Глава 2. Непоправимое.
Восточная бухта была интересным местом и манила меня ещё восемь лет назад, когда я, будучи мальчишкой, бродил по острову. Тут, в этом месте, соединилось, казалось бы, несовместимое: солнце и тень, жара и прохлада, песок и камни, горы и леса.
Она находилась в северо-восточной части острова. Узкая, глубоко вдающаяся в сушу и имеющая форму крюка, загнутого к югу, она больше напоминала устье какой-нибудь реки. Вот что должно было носить название Абордажный Крюк, а не тот жалкий ручей с гнилой водой, которой чуть не отравился Кроун.
Оказаться в этой бухте было делом непростым — на и без того нешироком водном пространстве то и дело попадались подводные камни. Второго судна у нас не было, приходилось беречь это, и я решил отправить перед шхуной шлюпку с Кроуном и Уоткинсом, с которой они должны были промерить глубину и найти безопасный путь.
— Мы не лоцманы, мистер Шерман, — сказали мне. — Но постараемся. Нужно найти лот — не на глаз же нам это делать.
Казалось бы, так просто — вручить матросам имеющийся на любом корабле прибор и отправить их с миром. Но, чёрт возьми, как же долго мы его искали!
На судне в течение нескольких дней хозяйничали пираты, и поэтому, хоть я и знал его от бушприта до кормового фальшборта, было сложно найти даже шлюпку, не то что лот. Всё было перевёрнуто вверх дном, раскидано, перенесено в другие каюты, горами сложено в углах трюмов... Очевидно, наши враги искали карту сокровищ.
"Идиоты, — усмехнулся я. — Ещё хуже меня, честное слово". Ну неужели мы — не великие, конечно, стратеги, но и всё-таки не грудные младенцы — оставили бы карту там, откуда собирались сбежать?
Но пираты искали, а это значило, во-первых, что от витавшего в воздухе запаха золота они начали потихоньку сходить с ума, а во-вторых, что местонахождение денег было известно далеко не всем. Скорее всего, только тем, кто у меня её выпытал — Джону Хью и Питеру Пауэрсу. А одноглазый, как известно, отнюдь не любит делиться своими секретами.
Вывод из всех моих размышлений был, кажется, очевиден: этот ваш одноглазый — козёл и никто другой. Я чуть не выкрикнул это вслух, но успокоился, взял себя в руки и снова ухватился за штурвал.
Да, я стоял у штурвала и, чуть ли не приплясывая от волнения, с минуты на минуту ожидал характерного глухого удара по днищу — признака того, что судно зацепило камень. Но время шло, скрежета ломающегося дерева всё не раздавалось, и я, немного расслабившись, позволил себе оглядеться по сторонам.
Левый относительно "Подруги Шквалов", южный берег бухты был завален хаотично нагромождёнными друг на друга огромными и не очень валунами, среди которых кое-где проглядывали чахлые кустики. Позади них возвышались горы.
Хотя, конечно, горами это было назвать довольно сложно — по сути те же холмы, коими был утыкан весь остров, только чуть более высокие, сверкающие каменными склонами. Но поскольку здесь, на западном берегу, они стояли бок о бок друг с другом и защищали сушу от ветров, то пираты обозвали их горным хребтом.
Чем дальше мы удалялись от моря, тем меньше становилось камней, пока их наконец не заменила галька, а потом и песок заросшей пальмами северной части острова. Поэтому правый, северный берег бухты, вопреки противоположному был залит солнцем, желтел нагревшимся песком и манил меня висевшими на торчавших там на деревьях кокосами.
Там, на этом берегу, не было ни одного камня. Честное слово. И я понятия не имел, как объяснить это — бухта как будто бы лежала между двумя абсолютно разными кусками суши.
Впрочем, размышлял я об этом, конечно же, гораздо позже — когда твоё судно в любой момент может ткнуться днищем туда, куда тебе совсем не надо, абсолютно отпадает охота философствовать и выяснять, почему остров Одноглазого Краба такой странный.
Каким бы он ни был, я знал точно — если сейчас посажу судно на риф, то мне с него никогда не выбраться.
Дорога сюда оказалась долгой — у входа в бухту мы оказались уже ближе к вечеру. Впрочем, с командой из трёх человек и таким капитаном, как Джек Шерман, я и не рассчитывал на большее.
Всплеск воды, в которую опустился якорь, перекрыл грохот якорной цепи. Я снова огляделся вокруг и, убедившись, что место выбрано правильно, выдохнул:
— Всё. Приплыли.
Не знаю, как эту фразу с капитанского мостика услышал Уоткинс, находившийся аж на шкафуте. Но факт остаётся фактом: как-то он её услышал и заорал во всё горло:
— Ребята, всё! Отдыхать можно!
Закачались мачты — то ли от ликующего вопля матросов, то ли от ветра. Скорее всего, от первого.
Мы устали. Мы очень устали. Не знаю, насколько остальные, но лично я в буквальном смысле валился с ног. А ведь сейчас ещё придётся распределять обязанности каждого из членов команды...
— Эй! — крикнул я, понимая, что когда отдаёшь такие приказы, важнее всего решительность и уверенность в своих силах. — Эй, заткнитесь и слушайте мою команду!
Дождавшись тишины, я продолжил:
— Надо, чтобы кто-нибудь караулил нас, пока мы спим. И разбудил бы в случае чего. Кто желает?
Матросы, которых шатало даже от ветра, смотрели на меня измученными глазами. И молчали.
Я начал колебаться. Всё-таки они уже две ночи не спали, целый день на ногах...
Но я не хочу один раз сделать приятное команде, а потом болтаться на ветке сосны под хохот одноглазого! Надо, ребята, надо.
— Ну? — стараясь придать голосу суровость, спросил я. — Кто желает?
Молчание.
— Десять фунтов от моей доли сокровищ!
Молчание.
— Десять фунтов за то, чтобы вы просто посидели пару часов и попялились в сторону берега!
Молчание.
Я выругался. Можно было бы, конечно, бросить жребий, но ошибок прошлого я повторять не собирался — собственно, именно из-за жребия я здесь и оказался. Поэтому не стоит искушать фортуну — мне, в отличие от неё, будет совсем не смешно, если сидеть два часа на солнце, пока другие спят, придётся мне.
— Хорошо, — примирительно сказал я. — Двадцать фунтов.
Сумма была немаленькая, ох какая немаленькая. И я, пожалуй, отдавал себе отчёт в том, что вряд ли расстанусь с ней, если найду сокровища — придумать отговорку будет несложно, и никто мне ничего, поскольку я капитан, не сделает.
Но пока мы не выкопали деньги — мы лишь уже почти забрались под землю вместо них. А значит, что с дележом разберёмся как-нибудь попозже.
Пока надо обещать.
— Двадцать фунтов! — повторил я, и снова ответом мне было молчание. Но молчание нервное — кажется, матросы стали потихоньку забывать об усталости. Я даже не знаю, видели ли они когда-то в своей жизни такую сумму.
Кроун уже несколько раз порывался открыть рот, а когда я увеличил цифру до двадцати двух наконец не выдержал:
— Мистер Шерман, я согласен.
— Вот и замечательно. Двадцать два фунта твои.
И тут остальные матросы поняли, что только что упустили круглую копеечку, на которую можно будет гулять в портовых кабаках этак, наверное, с неделю.
— Подождите, мистер Шерман! — воскликнул Синглтон. — Я тоже согласен!
— Можешь, конечно, и постоять, — пожал плечами я. — Но бесплатно. Ты свой шанс упустил.
— Мистер Шерман! — захныкал Уоткинс. — Не слушайте их. Я вам обойдусь в пятнадцать фунтов, не давайте им ничего. Лучше дайте мне. И дешевле, и...
— Э, дружище, подожди-ка! — перебил его заволновавшийся Кроун. — Я и на двенадцать соглашусь!
— Десять! — выкрикнул Синглтон.
Я готов был потирать руки от счастья. Только что все боялись даже смотреть в сторону выбиравшего вахтенного человека, теперь же от желающих не было отбоя!
"Подожду немного, — решил я. — Может, они ещё цену собьют".
Кто же мне говорил, что я — прирождённый торгаш? К сожалению, не помню. Но кем бы этот человек ни был, сейчас он оказался прав — благодаря моему хитроумному ходу (хотя, скорее, благодаря удивительному везению и глупости матросов), вахтенный обошёлся мне в пять фунтов. Им стал разгорячившийся во время торга, покрасневший и решивший во что бы то ни стало получить свои деньги Кроун.
Остальные, почесав в затылках, решили, что за меньшую сумму они не готовы отказываться от отдыха в гамаке и замолчали. А я, с трудом скрывая внутреннее ликование, пожал Кроуну руку, любезно вытащил из трюма пустую бочку, чтобы он мог на ней сидеть, и отправился в свою каюту.
Скажу честно: как только я увидел приоткрытую, висящую на одной петле дверь, я заволновался. А когда я её распахнул...
Мне сразу расхотелось спать здесь, в этом олицетворявшем на шхуне для меня уют месте. Да, я устал, как собака. Но спать в каюте, где после пиратов, как оказалось, весь пол залит кровью, а стены испещрены красными брызгами и следами от пуль я не собирался.
Там то ли расстреливали каких-нибудь пойманных в лесу наших ребят, то ли повздорили сами пираты... Понятия не имею, что именно произошло, однако результат был налицо: даже меня, уже давно привыкшего к красному цвету, чуть не стошнило.
— Тьфу, чёрт! — воскликнул я и, в сердцах хлопнув дверью, направился в кубрик к матросам.
Там нет моей любимой койки. Но там есть гамаки, в которых, если не придираться к деталям, тоже можно спать.
Я попросил оставшегося на дежурстве Кроуна разбудить нас часа этак через два, когда солнце начнёт потихоньку заваливаться к западу. Угадайте, что произошло?
Разумеется, ничего не произошло. Он просто нас не разбудил, вот и всё. И проснулся я часов, наверное, через пять.
Открывать глаза страшно не хотелось, и поэтому мне пришлось напомнить себе о своём капитанском долге и усилием воли всё же разлепить их.
Я, как оказалось, всё так же безмятежно покачивался в гамаке. Где-то за спиной храпели Синглтон и Уоткинс, горела огнём левая щека, которую я отлежал, через открытый люк в кубрик лился солнечный свет...
Я поднялся на ноги. Сапоги натягивать не стал — зачем они мне? Под ногой пронзительно заскрипела доска.
Когда я высунулся из люка, моя нижняя челюсть чуть не совершила попытку сбежать вниз, обратно в трюм. Он разбудил нас явно не через два часа. Мы дрыхли точно не меньше четырёх, а может, и больше.
— Ч-чёрт побери... — пробормотал я и, во мгновение ока оказавшись на палубе, понёсся на полубак.
И на вытащенной мной бочке Кроуна, разумеется, не оказалось. Он обнаружился рядом с ней — лежал, подложив под голову канатную бухту, похрапывая и глядя закрытыми глазами в сторону берега.
Я со всей злости, на которую был способен, пнул его. Тот сразу же проснулся, ойкнул и вытаращился на меня, а я пожалел, что не надел сапоги — в них пинать было бы веселее.
— Мистер Шерман... — испуганно забормотал матрос, — я, честное слово, только минуту назад глаза закрыл. А так не спал, смо...
— У меня для тебя новости! — заорал я. — Ты — скотина! Сейчас из-за тебя нам придётся бегать, как угорелым, чтобы отнести всё оружие к крепости до полуночи!
— Так ведь, мистер Шерман, мы же вроде бы завтра должны были идти к нашим...
— Мы так договорились с Кортом на всякий случай. Он сказал, что если сможем раньше, то идти раньше. А нам надо до полуночи к крепости перетаскать гору оружия и приготовить корабль для них! Идиот...
— Простите, мистер Шерман, я...
— Ладно. Давай вставай и быстро иди буди ребят.
Кроун кивнул, вскочил и понёсся в кубрик так, будто бы не Джек Шерман свирепо смотрел ему вслед, а сам одноглазый бежал за ним по пятам.
На шхуне всё перевёрнуто вверх дном. Заляпано, загажено, залито вином и кровью. Хорошо бы, конечно, прибраться и выдраить палубу, но из-за этого дурака, который заснул на посту, мы ни черта не успеем. Надо собираться.
Правда, как только на палубе показались отдохнувшие матросы, появилась ещё одна проблема: народ хотел есть. И его предводитель, откровенно говоря, тоже.
Немало нашей провизии осталось лежать на берегу бухты Чёрной Бороды, но, однако, это была лишь малая часть того, что мы имели.
Уж за что я мог себя похвалить, так это за то, что еды и питья мы с собой из Англии взяли... очень, мягко говоря, немало. Да оно и неудивительно — ведь Джек Шерман, хозяин шхуны, как известно, питал к вкусным обедам большую страсть.
Наши трюмы изрядно, конечно, опустошили пираты, и мы не раз помянули их за это нехорошим словом, но провизии всё же оставалось вполне достаточно даже для месячного плавания, не то что для скромного ужина четверых человек.
Мы очень хорошо поели, выпили по стакану вина и, отдохнувшие, взялись за работу: уборку на судне и приготовления к очередной и на этот раз, как мы думали, последней напряжённой ночи.
Ребята в крепости надеялись на нас, и мы сделали всё, чтобы оправдать их доверие. Однако злая судьба, как оказалось, вскоре снова напомнила, что есть события, которые нашими силами невозможно предотвратить.
Мы не боялись того, что нас теперь, наверняка, ищут. Точнее, ищут не столько нас, сколько наше судно, наглейшим образом украденное у пиратов. Мы находились в надёжном укрытии, защищающем нас от чужих глаз завалами камней на одном берегу и пальмовым лесом на другом. А чтобы обшарить все бухты острова понадобится очень немало времени. Нам же нужно совсем немного — всего лишь последние часы этого дня и пару первых часов завтрашнего. И тогда нас никакие пираты не догонят.
Было уже, судя по нашим расчётам, часов восемь вечера. Мы торопливо складывали в одну из шлюпок охапки пистолетов и мушкетов, громко шлёпали по палубе босые ноги, матросы сновали от трюма к борту и обратно...
Мы шли освобождать команду. Если не мы, то больше никто её не спасёт.
Солнце медленно, будто бы желая дать нам время на подготовку к бою, заваливалось к горизонту. Со стороны гор слышался рёв прибоя и крики носившихся над водой чаек, то и дело нырявшим с высоты к белой пене прибоя и вытаскивая оттуда мелкую рыбёшку.
Только сейчас я заметил, что поднялся довольно-таки неслабый юго-западный ветер, от которого нас пока что закрывал горный хребет. "К лучшему это или к худшему? — спросил я сам себя и сам себе ответил: — Конечно, к лучшему". Во-первых, всё что ни делается в этом мире — всё к лучшему. А во-вторых, когда мы будем убегать, для нас этот ветер будет, скорее всего, не совсем попутный. Значит, и "Подруге Шквалов", и пиратам придётся идти бакштаг. А так шхуна ходит гораздо лучше брига, на котором нас, скорее всего, будут догонять.
Оружие наконец было готово. Теперь нам оставалось подогнать к берегу все имеющиеся шлюпки, чтобы когда наши удирающие от погони ребята оказались на этом берегу, можно было бы всей командой легко добраться до судна.
Мы спустили на воду три шлюпки и стали рассаживаться в них. Синглтон и Уоткинс, разумеется, в самой большой из них сразу уселись на одну скамью и взяли каждый по веслу.
— Эх, дружище, — сказал я Кроуну. — Кажется, нам придётся расстаться. Осталось ещё две свободных шлюпки, а нас как раз двое. А это значит что?
Матрос догадался. Это значило, что мы садимся каждый за свою пару вёсел и в своё корыто.
Послышался глухой стук — мы отталкивались вёслами от борта судна. Не знаю почему, но мне тогда почему-то бросилось в глаза, насколько сильно он покрылся водорослями и ракушками ниже ватерлинии — там не было ни единого чистого пятнышка, через которое проглядывали бы доски.
— Так, — сказал я. — Ром у нас с собой, оружие с собой. Верёвочные лестницы мы с бортов скинули. Ну что, ребята? Всё?
— Всё, — глухо отозвались матросы.
— Тогда вперёд! — воскликнул я.
Вёсла со слабым всплеском погрузились в воду. Я, оказавшийся в голове образовавшейся колонны из шлюпок, обернулся назад, чтобы подбодрить немного приунывшую команду.
И вдруг я замер. Застыл на месте, ни в силах вымолвить ни слова.
За их спинами я увидел самое страшное, что сейчас могло произойти.
За их спинами я увидел гостя из кошмарных мыслей последних часов, которые я пытался гнать из головы.
В бухту входило судно. И на нём развевался испанский флаг.