2.
— Влад, когда ты поймёшь, что так нельзя себя вести? — укоризненно произносит мама, стоя ко мне спиной и закуривая вторую сигарету.
Незваные гости только что разошлись по домам, а я готовлюсь выслушивать очередные нотации о том, как правильно общаться с людьми, чтобы никого не обидеть. Не понимаю, зачем об этом париться. В конце концов, люди сами выбирают, что чувствовать, а меня мало это волнует, гораздо больше я думаю о своих собственных проблемах. Поэтому, когда маленькая бестия ураганом ворвалась в мои покои, чтобы продемонстрировать навыки в чревовещании, я быстро и, не слишком волнуясь о допустимом уровне децибелов в час ночи, пояснил ей, что так делать не стоит.
— Я что, виноват, что эта бестолочь ввалилась ко мне в комнату, напрочь забыв о рамках дозволенного? — отвечаю я вопросом на вопрос. — Между прочим, я достаточно взрослый для того, чтобы быть достаточно занятым достаточно важными вещами, — строю я ей неоднозначную гримасу.
Мама тяжело вздыхает, но ничего не говорит. Наверное, уже смирилась с тем, что лучше даже не пытаться меня вразумить.
— Просто постарайся хоть иногда быть чуточку добрее к остальным, — я уже открыл было рот, чтобы возразить, но она выставила руку вперед, прерывая меня на полуслове. — Сегодня был сложный день, я устала, а тебе нужно успеть с утра отвезти сестру к врачу. И никаких отговорок, — быстро добавляет она, не давая мне шанса начать протест.
— Ладно, — сдаюсь я. — Но это не потому, что я вас люблю, — на едкое уточнение мама только усмехается и уходит, предварительно поцеловав меня в щеку.
***
Ненавидя всеми остатками души трезвонящий будильник, я с трудом открываю глаза и сажусь на постели. В квартире тихо. Видимо, Аня снова решила проспать и подскочить за десять минут до выхода.
Шторы плотно закрыты. В комнате так темно, что, не зная точного времени, определить его было бы невозможно. Ощупывая рукой поверхность прикроватной тумбы, я, наконец, нахожу кнопку включения на светильнике. Небольшое помещение заливает тусклым, тёплым светом, и мне на секунду приходится зажмуриться, потирая глаза.
Я перевожу взгляд на зеркало, когда, наконец, привыкаю к свету: короткие, чёрные волосы взлохмачены и спутаны, взгляд серо-зелёных глаз заспанный, широкие плечи тянутся вниз, а скулы стали ещё острее, чем были вчера. На сгибе руки видны следы от инъекций и я понимаю, что они заметны не только мне. И нет, я не грёбанный нарик, готовый убить ради дозы. Это был простой интерес. Правда, затянулся данный эксперимент почти на год, но всё не так плохо, как кажется.
Собрав все силы сосредоточения, пытаюсь вызвать телепорт до кухни, но, как и следовало ожидать, чуда не происходит, поэтому приходится вставать и тащить свою тушу самому.
Кофе заставляет проснуться и даже начать радоваться этому дню, но ровно до тех пор, пока в комнату не вбегает взбешённая сестра и не лепечет о том, что, оказывается, ей перенесли приём на час раньше, а она благополучно об этом забыла.
— Поднимай свою жопу, Влад, пожалуйста, я потом куплю тебе кофе, — говорит она, просовывая голову в дверной проём и через мгновение снова исчезая.
— И пирожное, — кричу в ответ, направляясь в ванную, которая в кои то веки не занята ей.
***
Вечер. Въезжая на подъездную дорожку, паркуюсь на привычном месте около цветущей яблони. Её красочные ветви подвижны из-за лёгкого ветра, что разгоняет еле уловимый нежный запах вокруг. Это заставляет размышлять о том, как мало мы замечаем прекрасного вокруг себя, необратимо воспринимая каждую подобную мелочь, как должное. Всегда любил природу больше, чем людей, уничтожающих её. Но и я — не исключение.
Усмехаясь собственным мыслям, прислоняюсь к машине и закуриваю, наблюдая за группой малознакомых нетрезвых людей, шумно галдящих возле дома, светло-серый фасад которого неплохо смотрится в свете огней и окружении множества клумб разной палитры.
Прямая, бетонная лестница, ведущая ко входу заполонена разношёрстной компанией. Кто-то блюёт, перевалившись через перила, кто-то переплетается языками, причмокивая так громко, что у меня зубы сводит, а кто-то уже успел устать и прилечь прямо на пороге, предлагая себя в качестве придверного коврика.
В первую же секунду, стоит мне переступить порог, на меня набрасываются друзья, ликуя и приветствуя. Кто-то пытается что-то спросить, но громкая музыка не дает мне его услышать. Антон выуживает меня из толпы, схватив за край рубашки, и тащит в свою комнату на втором этаже, демонстрируя всем своим видом, что дело не терпит отлагательств.
— Людей пиздец завалилось, друг, — драматично прижимая ладонь ко лбу, говорит Антон, когда мы входим в его обитель. — Я весь вечер только и делаю, что слежу, чтобы ничего не разбили и не ебались в моей комнате, — я хмыкаю, усаживаясь на его кровать, показательно поглаживая ворсистую поверхность рядом с собой.
— А будь это я, например? — игриво прищуриваясь, перевожу взгляд на друга.
— Смотря ещё, с кем, — глядит в ответ, отзеркалив моё выражение лица.
Я склоняю голову, многозначительно кивая, прикрывая глаза, как тут же мне в голову прилетает подушка.
— Имбецил, — смущённо смеётся он. — Кончай со своими гейскими шутками.
— Только если ты мне поможешь, — отвечаю я, на что он только закатывает глаза.
— Принёс? — звучит, наконец, долгожданный вопрос.
— Спрашиваешь, — лезу в карман чёрных джинсов, выуживая пачку денег.