Глава 4.
В это время к нам в смену перевели официанта из другой смены— Джозефа. Я уже видела его пару раз во время санитарок и познакомилась с ним ещё в первые дни своей стажировки, даже раньше, чем с Русланом. Довольно симпатичный парень с кудрявыми волосами, он был метисом и всегда носил солнцезащитные очки, якобы из-за проблем со зрением.
Джозеф был ярким, словно солнце: жизнерадостный, общительный, всегда в центре внимания. Но, как и солнце, иногда он ослеплял своей яркостью, а в моменты гнева превращался в совершенно другого человека. Его вспышки были редкими, но их сложно было забыть.
Он быстро освоился в нашей смене, особенно подружившись со мной и Дианой. Аслан его явно недолюбливал, хотя старался не подавать виду. Но жалобы на Джозефа, адресованные мне, стали для Аслана своеобразным обменом: я рассказывала ему про свои разногласия с Русланом, а он — о том, как его раздражает Джозеф.
Джозеф был шумным, ярким, порой даже слишком тактильным, но в этом был его особый шарм. Летом, в один из солнечных дней, он вёл себя чуть настойчивее обычного. Казалось, всё как всегда: шутки, болтовня, его постоянные попытки сделать массаж или обнять. Но в этот день он стал каким-то особенно... навязчивым.
В какой-то момент мы оказались втроём в стаффе: я, Джозеф и Руслан. Я прилегла на стол, уставшая после очередного заказа, и чувствовала, как Джозеф играет с моими пальцами — движением, которое Руслан часто повторял, когда скучал. Подняв взгляд, я сначала посмотрела на Джозефа, а потом на Руслана. Тот внезапно встал и молча вышел из комнаты.
— Что ты делаешь? — спросила я, не убирая рук, но при этом нахмурившись. — Что с тобой сегодня?
Джозеф ухмыльнулся — хитро, почти зловеще. Его пальцы аккуратно отпустили мои, а взгляд был таким, будто он знал что-то, чего не знала я.
— Да так. Проверяю кое-что.
Я, не до конца понимая его ответ, полусонно пробормотала:
— Ясно...
К вечеру, когда мы с Джозефом снова сидели в стаффе и болтали о чём-то неважном, дверь распахнулась, и в комнату влетел Руслан. Он шумно приземлился на стул напротив Джозефа, но, к моему удивлению, обратился ко мне, сидевшей в углу.
— Лили, а какие парни тебе нравятся? — спросил он, и в его голосе не было ни тени привычной ухмылки. Он выглядел серьёзным, даже немного напряжённым.
Я смутилась, вспоминая, как мы с ним и Дианой уже обсуждали это в начале лета.
— Мы же вроде уже говорили об этом, — напомнила я, слегка озадаченная.
— Ну, тебе нравятся кудрявые парни? — уточнил он, в упор глядя на меня.
— Скорее нет, чем да, — ответила я неуверенно, чувствуя, что в этом вопросе кроется что-то большее. В комнате повисла напряжённая пауза.
— Ты и сам кудрявый, Руслан, — хмыкнул Джозеф, явно наслаждаясь ситуацией.
— Нет, я просто лохматый, — отрезал Руслан с таким серьёзным видом, что я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Внутри меня порхали бабочки, а в горле стоял ком от желания закричать: «Чёрт, это слишком мило!»
— А парни в очках? — продолжил он свой неожиданный допрос, испытующе глядя на меня.
— Нет, Руслан. Не нравятся, — коротко ответила я, стараясь сохранить невозмутимость.
Получив два лаконичных ответа, Руслан резко встал и вышел из стаффа. Мы с Джозефом молча смотрели ему вслед. Как только дверь за ним закрылась, мы одновременно расхохотались.
— Чёрт, как он может творить такие милые вещи с таким серьёзным лицом, — выдохнула я, пытаясь успокоиться.
— Так вот что ты проверял, — обратилась я к Джозефу, всё ещё улыбаясь.
Тот лишь загадочно усмехнулся, но ничего не ответил.
Дни после того разговора текли своим чередом — ни быстрее, ни медленнее, словно время решило оставить меня наедине с моими мыслями. Казалось, я наконец признала очевидное: моё лето подходит к концу. Это осознание ложилось горьким налётом на всё, что меня окружало.
Каждый момент казался чуть ярче, чуть важнее, будто всё, что я делала, вдруг приобрело новый смысл. Слова, которые раньше я могла пропустить мимо ушей, теперь звучали особенно ясно, а в случайных взглядах, которыми мы обменивались с Русланом, мне чудилось что-то большее.
Я ловила его взгляд чаще, чем раньше, — то насмешливый, то задумчивый, то неожиданный, как будто он сам не знал, зачем на меня смотрит. И каждый раз, встречаясь с его глазами, я ощущала странное, тёплое беспокойство. Словно со мной прощались ещё до того, как я успела уйти.
Мне хотелось сохранить каждый из этих моментов, впитать их в себя, чтобы позже, в холодные осенние вечера, возвращаться к ним мыслями, чувствуя тепло этого лета. Но чем больше я старалась, тем сильнее ощущала, как ускользает то, что мы создали между собой.
Я долго откладывала написание заявления об уходе. Признание Руслану, что мне придётся уехать, автоматически обязывало меня вскоре сообщить об этом администраторам. Но для них мне предстояло придумать новую версию правды — ещё одну ложь. Эта ложь уже тяготила меня, особенно перед ним. Ведь я больше не хотела скрывать, но знала, что правду не примут так просто.
И всё же я вспоминала, как он сам предложил сказать, что мне нужно уехать в другой город. Значит ли это, что он понимает? Что не осуждает? Я цеплялась за эту мысль, как за спасательный круг, убеждая себя, что если он не против, то, может, и остальные примут это спокойно. Ведь так проще всем. Или, по крайней мере, мне.
В один из вечеров, мы снова сидели с ним за тем столиком у входа. Я пыталась у него выяснить, как лучше всего объяснить всё Тамаре, но его ответы были неизменно однотипными: «просто скажи и всё». Это меня не успокаивало. Тогда я решила собрать всё на бумаге, выбрав несколько версий, которые могли бы объяснить мой уход, особенно учитывая, что я уже купила билет до другого города, а не в Алмату, чтобы потом провести неделю заграницей с семьей. Я написала четыре варианта:
1. Я переезжаю в другой город.
2. Я бросаю колледж и поступаю в Алматинский медуниверситет.
3. Я еду учиться по обмену в другую страну .
4. Мне нужно пройти лечение в другой стране по состоянию здоровья.
Я закончила писать и передала лист Руслану, который сидел напротив и с интересом наблюдал за процессом. Но прежде чем он успел что-то сказать, меня позвали по работе. Вскоре он нашел меня и вернул записку.
— Ты выбрал? — улыбнулась я, принимая листок. Он коротко кивнул.
Из-за работы я не сразу смогла заглянуть в записку. Когда появилась свободная минутка, я присела за столик и, медленно развернув мятый, изрядно потрепанный лист блокнота, увидела, что он зачеркнул все мои варианты. Все четыре варианта были перечеркнуты, и внизу появился пятый пункт, которого не было в моём списке: «Перестать врать и продолжать работать». Рядом он поставил галочку.
Я тяжело вздохнула, разглядывая его решительный ответ. Если бы он только знал, как сильно мне хотелось выбрать его вариант. Если бы он знал, как моя душа мечется, словно птица, оказавшаяся в клетке с открытой дверью, но не решающаяся улететь. Всё казалось таким простым — и таким невозможным.
Я перевернула лист и на обратной стороне написала, стараясь, чтобы слова выглядели ровно и чётко, несмотря на дрожь в руках: «Я хочу перестать врать и продолжать работать, но не могу. Мне нужно уйти». Я подчеркнула «Я хочу» и «Я не могу», надеясь, что он поймет — решение принято не мной, что моя воля здесь ничего не меняет.
Мы сидели вдвоем в комнате для персонала, когда внезапно влетела Тамара. Порой мне казалось, что этот ресторан будто нарочно оставлял нас с Русланом наедине, как будто все вокруг пыталось создать моменты, чтобы мы могли поговорить о самом важном. Тамара появилась резко, остановилась посреди комнаты, словно собиралась что-то сказать, но на секунду забыла, что именно.
Я повернула голову к ней и, немного неуверенно, произнесла:
— Мне нужно кое-что вам сказать.
— Слушаю, — ответила она, внимательно глядя на меня.
Прежде чем я успела продолжить, Руслан, сидевший рядом, вдруг вмешался:
— Попробуйте угадать, что она скажет.
Тамара, устрашающим лицом, принялась перечислять всевозможные проступки, которые я, по ее мнению, могла совершить — каждое предположение все мрачнее и абсурднее предыдущего. Но ни одно из них не оказалось правильным.
Я не выдержала и, перебив ее, сказала:
— Мне нужно уволиться.
Я сказала «мне нужно уволиться», а не «я хочу уволиться». Возможно, на это никто, кроме меня, и не обратил внимания, но для меня разница была огромной.
Тамара выдохнула, будто она и ожидала услышать что-то серьезное, но всё же осталась спокойной. Затем коротко кивнула и сказала:
— Пиши заявление.
Я выбрала вариант переезда. Навсегда.
Утром следующего дня я узнала, что он написал заявление об увольнении. Когда я узнала о его заявлении на увольнение, я не была удивлена — он уже говорил, что собирается уйти, но никогда не уточнял, когда именно это произойдёт. Хотя мне позволили работать только до 18 августа из-за билета на самолёт, его отработка продлилась до конца месяца. Мы оба знали, что это конец, но продолжали, как ни в чём не бывало.
Каждый день превращался в смешанный коктейль эмоций. Мы так же играли, шутили, смеялись — как раньше, только теперь с тяжёлым осознанием, что всё это временно.
С каждой шуткой, с каждым моментом, когда наши взгляды пересекались, мы будто пытались прожить последние дни вместе как можно ярче, словно это могло что-то изменить. Парадоксально, но именно эта лёгкость наших дней, наполненных смехом и шутками, делала прощание ещё болезненнее.