Глава 3.
В обыденной суете ресторанных дней случилось нечто, что выбило меня из привычного ритма. Аслан написал заявление на увольнение. Но вместо того чтобы подписать, администрация жестко отказала, заявив, что никто не может уйти до конца сентября. Это известие было словно пробуждение — тревожное напоминание о моей собственной лжи.
Я ведь тоже собиралась уехать. И моя уверенность, что этот маленький обман — просто формальность, чтобы получить работу, вдруг рухнула. Ложь разрасталась, цепляясь за меня, как корни деревьев, и я поняла, что тихо исчезнуть уже не получится.
Две ночи подряд меня терзали мысли: как сказать правду? Как объяснить, что я не «местная» и, вопреки сказанному, остаюсь здесь лишь до сентября? Больше всего тревожило, как Руслан отреагирует. Мысли о нём занимали меня даже больше, чем страх перед начальством.
Эти мысли не отпускали меня целые выходные. Я пыталась представить, как сказать правду, но понимала, что это будет сложнее, чем просто написать заявление. Слишком многое уже было сказано и сделано. С одной стороны, я знала, что уволиться — это необходимость. Но, с другой стороны, с каждым днём я всё яснее понимала, что тихо исчезнуть у меня уже не получится. Моя ложь о том, что я останусь, стала чем-то большим, чем просто формальностью для работы.
Когда он пришёл на смену, я увидела его у стойки — Руслан стоял, лениво скользя взглядом по залу. В ресторане царило тихое затишье, редкие гости оживляли помещение звоном посуды и приглушённым смехом. Он выглядел расслабленным, но я знала, что за его внешним спокойствием скрывается особая сосредоточенность. Его привычка стоять немного в стороне, прислоняясь к стойке, с опущенными плечами, казалась мне почти театральной — как будто он был зрителем в спектакле, который сам же и поставил. Завидев меня, его лицо тут же оживилось, а пальцы сложились в знакомый жест: птичка. Указательный и большой пальцы образовали клюв, слегка открывшийся и замерший в ожидании. Это был наш ритуал — случайно начавшаяся игра, которая постепенно превратилась в нечто большее. Этот жест был нашим негласным секретом, игрой, которая родилась когда-то случайно, но со временем приобрела особое значение.
Негласные правила были просты: птичку нельзя игнорировать, неважно, насколько ты занят или что у тебя в руках. И, что важнее, этот жест был только нашим. Я не показывала его никому другому, считая это чем-то личным. Почему он тоже соблюдал это правило, я не знала, но это было мило. Даже если он нёс большой разнос с посудой или спешил к клиентам, он никогда не проходил мимо, увидев мою птичку. В этом было что-то уютное, постоянное, как маленькая игра, которая напоминала, что есть что-то неизменное среди нашей суеты.
Я подошла, не раздумывая, и подставила подбородок под его пальцы. Он аккуратно «клюнул» меня своей птичкой, а затем задержал пальцы ещё на пару секунд, словно смакуя момент. Это действие всегда заставляло меня улыбнуться, как бы я ни пыталась скрыть это.
— Что случилось? — спросил он, убирая руку и наклоняясь чуть ближе, чтобы разглядеть моё лицо.
Я замялась, глядя на его искренний взгляд. Он ждал ответа, но не торопил. И вдруг в его глазах блеснуло озорство, и уголки губ дрогнули в усмешке:
— Ты что, в любви хочешь признаться? — произнёс он, словно бросая вызов.
— Ага, сейчас, — фыркнула я, качнув головой.
Но его шутка будто стала поводом для чего-то большего. Поддерживая его взгляд, я наконец набралась смелости.
— Ты же помнишь, на кого я учусь? — спросила я с лёгким волнением в голосе.
Он нахмурился, обдумывая:
— На медсестру, вроде?
— Ну почти, — улыбнулась я. — На врача.
Он замолчал, переваривая услышанное, а потом медленно произнёс:
— У нас в городе ведь нет медицинского университета.
— Нет, — подтвердила я, чувствуя, как всё внутри замирает.
Он смотрел на меня с настороженным вниманием, как будто уже предчувствовал, что мой ответ ему не понравится.
— Где тогда? — спросил он, прищурившись.
Я вдохнула поглубже:
— Алматы.
Словно птичка из наших жестов только что вылетела из моей груди, унося с собой всё, что я долго держала внутри.
На лице Руслана мелькнуло что-то, что я не успела разобрать — то ли недовольство, то ли разочарование. Он опустил взгляд, а потом спокойно ответил: «Просто скажи всем, что тебе нужно срочно переезжать, и всё». В его словах не было ни осуждения, ни укора, но почему-то его холодное спокойствие обожгло меня. Казалось, он воспринял всё это слишком легко, будто ему было всё равно.
Я помню, как попросила его распечатать для меня заявление об увольнении. Он спокойно отказался, посоветовав сделать это самой. Я ходила за ним целый день, будто пыталась поймать момент, когда он согласится мне помочь, но он лишь продолжал уклоняться. А потом, стоя у барной стойки, он вдруг сказал без всяких предисловий:
— Пошли, распечатаем твоё увольнительное.
Я, усмехнувшись, ответила шуткой:
— Наконец-то решился меня отпустить.
Он промолчал, лишь направился к компьютеру, и я пошла следом, чувствуя за этой тишиной что-то непроизнесенное. Мы шли молча, пока он, не оборачиваясь, вдруг произнес с лёгкой улыбкой:
— Эх, уже уходишь, а так и не научилась быть самостоятельной.
Мне показалось, или в его словах слышатся нотки нежелания меня отпускать?
Этот вечер был особенным. В зале было полно гостей, каждый из них нуждался во внимании, но мои мысли, как всегда, были где-то далеко — точнее, там, за столиком у входа, где сидел Руслан. В одиночестве, с таким видом, что не разобрать, то ли ему действительно грустно, то ли он просто погружен в свои мысли. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, и казалось, будто весь мир вокруг него не существует.
Мне нужно было к нему. Каждая клетка моего тела словно тянулась туда, к его одиночеству, желая хоть на мгновение нарушить его тишину. Но вот незадача — меня снова кто-то позвал, и еще, и еще. Чёрт, почему именно сейчас? Вся эта суета, все эти гости — они стали раздражать, мешать, становились преградой между мной и тем моментом, когда я могла бы просто подойти и сесть напротив него, заглянуть в его глаза, угадать, о чём он думает.
Когда я наконец-то освободилась и подошла к тому самому столику, его там уже не было. Руслан уже исчез, занятый какими-то делами, бегая между столиками и кухней, растворившись в привычной рабочей суете. Я невольно усмехнулась, понимая, что снова упустила момент. Я села на его место, так же, как он сидел здесь только что, надеясь, что хотя бы таким образом смогу уловить его мысли, словно они остались в этом кресле.
Передо мной лежал бланк распределения — простой листок, который мы обычно разглядывали, сидя здесь в одиночестве. Обычно, если мы сидели вместе, мы могли говорить обо всем, что приходило в голову. А когда оставались там в одиночестве, бланк распределения был там чуть ли не единственным развлечением — его перечитывали, разглядывали, иногда даже что-то чертили на пустых полях, чтобы хоть немного отвлечься.
С любопытством наклонившись ближе, я увидела небольшой рисунок в самом низу листка. Это были горы. Внизу аккуратно было подписано "Алматы" и нарисован маленький улыбающийся смайлик. Сердце застучало быстрее, когда я осознала, что, возможно, все это время он думал не просто о чем-то далеком и недоступном, а о месте, которое значило и для меня очень многое.
Прямо напротив столику на сцене Асхат, которого наши постоянные гости в шутку называли «Ваш Лепс», пел «Самый лучший день». Казалось, сама песня подыгрывала этим странным совпадениям.
"Самый лучший день заходил вчера,
Ночью ехать лень, пробыл до утра
Но пришла пора, и собрался в путь
Ну и ладно, будь"
Слова резонировали во мне так, как будто были адресованы лично мне, как будто это был ответ на мои скрытые вопросы и сомнения.
И тут, будто пазл в моей голове сошелся воедино, я подумала: неужели все это время, пока я пыталась угадать, о чем же он думает, он думал обо мне?
Я не смогла удержаться и добавила на бланке обещание — крохотными буквами рядом с его рисунком гор: «Я вернусь, когда пойдет снег». Слова словно сами вышли из-под пера, пропитанные надеждой и ожиданием. Я знала, что он может не заметить, может и вовсе не понять смысла. Но мне хотелось оставить что-то, что говорило бы ему: это не конец.
Руслан стоял за компьютером, увлеченный работой, и не заметил, как я подошла. Я спрятала бланк за спиной, немного волнуясь, как он отреагирует. Легким шагом и с почти детской улыбкой я подошла к нему и протянула бланк.
Он бросил на меня недоуменный взгляд.
— Что это? — спросил он, едва заметная улыбка мелькнула на его лице.
— Записка, — ответила я, чувствуя, как от волнения у меня учащенно бьется сердце.
С этими словами я еще раз легко закружилась, словно на мгновение воспарив, и отошла, не дожидаясь его ответа. Это была маленькая игра, тайна, скрытая между строк, оставленная для того, чтобы когда-нибудь, возможно, в первый снег он вспомнил этот момент — и меня.