Храни тепло

Прошло несколько недель.

Недели, наполненные ледяным напряжением. Аро, казалось, еще больше сжал контроль, его алые глаза следили за мной с хищной, почти болезненной интенсивностью. Ночные визиты не повторялись, но его присутствие ощущалось постоянно – тень, скользящая за спиной, холодный взгляд, оценивающий каждый мой шаг. Маркус стал призраком замка, молчаливым и недвижным, лишь его ледяной взгляд, полный скорби и немого вопроса, встречал меня в коридорах. Рафаэль исчез – то ли по заданию Кайлуса, то ли продолжая свою собственную охоту на "змея", создающего гибридов. Афина была моей единственной островной твердыней практичности и сдержанной поддержки.

Я бродила по внутренним дворикам замка – единственным местам, где можно было дышать воздухом, не пропитанным вековой пылью и интригами. Здесь, среди ухоженных, но безжизненно-совершенных кустов самшита и мраморных статуй, я пыталась обрести хоть тень покоя. Солнце, редкий гость в Вольтури, сегодня пробивалось сквозь облака, слабо грея камень. Я сидела на скамье, лицо подставлено редким лучам, пытаясь впитать их тепло, как губка, пытаясь заглушить холод алой нити, пульсирующей где-то в глубине груди при каждом воспоминании о Аро.

Именно тогда я увидела его.

Он стоял на другом конце двора, у арки, ведущей к парадному входу. Высокий, невероятно прекрасный, с фигурой греческого бога, высеченной из мрамора. Его волосы казались неестественно яркими в сумраке, как само солнце, запертое в темнице, но именно лицо приковало меня. Оно было маской совершенства – высокие скулы, сильный подбородок, чувственные губы, глаза… О, Боже, глаза. Они были не алыми а глубокими, темными, как бездонные колодцы отчаяния. В них не было жизни, лишь бесконечная, всепоглощающая пустота, боль такой силы, что от нее веяло ледяным ветром даже через весь двор. Он стоял неподвижно, словно статуя, застывшая в агонии, его взгляд был устремлен в никуда, но в нем читалась такая потерянность, безумная тоска, что у меня сжалось сердце. Он был воплощенным крахом, прекрасным и смертельно раненым призраком.

Я узнала его ,по рассказам Аро о его "единственном друге", сохранившем человечность, по легендам, ходившим среди слуг. Эдвард Каллен приемный сын Карлайла Каллена. Вегетарианец, тот, кто предпочел жажду крови – жажде человеческой души и сейчас он выглядел так, будто его душа была вырвана с корнем.

Инстинкт самосохранения кричал: "Уйди! Не приближайся! Он – вампир, он в отчаянии, это опасно!" Но другой, более сильный порыв – тот самый, что тянул меня к раненому льву Аро, к сломленному Маркусу – заставил меня подняться. Эта боль была слишком… знакомой. Слишком родственной той тьме, что царила в стенах Вольтури, но при этом такой… человечной в своей разрушительной силе. Парень был потерян, как я когда-то, сбежав из дома. Только его потеря была неизмеримо глубже.

Я медленно пересекла двор, ступая по холодным плитам. Казалось, даже воздух вокруг него вибрировал от немой агонии. Он не шелохнулся, не отвел своего мертвого взгляда от пустоты, пока я не оказалась в нескольких шагах.

— Вы… заблудились? — мой голос прозвучал тише шелеста листьев, неуверенно. Я боялась спугнуть этого хрупкого призрака солнца.

Он медленно, очень медленно повернул голову. Темные глаза, лишенные блеска, скользнули по мне, будто видя сквозь. В них не было интереса, лишь бесконечная усталость от существования.

— Заблудился? — его голос был низким, мелодичным, но абсолютно плоским, как гладь мертвого озера. В нем не было ни капли той иронии или живости, о которых я слышала. — Нет. Я пришел именно туда, куда должен был прийти к концу.

— Концу? — я невольно сделала шаг назад от леденящей безнадежности в его словах.

— К тем, кто может его дать. — Он снова уставился в пустоту. — Кто обладает властью прекратить эту… пародию на существование.

Сердце упало. Он пришел просить о смерти?.

— Ваше имя? — спросила я осторожно, пытаясь установить хоть какую-то связь, отвлечь его от мрачных мыслей.

Он снова посмотрел на меня, и в этот раз взгляд задержался чуть дольше. В темной глубине его глаз мелькнул слабый проблеск чего-то – изумления? Узнавания иного вида боли?

— Эдвард, — ответил он просто. — Эдвард Каллен, а вы не одна из них. Вы… живая. — Он произнес это слово с какой-то странной интонацией, будто вспоминая давно забытый язык. Его нос чуть дрогнул. — Вы пахнете… хлебом, солнцем и излучаете жизнь. — В его голосе впервые появился слабый отзвук эмоции – горечи, невероятной тоски.

— Селена, — представилась я. — Я эм...гостья. На неопределенный срок. — Горькая усмешка сама собой сорвалась с губ. "Принцесса в золотой клетке" – вот мой истинный статус.

— Селена… — он повторил, как будто пробуя имя на вкус. Его взгляд стал чуть более осознанным, изучающим. Он видел мою бледность, тени под глазами, ту скрытую напряженность, что не покидала меня с момента приезда. — Вы тоже потеряны, но по-другому вас держит что-то… или кто-то. — Его интуиция, даже сквозь завесу собственного отчаяния, была пугающе точна.

— Замок Вольтури умеет держать, — ответила я уклончиво, но правдиво. — Что привело вас сюда, Эдвард? К этому… концу? — Я не смогла не спросить. Его боль была слишком явной, слишком заразительной.

Мгновение он молчал. Казалось, сама вечность прошла через его темные глаза. Когда он заговорил, его голос был тихим, разбитым, но в нем зазвучала такая глубина чувства, что у меня перехватило дыхание.

— Она… была моим солнцем и воздухом. Моей… душой. — Он сжал кулаки, костяшки побелели. — Белла. И она погасла по моей вине. Я ушел… чтобы защитить ее, а она… — голос его сорвался. — Они сказали, что она умерла. Упала со скалы ради того, чтобы услышать мой голос в своих кошмарах. — Он закрыл глаза, и по его совершенным, мертвенно-бледным щекам скатилась единственная, чистая, человеческая слеза. Она была таким контрастом его вампирской сущности, таким воплем живой боли в этом мире вечной смерти, что у меня к горлу подступил ком. — Я убил ее своей любовью, заботой. Моя вечность теперь только расплата я не могу… я не хочу существовать в мире, где нет ее смеха, тепла её рук. Где нет ее. Аро он единственный, кто может дать мне покой и тот кто имеет право и силу это сделать.

Его откровенность была оглушительной. Такая нагота души перед незнакомкой… Это был крик разбитого сердца, не оставлявший места для сомнений. Я поняла, что Карлайл, наверное, умолял его не делать этого шага, но Эдвард был уже за гранью. Он пришел к палачу как к последнему спасителю.

— Эдвард… — я осторожно протянула руку, но не коснулась его. Он был слишком хрупким, как стекло, готовым рассыпаться от любого прикосновения. — Смерть… это не выход. Это просто конец. Белла она бы не хотела этого для вас она любила вашу "жизнь".— Я говорила то, что казалось правдой, исходя из того немногого, что знала.

Он резко открыл глаза. В них вспыхнуло что-то дикое, почти звериное.

— Вы не знаете! — его голос сорвался на рычание, но в нем не было агрессии ко мне, лишь безумная боль. — Вы не знаете, каково это – чувствовать, как часть твоей души вырвана! Как весь мир погрузился во тьму! Как каждое мгновение – это пытка воспоминаниями! Я не могу… — он задыхался, хотя ему не нужен был воздух. — Я не могу дышать без нее! Существовать! Эта вечность… она не благословение! Она проклятие и Аро… он должен меня понять. Он потерял сестру, знает цену потери!

Он знает цену потери. Ирония этих слов ударила меня, как молния. Аро убил Дидим из страха потерять Маркуса и этот страх породил вечную муку для обоих. Понял ли бы он Эдварда? Или увидел бы в его отчаянии лишь слабость, достойную презрения? Или новую угрозу своему порядку?

— Аро понимает многое, — сказала я осторожно, выбирая слова. — Но его решения редко приносят покой другим только боль или вечное заточение. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Ваша боль она живая, Эдвард. Ужасная, но живая, а смерть… это просто ничто. Разве Белла заслужила, чтобы ваша любовь к ней превратилась в ничто? Чтобы память о ней умерла вместе с вами? — Я не знала, правильно ли говорю, но видела, как мои слова хоть чуть-чуть, но задели его. Темные глаза замигали, в них мелькнула тень сомнения, борьбы.

В этот момент ледяное присутствие, знакомое до мурашек, сжало воздух вокруг нас. Я почувствовала его еще до того, как услышала бесшумные шаги.

Аро стоял в арке, его черный шелковый костюм сливался с тенью, лишь рубиновые глаза горели в полумраке, как угли ада. Его взгляд скользнул с моего лица на Эдварда, замершего в своей скорби. На лице Аро не было привычной маски холодной вежливости или власти. Было лишь леденящее любопытство хищника, нашедшего новую, необычную дичь и что-то еще.

— Мистер Каллен, — голос Аро был гладким, как обточенный лед, но в нем вибрировала опасность. Он медленно вошел во двор, его шаги были бесшумны, но каждый из них отдавался гулким эхом в моей груди. — Какая… неожиданная честь, Карлайл не предупреждал о вашем визите. — Его алые глаза остановились на лице Эдварда, сканируя его боль, его отчаяние с клинической точностью. — И какая… глубокая печаль излучается от вас. Потеря?

Эдвард выпрямился, встретив взгляд Аро. В его темных глазах не было страха, лишь решимость обреченного.

— Я пришел просить у Вольтури единственной милости, на которую способны только вы, — голос Эдварда был ровным, но каждый звук стоил ему невероятных усилий. — Прошу даровать мне забвение. Прекратить это существование.

Тишина во дворе стала абсолютной. Даже ветер затих Аро не шелохнулся. Его лицо было непроницаемой маской, но в алом взгляде мелькнуло что-то… почти человеческое. Узнавание? Понимание цены вечности без света? Он медленно перевел взгляд на меня, стоявшую между ним и Эдвардом. Его взгляд был вопросительным, тяжелым, словно спрашивал: "И ты? Ты тоже считаешь, что забвение – милость?"

Я замерла, чувствуя, как алая нить, связывающая меня с Аро, натянулась, как струна. На одной чаше весов – отчаяние Эдварда, его кричащая боль, его право на покой. На другой – знание того, что Аро способен на милосердие лишь тогда, когда оно служит его целям или утоляет его любопытство и где-то в глубине – мой собственный страх, что если Аро согласится, это навсегда окрасит мою зарождающуюся… что? Симпатию? Связь? – к нему в цвет крови и предательства и мое невольное желание защитить Эдварда от этой участи, от окончательного погружения в тьму по воле Короля Ночи.

Аро медленно улыбнулся. Это была не улыбка радости или тепла. Это была улыбка человека, нашедшего невероятно интересную игрушку, способную развеять его вечную скуку.

— Забвение, мистер Каллен, — произнес он тихо, его голос был шелестом змеи по камню, — это слишком просто для такой… уникальной боли, слишком дешево. — Он сделал шаг вперед, его взгляд приковался к Эдварду. — Вы принесли свою агонию в мой дом. Так позвольте мне… изучить ее. Понять. Возможно, я найду для вас что-то более… подходящее, чем просто конец. Возможно, ваше отчаяние может послужить чему-то большему. — Он бросил быстрый, многозначительный взгляд в мою сторону. — Как и присутствие нашей милой Селены.

Эдвард сжал кулаки, в его глазах вспыхнул огонь – не надежды, а ярости от того, что его последнюю просьбу превращают в зрелище. Я почувствовала, как леденею. Аро не собирался давать ему покой. Он видел в Эдварде новый объект для манипуляций, новую искру в своем мрачном мире,нить, которую можно вплести в свою вечную, кровавую игру и я, со своим невольным сочувствием к потерянному вампиру, уже была вплетена в этот новый виток интриги.

Буря в замке Вольтури только что обрела нового участника и  его звали отчаяние.