13 Глава
Девушек одну за другой скидывали в темные глубины бушующего моря. В небе, там, где висели свинцовые тучи, налитые тяжестью божьих доспехов, раз за разом проскальзывали светящиеся линии молний. Казалось боги развязали битву на небесах. Могучий Зевс, взяв в свои мускулистые руки молнию, кажущуюся безобидной, метнул ее в кого-то и вот тучи разрезала полоса потрескивающего света. А совсем недалеко появился Тор, хотя вроде бы его тут и быть не должно и ударил своим молотом, а по небу разразился громкий гул этого удара. Девушки, еще стоящие на палубе, подставляли лица под капли теплого дождя, дарящего некое странное удовольствие. Они теперь, находясь на волоске от смерти, которую приняли, пытались насладиться каждой секундой жизни. Они находили счастье сейчас в этих теплых каплях, стекающих по их лицам. В грозе, освещающей ночь на несколько секунд, а затем исчезающей и вновь оставляющей мир во мраке. В этом оглушающем гуле грома, который способен был оглушить, но даже в нем они находили нечто прекрасное. Они, наверное, впервые за свою жизнь почувствовали так ярко, что они живы. Впервые они почувствовали жизнь рядом с собой, в себе, в море, в небе. Только сейчас они заметили все это. И как удивительно, что на палубе одного маленького корабля в одинаковых условиях существования, все находящиеся были на гране гибели, по-разному вели себя. Всем девушкам открылась красота момента, жизни, а команде судна было некогда, они все еще, даже в это мгновение, пребывали в быстроте движения. Не замечали они ни грома, ни грозы, которая только мешала им, ослепляя глаза, ни удивительного страха девушек перед штормом, который завораживал в своей природной грации. Кэтрин сбросили одной из последней, поэтому она вдоволь смогла насмотреться на то, как девушки проваливаются в оглушающую всепоглощающую глубину. Они сперва оставались на поверхности, а потом море поглощало их, забирая с собой девичьи крики. Для нее, как вероятно и для других девушек все произошло мгновенно. Тело ударилось о воду, хотя это было на ее удивление совсем не больно. Мешали связанные сзади руки. Она пыталась высвободиться от нитей какого-то небольшого каната, связывающего ее руки и ноги, но все казалось безуспешным. Постепенно море начало захватывать ее и не так, как оно открывает себя, когда человек в него погружается, а так, словно ее закрывали в сундуке. Девушка начала захлебываться, воздуха катастрофически не хватало и тело ее, после того как покрылось мурашками, забилось в легких конвульсиях. Она вдруг неожиданно открыла глаза и с нескрываемым страхом и чем-то еще непонятным, что читалось в ее глазах, посмотрела на собственный живот. Там было дитя. Ребенок от любимого ею всем сердцем человека. "Интересно... - подумалось ей, - будет ли он. Будет ли он горевать, узнав о моей гибели? – Она тогда подумала, что ей бы этого вовсе не хотелось. Неизвестно как, руки ее освободились от оков, и она смогла наконец обнять свой живот. Она поглаживала его, уже чувствуя замедленное биение собственного сердца. – Прости, - Она смогла произнести это только глубоко в своих мыслях. Горло ее не способно было произвести ни одного звука. Глаза ее, прежде открытые, закрылись, и она погрузилась в спасительную темноту вечного сна." Она, проваливаясь в это темное пространство, слышала пение сирен. Ей было точно неизвестно, о чём они поют, но песни её успокаивали. Она потихоньку падала в темноту. Море поглощало её медленно, не спеша, словно растягивая удовольствие, а девушка продолжала сжимать руками свой собственный живот. «Хоть бы ребёнок выжил, чудом выжил, - думала она.» Уже после, когда она опускалась на самую глубину тьмы, перед её глазами начали мелькать воспоминания из детства. Её тело, она никогда так чётко не представляла его отдельно от своего сознания, предстало перед ней. Вот её собственная рука, она не могла сейчас управлять ею, потянулась к одному из воспоминаний, они висели сейчас в её сознании, словно картины в галерее Лувра. И рука мягко приблизилась к переплету картины, которая составляла воспоминания одно из многих из ее детства. Пальцы нежно гладили кромку рамы. Она была шершавая и золотое покрытие слезло с него уже, наверное, сотню лет назад. Кэтрин зачаровано проводила по ней рукой, словно ощущая все те мгновения, которые пережила эта чудесная вещь. Она прошлась пальцами по всему периметру рамы, нужно сказать, что на ней не было ни одной маленькой песчинки или пыли, ни соринки не было в её сознании. Чётко и аккуратно висели в нём картины. Она была зачарована этой рамой не только одной, но и всеми что висели в этой огромной галерее ее памяти. Она проходила рядом с каждой, поглаживая кромку. Смотрела на полотно, которое, нужно сказать, было совершенно необычным. Состав словно был необыкновенным. Полотно, на котором обычно рисовались картины, ещё явно было не придумано до этого момента и скорее всего никогда не будет создано. Оно было невероятно мягким, но сама композиция держалась невероятно, словно бы мощно, но в тоже время вызывало в сердце какие-то, не то чтобы полноценные эмоции, но вскрики. Ей, может быть она не знала этого точно, здесь дышалось легче чем даже в Америке или в Дании, впрочем, она особо никогда не замечала насколько тяжело её дыхание, но сейчас... Сейчас ей было легче не то что бы физически, а скорее морально. В этом уголке сознания, собственной головы с собственными мыслями и воспоминаниями, ей казалось, что вот оно место уединения, которое всегда, всю свою жизнь, она могла поклясться, что не одна она его искала, а все люди на Земле. Вот оно- это место где человек может стать самим с собой: может раскрепоститься, отдохнуть и словно бы снять сотни масок, которые навешал на себя для общества. Леди, которая только и может, что подавать руку и мило хихикать, здесь смогла бы вновь стать умной расчётливый дамой. Джентльмен, которого заставили женится и уйти в политику, стать веселым мальчиком, которым он был кажется около пятнадцати лет назад. Да это было удивительное место. Ей в одночасье захотелось присесть где-нибудь, но уже в следующее мгновение она подумала, что и неважно это, и в общем-то стоять только приятнее. Ощущать, как по ногам, не по стопе, стоящей на твердом, хотя одновременно с тем и мягком, полу, а по той части ноги, где расположена косточка, так это назвала её мать. Ощущать дуновение. Да это было удивительное чувство, словно бы вы зашли в комнату и закрыли за собой дверь, в которой внизу есть маленькая щель, через которую, если в соседней комнате открыта дверь, обязательно лёгкой струей польется напор воздуха. И это удивительное чувство касания его о вашу ногу, именно той части, о которой говорилось ранее, чувство радости. Ты словно бы освежаешься. Это чувство было скорее не то освежение, которое приходит, когда ты пьёшь после путешествия в пустыне, что дарит физическое наслаждение, но скорее моральное. Да это было удивительно. Она теперь впервые решила взглянуть на своё физическое тело, не то чтобы она ощущала себя отдельно от него, но всё же было чувство присутствия третьего лица, и этим третьим лицом была она сама. Девушка, словно бы видела себя со стороны, и это завораживало её. Кэтрин вгляделась в себя и приметила, что довольно хороша собой, конечно не так хороша, как Онис или другие леди высшего круга, но хороша. Надо заметить, она была очень скромной. Я бы скорее отдала предпочтение ей, нежели Онис. Люди в свете обычно были скромными по крайней мере в XIX веке. К сожалению надо сказать, что сейчас люди скромностью не отличаются. Она оглядела себя от скромной макушки и до самых пят, сказав себе самой, что, впрочем, могла бы выглядеть лучше. На ней было легкое платье, не то чтобы цвет ей очень нравился, но оно скорее было удобным, а комфорт для неё был превыше всего. Она посмотрела на себя, кажется рассмотрела каждый уголочек собственного тела в этом одеянии: собственные волосы, глаза, ресницы. Её тело было сейчас словно кукольное, она была словно фарфоровая кукла. Она таких видела, кажется, да, в одной лавке в Дании. Только она вспомнила про родной город Обенро, и на одной из картин появилась те самые воспоминания, как она проходит у той самой лавки с теми самыми фарфоровыми куклами. Какие чудесные это были куклы! Она, то есть не само сознание, а физическое тело, вновь провела рукой по раме, ей почему-то казалось, что это такой специфический ритуал, просьба к картине раскрыть свои рамки, показать себя. Рама словно бы расширилась на стене, и физическое тело вместе с, скажем будем называть это душой Кэтрин, оказались в этом моменте. Девушка увидела ещё одну себя, маленькую, то есть не сказала бы, что слишком ребёнка, но она была явно ещё даже не девушка, скорее подросток. Она была подростком. В то время ей, кажется, было около четырнадцати, она только-только начала выполнять серьёзные указания матери. Ей впервые доверили какую-то серьезную работу, которую обычно делают взрослые люди-это было огромным знаком доверия для нее, и вот она пробегала босиком. Да, она помнила тот день, сняла свои тапочки, то есть не совсем тапки, а скорее балетки ещё дома. Камни на мостовой приятно прокалывали её ноги, для всех это было бы больно, но ей отчего-то было очень приятно, и это вдохновляло ее. Ступать стопами, ощущать то, что строилось так давно, что словно бы люди это и не помнят вовсе. Девочка бежала не настолько быстро, чтобы камни впивались в ноги, но медленно, чтобы если что суметь немножко передвинуть ногу. Она остановилась возле этого маленького магазинчика. Он, если честно, был довольным маленьким и даже не то, чтобы это было преуменьшение, магазинчик не выделялся размерами и был даже скорее всего, нет, это было точно, что был меньше её дома или любого дома в Дании. Вот она остановилась возле этого магазинчика, стены, надо сказать там их не было, скорее были витрины, которые ещё только зарождались. Они были выполнены в стекле, и можно было не заходя видеть все, что происходит в магазине. Удивительная это была вещь. Кэтрин удивилась. На маленьких стульчиках сидели такие красивые девочки. Тогда она ещё не знала, что это кукла, и это поразило её. Из лавки вышел хозяин- старичок. Да, именно старичок, ему было на вид около 80 и, как полагается всем старикам, он был с седыми волосами, но невероятно жизнерадостным взглядом, словно ему и не 80 вовсе. Вот он вышел и посмотрел на неё. Она запомнила это, кажется, на всю свою жизнь. Он спросил у нее почему она босиком, и она с небывалым энтузиазмом рассказала ему про радость касаться чего-то такого старого и одновременно видеть что-то такое новое. Она, надо сказать, нравилась всем, и этот старичок не был исключением. Это было чудесное время, чудесные куклы и этот милый старичок, которого она, честно сказать, больше никогда и не видела после и, кажется, даже не замечала этого магазинчика. Хотя он так удивил её, что, наверное, стоило бы проведать его ещё раз, стоило бы проверить и купить ту фарфоровую куклу, на которую смотрела тогда в витрине. Как жаль, но ничего не воротишь. Картина сузилась и Кэтрин вновь оказалась в тёмной комнате с мгновениями. Воспоминания завлекали её, каждая картина, висящая на стене, манила, но одновременно с тем открывала вместе с собой какую-то томительный муку и горе. Вскоре девушка окончательно забылась. Картины исчезли, и она осталась одна во мраке.