В прятки с Бесстрашием. Часть 2

Аниша

Ожесточенно чищу картошку и представляю, будто это Шерил, и я сдираю с нее кожу. Вот так, медленно, кусок за куском. Не хватает только теплой крови и вида оголенного мяса. Р-р-р! О, да, я злая, очень злая! Мне бы кого-нибудь в союзники, жизнь сразу стала бы не такой унылой. Алекс погружен в себя. Ну сколько можно? Год уже прошел! Лекси жалко, очень, но тем, что ты сам себя похоронишь заживо, ведь не вернешь ее! Был такой компанейский, задорный, так весело было с ним, а теперь ужасно напоминает Эрика в молодости, такой же угрюмый, жестокий, властный. Иногда только прищурится и ухмыльнется. Вообще-то, он хороший, вот только зря так упивается своим горем. И зря опять связался с Эйми, она не та, которую можно использовать. Ну да ладно, не мое это дело, буду соваться — он мне нос открутит и скажет, что так и было.

Рори все по Матиасу вздыхает, а тот просто… Я так охуела, когда его пьяным увидела, что долго поверить не могла, что все это взаправду. Дани пропала, причем давно, от нее ни слуху ни духу. Мат психует. Вот тоже, странно, Мат ее в упор не видел, Дани по Кевину даже одно время вроде как сохла, а потом вдруг — в одночасье нате вам, пожалуйста, любовь до гроба. Да и само ее исчезновение, судя по рассказам, странное.

Джесс почти все время проводит с Джонни, а когда не с ним, то она немного скучная. Другие девчонки тут есть, но нет главного — единомышленника! Никогда не думала, что скажу такое, но я… очень скучаю по Лекс. Сама неожиданно сильно привязалась к ней. Признаться, я не так уж сильно переживала, когда она умерла, больше было жалко Алекса, но вот прошло время и стало так грустно и тоскливо. Никто не понимал меня лучше чем она, никто с такой бесстрашной отвагой не бросался со мной в авантюры. Хотя нет, сеструха у меня такая, но она далеко сейчас. Вот бы Тамилку сюда, она-то точно меня подержала в плане разъебашить уебищную физиономию этой сучки Шерил!

Как мне рассказали сердобольные друганы, Шерил подцепила Кевина, когда он связался с транками. Передовая не то место, куда все стремятся попасть, там каждый день кто-нибудь умирает, и сознание того, что завтра это может быть твоя смерть, сильно выносит мозг. Поэтому многие принимают мощные транквилизаторы, запивая их вискарём, чтобы на все стало похер. Вот там-то и ошивалась наша дрожайшая Шерил, среди передовиков, обслуживая тех, кому приспичило. Зачем Кевин привез ее сюда, остается только гадать, но она вцепилась в него как пиявка и вряд ли теперь просто так отцепится.

Никогда не подумала бы, что Кевин так быстро разменяет меня на эту проблядушку. Которая еще на два или даже три года нас старше! Что он в ней нашел-то? Ну чем я-то хуже? А говорил, что любит! Ну погоди, вот отобью и брошу, чтобы знал, каково это!

Ебаный в рот, кого я обманываю? Никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу я его бросить и уж тем более забыть. Люблю его, поганца, да так, что… Бля, ну не плакать же опять, нельзя! Я же знаю, чувствую, что любит он меня, да! Что же он делает, почему опять, в очередной раз отталкивает?

Пару месяцев назад

Кевин смотрит на меня так, будто я восстала из мертвых. Будто он никогда больше не собирался со мной общаться, и теперь я — самое неожиданное, что могло с ним случиться. Мне это совсем не нравится. А уж когда он вместо того чтобы наброситься на меня с объятиями, взял мою ладонь и неуклюже ее пожал, у меня даже слов не находится. Одно охуение.

— Она службу нести приехала, мне казалось тут больше особо нечем заниматься, — глубоко вздохнув, говорит Алекс, особенно ни к кому не обращаясь. — Ну что, пошли в гараж? Заодно проводим Анишку до общаги?

Он огибает нашу немую сцену и выходит из кабинета. Кевин отмирает и следует за ним так стремительно, что я не успеваю даже ничего ему сказать. Он догоняет Алекса и идет с ним рядом, а я как дура плетусь сзади. Когда мы доходим до явно недавно восстановленных, высоких построек, я не выдерживаю, хватаю Кевина за рукав и разворачиваю к себе. Алекс оглядывается на нас, скептически поджимает губы и идет дальше к машинам, а я смотрю на Кевина и не могу наглядеться.

Какой он стал… Конечно, он заматерел за этот год, очень. В лице появилось что-то жесткое, типично мужское. Смотрит прямо, глаза не отводит, дышит так часто, что я чувствую, чувствую, что он все еще любит меня. Эта мысль будто в спину толкает я, даже сама не успев осознать, бросаюсь к нему на шею. Слышу, как он выдыхает, чувствую такие крепкие объятия, что чуть не задыхаюсь. Едва слышный шепот «Ани, господи…» Все, не могу больше, да и не хочу больше терпеть. Обняв ладонями его лицо, я целую самые любимые, самые желанные губы на свете. Мои. Сладкие, вкусные, пьянящие. Руки наглаживают его затылок, плечи, я не могу никак насладиться им, мне так хочется вживиться в него полностью, ведь я так люблю его, так соскучилась, не видела его больше года. Он целует меня, лаская мои губы, так упоительно и сладко, его руки, такие сильные. Приподнимает меня, задыхается, и мы никак не можем оторваться друг от друга. Родной мой, ты тоже скучал, любимый!

— Я надеюсь, это ты так старую знакомую приветствуешь, дорогой? — противный голос, раздавшийся сзади, режет слух как пенопластом по стеклу. — За таким тесным приветствием ведь ничего нет, правильно я понимаю?

Кевин, оторвавшись от меня, поднимает лицо к небу и с присвистом вдыхает через рот. А я оборачиваюсь, и взгляд мой натыкается на девицу. Смутно знакомую, всю в черной коже, несмотря на довольно-таки тепленькую погоду. Высокую, как каланча. Глаза обведены темным, совершенно черные короткие волосы торчат в разные стороны, нос такой длинный, что кажется, смещает ее центр тяжести вперед, а она, стараясь скомпенсировать это, немного отклоняется назад. Смотрит презрительно, высокомерно, нагло… Да это же… Так! Стоп! Дорогой? Дорогой? В полном недоумении я смотрю на Кевина, а у него глаза бегают. Плохой признак, очень плохой.

— Ну же, представь меня своей подружке, Кев! — девица подходит ближе, вихляя бедрами и гадко улыбается. — Я Шерил, девушка этого красавчика. А ты кто, малявка?

Кевин берет меня за плечи и отстраняет от себя, делая шаг назад. Я просто поверить не могу ни своим ушам, ни глазам, разве так бывает?

— Шерил, перестань, — мягко (мягко?!) говорит ей Кевин, — это Аниша Тревис, мы с ней росли вместе, она, видимо, только недавно прошла инициацию и теперь будет работать с нами, на этом полигоне. Не ссорьтесь, девочки!

— Кевин, — пытаюсь сказать я, находясь в неслабом шоке, но слова не идут и голос какой-то не мой, — кто это?

— Это Шерил, — отвечает мне Кев и, не глядя на меня, обращается к девице: — Ты не могла бы оставить нас… ненадолго. Я приду попозже, пожалуйста, не устраивай сцен. Договорились?

— Тогда я хочу поцелуй! Прямо сейчас! — Что? А сто хуев в рот ты не хочешь, уродка? Только моим крайним изумлением можно оправдать мое бездействие, когда она, оттеснив меня в сторону и обняв Кевина за шею, всасывается в него так, что, кажется, втянет его в себя, как пылесос. У меня вся кровь от лица сначала отливает, а потом идет в обратном направлении, и чуть ли не тошнит. Девица, наконец, отрывается от Кевина и, вильнув бедрами, шагает в сторону казарм, а я все так же обалдело смотрю на Кевина и не могу поверить, что все это происходит со мной.

— Кевин, ты что, живешь с ней?

— Да, с ней. А ты что думала, я буду годами монахом жить?

— Она же старая!

— Зато не малявка!

— Кевин… — у меня так сдавливает горло, что я даже слов подобрать не могу. — Но как же так… Ты ведь… Мы…

— Нет никаких «мы», Аниша. Все в прошлом! Ты сделала свой выбор год назад — ясно дала понять мне, что у наших отношений нет будущего, что ты погрязла в чувствах к Джимми и будешь теперь по нему всю оставшуюся жизнь лить слезы. И что мне оставалось делать?

— Мне нужно было время! Немного времени, чтобы справиться с собой! Я никогда не любила Джимми, как я люблю тебя! Но тогда я была в шоке из-за его смерти, понимаешь ты, в шоке! Мне нужно было оправиться…

— Почему же ты не дала мне поддержать тебя, зачем отталкивала, бегала от меня? Зачем, Ани? Я готов был бы ждать сколько угодно, если бы знал, что все не напрасно! Я даже пошел на передовую, чтобы сдохнуть там поскорее, да вот только не довелось, к сожалению! Я прошёл все круги ада от тоски по тебе и все сделал, чтобы тебя забыть, чуть не подсел на дурь, пытаясь освободиться от… этого наваждения! И вот когда у меня почти получилось…

— Да зачем? Зачем тебе забывать меня, Кев, ты же знаешь прекрасно, что я всегда тебя любила и люблю до сих пор! Тогда просто было такое время, стали умирать все и я… мне помощь была нужна!

— Но ты четко дала понять мне, что тебе моя помощь не нужна. Что я не нужен. Что тебе нужен он. Зачем ты приехала, Ани? Ну зачем?

— Я приехала, чтобы нести службу. И я останусь, несмотря ни на что.

Кевин опять смотрит куда-то наверх. Выражение его лица сейчас — это целая гамма эмоций: и досада, и отчаяние, и печаль… и тоска. Та самая, тоска по мне, которую я ни с чем не спутаю, которую я постоянно видела в нем, когда он вернулся с периметра, а я уже была с Джимми. Но он мотает головой, не глядя на меня.

— Нет, Аниша, ничего не получится. Слишком поздно, я уже совсем другой, да и ты, я вижу изменилась. Кому-то из нас придется отсюда уехать, и если этого не сделаешь ты, придется мне.

— Почему, ну почему, Кев? Я же вижу, у тебя еще не все чувства ко мне остыли! Это же не из-за Шерил, правда ведь? Не можешь ты ее любить, этого просто… не может быть!

— Это тебя я не могу любить больше, Ани. Просто не могу, это слишком даже для меня. За этот год я все сделал, чтобы вытравить тебя из моей жизни, и я не хочу опять входить в ту же реку, да и не получится. Я прошу только об одном, не преследуй меня и не задирай Шерил. Иначе Алекс вас обеих в отстойник засадит. А я уеду, как только будет такая возможность.

— Что, сбегаешь, даже не попытавшись? — начинаю я хвататься за последние аргументы. — А вдруг в этот раз все получится?

— Уже ничего не получилось. Давай закроем эту тему, идет? И кстати говоря, тут на полигоне очень опасно, хантеры облюбовали этот объект, люди пропадают… Зря ты сюда приехала. Лучше бы тебе отправиться во фракцию.

— Знаешь что, не говори, что мне делать, и я не скажу, куда тебе идти. И вообще… С чего ты решил, что я за тобой приехала, откуда мне было знать, что ты здесь. Последнее, что я про тебя слышала, это то, что ты на передовой! — Ну, не говорить же ему, что я через Вайро следила за всеми его передвижениями, пока он не смылся к Алексу на полигон, и эта информация оказалась засекречена… — Я приехала к Эвансу и буду с ним служить. А ты можешь катиться со своей блядью куда тебе нравится, если так сильно боишься!

— Ну, хоть язык у тебя остался такой же ядовитый, несмотря на то, что ты и смыла всю краску и железки из лица вытащила.

— Ты просто трус, Кевин! Первая же трудность в жизни, и ты, поджав хвост, сбегаешь, да еще бросаешься на всякое ебливое мясо, которое перед всеми ноги раздвигает. Тебе не противно, нет?

— Да ладно тебе, не ревнуй, малышка! — усмехаясь, говорит он. — Шерил, она знает толк в сексе, так что за меня можешь не волноваться.

Иногда бывает так, что я совершаю какие-то действия раньше, чем успеваю сообразить. Моя рука сама собой действует, и хоть, я уверена, Кевин ожидал этого, я все равно успеваю ему врезать. Правда, только один раз, второго он не допускает, перехватив мою руку и больно заломив мне ее за спину.

— Еще раз позволишь себе на меня выебываться, милая, я тебе руку сломаю, клянусь. А обвинение в трусости я тебе прощаю, так и быть, на первый раз. Да и что еще тебе остается делать, кроме как от бессилия спекулировать нашими постулатами. — Он наклоняется к самому моему уху и тихо, угрожающе шепчет: — Не зли меня, Аниша. Я тоже очень сильно изменился, и мне кажется, что не все эти изменения тебе понравились бы. И Шерил меня устраивает.

Он сильно толкает меня вперед так, что я, не удержав равновесия, падаю на колено, пребольно его расцарапав. Ах вот, значит, как? Шерил устраивает? Ну погоди, все глаза намозолю, все сделаю, чтобы вашу идиллию вам обломать! А то я не почувствовала, насколько жарким был твой поцелуй при встрече, дорогой! И как бы ты себя не убеждал в обратном, ты все еще любишь меня, и я с места не сдвинусь, пока ты не признаешь этого!

И теперь, спустя два месяца, мало что изменилось. Сижу на заднем дворе, чищу картошку и глотаю злые слезы. Так и не могу до конца поверить, что Кевин больше не любит меня. За то время, пока мы встречались в Яме, я хорошо его изучила, каждый его взгляд, каждую улыбку, каждый его вздох говорит о любви, но он опять, в который раз зачем-то отталкивает меня. Как ему еще сказать, что я… без ума от него, что я все сделала бы, чтобы быть с ним. Почему он не понял меня тогда, что мне просто нужно было время? И как еще ему объяснить, что меня сильно поразила смерть Джимми, и то, что я тогда переживала — не доказательство моей безумной любви к нему? Люблю я только Кевина, а он…

Он действительно изменился, совсем не такой, каким я его запомнила, когда тайком бегала к нему в Эрудицию, пока он восстанавливал свою руку. Тогда он был невероятно нежным, я обо всем забыла тогда, даже чувство вины перед Джимми ушло на второй план. Почему нельзя вернуть то время? И как он мог все забыть? Я ощущала тогда его любовь каждой клеточкой, во взгляде, в словах, в поступках. Он обнимал, а я таяла, и больше ничего не надо было.

Что же случилось с ним? Отчего он такой упертый? Почему не понял, что со мной произошло, когда Джимми погиб? Если он так любил, почему сейчас ведет себя так, будто уже вычеркнул меня из своей жизни? Он позволяет Шерил на меня наезжать, лишь отводит глаза и выходит из помещения, если слышит наши перепалки. Сам вечно придирается, орет на меня, насмехается. Делает все, чтобы я добровольно отсюда уехала. И я совершенно не знаю, как мне быть. Наверное, надо было бы проявить гордость и уехать, но я чувствую, если я так сделаю, Кевин навсегда будет для меня потерян, а пока остается надежда. Может быть, он все-таки одумается и поймет, что он мой. А я его. Только его!

Матиас

Ч-ч-черт, как же все перед глазами плыве-е-е-ет, дрожит воздух от жары или от того, что в голове у меня кисель? Фу, как же плохо, и почему я не могу никак дойти до своей комнаты. Ах, блядь… земля как-то резко качнулась, и мне не остается ничего другого, как сесть на землю. Не могу я идти. Я тут лучше посижу. Когда же уже эта жара закончится, нет никаких сил!

— Дава-а-ай, вот так, — длинные, как веточки, руки подцепляют меня под локоть и пытаются приподнять с земли. — Ну же, Матиас, помоги, неужели ты думаешь, я подниму тебя, я лишь опору предлагаю.

Я пытаюсь сфокусировать взгляд, но никак не могу поймать изображение, все скачет и расплывается. Вижу только тонкую фигурку и короткую стрижку.

— Это я, Рори, если мы уже закончили играть в гляделки, то я тебя отбуксирую в комнату, чтобы Алекс не увидел тебя тут, рассевшегося посреди дороги, и не взбеленился в очередной раз.

— Оставь меня, я сам дойду, — стараюсь говорить твердо, но язык все равно заплетается, и голова совсем ничего не соображает.

— Комплекс «я сам» дети проходят года в три, ты лично мне говорил. Пойдем, Мат. Ты пьян, расселся на самом солнцепеке, хочешь еще солнечный удар ко всему прочему получить?

Как ни странно, а подняться у меня все-таки получается. Кое-как, опираясь на девушку, мне удается добрести до своей комнаты. Рори идет со мной, укладывает меня на диван. Несколько минут все тихо, потом она появляется и кладет мне на лоб что-то холодное, как это Трис делала, когда я болел.

— Тряпка зачем?

— Чтобы охладить, ты перегрелся, видимо, горячий очень, — ладонь проходится по моему лицу и… гладит по волосам.

— Рори, спасибо что заботишься. Но… я Дани люблю. И буду искать ее.

— Конечно, Мат, я… прости, я не буду тебя трогать.

— Я не это имел в виду. Все говорят, что ты в меня влюблена. Это правда?

— Ты пьян, — Рори отводит взгляд. — Не будем об этом.

— Нет, будем. Рори, я тебя люблю, но как сестру, как родного человека. Не тешь надежду, найди себе парня. Я найду Дани, я буду ее искать.

Рори глубоко вздыхает, еще раз проводит по моим волосам и выходит из комнаты. А я откидываюсь на подушки и закрываю глаза. У меня всегда было много девушек. Нет, не так. У меня никогда не было проблем с девушками. Я всегда мог все контролировать, когда было не надо — их не было, когда надо — они были и в том количестве, которое было нужно. Они никогда не дрались из-за меня, никогда ни с кем я не расставался со скандалами. И никогда, ни разу в жизни не напивался из-за девок и не хотел так отчаянно, чтобы кто-то из них был рядом со мной.

Год назад. Похороны жертв полигона

Церемония передачи урн с прахом уже почти заканчивается, остается еще две или три, и все. Все Бесстрашные, которые есть в штаб-квартире, выстроены в колонну по одному до самого мемориального зала и передают из рук в руки урны с прахом, прощаясь. Лидеры устанавливают урны на постаменты. Бесстрашные не плачут на похоронах, только тишина и молчание. Именно сегодня мы передаем урны с теми, кого любили. Сегодня мы хороним Себастьяна О’Нейла, Ларри Митчела, Грейс Фипс, Юэна «Шмеля» Маркеса, Дейва Норелла, Роберта Петерса, Арчибальда Хоула и… Алексис Плейсед.

Когда горе проходит так близко, так невозможно рядом, хочется убежать, скрыться подальше. Я стою рядом с Алексом и боюсь оставить его одного, он последнее время в ужасном неадеквате, может и сделать с собой что-нибудь. Когда передают урну с прахом Лекси, я думаю, что он вцепится в нее и не отдаст, но он только гладит пальцами табличку и вручает ее отцу.

Когда все заканчивается, мне хочется только одного — поскорее увидеть Дани. Все эти дни я очень мало виделся с ней, стараясь находиться рядом с Алексом, а у нее идут последние дни отпуска, и нужно уже будет определяться, куда она поедет проходить службу дальше. Когда Дани вернулась с полигона после прохождения курса молодого бойца, я был уверен, что она поедет со мной на дальние рубежи, но выяснилось, что у нее другие планы. Не то чтобы мне было это неприятно, я и не думал, что она будет везде ходить за мной по пятам, однако мое решение ехать с Алексом было окончательное, а Дани старалась убедить меня стать начальником их штурмовой группы на главном полигоне.

— Командование не для меня, малыш, ты же знаешь, — мягко объяснял я. — Да и у Алекса…

— Алекс большой мальчик и со всем справится, — резче, чем я ожидал, отвечает Дани, — тебе необязательно быть его мамочкой теперь до конца жизни.

— Дань, ты что, все еще злишься на него за Лекс? Ты же видела записи судебных заседаний, Алекс ни в чем не виноват.

Она отворачивается к окну и, положив руки на подоконник, смотрит на пасмурный город, будто там хочет найти ответы на все вопросы.

— Знаю. Просто… Сколько можно, Мат? Каждому из вас надо жить собственной жизнью. Ты прирожденный лидер, люди идут за тобой, а ты носишься с ним, как с малолеткой.

Честно говоря, я не ожидал от нее такого. Но и не настаивал ни на чем, предоставив ей самой принимать решение. В итоге она поехала со мной на дальние рубежи, но я чувствовал, что это временно. Она долго не выдержит, в конце концов уедет. Что я делаю не так? Почему девушки уходят от меня? Я даю ей свободу, я не требую ничего сверхъестественного и, если бы она не поехала со мной, я бы понял это.

***

Два месяца спустя. На дальнем рубеже

Проснувшись утром, я не обнаружваю Дани рядом. Мы поссорились в очередной раз и, несмотря на то что спать ложимся в одной постели, утром она обязательно уходит раньше меня на пробежку. Когда я пью кофе на кухне, она как раз прибегает вся раскрасневшаяся, свежая, с улыбкой на губах. Но меня игнорирует, в мою сторону не смотрит и не поворачивается ко мне.

Я дожидаюсь, когда все выйдут из кухни, и, как только она собирается последовать за остальными, преграждаю ей дорогу.

— Обиделась? — я пытаюсь заглянуть ей в глаза, но она отворачивается.

— Нет.

— Сильно?

Она молчит, вздыхает глубоко.

— А сам как думаешь? — поднимает на меня взгляд, в глазах опять блестят слезы. — Низко с твоей стороны припоминать мое прошлое, когда я доверилась тебе. Я понимаю, что сама виновата, но… Печально осознавать, что ты оказался такой же, как и все.

Я молчу, потому что не знаю что сказать. Мне тоже непросто, тут на рубеже жизнь не особенно легкая, приходится задумываться о таких вещах, которые во фракции кажутся сами собой разумеющимися. Приходится добывать воду и пищу, распределять грамотно ресурсы, охотиться, подвергая себя опасности, при этом тренировки, дежурства и патруль, а также задания из штаб-квартиры никто не отменяет. Нам всем тут нелегко, может, потому нам так быстро и дали звания всем, месяц жизни в таких условиях идет за два. Но… Конечно, я не должен был намекать на ее прошлое, не должен был говорить, что она хочет туда вернуться, чтобы спокойно позволять себе делать, что нравится. Не должен был поддаваться гневу и раздражению. Это было низко, и теперь я не знаю, что сказать. Простое «извини» в этой ситуации звучит как-то банально.

— Дани. Я не фунт изюма, у меня на самом деле совершенно несносный характер…

— Да, я успела заметить.

— И все же. Мне иногда очень трудно себя контролировать. Гнев и ярость берут верх, особенно когда все непросто. Пожалуйста, дай мне еще шанс доказать тебе, что я не такой ужасный урод и жизни без тебя мне нет никакой.

— Матиас, — черты лица ее немного смягчаются, она грустно улыбается и гладит меня по щеке. — В том-то все и дело, что больнее всего мы делаем именно тем людям, которые нам дороже всего. Меня на самом деле коробит мысль, что если каждый раз в гневе, ты будешь попрекать меня моим прошлым, то у нас нет будущего. А ведь я… люблю тебя. Сильно. И почти поверила в сказку.

— Малыш, я не хотел всего этого произносить. Ты сможешь простить меня? — она улыбается одним уголком губ и тянется за поцелуем. Ее губы пахнут лесом и немного кофе, и я начинаю потихоньку жалеть, что уже позднее утро, и мы не в спальне, она такая соблазнительная, в обтягивающих брюках, волосы убраны под повязку. Я притягиваю ее к себе ближе, но она отстраняется и слегка трется о мою щеку.

— Нам сейчас всем нелегко, — она примиряюще обнимает меня и отпивает из кружки, которую я ей протягиваю. Чмокает меня в щеку и отходит как ни в чем не бывало. М-да, если бы все проблемы решались также непринужденно. И как же хорошо, что она не устраивает долгих сцен с обидами и разборками. Все-таки я не ошибся в ней!

Я уже собираюсь идти на тренировку, когда Дани окликает меня.

— Мат, ты не видел мой плеер, я хотела взять его на пробежку и не нашла. Может, ты переложил его куда-то?

Я только мотаю головой. В последнее время она стала какая-то рассеянная, все время что-то теряет и злится на меня, будто я в этом виноват.

***

Еще пару недель спустя

Я выясняю у Алекса, в каком составе мы завтра выдвигаемся в патруль и какие у нас персональные задания, когда Дани набрасывается на меня и довольно сильно толкает.

— Какого хрена, Мат? Какого хрена ты брал мой планшет? — она налетает на меня, как маленькая фурия, вид у нее разъяренный, и я даже не знаю, как мне на все это реагировать. — Зачем ты удалил все мои файлы, у меня там были важные, дорогие мне голограммы, изображения, видео! А теперь там совершенно пусто! Зачем ты это сделал?

— Дани, перестань орать немедленно. Я не трогал твои вещи! — я хватаю ее за локоть и тащу по коридору в нашу комнату. — Мне и в голову не пришло бы ничего удалять, даже если бы я и взял твой планшет.

— А теперь ты еще и врешь мне! Кроме тебя никто не знал пароля!

— Я клянусь тебе, я пальцем не трогал твой планшет, и уж тем более ничего не удалял. И пароль твой я забыл уже давно.

— А кто тогда это мог сделать?

— Может, ты сама куда-нибудь не туда нажала? Или отформатировала случайно?

— Ты думаешь, я совсем идиотка? — опять злится Дани. — Никуда я не нажимала и ничего не удаляла. А все мои записи за последние полгода стерты.

— Попроси диспетчеров, может, они смогут восстановить…

— Я первым делом сходила к ним. Они сказали, что удалено безвозвратно. Кем-то. И я даже знаю кем. Вот только зачем ты мне врешь, вот в чем вопрос?

Она вырывает у меня руку и уходит. Творится что-то странное. Дело в том, что в моем коммуникаторе кто-то удалил все контакты. Я так и думал, что это Дани копалась и случайно удалила, и не стал заострять на этом внимание. Может, у нее какое-то заболевание, и она бессознательно все удаляет? Надо бы спросить у медиков, бывает такое?

***

В течение следующего месяца мы выясняем, что у многих Бесстрашных стерта информация с носителей. Некоторые жалуются, что вещи в шкафах находятся не на своих местах. Кто-то говорит, что у него пропадают личные вещи, у девушек пропадают украшения. Дани, наконец, верит мне, что я не трогал ее вещи и ничего не стирал. Становится как-то получше вроде. Она все чаще заговаривает об объезде, да и я начинаю подумывать об этом же. Алекс как-то стабилизировался, во всяком случае ведет себя он довольно ровно, и я чувствую, что Дани не по себе тут.

Объявившиеся хантеры тоже не вносят мира в наши отношения. У Дани начались кошмары. Когда был убит Шон и стало понятно, кто именно это сделал, у Дани случилась форменная истерика. Она почему-то решила, что она следующая.

— Мат, мне снятся сны, такие, будто все происходит наяву. У меня потом руки пахнут землей, если я падала, у меня голова мокрая, если мне дождь снился, причем не влажная, а именно мокрая, будто меня из ведра окатили, понимаешь? И мне все время снится, что на меня идет охота, а я знаю об этом и ничего не могу с этим сделать.

— Дани, малыш, — я обнимаю ее, прижимаю к груди, чтобы хоть чем-нибудь ей помочь, — я обещаю, мы уедем отсюда, правда. Как только Алекс найдет мне замену, мы на следующий день уедем. Но сейчас, когда объявились хантеры, я никак не могу его оставить, он не справится один.

— Но ведь тут куча, просто долбанная куча людей, тот же Чешира, что он не может Алексу помочь? Или еще кто-нибудь? Почему именно на тебе свет клином сошелся?

Она все чаще срывается на истерику. Ведет себя все более странно. Может часами сидеть и пялиться в окно. Или идет медленно по коридору и трогает стену, будто она живая. Просыпается среди ночи с криками и успокаивается, только если взять ее на руки, как маленькую и сесть с ней в кресло, держа на коленях.

Наши медики говорят, что у нее переутомление. Она сильно похудела, выглядит очень бледной. Задает мне странные вопросы типа: «Мат, а ты веришь в загробный мир?», «Как ты думаешь, что с людьми происходит после смерти?» Может заплакать от самого невинного вопроса, такого как: «Что ты хочешь на ужин, крылышки или отбивную?» Все чаще ловлю себя на мысли, что начинаю испытывать по отношению к ней страшное раздражение.

***

На полигоне становится совершенно невыносимо из-за ссор. Все конфликтуют со всеми, и претензии одинаковые — пропадают вещи. Алекс всех собрал в конференс-зале и планомерно расспросил все, что они могут сказать по этому поводу. Оказалось, что у каждого члена полигона что-нибудь да пропало. Кто-то просто не обратил внимания, кто-то думал, что взял друг или партнер. Кто-то злился и требовал вернуть вещь того, с кем был в ссоре.

Дани замкнулась в себе. Почти все время молчит. Однажды я застаю ее за разглядыванием себя в зеркале.

— Нравишься себе, — спрашиваю с улыбкой, обнимая ее за талию. Она сильно вздрагивает и очень напрягается.

— Ты меня напугал. Подошел неожиданно.

— А вот сейчас ты лукавишь, — я целую ее в шею, поглаживая рукой ее живот, как ей нравится. Но она совсем не реагирует на ласку. — Как ты могла не заметить меня, если меня было видно в зеркале. Или ты так увлеклась, себя рассматривая, что больше ничего не увидела?

Но Дани игнорирует мой вопрос, продолжая пристально вглядываться в свое отражение.

— Мат, тебе не кажется странным, что зеркало висит в таком неудачном месте?

Я смотрю на ее отражение, потом по сторонам. Место как место. В конце коридора, чтобы все могли пользоваться.

— А что тебя смущает? На полигоне много людей, всем бывает надо иногда…

— Тут совсем нет света, нет окна для естественного освещения. Нет никакой лампы, чтобы можно было хоть что-то рассмотреть. И когда открываются двери ближайших комнат, они полностью загораживают зеркало. Кому пришло в голову повесить его именно здесь?

— Ну скажи Алексу, пусть перевесят, — пожимаю я плечами. — Не вижу проблемы.

— А я вижу. Никуда нельзя перевесить это зеркало, потому что оно часть стены.

***

А потом она пропала. В тот день я был на сутках в патруле, возвращался уже под утро. За всеми этими проблемами и непонятками, я совершенно выбиваюсь из сил, и хочется только одного — уронить голову на подушку. Надеюсь, Дани не будет, и я смогу отдохнуть от ее очередных истерик.

Недаром говорят, будьте осторожны высказывая свои желания, ведь они могут сбыться. Дани не тревожит меня, и мне удается проспать почти сутки. Утром следующего дня становится понятно, что она не ночевала рядом со мной, я отправляюсь на поиски, чтобы спросить, что вообще происходит и когда это кончится. В раздражении, смятении и в еще хуевой туче самых разнообразных чувств я бегаю по полигону до обеда, но Дани нигде не обнаруживаю.

Никто не знает, где она. Последней, кто видел ее, была Зои, недавно приехавшая на полигон после окончания инициации. Она еще не всех хорошо знает и поэтому не сразу понимает, кого я ищу.

— Она пришла ко мне вчера утром. Сказала, что на пробежке упала и сильно ударилась головой. Попросила снотворное, сказала, что плохо спит. Я дала ей обезболивающее и легкое снотворное, и она пошла в свою комнату. Наверное…

— Наверное? И ты не проверила как там человек, который жаловался на головную боль после падения?

— Конечно, я проверила. Через полчаса я постучала, мне никто не открыл и не отозвался. Я подумала, что она спит, и не стала ее будить.

— И ты больше не видела ее?

— В следующий раз когда я пришла, дверь в комнату была приоткрыта, я заглянула, увидела, что ее нет, решила, что все хорошо, и она на тренировке. И, знаешь, если я буду бегать за каждым Бесстрашным, у которого болит голова, у меня просто не останется времени больше ни на что еще. А мне тоже надо и тренироваться, и в патрули ходить, как ни странно.

Мы обыскали все, облазили все, никто ничего не видел. Никто не видел, как она уходила, никто не разговаривал с ней в те сутки, пока я был на задании. Когда приехал Кевин в компании девицы в леопардовых лосинах, он провел целое расследование, но это все равно не помогло. Мы исследовали даже почву на предмет рыхлости земли, но на момент исчезновения Дани была зима. И ничего. Совершенно.

Позже я, листая ее планшет, обнаруживаю записи, которые она делала, живя на полигоне. Все они сумбурные и не особенно понятные, но одна из них привлекает мое внимание. Потому что она обращена именно ко мне.

«Оно темное, Мат. Странно, правда?»

С тех пор перестали пропадать вещи, информация больше не стиралась, и все эти восемь месяцев от Дани не было ни одной весточки. А у меня начались реалистичные сны. В этих снах она зовет меня так явственно и четко, будто я слышу ее рядом с собой. Я встаю и иду на зов, иду долго, босиком… Просыпаюсь, и у меня ноют ноги, как от долгой ходьбы. Иногда я вижу ее, она будто бы под прозрачным колпаком, беззвучно открывает рот и смотрит прямо на меня, но не видит. В ее взгляде всегда море отчаяния, будто она… где-то в неволе и просит ее спасти. Иногда мне удается добраться до этого колпака, я пытаюсь разбить это стекло, но оно никогда не поддается, а наутро я просыпаюсь с разбитыми руками.

Что же с ней случилось? Что происходило все эти четыре месяца? Если бы я был повнимательнее к ней, может быть, мне удалось предотвратить это. Но я был уверен, что все ее истерики и наши ссоры исключительно из-за того, что она хочет уехать, и старался не обращать на это внимания. Но я не собираюсь сдаваться. Я все равно буду искать ее, она где-то рядом, я чувствую. И очень скучаю.

Алекс

— Алекс, можно войти? — ко мне в кабинет заглядывает Джесси. Я киваю и жестом приглашаю в комнату. — Ты говорил, что надо сразу сообщать, если что-то странное станет происходить, так вот, у меня пропал личный жетон. Я его сняла утром, положила на тумбочку, а когда вышла из ванной через десять минут, его не было. Джонни говорит, что я сама его куда-то засунула и забыла, но я точно помню, что положила его туда.

— Больше ничего не пропадало? Записи на гаджетах не стерты?

— Нет, тут все в порядке.

Она собирается уже пойти обратно, но что-то в ее облике кажется мне странным.

— Джес, с тобой все хорошо? Ты выглядишь… немного бледной.

— Все нормально, не волнуйся, — мягко улыбнувшись, отвечает мне девушка и выходит. Так. Значит, опять начинается? Или все-таки кто-то обходит все наши датчики и ловушки и каким-то волшебным образом пакостит нам тут? Как понять?

Джес не первая, кто за эти две недели жалуется на пропажу вещей. Со мной вообще комичный случай произошел: я задержался на тренировке, опоздал к завтраку и поэтому был в столовой в полном одиночестве. Уже почти допив кофе, я услышал странный звук из помещения, где стоит плита. Отошел посмотреть, что там, ничего не обнаружил, но когда вернулся, понял, что в чашке напитка нет, более того, она помыта и даже сухая. За те две минуты, пока меня не было, кто-то успел не только вылить кофе, но помыть чашку и даже высушить ее. Обойдя все помещение в поисках посторонних и не найдя ничего, мне оставалось только недоумевать, что за чертовщина тут происходит, и аплодировать стоя тому, кто успел все это так быстро провернуть и разыграть меня.

Палмер сообщил, что у него пропал портсигар, который достался ему еще от деда, и он очень сокрушался, что его не стало. Ливия подралась с Шерил, потому что думала, что та увела у нее какую-то побрякушку, о которой Шерил неосторожно высказалась положительно. Но при этом никто не жаловался на потерю информации. И мне остается только надеяться, что новых исчезновений не будет.

В течение следующих нескольких недель все необычно тихо. Мы все, уставшие от той чертовщины, что творилась на полигоне, жаждем праздника. Ребята на улице разводят большой костер, собираются отмечать чей-то день рождения. Оттуда слышатся веселые вопли, звуки дружеских потасовок, звон бутылок. Мне не хочется туда идти, слишком все это напоминает наш с Лекс отпуск в Дружелюбии, когда мы все, кажется, были совсем беззаботными, шальными и такими счастливыми на самом деле. Будто в другой жизни, где все было хорошо, где была она. Та, что так необходима. Та, о которой до сих пор все мысли, та, которую я не могу забыть, да и не хочу. Я никак не могу простить, что позволив своим амбициям взять над собой верх, я так бездумно отпустил ее, пренебрег нашими чувствами, все растратил, разбазарил, думая, что в запасе еще целая жизнь. Много времени. Которого оказалось не было совсем.

Эйми ругается, говорит, что мне надо отпустить ее, надо начинать новую жизнь. Да, наверное, в какой-то степени она права, вот только… По сравнению с Алексис, все остальные девушки сейчас кажутся мне пресными, скучными и неинтересными. Многие хотели бы отношений, часто заигрывают, намекают, помня мое поведение и репутацию во фракции, но… Я не хочу. Мне неинтересно. Знаю, что так нельзя, но честно говоря, настроения никакого. Ричи до сих пор в плену, мы никак не можем его найти, и с каждым днем все меньше надежды. Мне сейчас очень хочется оказаться рядом с матерью, поддержать ее, однако я понимаю, что, находясь здесь, предположительно в том месте, куда увезли Ричи, я могу принести гораздо больше пользы. Через пару дней будет очередная вылазка, может быть, в этот раз нам повезет напасть хоть на какой-нибудь след, ухватиться за ниточку, пусть даже за самую призрачную.

Подвыпившие парни что-то ливанули в костер, отчего столб огня взвивается факелом и озаряет все вокруг, тишина взрывается визгом девчонок и одобрительными возгласами парней. Кажется, веселье в полном разгаре, надо идти к ним. Командир должен быть со своими бойцами и в горе, и в радости, так говорил мне отец, всегда. Как бы тебе ни было плохо, тяжко, паскудно, ты всегда с ними рядом и в борьбе, и в смерти, и на празднике. Останавливаюсь чуть в стороне, привалившись плечом к опоре навеса, я не могу не вспоминать снова и снова наши самые лучшие дни в Дружелюбии.

Косые и любопытные взгляды девиц неофитов, когда мы только приехали после трехдневного пребывания на полигоне, диверсия с мирной сывороткой, Билли обнимающийся со свиньями и горланящие песни детдомовцы. Девицы, висящие на турнике сардельками.

«…— Пф-ф-ф, командир…

— Плейсед, помощь не нужна?

— Ничего мне от тебя не нужно!

— Ну смотри, а то мог бы предложить свои услуги!

— Мне твои услуги слишком дорого обходятся. Так что я сама как-нибудь! На крайний случай у меня друзья есть!..»

Вечерние костры, наши хулиганские песни. Ее глаза, нежно и одновременно жарко высматривающие меня, сияющие в ответ.

«…— Если я буду петь, то только для тебя, Алексис. Ты хочешь, чтобы я спел?

— А вот хочу! Но с условием, спой так, без гитары. Под гитару и дурак споет.

— Что, совсем без гитары? Может, мне еще и на пенёк встать?

— Ну, если тебе так будет удобнее, я не возражаю…»

Потасовки у костра, Мат, вызвавшийся против меня, чтобы заполучить Дани, и Лекси, которая, кажется, давно уже простила мои неосторожные гневные слова.

«… — Что, обломилось тебе? Ну и кого бы ты выбрал? Если бы выиграл?

— Есть предположения?

— Не любишь проигрывать?

— А кто любит?

— Может быть, вот это тебя утешит?.....»

— Я тоже все время вспоминаю Дружелюбие, — раздается позади меня голос Матиаса, — я Дани заметил там, когда ей в наказание досталась тренировка со мной. У нее сначала совсем не получалось, и я стал насмехаться над ней, уж больно неуклюже она с палкой обращалась. Но меня поразило ее упорство и абсолютное нежелание сдаваться. Как бы ей ни было плохо, больно или обидно, она не опускала руки, боролась до конца. За что и пострадала — я прямо в раж вошел, чтоб проверить, насколько ее хватит. И знаешь что? Я выдохся первым. Она только ругалась и злилась, но не сдалась. Как думаешь, если она жива, она борется? До сих пор?

Самое мерзкое во всей этой ситуации, каждый из нас понимает, что Дани, скорее всего, нет в живых. Восемь месяцев. Недовольные не держат столько никого, а если и держат, то делают что-то с ними, и они становятся как роботы. Нам, честно говоря, если и удавалось взять в плен такого, то они либо кончают с собой, когда только попадаются, либо как-то очень быстро угасают, будто держатся на каком-то стимуляторе, без которого жить не могут. И молчат, не говорят ничего, даже под пытками. Будто это не люди, а оболочки и, как мне кажется, было бы страшнее увидеть любимую девушку вот такой оболочкой, чем знать, что она погибла, как герой. Хотя, на самом деле, я все отдал бы, если бы только Лекс была жива, пусть оболочка, пусть. Может быть, Эрудиты когда-нибудь придумают, что делать с такими оболочками, ведь со всем, абсолютно со всем можно справиться, кроме смерти. Смерть неотвратима.

Матиас замолкает, пристально глядя на костер, мне тоже нечего сказать. Я очень хочу поддержать его, но чувствую, что ему сейчас ничего не поможет, только осознание того, что рядом есть кто-то, кто тебя понимает. Он опять напьется сегодня. И это не остановить. Ничем не остановить. Никак не убрать, не выдавить из себя эту боль. Каждый день, каждый наш вздох не проходит без того, чтобы не вспоминать их.

— Мы отомстим за них, Мат, — глухо говорю ему сквозь зубы, — клянусь.

— Вы чего тут стоите, парни, праздник же! — к нам подлетает стайка девушек и утягивает к костру. Там уже прилично поддатые Бесстрашные травят байки, и в общем и целом все как-то не особенно плохо. Девицы начинают приставать с просьбой спеть, но с тех пор, как Лекси не стало, я не могу взять ни одной ноты — горло будто сжимает и выдавить из себя я могу только нечленораздельный хрип. Новички об этом не знают, старшие шикают на них. Грустно и смешно: именно тогда, когда мне это не особенно нужно, во мне признали командира, а не лидерского сынка.

Веселый гомон и потрескивание костра внезапно перекрывает резкий, полный ужаса крик. Все парни, да и девушки тоже, вскакивают и бегут на звук. Это в жилом корпусе, точно! Мне уже давно удается не поддаваться эмоциям при нестандартных ситуациях и справляться со страхами я научился практически в совершенстве. Пока бегу, успеваю понять, что кричит девушка, она явно очень сильно испугана.

Крик резко обрывается, и мы потратим несколько минут, прежде чем обнаруживаем на полу в коридоре Джесску Уеллнер, без сознания. Вот ведь ебановрот, и Джонни на дежурстве! Я бросаюсь к девушке, лежащей в неестественной позе на полу, и первым делом выслушиваю сердцебиение. Пульс слабый, но есть, я не знаю, что с ней, можно ли ее кантовать, поднимать. Вокруг собирается уже приличная толпа, и все стоят и не знают, что делать.

— Быстро, бегите кто-нибудь за медиками! Остальные проверьте помещение, возможно, тот, кто напугал ее, все еще здесь! Живо!

Я поворачиваю к себе бледное до прозрачности личико девушки. Глаза ее закрыты, и так с первого взгляда и не скажешь, что она напугана, однако, я отчетливо слышал в ее голосе страх, даже с примесью ужаса. Что же ты такое увидела, малышка? Чего так сильно испугалась? Внезапная светлая мысль посещает как всегда запоздало, я делаю ей ренинъекцию. Через минуту она открывает глаза.

— Где они? — сипло спрашивает Джесси, сфокусировав на мне взгляд. — Вы их поймали?

— Кого, Джесси? Кого ты видела и где?

— Тени. Темные тени. Они были в коридоре, я не помню, зачем забрела сюда, ведь наша комната не здесь, — она все лежит на полу коридора, но приподнимается на локтях и задумывается. — Я услышала, что кто-то меня зовет. Причем зовет по имени. Я, вообще-то, не хожу сюда, если только не навещаю кого-нибудь.

— А откуда ты шла?

— Из медпункта. Заходила за таблеткой от головы.

— Ясно. Ну и что же дальше?

— Я уже собиралась пойти к себе, когда услышала отсюда звуки. Алекс! — она вдруг вскидывает на меня глаза и в них плещется ужас. — Они ведь схватили меня, потащили! Поэтому я закричала!

— Тише, Джес, — она порывается встать, но я не даю ей этого сделать, — подожди, сейчас придет Зои, осмотрит тебя на предмет повреждений. Так, ты говоришь, что они тебя схватили. Ты закричала, и что?

— Не знаю, — ее глаза наполняются слезами, и начинают трястись губы. — Я не помню. Я закричала. А потом темнота.

— Ты так сильно испугалась? Людей в темных плащах?

— Это были не люди, Алекс, — мотая головой, лепечет Джесси, — они… были совершенно бестелесные, как туман, только темный. Они волокли меня, и я была как будто парализована. Я сначала не могла закричать, но потом почему-то смогла, и тогда…

— Что тогда, Джес? Что?

— Не знаю… Я не помню! Они, видимо, оставили меня, раз я тут.

Так, ясно, Джесс словила глюки. Она последнее время странная, какая-то притихшая, из комнаты практически не выходит. Бледная вся. Надо бы опять проверить передатчики, возможно, кто-то отключает на время стену. Как в тот раз, когда недовольным нужно было пробраться в город посредством телепорта, они отключали передатчик, который блокирует действие их принимающих станций, а потом включали его, чтобы мы не догадались, как они работают. Без принимающих станции телепорт не работает, во всяком случае тот, который в виде сыворотки, которую они вводят в кровь. Пока мы с Джесси переговариваемся, прибегает Зои, осматривает девушку, просит отнести ее в лазарет.

— Что с ней, Зои?

— Обычное переутомление. Во всяком случае я не нашла ничего, что внушало бы опасения. Хорошее питание и отдых, вот что ей сейчас надо.

— Она говорила, что ее хотели похитить темные тени.

— Ей просто надо отдохнуть, — устало качает головой Зои и мягко улыбается. — Тогда и галлюцинаций не будет. Я обследую ее тщательнее, но могу сказать тебе, волноваться не о чем.

Когда я выхожу из лазарета, все мои мысли вертятся вокруг передатчика. Если кто-то на время блокирует его действие, и мы находимся какое-то время без защиты от скримменов, то глюки должны ловить тогда все члены полигона. Ну или как минимум самые впечатлительные, а не одна только Джес. Если дело не в передатчике, тогда возникает вопрос, что черт возьми опять происходит. Джесси не из трусливых, она не испугалась бы, если бы на полигон проникли тени, в смысле, недовольные посредством своего переместителя. Она бы подняла шум, позвала на помощь, но сейчас она кричала явно от ужаса. Чертовщина какая-то, одни вопросы и никаких ответов. В любом случае, надо усилить охрану, все тут обыскать и быть все время начеку.

***

Удачная охота спустя несколько дней оборачивается не менее удачным подарком в виде лагеря недовольного. Еще даже не обнаружив его, мы все разом чувствуем присутствие человека в лесу. Это неуловимое чувство — измененные запахи, какая-то искусственная тишина, ощущение присутствия чужака, все говорит о том, что тут кто-то есть. И конечно, уже через несколько десятков метров мы находим притоптанные консервные банки, шалаш и прочие следы обитания человека. А постольку-поскольку кроме нас и хантеров тут на сотни миль нет никого, нетрудно догадаться, что это именно наш недовольный мальчишка.

Значит, он где-то тут прячется, следит за нами. Показываю парням, чтобы спрятались, а Майки уже ползет по кустам куда-то вглубь леса. Наверное, что-то увидел. Когда я прохожу еще несколько метров, тревожное чувство хватает за горло, что-то неуловимое в воздухе сгущается, и, поддавшись порыву, я толкаю Матиаса в сторону. Прямо между нами свистит пуля, врезавшись в дерево и выбив из ствола крохотный деревянный фонтанчик.

— Ах ты ж, твою мать! — выкрикивает Матиас, а я уже знаю, откуда стреляли. Вижу. Где-то сверху закопошилась небольшая фигура и… перепрыгивая с ветки на ветку, удаляется, причем так быстро, что я не сразу понимаю, что делать. Даю очередь из автомата, привычно обкладывая мальца ругательствами, а он уже внизу и драпает во весь дух.

— Майки, что ты там нашел? — спрашиваю по рации ЭнЖи.

— Это вообще супер ебаная хуйня! Эйт, тебе самому взглянуть надо, это просто…

— Ладно, это потом! Видно, штука и правда охуенна, раз он меня от нее уводит подальше. Ждите, преследую его!

Выкрикивая на ходу ругательства, поливаю его очередями из автомата, нам сегодня просто прёт, что он оплошал и дал нам подобраться к себе поближе. Внезапно… малец опять пропадает. Вот только что впереди мелькала его тень и… Нет его! Нет! Меня чуть не разрывает от раздражения, да как так-то? И это когда он был так близко! Вот просто, казалось, руку протяни!

Поорав еще немного и слегка приведя в порядок разбушевавшиеся эмоции, возвращаюсь к парням, которые стоят около какой-то конструкции, больше всего похожей на ртутную каплю с торчащими из нее приборами. При ближайшем рассмотрении оказывается аэробайком.

— Ну и чего делать с этой хуйней? — в недоумении рассматриваю покатый металлический корпус. — Кто-нибудь в курсе, как эту хрень отбуксировать на полигон?

Майки и Матиас с сомнением ходят вокруг аэробайка, пинают, трогают ручки, пожимают плечами.

— Фиг его знает, мы такими еще не пользовались. Но вряд ли у него устройство какое-то уж очень сложное, если малец с ним управляется, — говорит ЭнЖи, — дай-ка я!

Как только он касается этой штуковины, она вся идет разноцветными волнами, и тут же обозначаются сидение, руль, подставка для ног. Ну теперь хоть становится понятно, с какой стороны на него садиться.

Пока Майки разбирается в устройстве байка, я еще раз решаю все осмотреть на месте стоянки хантера. Когда мы наткнулись на нее, я даже подумал было, что это кто-то залетных недовольных, перебазирующихся к месту дислокации. Когда я понял, что шалаш — это ловушка, сомнений не осталось, это он. Тот самый хантер, что ведет охоту на нас вот уже хрен знает сколько времени. Да уж, терпения ему не занимать. Судя по стоянке, он провел тут не менее нескольких дней, выслеживая, разнюхивая, изучая нас.

В отдалении я нахожу следы на ветках. Совсем свежая кровь! Значит, удалось его подстрелить, потому он так скоропостижно и удрал. Трус, испугался за свою жизнь, мальчишка. Жить-то хочется! А как отнимать чужие жизни, так впереди всех, да? Уроды!

Ладно, надо возвращаться. Майки уже вовсю рассекает по поляне, оставляя позади себя след из оплавленных веток.

— Не знаю, чем кормится эта штука, скорее всего, электричеством, но кататься на ней прикольно, — весело говорит он мне, привычным жестом убирая длинные светлые волосы назад. — Тут, вероятно, батарея, и я даже предположить не берусь насколько ее хватит. Поеду я, наверное, вперед, а вы подтягивайтесь следом!

— Нет, Майки, разделяться не будем, — останавливаю ЭнЖи. — Его можно как-то вести или тащить придется?

— Я пробовал, он в принципе не тяжелый, — отвечает мне Матиас. — Но волоком его тянуть почему-то не получается.

На полигоне мы вызываем фурор не только шикарной добычей в виде оленя, но и принесенным трофеем от недовольного. Старшие парни обступают байк, разглядывая его и изучая. Я даю задание всем, кто в технике разбирается, заснять все, что можно выжать из этой таратайки, все к чему есть доступ, чтобы отправить снимки в Эрудицию. Пусть изучают, может, и у нас такое появится.