17 Глава
Когда девушки отплывали от Фриды, наверху было уже давно за полночь. История первой серены увлекла их, и они совсем позабыли о времени, а, впрочем, им некуда было спешить. Теперь вся жизнь их будет размеренной и неторопливой. Луна светила, как всегда ярко и приветливо, а звезды украшали собой ночное небо. Каждая ночь здесь была удивительной. Само по себе ночное небо захватывает дух, но смотреть на приглушенный водой свет или, выплывая на поверхность, любоваться на отражение неба в воде, было удивительным занятием. А звуки. Как чудесны были звуки мира под водой. Серены подплыли к лайнеру и взглянули на него совсем по-новому. Они жили в нем уже месяц, но даже и подумать не могли о том, каким он был, когда горделиво плыл, разрезая водную гладь. Наверняка он восхищал своим величием. Девушки поплыли в свои комнаты и подолгу не могли сомкнуть глаз, представляя кто тут жил. Каким человеком он был. Тогда, когда они только впервые открывали двери-это, казалось им завораживающим, а сейчас они находились в полном замешательстве. Не то, что они не знали, что здесь и вправду кто-то жил, но это все равно почему-то влияло на них странным образом. Те люди не боялись смерти тела так, как боялись потерять свои пожитки. Да и глупо, наверное, всю жизнь работать, а потом в один момент потерять все. Девушки были восхищены Фридой и ее матерью. Они определенно подумали, что, если бы им кто раньше рассказал эту историю, они бы на многое поменяли взгляды, но сейчас. Сейчас это было уже практически бесполезно для них.
С того времени прошло еще четыре месяца. Время тянулось то мучительно долго, то не менее мучительно медленно. Девушкам, впрочем, это было безразлично. Они не могли постареть, а потому не замечали и хода времени, и единственное, что свидетельствовало о том, что прошло уже много времени, единственным, что говорило об этом, был живот Кэтрин. Там рос и развивался чудный человечек. За это время несколько суден работорговцев проплывало на этих территориях и девушки вновь пели. Кэтрин и другие девушки давно выучили их, и каждая придумала свою, для нового плавания. Каждый раз использовалась новая песня. Появились вновь новые серены и часто девушки слышали приглушенные рыдания. Они все проходили через это. Через слезы и принятие того, что ничего не будет так, как раньше. Ничто не будет прежним ни они, ни мир. Сам мир, в целом, оставался таким же каким и был, но мир их внутренний, мир их семьи, все это менялось совершенно, что нельзя было заметить и частичку чего-то старого.
-Кэтрин...- позвала ее Фрида, и девушка выплыла из комнаты.
-Уже? Неужели так скоро? – Кэти встрепенулась и вопрос ее, то есть сам ее голос прозвучал так жалобно, словно маленький котенок просит о помощи.
-Пора.
Наверху снова бушевал шторм. Свинцовые тучи висели над огромным простором моря, а волны бушевали и смешивались с подводными пачками. Кэтрин выплыла на поверхность одна, после того, как Фрида покинула ее, оставив точные указания, и увидела старое судно, похожее на то, на котором сама плыла. Серое, грязное. С палубы доносились такие же крики, звон разбитых бутылок и снова крики. Она будто снова оказалась в том дне, но нет. Теперь она была наставником. Теперь она стала той девушкой, которая навлечет беду на это судно. Холодный ветер не приносил ей дискомфорта лишь развевая ее волосы, а бьющие в лицо капли теплого дождя приятно щекотали лицо, скатываясь медленно и не спеша. Кэти оглянулась и увидела сидящих на камне девушек. Они были удивлены, и девушка увидела в них себя. Она запела и девушки заметили ее. Кэтрин улыбнулась им дружелюбно, и, погладив каждую по голове, помогла спуститься в воду. На одном камне сидела совсем маленькая девочка, ей было не больше пятнадцати, и пронзительно смотрела своими выразительными глазами на Кэтрин. Кэти начала петь и моряки, еще не зная этого, сменили курс на скалы. Из каюты слышались мычания и крики девушек. Их везли на продажу в Китай- там разворачивался самый грандиозный рынок для торговли людьми. Кэтрин окинула девушек взглядом, они плакали, и она запела немного тише, словно успокаивая их тишиной. Вот на палубу вышел капитан. Толстый высокий мужчина с прищуренными глазами и беззубым ртом. Девушка поманила его и прошептала ему на ухо. Девушек выволокли на палубу связанных и гогоча сбросили в воду, и в следующую секунду корабль разбился о скалы. Мужчины кричали от боли в сломанных конечностях и от того, что в них попадает солёная вода. От корабля остались лишь обломки, плавающие на поверхности воды. Девушки вскрикнули, закрывая руками рты и пытаясь унять слезы.
«Им нечего жалеть капитана и его команду, и мне незачем этого делать. Они не жалели этих девушек, отлавливая их, как крыс, и связывая, а затем волоча в эту вонючую каюту, больше походящую на трюм. Они не жалели бы этих девушек, продавая их в Китае. И я не стану их жалеть. Они стонут лишь от того, что получили наконец по заслугам. Я не обязана их жалеть и не стану.» - думала девушка. Кэтрин помогала вытаскивать из воды их тела, но потом удивленно посмотрела на маленькую девочку. Ее тела не было. Ее не было на корабле.
-Кто ты?
-Мама... - прошептала девочка. Глаза Кэтрин округлились, из них неожиданно и совсем незаметно для девушки потекли слезы. Она осмотрела девочку
Черные волосы, сапфировые глазки и легкая улыбка на губах. Кэтрин посмотрела на хвост девочки и замотала головой.
-Нет-нет. У тебя не должно быть хвоста, милая.
-Тогда тебе придется оставить меня, мама. Если ты хочешь, чтобы я родилась с ногами, ладно, но в воде я умру, мама. Ты уверена?
-Лили...
-Я не хочу, чтобы ты покидала меня!
-Милая, я не могу обречь тебя на это. Не могу...
-Хорошо. Знай, что я люблю тебя, мама, - прошептала девочка и исчезла. Исчезла, как и души остальных девушек. Они вернулись в свои тела, успокоившиеся и уверенные в том, что они выжили. Кэтрин не помнила, как спустилась обратно под воду. Не слышала, как ее зовут другие серены, не слышала того, как обеспокоенные девушки уплыли к Фриде. Не помнила или не хотела то, что Фрида всю ночь шептала ей что-то убаюкивающее. Она не помнила или притворялась. Да... Она даже не понимала, с каким счастьем забыла бы все то, что произошло с ней. С каким удовольствием она бы не помнила то, что спасла свою дочь и обрекла себя на страдания. Да, она не понимала, но ее душа кричала ей об этом. Малышка толкалась и успокаивалась только тогда, когда ладонь Кэтрин ложилась на живот. Она с нежностью и лаской проводила по нему. Шептала что-то. Рассказывала истории. И, кажется, истории эти начиналось с ее воспоминаний. О Эрике и его глазах, о маме с папой и их чудесной любви, о Илари и ее добром сердце, Майлзе и Онис с их влюбленностью и о их прогулке в осеннем парке, где опадающие листья шелестели под ногами, о Мари с Кристианом и их чудесной, спетой в тот вечер, песне. Она рассказывала все то, что хранила ее память. Все те моменты, которые она спрятала в золотые сундучки, потому что они были для нее невероятно ценными. И, надо сказать, все моменты попали в эти сундуки. Все плохие и хорошие моменты хранились в золотых сундучках ее сердца. Все моменты она ценила одинаково. Момент первого целуя, первого плавания и радость предстоящего материнства, хранились рядом с моментом, когда Эрик накричал на нее, рядом с тем моментом, когда она смотрела, как собственное ее тело ударяется о воду, рядом с тем, когда она вскрикивала от того, что корабль разбился. Вся ее жизнь, разбитая на моменты, хранилась в удивительных золотых сундуках в ее сердце. И все они были открыты этим вечером. Девушка, не помня себя, словно она была больна и находилась в бреду, не переставая шептала она что-то о своей жизни, любви и смерти.
Ближе к девяти утра следующего дня ей стало дурно. У нее поднялась температура, она, теперь уже находясь в настоящем бреду от жара, металась по кровати, совсем как тогда, когда только забеременела. Пот, несмотря на то, что они находились под водой, стекал ручьями с ее белёсого лба, ее глаза не открывались, но ресницы постоянно подрагивали. Фрида и девушки, с которыми она плыла, Кэтрин сдружилась с ними, весь день находились у ее постели и к ночи следующего дня жар спал, а кожа девушки приобрела прежний оттенок. От нее все также не отходили и через пару часов в комнате раздались нечеловеческие крики девушки.
-Она рожает, - сказала Фрида, и двери комнаты закрылись, скрывая крики девушки, и звуки рвущихся простыней. Через еще шесть часов в комнате раздался крик младенца.
-Лили, - обрывисто прошептала Кэтрин, открывая глаза впервые за несколько дней. Малышку тут же отдали матери, и, услышав глухое спасибо, удалились. Так прошли беспокойнейшие часы в истории существования серен. По всему морю разнеслись слухи о родившейся девочке. О том, что у неё ноги и о том, что бедной матери придется навсегда попрощаться с дочерью. Кэтрин между тем расцвела. Она часами проводила время с дочерью, беря ее за ручку, проводя рукой по ее маленькому личику, слушая каждый изданный Лили звук, смотря на ее умиротворенное спящее лицо. Улыбка не сходила с ее лица и была крайне заразительной. Фрида была невероятно рада за девушку и любовалась искренней улыбкой на устах Кэтрин. Она, часто проплывая мимо камня на поверхности, выныривала и смотрела на Кэтрин с дочерью. Картина эта была честно сказать завораживающая. Малышка тянула к матери свои маленькие ладошки с пухленькими коротенькими пальчиками, а девушка выставляла свою тонкую ладонь и позволяла дочери обхватывать ее, смешно кривляясь и смеясь от радости прикосновений. Когда малышка уставала, Кэтрин легонько укрывала ее мехом, с почтового судна и убаюкивала колыбельной. Тогда она часто проводила рукой по головке дочери, накручивая отросшие черные волосики на свой палец. Через несколько месяцев, когда малышка уже не могла дышать в воде и могла быть отлучена от матери, Кэтрин насовсем перебралась на наводные скалы. Она как могла откладывала тот момент, когда придется оторвать от себя дочь. Потому что ей бы пришлось вырвать ее из своего сердца, которое и сейчас, находясь рядом с Лили, беспощадно ныло от предстоящей разлуки.
-Кэтрин, - позвала ее Фрида, касаясь ладонью плеча девушки. Кэти вздрогнула и перевела взгляд на серену.
-Я знаю, что пора. Давно пора. Но как мне взять и оставить ее. Это ведь так невыносимо больно! Ах, Фрида. Правильный ли выбор я сделала тогда? – Кэтрин положила свою голову на плечо девушки и из ее глаз потекли солёные дорожки слез. Здесь, на поверхности, слезы высыхали невероятно быстро, но от них надолго оставалось ощущение, словно бы послевкусие после пригубленного вина.
-Да, милая. Ты все рассудила верно и каждое сказанное тобой слово- искренняя правда. Ты дашь ей лучшую жизнь. Множество возможностей. Я знаю, что прошу тебя о чем-то диком и нечеловечном, но ты ведь и сама знаешь, что Лили так будет лучше.
-Завтра, - прошептала Кэтрин, накручивая волосики на палец.
-Как скажешь ... Мне быть там?
-Не стоит, я сама, - Фрида нырнула, оставляя после себя шлейф аромата фиалки. Кэтрин взглянула на дочь, и плечи ее затряслись в рыданиях. Слезы скатывались и падали на спящее детское личико, высыхая там и оставляя печать защиты на этой славной девочке. Печать материнских слез. Печать скорби и грусти, которую никто никогда не испытает более.