3.
У меня плохое предчувствие. Не то чтобы я верил в подобное, но оно посетило меня ещё с самого моего пробуждения и дальше только усугублялось.
Тем временем Антон уже тащил меня вниз по лестнице к друзьям, чтобы осуществить задуманное, будто в последний раз - так он был воодушевлён.
Он всегда был заводным, сколько я его помню. Смотрю на его тонкую руку, крепко сжимавшую моё запястье, чтобы исключить возможность затеряться в толпе, и понимаю, что отказываться сегодня может быть сложно, его задница ищет приключений.
Толпа друзей громко улюлюкает, когда мы приближаемся. Богдан, низкорослый, загорелый после семейного отдыха в Турции, первый подбегает ко мне, раскинув руки для объятий, затем отстраняется и вопрошающе хлопает тёмными, густыми ресницами.
— Всё в силе? — смотрит на меня снизу вверх своими огромными карими глазами, от чего мне, почему-то, становится смешно.
— Не волнуйся, — мне порядком надоедает это их всеобщее возбуждение.
Паша, Ваня и Олег — три брата-акробата — не стали донимать меня вопросами, ответ на которые и без того очевиден, потому что Антон ускакал почти сразу, как мы спустились. Все трое не слишком многословны, за что я их и люблю. Мы немного побеседовали о насущном и они отошли по своим очень важным делам.
Нас всегда было шестеро. В детстве мы жили на одной улице, ходили в одну школу, доверяли друг другу, помогали и вместе учились новому, но не всегда хорошему. Так и началось наше наркотическое путешествие, когда Ване срочно захотелось попробовать чего-нибудь новенького. Не отказывать же другу, верно? Правда, мне не слишком нравилось это состояние. Эйфория длится недолго, а затем наступает белый шум. Неконтролируемое состояние, к которому я не горел желанием привыкать.
Сегодня был особенный случай, ибо поставщик Антона обещал достать какую-то новую дрянь на совершенно новом уровне, но и сумма в этот раз значительно отличалась.
Собственно, поэтому я держал деньги у себя, будучи самым доверенным лицом из нас, по результатом общего голосования. Они гнались за новыми ощущениям и я их понимал, но не разделял такого энтузиазма, а давящее чувство тревоги все нарастало.
Старые друзья и знакомые по очереди подходили поздороваться и перекинуться парой фраз, что довольно быстро мне наскучило и я направился на кухню в поисках выпивки. Очевидно, Антон еще на сделке, потому что я не видел его уже минут двадцать и звонков от него не было, так что пока только остается развлечь себя самому.
Поверхность кухонного гарнитура, стола в центре комнаты и даже некоторые участки на полу устланы различной выпивкой и уже полупустых емкостей, изначально предназначенных для закусок.
Не слишком запариваясь с выбором, беру первую попавшуюся бутылку, этикетка на которой гласит: "Macallan Fine&Rare" и я мысленно благодарю хозяина дома за такую щедрость. Пытаясь протиснуться сквозь плотно прижимающихся друг к другу, танцующих людей, я плюхаюсь на диван в тёмном углу комнаты. Наблюдать за полураздетыми телами, не знающих границ, из своего тайного закоулка - одно удовольствие. Танцевать я никогда не любил.
Тёмная, горькая жидкость растекается по горлу, оставляя после себя слабый грушевый привкус. Я закрываю глаза, откинув голову на спинку дивана и пытаюсь восстановить внутреннее равновесие. Что-то не дает мне покоя, что-то еле уловимое, что не успевает обработать мозг.
В кармане вибрирует телефон, отвлекая меня от раздумий и заставляя дёрнуться, как от удара током.
— Я всё забрал и уже подхожу, ты где? — спрашивает Антон сразу, как я отвечаю на звонок.
— В гостиной, — отвечаю, откидывая голову в прежнее положение. — Ты уверен, что это хорошая идея? У меня плохое предчувствие, — говорю я, зная, что за этим последует.
— Предчувствие? Когда ты начал волноваться о таких мелочах? — повышает голос друг при входе в дом, стараясь перекричать музыку и толпу. — И да. Конечно, я уверен, в жизни надо попробовать всё, — отрезает он, прерывая звонок и я чувствую, как сбоку от меня прогибается поверхность дивана под тяжестью тела моего друга.
— Что это с тобой? — кричит он мне на ухо, вынуждая повернуться к нему.
— Ничего, просто как-то неважно себя чувствую. Пожалуй, сегодня я обойдусь и этим, — кручу бутылку виски перед лицом друга.
— Да ты смеёшься, — явно не доволен моим ответом друг, на что я только пожимаю плечами и отворачиваюсь, делая большой глоток содержимого бутылки.
— Можете не оставлять, я вообще подумываю завязать с этим дерьмом, — говорю я, на что Антон округляет свои карие глаза и таращится на меня, будто я сказал что-то невероятное.
— Ты не говорил мне, что хочешь завязать, — непонимающе хлопает ресницами с приоткрытым ртом.
— Сейчас говорю, — резко оборачиваюсь в сторону друга. Он долго смотрит на меня прежде, чем кивнуть.
— Ладно, как скажешь, но, если что, мы наверху, — поднимается он и уходит, предварительно похлопывая меня по плечу.
Тем временем бутылка в моих руках почти опустела. Я смотрю на неё немного расплывчатым взглядом и размышляю, когда мне удалось столько выпить.
Не знаю, сколько прошло времени после ухода моего блондинистого друга, но я уже успел поднабраться. А точно ли это всё ещё первая бутылка?
Чья-то тонкая, лёгкая рука нежно водит по моей груди, вызывая желание захихикать от щекочущих движений, но я только неловко улыбаюсь, откидывая голову назад, чтобы посмотреть, кто это и убедиться в реальности происходящего. Конечно, Ева.
— Почему сидишь один? — спрашивает она тихо, касаясь губами мочки моего уха. Её рука уже расстегнула мою рубашку и водит по обнажённому прессу, норовя соскользнуть ниже.
— А ты почему не с друзьями? — отвечаю вопросом на вопрос, поворачивая голову к её лицу, слегка мазнув носом по нежной щеке. От неё пахнет цветочными духами вперемешку с дешёвым пойлом.
— Оу, да ты в стельку, — улыбается, обнимая меня за шею, опустив подбородок мне на плечо и пристально вглядываясь в глаза. Её каштановые, длинные волосы, убранные до этого за ухо, опадают, щекоча мои руки.
— Смотря, для чего, — хриплю я в ответ, приподнимая её лицо за подбородок, притягивая к себе на опасно-близкое расстояние.
— Может, поговорим? — шепчет в губы и уже хочет что-то добавить, но я не даю ей этого сделать, прильнув к ее губам.
Она ответила сразу, со стремительно нарастающей страстью, жадно хватая губами воздух в перерывах. Через пару минут, она, отстраняется от меня с характерным, громким звуком, обходит диван с моей стороны и садится сверху.
Наш поцелуй влажный, жадный и грубый. Я хватаю её за волосы и оттягиваю, заставляя опрокинуть голову, открывая себе вид на ее тонкую шею. Провожу языком от ключицы до уха, крепко держа за талию второй рукой, чтобы ее расслабленное тело не рухнуло на пол. Громкий, гортанный стон, который слышу только я, вызывает у меня довольную улыбку.
Она резко придвигается ко мне вплотную, протискивая левую руку между нами, расстёгивая ширинку на моих джинсах, а второй держится за шею и крепко целует, виляя на мне бёдрами. Я издаю протяжный стон ей в губы, когда теплые пальцы обхватывают мой напряжённый член. Она отстраняется и мы смотрим друг другу в глаза, соприкасаясь лбами и тяжело дыша, а её пальцы ловко водят вверх-вниз именно так, как я люблю. Мои руки скользят по её спине, останавливаясь на ягодицах, крепко сжимая их. Звонкий шлепок заставляет её изогнуться, но я придавливаю её за бедра назад, вынуждая продолжить действие рукой. По тому, как крепко она впивается зубами в мою шею, а затем засасывает кожу на ней, я понимаю - засоса не избежать, но меня это сейчас мало волнует.
Кульминация наступает неожиданно. В том момент, когда она обхватывает мою голову рукой, приподнимаясь и резко насаживаясь сверху на всю длину, я понимаю, что больше не могу сдерживаться. Мы оба хотим этого. Я хватаю её за бёдра и грубо толкаюсь в неё несколько раз, прежде, чем мы громко стонем, вторя друг другу.
Ещё некоторое время мы сидим так, пока наши влажные тела отходят от происходящего. Я прижимаю её за талию, пытаясь привести дыхание в норму. Ева чуть отстраняется, заглядывая мне в глаза.
— Знаешь, что? — спрашивает она, протягивая мне салфетку, взявшуюся откуда-то со спины, затем пристально смотрит на меня с прищуром, и я невольно напрягаюсь.
— Что?
— Мы впервые пренебрегли контрацепцией, — говорит она, осматриваясь на окружающих, чтобы понять, были ли у нас зрители. — Где твой презерватив?
— Да, прости, такого больше не повторится. Мы же не хотим детей, — отозвался я, выбрасывая использованную салфетку куда-то на пол. — А где твой?
Она как-то странно на меня посмотрела, сомкнув губы в тонкую линию и опустив взгляд, что не могло меня не насторожить.
— В чём дело?
— Помнишь, я хотела с тобой поговорить?
— Я думал, это чисто предлог, — усмехаюсь я.
— В каком-то смысле, да, но.., — робко смотрит в пол, заламывая пальцы на руке.
— Но что?
— Ты не мог не понять очевидное и продолжать пользоваться моими чувствами, так что пора принять решение, Влад.
Я прикрываю глаза, пытаясь подыскать нужные слова, которые она не хотела бы услышать, но и которые не дадут ей ложную надежду. Фраза по типу: "Дело не в тебе, дело во мне" не прокатит, и я понимаю, что сделаю ей больно в любом случае, так что остаётся только выдохнуть и...
— Я поняла, можешь не трудиться, — отрезает она, грустно глядя на меня .
У неё всегда были красивые, большие, зелёные глаза, но сейчас, когда в них стоят слёзы, они ещё ярче и прекрасней. Я тянусь к её лицу, чтобы вытереть слезу, скатившуюся по щеке, но она испуганно отстраняется, будто я могу её обжечь.
— Ева...
— Нет, только давай без драмы, — ехидно цитирует она мою фразу.
— Слушай, это обязательно обсуждать сегодня? — закатываю глаза.
— Да, обязательно, завтра может быть поздно, — огрызается она, сложив руки на груди.
— Не понимаю, — чувствую, как тошнота подходит к горлу, все-таки одной бутылкой, видимо, не обошлось. — Я недостаточно трезв для таких вопросов, давай завтра.
— Но... — не успевает она возразить, как я разворачиваюсь в сторону выхода.
Уже около машины меня выворачивает.