Глава 14. Пощады не будет.
Я сидел под пальмой и чувствовал, что мой затылок наконец-то не печёт солнце. До воды было сотни две шагов, и пока что почти все мои враги находились там. Ортис, которому поручили командование нашим скромным отрядом, что-то объяснял парочке тощих молодых матросов. Те кивали, переглядывались с ухмылкой, а когда остальные повесили на плечи мушкеты и зашагали в мою сторону, эти двое остались сидеть в шлюпке.
"Видимо, доставят шлюпку обратно", - догадался я. Голову даю на отсечение, что слишком долго они на этой жаре не просидят. Как только мы скроемся из виду, сразу вылезут на берег и улягутся под ту же пальму, что и я.
Хорошо было бы сбежать сейчас. Да, прямо сейчас вскочить, злорадно загоготать и скрыться в чаще леса. Тем более, что ближайший ко мне испанец находится на расстоянии ярдов пятидесяти, не меньше.
Но я хоть и дурак, но не совсем, и могу трезво оценивать свои силы. Убежать здесь невозможно, это факт, и именно поэтому Ортис не побоялся отпускать меня одного так далеко. Это место на северо-западном побережье острова Хью называл пляжем Черепах. Вокруг на сотни ярдов простираются лишь заросли кустарников, которые чем дальше, тем становятся гуще, но всё же не в состоянии скрыть бегущего человека от глаз преследователей.
Меня просто подстрелят из мушкета. И протянет Джек Шерман ноги так бесславно, что и врагу не пожелаешь.
Поэтому я пересилил себя и дождался своих конвоиров. Надо сделать миролюбивый и покорный вид, внушить им доверие, а уж потом, когда они ослабят за мной контроль... А пока ещё рано думать о побеге.
Всё успеется.
- Вставай, - приказал мне Ортис, утирая выступивший на лбу пот. - И говори, куда надо идти. Попробуешь завести нас куда-нибудь не туда - пристрелю, как собаку. Если попадём в засаду, то первым погибнешь именно ты. Понятно?
- Понятно, - кивнул я. Как же эти испанцы любят язык угроз! И где эти знаменитые изысканные манеры благородных испанских кабальеро?
Я неторопливо поднялся на ноги. Вежливо поинтересовался:
- А мешок мне придётся тащить?
- К счастью, большую часть дня - именно тебе. К сожалению, иногда нам придётся давать тебе отдохнуть, чтобы ты не откинул копыта.
Я вздохнул и, взвалив на спину мешок, зашагал через кусты в лес. Чёрт с ним, с этим мешком. Сейчас мне надо придумать, куда вести этот отряд дурачков. Они ведь даже не подозревают, что я не имею ни малейшего понятия о том, где может находиться одноглазый и его дружки!
А если сейчас и мои ребята там же, вместе с ним? Тогда получается, что если мне всё-таки удастся найти Хью, то я отдам на растерзание испанцам и своих товарищей?
Нет. Испанцы никого не найдут. Они только лишь потеряют Джека Шермана.
Я повёл их к крепости - той полуразрушенной и такой памятной для меня крепости, откуда не так давно сбежал.
Мы шагали по лесу почти полдня, каждый час останавливаясь на привал. Там, сидя на нагретой солнцем земле и на колкой сухой хвое, мы выкуривали трубку - набивали её табаком и передавали по кругу. Первый раз я одиноко сидел в стороне - с молодым разговорчивым англичанином охотно делились лишь ругательствами, а не табаком. Но на последнем привале я уже затягивался вместе со всеми и вместе со всеми пускал клубы сизого дыма к просвечивающему между ветками деревьев голубому небу.
Поначалу в мою сторону готовы были чуть ли не плевать, и я их, честно говоря, прекрасно понимал. Из-за меня, исключительно из-за меня эти люди сейчас вместо того, чтобы валяться в своих удобных гамаках в кубрике, шагали по земле незнакомого острова, ища, судя по всему, абсолютно незнакомого им человека.
Но уже к обеду мы превратились в добрых знакомых - весело балагурили о всякой всячине, обсуждали женщин и вино, королей и море... Единственная тема, которую в разговорах они старательно пытались обходить стороной - это разговоры о себе самих. О своём судне, своей команде, своих целях и, в особенности, своём капитане.
Кажется, этот капитан пообещал вырвать язык каждому, кто сболтнёт о нём хоть одно лишнее слово, и у испанцев запасных языков не было.
Поэтому мне пришлось просто принять факт воскресшего Тича. Хотя это, всё-таки, очень интересные матросы! Вы бы пошли в команду к убитому несколько лет назад самому свирепому пирату Атлантического океана? Я бы не осмелился. А эти люди пошли.
Когда толпа стройных сосен перед нами расступилась, и нашим взглядам открылась крепость, мы засомневались, стоит ли идти дальше. А вдруг Хью стал идиотом и пошёл пережидать опасность в этой развалине? Тогда нас вполне могут подпустить поближе и просто-напросто расстрелять.
По некотором размышлении, мы решили добраться до форта ползком. "Конечно, почему бы и нет, — подумал я с досадой. — Мои рваные штаны как раз ждали подходящего случая, чтобы покрыться ещё одним слоем грязи".
Ползти было совсем неохота. Я изо всех сил пытался убедить Ортиса, что могу посидеть здесь, дождаться, пока проверят крепость, а потом дойти до неё на своих двоих. Однако нашему командиру было, кажется, глубоко плевать на моё мнение относительно готовящейся операции.
— Может быть, хотя бы руки мне развяжете? — жалобно попросил я. — А то как я поползу?
В ответ мне резонно заметили, что если развязать мне руки, то я сбегу. Спорить у меня не хватило духу — ведь так оно и было — и поэтому я простонал:
— Ну не смогу я проползти по этим кустам без рук, понимаете? Если вы мне не доверяете, то приставьте пистолет к затылку, чтобы я не делал лишних движений!
Испанцам идея понравилась — видимо, они всё-таки мне не доверяли. Верёвки у меня на руках разрезали, и я, с наслаждением двигая затёкшими кистями, лёг на землю.
Земля была уже тёплой, нагретой, и ползти было легко. Кажется, даже мои штаны были довольны — грязи на них прибавилось на удивление мало. Солнце, скрипящие под порывами ветра сосны, знойный воздух... Идиллическую картину портило лишь то, что рядом со мной, кряхтя и проклиная всё на свете, полз толстый испанец с пистолетом в руке. И дуло этого пистолета смотрело мне в затылок.
Конечно, я не стал делать глупостей — жизнь мне была ещё дорога. Её надо поберечь для великих свершений, которые ожидают меня в будущем.
Я как-нибудь выберусь. Я попадал в самые разные передряги, но до сих пор остался жив. И из этой выберусь. Сбегу, найду пиратов и попытаюсь вытащить из их лап своих ребят. А дальше посмотрим.
Конечно же, в крепости никого не оказалось — чем больше мы приближались к её стенам, тем яснее это понимали. Последний десяток ярдов мы просто прошли шагом и, забравшись по крыше во внутренний двор, окончательно убедились, что тут нет ни одного человека.
Ортис что-то скомандовал испанцам, и те отправились обыскивать форт. Я был твёрдо уверен, что это не имеет ни малейшего смысла — ведь после убежавшего отсюда Корта здесь могла остаться только мутная вода из реки в полусгнивших бочках и... И, пожалуй, всё. Больше ничего особенного здесь оказаться не могло.
Мне, разумеется, сразу же связали руки обратно. Хорошо, что те, кто этим занимался, не умели читать мысли! Могли бы узнать много нового и интересного о взгляде Джека Шермана на их действия.
Я пробрался под крышу и плюхнулся там на скамью. Сейчас этот запах смолы, запах жары и духоты казался мне лишь чем-то отдалённо знакомым — время, которое я провёл здесь, вспоминалось как страшный сон.
Полдня из моей жизни прошли удивительно глупо — я просто бродил по лесу вместе с новыми друзьями. А ещё и привёл их туда, где никого, кроме нас, не было. Мы должны были найти Хью и, кажется, пока наша цель ещё очень далека.
Откуда-то с противоположной стороны крепости раздался чей-то удивлённый крик. И я бы, честно говоря, не обратил бы на него никакого внимания — мало ли кто, что и где увидел — но меня поразила интонация, с которой проорали какое-то обозначающее изумление испанское ругательство — было в ней что-то напрягающее. А потом, спустя минуту, когда испанцы там оживлённо загалдели, я понял, что мне надо прервать отдых и подняться со скамьи. Всё-таки я, как бы странно это ни звучало, являюсь одним из руководителей нашего отряда. А значит, должен знать обо всём, что его волнует.
То, что я увидел, когда подошёл к столпившейся у западной стены команде, повергло меня в ступор. Ортис приказал матросам потесниться и пропустить меня, чтобы я мог поближе разглядеть причину всеобщего волнения.
Труп. На песке около стены лежал труп, в котором я без труда узнал Каммингса по кличке Ядро — того самого канонира, которого когда-то боялись на просторах всех трёх океанов. Он лежал в луже запёкшейся крови, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, широко раскрыв рот и заломленными за спину руками.
Я потрогал его. Он был уже холодный, но трупного запаха не чувствовалось.
— На такой жаре покойники уже дня через два начинают портить воздух, — сказал я Ортису. — Его убили недавно.
— Ты знаешь этого человека? — глухо спросил боцман.
Я кивнул, а потом, поднявшись с колен, ногой перевернул тело на живот.
На спину было страшно смотреть. На ней буквально не было живого места — её как будто изрезали ножом, как режут капусту в салат. Изорванная рубаха, окрасившаяся в багровый, и глубокие колотые раны по всей спине...
Я испуганно сглотнул и проговорил:
— Я знаю этого человека. Его зовут Каммингс. Он был канониром у одноглазого.
Мы помолчали. Где-то в траве за стеной стрекотал кузнечик.
— Гром и молния! — наконец воскликнул Ортис. — Какого чёрта он дырявый, как решето? Кто это сделал?
Я пожал плечами — нашли у кого спрашивать.
— Его тыкали кортиком в спину, и тыкали раз десять, не меньше. И, кажется, каждый раз вгоняли нож с большим старанием.
Несколько минут Ортис говорил на испанском с командой, а потом спросил у меня:
— Нам этот... человек как-то поможет в поисках?
— Сомневаюсь, — ответил я. — Что можно сделать с человеком, который уже отдал концы? Только смотреть на него, а от этого толку немного. Тут что-то произошло. Что именно — я не знаю. Но Каммингс, насколько я помню, был очень неслабым человеком.
Ортис молча развернулся и зашагал вслед за расходившейся командой. А я ещё долго смотрел на этого как-то слишком зверски убитого, и в сердце у меня появилось тяжёлое предчувствие какой-то беды.
Это всё явно неспроста. У пиратов что-то происходит.
Уже вечерело, и мы решили, что отправимся в путь завтра. Ночевать в лесу совсем не хотелось. Здесь же, под крышей, за хоть и полуразрушенными, но всё же стенами, можно было почувствовать себя в безопасности.
Труп изрядно попортил нам всем настроение. Каждый невольно подумал, что если пираты превращают вот в такое решето своих товарищей, то что же они сделают с нами, со своими врагами?
Каммингса решили не хоронить. Да, никому не нравился его внешний вид, но вот перспектива копать ему могилу при полном отсутствии лопат не нравилась ещё больше, и поэтому его просто выкинули наружу, под окна крепости. Крысы разберутся.
Вечером, когда стемнело, мы из остававшихся здесь дров разожгли на внутреннем дворе костёр. Он приятно потрескивал, и дым уходил куда-то к звёздам. А иногда, когда очередной порыв ветра решал испортить нам жизнь, весь дым сдувало на нас, и мы чихали и ругались.
Ортис, прихвативший с собой бутылку рома, пустил её по кругу, и напряжение стало как-то пропадать. Испанцы оказались, в сущности, очень неплохими парнями. Недостатков у них, как у собеседников, было лишь два: они не умели говорить по-английски и постоянно, о чём бы ни шёл разговор, скатывались на обсуждение портовых женщин. Сколько раз я пытался донести до них, что эта тема меня абсолютно не привлекает! Но всё было бесполезно, и мне пришлось смириться. В конце концов, сейчас выбирать круг общения мне не приходилось.
Честно говоря, сейчас я уже не особенно хорошо помню, с чего завязался тот разговор. Наверное, я опять услышал уже, наверное, сотую по счёту шутку про то, что у меня до сих пор нет девушки. И решил перевести разговор на другую тему, поинтересовавшись, откуда Тич знает моё имя и чего он от меня хочет.
Как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке — Ортис, набивая трубку табаком, весело произнёс:
— Да мы и сами не знаем, откуда он тебя взял. Мы сидели в порту, пили, как в последний раз, развлекались, а он вдруг сказал, что надо выходить в море. Якорь мне в глотку, если я хоть немного понимаю, откуда он знает твоё имя! Да и плевать мне. Мне сказали — я сделаю, а на остальное плевать.
Бутылка дошла до боцмана. Он глотнул. Я пропустил свою очередь — сейчас мне нужна была трезвая голова.
— Одно я тебе скажу, Джек, — пробормотал уже немного заплетающимся языком Ортис. — Бойся бородатого. Он спит и видит, как ты на рее болтаешься. И одноногого, который рядом с ним всё время ходит, тоже бойся. Они страшные люди, клянусь честью, и я бы не хотел вязать для тебя петлю по их команде.
— А как зовут этого одноногого? — поинтересовался я, и сердце у меня забилось. Я почувствовал, что здесь что-то не так.
— Одноногого? Хайг. Роберт, чёрт его дери, Хайг. Когда он по вечерам шатается на палубе, его деревянная нога так стучит по доскам, что...
Но дальше я уже не слушал.
Роберт Хайг. Одноногий хирург с "Чёрной Акулы". Тот самый, который, когда мы были на острове, пытался стать капитаном, настраивал команду против Хью и даже вручил ему пиковый туз — знак смерти. Тогда одноглазый только благодаря своей незаурядной смелости и хитрости смог остаться в капитанах.
Роберт Хайг. Единственный человек, которого боялся Хью. Он умолял меня не связываться с одноногим и боялся его острого языка и набитой мозгами головы. Он говорил, что хирург — единственный человек, кто может победить его, короля трёх океанов, в борьбе за власть над командой.
Роберт Хайг. Человек, который, вернувшись с острова в Англию, не остался вместе с шайкой пиратов, а, по словам Хью, исчез где-то в порту и больше не появлялся.
Роберт Хайг. Этот человек находится на корабле воскресшего из мёртвых Эдварда Тича и, кажется, имеет на него немаленькое влияние.
Теперь понятно, откуда бородатому известно моё имя. Каким-то образом у него в друзьях оказался судовой хирург с "Чёрной Акулы". И этот хирург всей душой ненавидит Хью, который тогда всё-таки победил его и остался капитаном, и ненавидит меня — ведь даже тогда, когда вся команда была против одноглазого, я оставался на его стороне.
Я не знал, откуда взялись Тич и Хайг. Но я твёрдо знал, что они ненавидят меня всей душой, как бывшего друга Джона Хью.
И пощады мне не будет.