Храни тепло

Солнечный луч, упрямо пробивавшийся сквозь тяжелые облака, казался насмешкой. Он освещал пыльные витражи коридора, играя бликами на каменных плитах, но не мог прогнать холод, въевшийся в стены и в мою душу. Я шла, куда глаза глядят, унося с собой слова Маркуса – жуткое видение алой нити, его обреченную ярость и обещание стать немым стражем у врат моего личного ада. Доверие к Рафаэлю, подорванное предупреждением Аро, теперь трещало по швам. Кому верить? Аро – убийце, ищущему тепла? Маркусу – сломленному пророку? Афине – осторожной реалистке? Или себе – запутавшейся смертной, в сердце которой теплится опасная искра к монстру?

Инстинкт привел меня туда, где когда-то находила утешение – на кухню. Запах засохших трав и холодного пепла встретил как старый знакомый, но сегодня здесь не было уюта. Тени казались гуще, а тишина – зловещей. Я машинально провела рукой по пыльному столу, вспоминая ночной разговор с Рафаэлем, его предостерегающий взгляд, его слова о Дидим. Была ли это манипуляция? Игра в хаос, как сказал Аро? Или искреннее предупреждение того, кто знал больше, чем показывал?

— Искала убежища, Солнышко? Или просто ностальгируешь по имбирному чаю?

Голос заставил вздрогнуть. Рафаэль стоял в дверях, прислонившись к косяку. Его рыжие волосы были тусклыми в сером свете, но алые глаза горели с привычной, казалось бы, живостью. Однако сегодня в них не было прежней беззаботности. Была настороженность, глубокая усталость и что-то еще… выжидательность? Он не вошел, оставаясь на пороге, как будто соблюдая невидимую границу. Его ярко-красный платок выглядел вызывающе ярким пятном в сумраке.

— Рафаэль, — голос мой звучал хрипло. Я не знала, что сказать. Спросить прямо? Обвинить? Поблагодарить за правду, которая обернулась катастрофой?

— Вид у тебя, скажем прямо, как у привидения, которое само увидело привидение, — он попытался улыбнуться, но улыбка не добралась до глаз. — Библиотека… Маркус… — он сделал паузу, взвешивая слова. — Весь замок в курсе. Шум стоял, будто горы обрушились ,а утром говорят шепотом, что Повелитель ночи… заглядывал в твои покои. — Его взгляд стал острым, сканирующим. — И что теперь, Селена? Готова ли ты к последствиям той ночи, которую ты провела с Аро? Последствия будут, поверь мне.

Его тон был не обвиняющим, а констатирующим. И в нем не было ни капли прежнего легкомыслия. Он выглядел… старше. Века, которые обычно прятались за его улыбкой, вышли на поверхность.

— Аро предупредил меня о тебе, — выпалила я, не в силах сдержаться. Глаза впились в него, ища хоть малейший признак лжи или смущения. — Сказал, что твоя болтовня о Дидим – игра. Что ты сеешь хаос, чтобы раскачать клан. Что я для тебя всего лишь пешка в твоих планах. Пешка или развлечение.

Рафаэль не отшатнулся и не рассмеялся. Он лишь медленно кивнул, его лицо стало жестким, как резной камень на стенах замка.

— О, он мастер предупреждений, наш король, — голос его понизился, стал металлическим, чужим. Вся легкость испарилась, остался холодный расчет и горечь. — Особенно когда сам чувствует угрозу и да, он прав. Отчасти. — Он сделал шаг внутрь кухни, но не приближаясь. — Я хотел, чтобы ты узнала правду о Дидим, чтобы это знание вышло наружу. Потому что ложь, на которой держится этот замок, эта власть Аро… она гниет изнутри. Убивает всех нас медленной смертью. Маркуса – столетиями, а меня… меня она просто достала.

Он провел рукой по лицу, и в этом жесте была неподдельная усталость.

— Но пешкой? — Он горько усмехнулся. — Нет, Селена. Ты не пешка. Ты… катализатор. Непредсказуемый, опасный и чертовски живой. Когда ты рядом, маски трескаются.— В его глазах вспыхнуло что-то вроде изумленного восхищения. — Маркус выходит из своей башни из слоновой кости. Даже Афина оттаивает на полградуса. Твоя искра… она зажигает тлеющие угли в наших мертвых душах или обжигает. Хаос? Да, но это единственный способ что-то изменить в этом окаменевшем аду.

Он подошел ближе, но осторожно, как к дикому зверю. Его алые глаза горели теперь не теплом, а холодным, решительным огнем.

— Моя «игра», как он это называет, — продолжил он, — не в том, чтобы разрушить Вольтури,а в том, чтобы выжечь гнойник. Чтобы Маркус наконец либо убил его, либо ушел. Чтобы Аро сломался окончательно, либо… нашел в себе что-то, кроме страха и пустоты и да, — его взгляд стал пронзительным, — я использовал тебя. Как факел, чтобы осветить темные уголки знал, что правда о Дидим взорвет все. Надеялся. Но… — он отвернулся, его голос дрогнул, — я не думал, что это сломает Маркуса так, что он… не сможет. Что связь их окажется сильнее ненависти.

В его признании была горечь и разочарование. Не в Маркусе, а в себе. В  его просчете.

— А теперь, — он повернулся ко мне снова, — он сказал тебе про нить? Про то, что ты и Аро связаны чем-то… роковым? Что разорвать – значит убить тебя?

Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Он знал или догадывался.

— Маркус видит то, что скрыто, — Рафаэль кивнул, его лицо стало мрачным. — И он, скорее всего, прав. Аро… он вцепился в тебя, Селена. Не только как в источник тепла. Ты стала его якорем в этом море вечности и скорби. Его последней надеждой… или последней иллюзией и он не отпустит. Никогда. Он скорее убьет, чем потеряет, как убил Дидим. — В его глазах не было страха, только холодная констатация факта. — И именно поэтому я должен был открыть тебе глаза. Чтобы ты знала, с чем имеешь дело. Чтобы не питала иллюзий его ночная слабость – не искупление. Это отчаяние загнанного зверя, ищущего тепла перед последней битвой.

Он замолчал, давая словам осесть. Воздух в кухне сгустился, наполнившись тяжестью откровений и предчувствий.

— Так кто же ты, Рафаэль? — спросила я наконец, голос едва слышным. — Бунтарь? Мститель? Или просто уставший от вечности зритель, решивший подлить масла в огонь?

Он усмехнулся, и в этой усмешке была вся его древняя, израненная душа.

— Я – тот, кому надоело быть декорацией в чужой трагедии, Солнышко. Тот, кто помнит свою мать и сестру, сгоревших зажимо. Тот, кто знает, что Кайлус, обративший меня в эту вечную ночь, был не просто жесток, а служил чьим-то темным интересам. Интересам, которые до сих пор витают в стенах этого замка. — Его взгляд стал острым, как кинжал. — Ты спрашивала о гибриде? О том чудовище в подземелье? Это не случайность кто-то создает их. Здесь. Под носом у Вольтури. Используя знания, доступные лишь древним. Или тем, кто имеет доступ к самым темным архивам клана.

Он сделал паузу, давая мне понять страшный смысл его слов. Предательство было не просто в прошлом (убийство Дидим). Оно творилось здесь и сейчас.

— Моя «игра», Селена, — прошептал он, наклонившись так близко, что я почувствовала холод его дыхания, — в том, чтобы найти этого змея, доказать и тогда… тогда либо Аро разберется с изменником, доказав, что он еще способен править, а не только цепляться за тебя и терзать Маркуса. Либо… его эпоха закончится. И мы все, наконец, сможем вздохнуть свободнее или сгинуть в огне. Любой вариант лучше этой вечной, гнилой стагнации.

Он выпрямился, его алые глаза горели решимостью, лишенной прежнего веселья.

— Тебе выбирать, чему верить: его предупреждениям о моем коварстве или моим словам о его отчаянии и о змее, ползущем у нас под ногами, но знай: я не враг тебе. Маркусу – да, возможно, я враг, ибо хочу вырвать его из этой порочной связи с убийцей, даже если это убьет его дух. Аро – безусловно враг, ибо его власть держится на страхе и лжи. Но ты… — он посмотрел на меня с внезапной, странной нежностью, — ты просто… свет. Непреднамеренный, слепящий и обреченный погаснуть в нашей тьме. И я, как ни парадоксально, хочу, чтобы ты горела как можно дольше. Потому что пока ты здесь, есть шанс, что что-то изменится.

Он повернулся, чтобы уйти, его тень удлинилась на каменном полу.

— Будь осторожна, Солнышко, — бросил он на прощание, уже в дверях. — Не с Аро, не с Маркусом… с самой собой.

Он растворился в полумраке коридора так же бесшумно, как и появился, оставив меня одну в холодной кухне с головой, идущей кругом от его слов. Две версии. Две правды. Аро, рисующий Рафаэля манипулятором, сеющим хаос. Рафаэль, рисующий Аро отчаявшимся тираном, цепляющимся за меня как за последнюю соломинку, и указывающий на реальную угрозу – предателя, творящего чудовищ в подземельях замка.

И над всем этим – жуткое видение Маркуса: алая нить, связывающая мое живое сердце с мертвым сердцем убийцы. Нить, которую нельзя разорвать, делающая меня заложницей его вечности и скорби.

Я подошла к плите и поставила чайник, засмотревшись на его необычную крышку. Где-то в глубине замка Аро вершил свой суд или строил новые планы. Маркус, возможно, снова стоял у своего мрачного холста, пытаясь изобразить невыразимую боль. Афина наблюдала. Рафаэль искал змея.

А я стояла посреди этого смертоносного лабиринта, чувствуя, как та самая искра внутри – и к Аро, и к самой жизни в этом аду – разгорается, подпитываемая страхом, жалостью и страшным, неистребимым любопытством. Какая правда окажется сильнее? И смогу ли я удержать свое пламя, не сгорев дотла в пламени вампирских страстей и интриг? Вопросы висели в воздухе, тяжелые и безответные, как тучи над замком Вольтури.