Глава 1
В зале суда воцарилась гробовая тишина. Казалось, она подобна клинку ассасина – такая острая, что порежется даже воздух, и смертоноснее любого рыцаря на Архипелаге или за его пределами.
– Джослин Мэдисон, суд готов огласить приговор. По решению независимого судьи ты объявляешься виновной и приговариваешься к высшей мере наказания. Если сейчас тебе есть, что сказать, то говори – ибо это твой последний шанс быть законно услышанной на земле под властью нашего императора...
Люди, эльфы, тифлинги, дженази и драконорожденные на многоярусных трибунах даже не дышали. Все внимание было приковано к хрупкой темноволосой девушке с едва заостренными ушами, которая даже перед лицом смерти не перестала сутулиться и бегать глазами по залу. Весь ее облик говорил о том, что она находится в камере недавно, и вряд ли до конца осознала, что теперь покинет ее только однажды и вскоре после этого простится с жизнью.
По правде сказать, Джослин Мэдисон выглядела жалко.
– Размышляй над своей последней волей, – выждав немного и не получив ответа, продолжил председатель суда, – вопрос о ней будет задан тебе завтра в полдень.
Подсудимая что-то прошептала, но никто не разобрал ее слов. Ее голос прервался, словно ей не хватило воздуха, а тощие пальцы в который раз скомкали край скромного платья.
– Повтори.
– Завтра... – пискнула было Джослин. В следующее мгновение ее ноги вдруг подкосились, взгляд взлетел к потолку, и она рухнула в обморок, даже не успев опустить на кресло.
В зале ахнули, кто-то подался вперед, кто-то, напротив, назад, сбрасывая оковы невольного напряжения. Судья, к которому обернулись некоторые законники и стражники, вздохнул и махнул рукой, позволяя ей помочь.
– Вынесите ее из зала! Тут слишком душно!.. Да откройте же дверь, дураки, только и можете копьями тыкать!..
Джаспер Морнингстар, красивый мужчина с первой паутинкой седины в волосах, откинулся на мягкую спинку и слегка повернул голову к теням, что сгустились за его креслом в последнем ряду амфитеатра. Слегка откашлялся и сложил руки на груди.
Тени охотно и вежливо воплотились в симпатичного эльфийского юношу, подпирающего плечом колонну. Прядь длинных золотых волос, никак не желающая лежать в прическе, упала ему на лицо, и стало заметно, что высокую типично эльфийскую скулу теперь пересекает шрам. Уже заживший, даже не розовый, но почему-то все равно кажущийся новым.
– Это слишком жестоко даже для тебя, – сказал Джаспер, не тратя время на приветствия. С губ едва не слетело глупое "я рад тебя видеть". – Зачем ты так поступил с бедной девушкой?
Миэтиль Анариэн Феррерс ответил старому другу неуместно веселой улыбкой и плавно наклонился к самому его уху, прежде чем произнести доверительно и беззаботно:
– Потому что я доверяю ей. И потому что она доверяет мне. Вот и все.
Джаспер фыркнул с самым морнингстарским на свете видом. Но прежде, чем он успел что-то ответить, в коридоре раздался взрыв, от которого вздрогнули даже стены, а с потолка посыпалась пыль и мелкие осколки лепнины. Зрители бросились врассыпную, Тифлина в самом центре зала завизжала, один из немногочисленных присутствующих на суде полуросликов хлопнулся в обморок точно так же, как несчастная Джослин минуту назад. Об полурослика, конечно, кто-то запнулся, с руганью полетел на пол, увлекая за собой соседа...
Одни только Джаспер и Рин остались на своих местах, будто ни в чем ни бывало.
– А ты, Феррерс, в своем репертуаре.
Дверь в зал вышибли снаружи, и она слетела с петель под напором дюжих стражников. Собравшиеся заахали, стали с удвоенной скоростью метаться по залу и с утроенной громкостью кричать, снося все на своем пути.
– Она взорвалась! Так рвануло, что не то что лица, а даже обрывка платья не осталось! – заорал кто-то из коридора.
– Прямо все разом ка-а-ак жахнет!
– Вот и посудили девку!
Стражники схватились за копья, чтобы не дать толпе набрать скорость и увеличить количество жертв. Но им было тяжело – хотя бы потому, что в палате суда им обычно приходилось справляться с рыдающими супругами или бабками, вооруженными сковородками, в крайнем случае – с мелким жульем или с теми, кого не жаль было случайно прибить на месте. Но сегодня выносили приговор воровке, которая в одиночку обчистила и как-то ужасающе масштабно опозорила племянника нелюбимого наместника... Посмотреть на нее собралась аудитория поприличнее, чем бывала на некоторых приемах во дворце.
И в общей суматохе оставшийся благодушным и приветливым голос Рина прошептал на ухо Джасперу:
– Так лицемерно вышло, правда? Ну разве не прелесть?
И тут же Рин исчез, оставив лорда Морнингстара в одиночестве, будто никто и не стоял рядом с ним в самом конце зала суда.
Что за чудовище могло так спокойно взирать на гибель забитой и до событий, приведших ее на суд, вряд ли бывшей особенно счастливой девушки?! Джаспер знал младшего Феррерса уже без малого двадцать пять лет, и никогда не замечал за ним беспричинной жестокости, но после выпуска из Академии они нечасто виделись...
"Все изменилось", – подумал лорд Морнингстар с горечью. Почему-то ему вспомнился переломанный, но полный жажды сражаться юноша, которому он когда-то давно, будто в прошлой жизни, подарил ночью в саду красную розу в знак своей верности. С тех пор они оба изменились до неузнаваемости, пусть внешне время коснулось одного только Джаспера. У Рина по-другому стали блестеть глаза, что-то добавилось в плавных, опасно расслабленных движениях. Что-то неуловимое и мрачное, контрастирующее с умиротворенной улыбкой. Джаспер вздохнул. – "Хотя кое-что осталось прежним. Ты по-прежнему любишь глупые загадки, подкрадываться со спины, играть словами... Красное летнее вино, сплетни... и ее."
Ее. О ней Джаспер запретил себе думать, и тряхнул головой, скорее отгоняя непрошенную грусть. Не хватало прямо здесь впасть в меланхолию – к этому у лорда Морнингстара обнаружилась склонность, едва перевалило за четвертый десяток лет.
Теперь об их странном, похожем на один из множества снов разговоре с Феррерсом напоминал только оставшийся в воздухе легкий, едва уловимый запах – аромат мяты, смешивающийся с полынной горечью. Да и его почти сразу поглотили вонь от паленого лака для паркетов, вонючая сажа и чья-то паническая попытка вывернуться наизнанку. В коридоре, где только что прогремел взрыв, начался пожар.
ххх
Миримэ Баттьяни-Пальфи, раздраженная, взъерошенная донельзя, вся в копоти и саже, перекинула ногу через конек крыши и вдохнула свежий воздух полной грудью. Розовые вечерние сумерки ласково ее обнимали, а внизу, насколько хватало глаз, раскинулся почти ставший им домом город.
Рин улыбнулся ей так, словно никого и ничего больше вокруг не видел, и принялся одну за другой подавать еще теплые булочки. Каждую украшала или вишенка, или снежная шапка сахарной пудры, или корица, а Мири от булки к булке становилась все добрее.
Наконец она облизнула сладкие пальцы и потянулась – это был знак, что подношение принято, и баланс восстановлен.
– Кому вообще пришло в голову магией защищать эту тупую печать от кражи? Обычно даже в столице их просто в сейф прячут, да и все!
Рин пожал плечами так, словно не бился над этой загадкой две недели.
– Может, конкретно этот судья одарен способностями к магии, а не к умственной работе?
– Невелики же его способности! – Мири коротко усмехнулась. – Я легко рассеяла эту магию, использовала приоритет последней воли осужденного, и дальше вообще не было ничего сложного... Я даже немного прониклась жалостью к бедной Джослин Мэдисон, даром что мы сами ее придумали, – она вздохнула, – но она такая дурочка, что захочешь, но в жизни не повторишь.
– Хорошо, что мы догадались сначала хоть банк ограбить. Не зря весь переполох.
Рин с Мири переглянулись и на два голоса залились смехом, в котором, несмотря на все сказанное (и, тем более, не сказанное), сквозило облегчение.
Время учебы закончилось давным-давно, и стены Академии больше не защищали – то ли студентов от мира, то ли мир от студентов. Рин и Мири два месяца праздновали выпускной, не веря в собственное счастье: несмотря на все риски, сложности, преданные надежды и собственные ошибки они закончили учебу, не потеряв ни одной руки, ноги и даже головы.
Рину потребовалось еще два года и десять месяцев, чтобы восстановить изрядно подпорченное на старших курсах здоровье. Они провели это время в маленьких легких путешествиях вокруг острова Феррерс, с редкими вылазками к соседям – и, на удивление, в гости к Джасперу и Фелиции. К моменту, когда Рин снова мог пьянствовать, шляться по крышам, приставать к Оромэ до самого утра, Миримэ исполнилось двадцать девять.
Она больше не выглядела ребенком рядом с Оромэ и Ольвэ, напротив, скорее они казались ее младшими братьями. Но потом Рин, Мири, Джаспер, Фелиция и Аннабель получили приглашения от дома Блаунт и, едва столкнувшись с Кетрой на парадной лестнице, Мири поняла, что все ее опасения напрасны. Перед ними стояла молодая женщина с изменившимся, повзрослевшим лицом их подруги Кетры. Никому в голову бы не пришло принять эту леди за студентку.
Иногда долгими темными ночами Мири зажигала магический светильник и в его свете рассматривала все, что желало показать ей напольное зеркало в массивной раме. Тонкие эльфийские черты уступали место более мягким, человеческим, глаза бледнели, а рост уменьшался почти на два фута. Мири смотрела на себя – и в то же время на незнакомку, от которой отвыкла много лет назад. Следы этих лет она теперь искала на бледной коже, в уголках глаз, на бедрах и на руках, везде, где первыми чувствуются прикосновения времени. Она может сколько угодно раз сменить лицо и обличье, но через год ей исполняется тридцать. Эльфийка Миримэ в этом возрасте еще считалась бы ребенком, но настоящая Миримэ будто чувствовала шелест песка, утекающего у нее сквозь пальцы и забирающего у нее Рина, их жизнь, их мечты и планы. Сколько еще она сможет сражаться наравне с эльфом, пока ее руки не станут бессильно трястись от старости, зрение потеряет остроту, а память – былую силу? Для Рина все отведенное ей время – почти мгновение, и они не знали, даже представить не могли, как он будет дальше справляться с этой потерей всю оставшуюся жизнь. Такие раны не залечишь ни зельем, ни молитвой, ни заклинанием.
В конце концов Рину просто надоело днем шататься без дела, а ночью страдать и бояться, и они с Мири уболтали капитана самого приличного корабля, какой смогли найти в порту, и по хорошей цене взяли два билета подальше от этого острова.
Их по странной случайности, не иначе, приютил богатый торговый город на острове Морнингстар. Они работали, как умели, создавали себе репутацию, где надо было, и не оставляли следов, где не надо было. Изредка пользовались услугами контрабандистов и путешествовали с ними по тайным тропам.
Мири ненадолго забыла о тревоге, что съедала ее каждую ночь, стоило попытаться заснуть в одиночестве. Раньше каждый раз все заканчивалось точно так же, как в детстве: Рин накидывал ей на плечи свое одеяло и ласково гладил ее по плечам, пока глаза не закрывались, и Мири не погружалась в спокойный сон. Теперь им обоим удалось вспомнить, как они спали в Академии Золотого Дракона после выматывающих испытаний – крепко и без сновидений.
Однажды Рин и Мири шли по пустынному пляжу, утопающему в тумане. От влажности волосы Рина превратились в неукротимое дикое нечто, и Мири хихикала над ним, шагая рядом и пиная ракушки.
– Может, съездить на Мусорные острова? Говорят, тот тип, который от нас сбежал, мог туда податься, я вчера слышала в таверне.
– Там может быть сотня таких полуэльфов, и мы даже не отличим одного от другого, – фыркнул Рин. – Съездить-то стоит, но сначала предлагаю найти что-нибудь, что приведет нас именно к нему.
– Затраты на путешествие отобьем, – прыснула Мири.
Рин подмигнул ей и перепрыгнул через торчащую из песка корягу.
Они недавно упустили одного пирата, который прикрывался работой на самого Джаспера Морнингстара, мол, будущий лорд самолично передавал ему секретные данные о банковских операциях. Не то чтобы Рин и Мири почитали за свой долг защитить знаменитую честь мамкинстара, скорее сочли это дело путем к легким деньгам, поскольку обладали неоспоримым преимуществом...
Полуэльф сбежал в женском платье, пока Рин, Джаспер, Миримэ и заглянувшая накануне на огонек Сулой пили в порту и старательно вливались в местное общество. Они промучились от похмелья, не снимающегося никакой магией, по меньшей мере сутки и с тех пор время от времени возвращались к идее изловить полуэльфа и получить компенсацию за моральный ущерб.
– Можно через Сиэса спросить у Шаетты, знает ли она что-то о...
Что-то шлепнуло по воде, как будто большая рыба, и друзья замерли, на полуслове оборвав разговор. Воцарилась тишина, которую снова не нарушало ничего, кроме мерного плеска воды о прибрежные скалы, но глаза Рина зажглись недобрым узнаванием. Он знал эту тишину так же хорошо, как учебник по ядам и карту артерий на теле. Тишина-ловушка.
Кинжал бесшумно перетек в его руку, а вторая непринужденно легла на бедро, где под одеждой скрывалась склянка с магическим порошком.
– Мне такое нравится, – с ласковой угрозой промурлыкал Рин, задвигая Мири к себе за спину и из-под золотых волос оглядывая проступающий в тумане берег. – Поиграем?
Снова раздался хлопок по воде, теперь уже ближе, и в воздухе разлился медовый звон, словно тысяча серебряных бубенцов разом зазвонила на легком ветру.
– Сам с собой поиграй, дурака ты кусок, – пропел сладкий, манящий и чувственный голос, лишь отдаленно напоминающий женский.
А потом туман вдруг отступил, и Рин с Мири увидели, что всего в каком-то десятке шагов от них на камнях сидит девушка с рыбьим хвостом. Ее мертвенная бледность так и бросалась в глаза, даже сильнее, чем неестественно длинные темные волосы, которые кольцами лежали на камнях и уходили в воду, не теряя густоты и не намекая, что скоро закончатся. Как продолжение самого моря.
Девушка склонила голову к плечу, не сводя с Мири своих черных, лишенных белков глаз, и в этом движении не было ничего человеческого.
– Ну? Что уставились? Никогда сирену не видели?
Мири едва не поперхнулась воздухом под ее немигающим взглядом.
Все знали, что сирены – не родня и не друзья никому из жителей Архипелага. Пусть внешне они и походили на водных дженази, но на самом деле они не были даже живы в привычном всем понимании слова: всего лишь слеплены из морской пены и тщетных надежд моряков. Сирен боялись, как пожара на судне, и еще никто, развернувшийся при виде длинного хлесткого хвоста и давший деру, не оказался в итоге неправ.
– Что за дело у тебя к ней? – без обиняков спросил Рин, впрочем, слегка расслабляясь: если сирена обзывается, то она вряд ли собирается тебя есть.
– Да с вами разве какое-то дело сделаешь, – она фыркнула, приподняв губы и показав острые акульи зубы в два ряда. – Я хотела только передать привет от Намерения...
Внутри у Рина все похолодело.
– Намерения?
"Я думал, это осталось в прошлом! – билось у него в голове. – Это должно было закончиться, мы расплатились за свою ошибку тысячекратно и давно ушли!"
– Ничего не закончилось, глупый мальчик, – проворковала сирена и на свой манер улыбнулась, обнажив еще больше зубов. – Все только начинается. Башня Намерения никогда так просто не отпускает тех, кто имел наглость нарушить ее покой.
И, оттолкнувшись обеими руками от камня, сирена нырнула в темную воду с громким плеском. Ее хвост мелькнул на прощание в набежавшей волне, а потом туман сомкнулся над морем, оставив Рина и Мири на пустынном пляже одних.
ххх
Через двенадцать лет после той странной, похожей на сон встречи Рин и Мири сидели на крыше, ели сладости, пили вино и хохотали, не боясь потревожить ту сварливую драконорожденную леди, которая на прошлой неделе так метко кидалась в них яблочными огрызками из мансардного окна.
Мири выглядела в точности так, как и в день выпуска из Академии Золотого Дракона, разве что в ее взгляде появилось больше веселья, а презрение к окружающим стало слегка маскироваться под эльфийской холодностью.
– Ты не скучаешь по ней? – спросил вдруг Рин почти шепотом, пытливо заглядывая Мири в лицо.
Она же, застигнутая врасплох, даже вздрогнула. Заложила прядь белоснежных волос за острое ухо, украшенное сережкой-луной.
– Ты имеешь ввиду...
– Да. Твой истинный облик.
– Это намного меньше, чем я была готова отдать Башне, – Мири отняла у Рина вино и сделала хороший глоток прямо из бутылки. – И я вернусь в нее столько раз, сколько потребуется, чтобы она подарила нам еще хоть немного времени.
– Но...
– Не беспокойся за меня. Мне все равно всегда больше нравилось выглядеть как Амариэль Пальфи, чем как дитя двух неизвестных чейнджлингов, которые бросили меня возле ее дома.
Рин стиснул зубы и затолкал подальше то, что заставило его сердце заболеть при этих словах. Именно этому его и учили в подвалах Академии, и ради Миримэ он снова повел себя, как нужно было – и усмехнулся.
– Ты была очаровательно противной с первого дня в доме Баттьяни-Пальфи. Даже когда пускала слюни мне в волосы или не давала нам с Оромэ...
– Довольно! – Мири расхохоталась и пнула Рина в бедро. – Я тогда даже ходить еще не научилась!
– А еще боялась, что тебя сожрут морские драконы, и отказывалась спать без света.
– Это потому, что вы показали мне дракона в театре теней! У дракона было три головы! Кто угодно бы воспринял его всерьез!
Рин оскалился и с жутким ревом схватил ее за ногу.