отца проделали отменную невидимую дыру в районе рёбер чертовки фокс. ни один человек не ощущал этот холод, исходящий от поникшей Флетчер, но она сама чувствовала, как от неё сквозит ледяным отчаянием. потому всё реже подпускала кого-то ближе, чем на пушечный выстрел, боясь ненароком навредить. обладательница самой горькой в мире улыбки понимала, что теряет себя. и это было несравнимо худшее осознание происходящего.
неизлечимая пустота души, слепота сердца и вечная нехватка чего-то до боли ценного проникали в вены племянницы солнца и, словно яд после укуса, предательски медленно, но верно принимались распространяться по телу, парализуя и отравляя, ломая на свой лад.
пыточная, служа прототипом старого чердака брошенного дома, позволяла Брине в худшие времена мысленно наведываться в место, откуда изгнал отец, и воображать себя одной из изувеченных картин. она твёрдо знала, что в этой комнате её не посмеют тронуть, нарушив детально проработанные фантазии.
людские мысли и речи каверзно спутывали её собственные, поэтому лучшим способом убежать от них являлось полное отрешение от внешнего мира и желанная терапия тишины. кредо лисицы гласило:
когда ты находишься с тем, кто тебя полностью принимает и понимает, происходит исцеление.
и тем самым собеседником для Брины оказалась она сама. молчаливый диалог со своей душой позволял лучше понимать личные требования, находить пути решения сложнейших проблем, получать ответы на возникающие вопросы, искусно балансировать между абсолютным покоем и бурей эмоций и без труда пребывать в эпицентре момента, проживаемого мгновения. медитация, как способ мгновенной регенерации визуально отсутствующих увечий сердца, стала восхитительно нужной рутиной.
именно эту привычку заметил за собой и Миньярд. он обладал теми же навыками неиссякаемого терпения, переходящего, порою, в безразличие. блондин так же красноречиво молчал, так же не спешил выдавать ответы или реакции на фразы окружающих. плут испытывал крайнюю необходимость в возможности просто помолчать с кем-то столь интересным, важным.
наиболее подходящей под описание личностью стала как раз таки фаерфокс. в любую секунду дня и ночи она не отказывала товарищу в резко возникшем желании вместе послушать, как шепчутся звёзды или как ссорятся осы, пролезшие сквозь дыры в стене. на протяжении всей встречи золотоволосая источала молчание, никогда не напрягавшее, потому что разноглазая хранила его тем способом, который был громче всяких слов.
вот и на сей раз Сабрина и Эндрю уже по привычке встретились в пыточной, чтобы скрыться от нежелательного контакта с идиотами и унестись как можно дальше от повседневности. но лиса вдруг соизволила нарушить обыденные устои, заговорив:
— ты заметил, сколько миллионов людей вздумали избегать чувствительности? куда ни взглянь, всюду толстокожие, обросшие «колючками» наивные придурки, делающие массу бесполезных вещей лишь для того, чтобы защититься от страданий из вне. они совершают столько глупостей, воображая, будто это всего-то цена за избавление от боли, которую им могут доставить. но, ведь самую сильную боль человек причиняет себе сам. — поднявшись со своего места на полу, чертовка присела рядом с Дрю в самый дальний угол комнаты. — вот ты, например, сам заставляешь себя проникаться страданиями, хотя за тебя это могут спокойно сделать другие. — бестактно озвученный в лоб факт прозвучал достаточно резко, словно нажатие на курок. ловкий приём был выполнен с целью лишить друга всяких отговорок.
и это подействовало. кареглазый на секунду растерял ядовитые словечки и ограничился сильным сжатием губ в манере едкого укора.
— нечего сказать, не так ли? — с вызовом прокомментировала фокси, будто не ощущая напряжения, искрящегося в воздухе, и невидимых молний, которые уже во всю в неё метал Миньярд. — думал, я не замечу, как ночью у меня таинственно пропадают ножи, а на следующее утро ещё более странно появляются уже вместе с порезами? дьявол, твои запястья...— подобрать остальные слова оказалось так трудно при одном лишь взгляде на исполосованную кожу, которую плут поспешил прикрыть тканью кофты.
— если ты не заткнешься, я найду другое место для того, чтобы насладиться отсутствием гребаного шума. — обладатель ласкающей слух хрипотцы ощутил приторное и откровенно навязчивое предчувствие, словно его поразительное самообладание вот-вот ускользнёт у него из-под пальцев. потому мозгу тотчас была отдана срочная задача вернуть контроль над ситуацией путём успокаивающего подсчета палочек на подошве кроссовок. быстро начерченные от руки, неровные вертикальные линии, количество которых давно перевалило за десяток, означали число приемных семей, где довелось побывать Дрю для получения убивающего изнутри опыта.
Флетчер с неподдельным вниманием пронаблюдала за воспитанником и продолжила наступление, наплевав на предупреждения:
— твоё молчание только подтверждает мои догадки. ты действительно носишь длинные рукава не из-за того, что слишком холодно.
— с меня хватит. пошла ты нахер, Брина! — Эндрю сорвался, и это оказалось самым восхитительным, и одновременно, самым убийственным зрелищем.
другие бы и не заметили всю опасность его нарастающего раздражения, внутреннего хаоса, наносящего ущерб, равноценный целой войне. товарищ лисицы внешне никак не демонстрировал дьявольскую мощь своего разрушительного гнева. только его говорящие зрачки позволяли судить, что он крайне взбешён и в состоянии сделать любое зло вселенского масштаба ради избавления от тягот правды.
но предостерегающие шоколадные не смогли остановить безбашенную, с чистейшим бесстрашием бросившуюся к быстро уходящему Эндрю.
прошло несколько секунд прежде, чем блондин, остановившись, как вкопанный, осознал, а затем и пережил ощущение приятной тяжести знакомых кистей, рук, которые не позволяли себе многого.
тонкие, холодные пальцы отчаянно вцепились в плечи. данный жест вынудил кареглазого рефлекторно обернуться и напрячь все имеющиеся мышцы. одолев волну неприятной дрожи и нападение мурашек под кожей, он грубо сбросил сначала левую, потом правую руку. это позволило избавиться от навязчивых ощущений, пронзающих сначала мозг, потом и всё тело при любом малейшем касании.
«пожалуйста, не трогай меня здесь. не делай так, мне не приятно. пожалуйста, прекрати! остановись! пожалуйста, пожалуйста...»— пролепетало воспоминание голосом малютки Доу.
Эндрю мог слышать этот кричащий о помощи голос, но не мог узнать в нём себя. слишком громко, эмоционально. слишком доверчиво, даже наивно. разве это и вправду был он?
обладатель пугающей улыбки сверкнул взглядом истинного зверя и покачал головой, словно вытряхивая из черепной коробки все размышления. глаза оттенка виски с колой набрались цвета и под натиском свирепости стали пугающими, с вкраплениями дикой бесчеловечности.
но Сабрина даже не вздрогнула. она выглядела слишком обеспокоенной для тех, кому нечего терять, и слишком уверенной для пополнения рядов трусишек. упёртая девчонка либо вовсе не испытывала страх смерти, либо не до конца осознавала свою участь.
— весь мир создавался за семь дней, а ты можешь разрушить свой за семь гребанных секунд. стоит только приложить больше сил в следущий раз во время выполнения продольных порезов.
— не тебе меня учить, Флетчер. — воспитанник рявкнул так громко, что на мгновение показалось, будто эхо произнесённой грубости заставило Брину отшатнуться.
золотоволосая и вправду отошла на безопасное расстояние, но не из-за того, что испугалась, а потому, что уважала личные границы товарища и дорожила его принципами.
— есть два вида боли. боль, которая делает нас сильнее. та, что учит на горьком опыте, и бесполезная боль, причиняющая страдания. твои же действия крайне вредны и напрасны. — она нервно выдохнула, переводя дух. беседа была отнюдь не обычной и требовала всего арсенала умений, навыков и энергии. одно неверное утверждение, и старательно выстроенная цепочка мыслей превратится в надгробную плиту. — ненависть – замкнутый круг страха и отчаяния. вот, почему нельзя уничтожать свои чувства. из-за ненависти, Дрю, ты обрекаешь себя на бесконечные страдания. нельзя убивать себя за то, что хочешь жить. жить иначе, чем получается здесь и на данный момент. — встревоженные глаза с гетерохромией изучающе бегали по безразлично прекрасному профилю собеседника. тот лишь сильнее вздёрнул бровь с неким скептицизмом и скрестил руки на груди, проявляя ярое несогласие, ограждаясь от воспитанницы.
— прекрати впрягать высокие морали, сними маски и посмотри правде в глаза, Брина. мы –искалеченные. такие, как мы, не имеют права существовать по-другому, менять что-либо. единственная вещь, что является нашей возможностью – нескончаемая борьба. кровавая бойня с миром, но главное – с тем злом, что находится в зеркале. — Миньярд на секунду замолчал и прищурился, словно озвучиваемая истина, что скользила на языке, потребовала скорейшей дегустации.
правда всегда была разной на вкус. на сей раз она позволила воскресить в мозгу оттенки привкуса собственной крови. тошнотворно-сладкий, металлический, знакомый до одури.
— я быстро смекнул, что если ты хороший, воплощаешь собой добро и помогаешь людям, значит ты слабый. я не могу допустить ничего из вышеперечисленного. как только я стану слабым, меня разотрут в пыль, будто грифель карандаша.
— не понимаю, как ты это связываешь с самоистязаниями?
— только я сам могу причинять себе боль. самую сильную, если верить твоим словам. значит, никто больше не сможет меня сломать. ну, а всё, что не убивает, делает сильнее, не так ли? — блеснув белоснежными зубами в смертоносном подобии улыбки, Эндрю развернулся на пятках и уже собирался уйти, как тут Флетчер поспешила парировать следующее:
— звучишь и выглядишь, словно ублюдок, который утратил всё. по-идиотски опустил руки, в конец отчаялся и винит в своих бедах жестокое общество. — последние два слова она намеренно выплюнула с раздражающей интонацией.
— отчаялась здесь только ты. — широкие плечи заметно напряглись. Миньярд накалялся медленно, но верно, будто медь. — именно ты предпочитаешь быть слепой, чем лицезреть правду. — блондин уверено шагнул в коридор. Сабрина же сначала шустрой походкой поравнялась с ним, а затем и вовсе мгновенно выросла перед лицом владельца острых скул, представ почти нос к носу впереди в качестве препятствия. отшатнулся в этот раз уже светловолосый, из-за неожиданности. сквозь звон в ушах он успел уловить лишь:
— о чем это ты?
— ты говорила, что не нападаешь без надобности, принимаешь сторону здравомыслия и лояльности. да только, чтобы стать монстром, мало иметь жуткий вид. чудовища рождаются из поступков. непростительных поступков, которые ты сама себе отпустила.
— если я не рассказываю о том, какой ценой довелось выбивать авторитет или, какой степени тяжести были проступки, это не значит, что я не признаю их веса или остаюсь безнаказанной. карма не щадит и меня. именно поэтому я ни в один день своей жизни не смогу твёрдо сказать, что счастлива. — тут она издала фирменный едкий смешок и добавила с издёвкой, адресованной скорее в свой адрес, — если услышишь от меня подобное заявление, знай – я нахожусь в дерьме, откуда одна дорога, и только мёртвые знают её наверняка.
плут никак не отреагировал на речь самоотверженной девчонки, но в карих Флетчер всё же смогла отыскать осознание диалога и припрятанную заинтересованность. это подстегнуло её произнести то, что она совершенно не успела хорошенько обдумать:
— не только у тебя есть раны, которые никогда не заживут, Миньярд. в следущий раз, как возникнет неистовое желание узнать настоящие причины моего пребывания здесь, будь добр, не додумывай их, опираясь на сплетни. лучше спроси у меня. уверена, знаешь, где искать. — слова, подхваченные эхом, ещё долго тревожили атмосферу пыточной.
даже после ухода Сабрины, тишина никак не могла вновь восстановить своё привычное течение. казалось, эгоистичная Флетчер забрала с собой не только преимущество в неком подобии спора, но ещё и чертовски нужное молчание.
—————————————————————————
мне чертовски сильно не хватает сил и вдохновения. не оставляет ощущение, будто в новом году жизнь решила проверить на мне все самые экстраординарные способы пыток.
а ещё я совершенно не вижу отдачи от вас. не знаю, стоит ли продолжать написание истории, интересна ли она вам. если вас действительно что-то цепляет в моей работе, просто дайте знать.