Скрытая угроза
Алекс
Год спустя после уничтожения полигона
Саунд: Dustin Christensen — Space
Солнце… Жаркое, душное, слишком яркое, беспощадное. Не люблю его. Как по мне, так лучше пусть дождь льет, хоть не так ужасно пить хочется. Мало того, что жара, так еще и полная выкладка, а тень от деревьев не спасает нисколько. Пахнет соснами и прелой травой, лето в этом году наступило рано, но зной стоит не так давно, хотя и успел уже порядком достать. Впереди меня Матиас. Как и всегда, я держу его в поле зрения, он в свою очередь следит за Джоном — работаем в связке. В рейде у меня сегодня десять человек, патрулируем территорию. Утром сработали датчики движения, и мы решили прочесать квадрат. Тут частенько начинается движуха. Где-то недалеко обосновались недовольные, шастают постоянно. То группа в несколько человек промелькнет, то отряд киборгов перебазируется с одного места дислокации на другой.
Мат мне показывает, что пора рассредотачиваться, мы на месте. Вокруг тихо, ничего не происходит. Наши двигаются почти бесшумно, по очереди перемещаясь от одной точки к другой. Заблокировав шлем, я включаю тепловизор, медленно сканируя окрестности.
— Кажется, никого нет, — звучит голос Кевина в эфире. — Ложная тревога.
— Нет, — коротко отвечаю я, — тут точно кто-то есть. Слишком тихо. Ищем дальше.
Буквально через несколько минут эфир оживает опять.
— Эйт, у меня что-то есть. Датчики движения сработали в квадрате а-1. Направляемся туда.
Ага, вот ты и попался, мудак. Я давно тебя выслеживаю! У меня к тебе накопился уже не один десяток вопросов, и пусть я сдохну, а задам тебе их, после того, как ты подавишься своими собственными зубами.
Этот урод появился совсем недавно. Я не сразу понял, что за нашим полигоном организовано наблюдение. Именно выслеживание, с целью охоты. Сначала стали происходить странные вещи, но к этому я был готов, ведь не зря про этот полигон было известно только то, что тут люди без вести пропадают. И это оказалось правдой.
Потом пришла информация, что у недовольных появилась новая фишка. Они ведут охоту на наших солдат, забирая трофеи. Да, недовольные все так же нападают, пробираются на базы, устраивают подрывы, было несколько масштабных нападений, но вот охота… У них подрос молодняк, и они тренируют его на нас, учат убивать. Засылают юных бойцов в районы дислокации, и чем выше звание у убитого, тем более высокий ранг получает новоиспечённый недовольный. А мы теперь у них вместо диких животных, которых можно убивать, оттачивая мастерство.
Когда мы обнаружили первых жертв, то сначала не поняли, что это охота. Думали, их случайно зацепило, или произошло нападение. Потом только, позже, выяснилось, что это новый вид войны — отстрел офицеров. Они следят, долго и упорно изучают наше расписание, выслеживают нас на рейдах, ходят за нами по пятам на заданиях. Они прячутся где-то здесь, но мы не можем обнаружить их. Эта война зашла в тупик и похожа просто на зачистку оставшихся.
В нашем районе несколько охотников, и один такой уже убил нашего бойца. Какой-то мелкий, щуплый мальчишка, который любит адреналин. Ну что ж, уроды, вызов принят. Теперь и мы поохотимся.
Перебегая от дерева к дереву, я смотрю на датчик слежения. У меня ничего, но ребята впереди говорят, что тут кто-то есть.
— Всем, не сбивайтесь в группы, — отдаю коротко команды. — И не останавливайтесь. Докладывать немедленно.
Как же это муторно — отрядом из десяти человек гоняться за одним придурком. Острое чувство опасности накатывает внезапно, спина покрывается холодным липким потом. Воздух сгущается, эмоции обостряются до предела. Он тут, он следит за нами.
— Двигаем, парни, только не останавливаться. Мат, ты чувствуешь?
— А то! Кончиками волос, бля! Этот пидор хуеблядский…
— Тихо!
Вроде шелест в кустах. Или кажется? Но проверить необходимо, и, сделав резкий рывок, в два прыжка оказываюсь там. Ничего. Но движение точно было, было ведь! Не прыгает же он по деревьям, словно белка? Жестами показываю отряду, чтобы держали оружие наготове, попутно оглядывая кроны деревьев смешанного леса. Сидит наверху или прячется в кустах? Осторожно продвигаюсь вперед, сжимая в руке оружие, готовый в любой момент отражать атаку. Ты, сука, больше нас неожиданностью не возьмешь. За это время я привык жопой чуять подобные вещи, и уж тем более сейчас, когда присутствие его очевидно.
— Командир, мы тут кое-что нашли, тебе надо взглянуть. Тут, в стороне от квадрата, на границе, — в передатчике звучит голос, вроде бы, Майли. Оглядываю заросли: нет ли кого постороннего? Он тут. Знаю точно.
— Майли, подождать не может?
— Да тут нет никого, Эйт. А на это тебе самому надо посмотреть.
А спина все холодеет, будто вот сейчас по ней прилетит. Хотя в спину-то они целиться вряд ли будут, скорее в голову, будут ждать, когда кто-нибудь снимет шлем или хотя бы приоткроет его, чтобы уж наверняка.
На границе квадрата стоят парни, курят. Ох, вот убить мало уродов, ну ладно новички, но старшаки-то, блядь! Первым делом наотмашь выбиваю сигарету у ближайшего ко мне парня по имени Рой и даю ему подзатыльник.
— На нас идет охота. Застегнул шлем, больше таких залетов не прощу. Будешь сидеть в отстойнике до завтра, ясно?
— А чего такого-то, — потирая лысую, растатуированную черепушку, тянет этот малолетний придурок. — Квадрат мы прочесали, никого нет, если и был, то вон следы, удрал он! Чего не покурить-то?
Подходят Мат с Джоном, ухмыляясь в ответ на это редкостное раздолбайство.
— Джони, объясни этому идиоту концепцию безопасности полигона. Втык по зубам приветствуется. Майли, что у тебя?
Бесстрашный показывает на землю, и я принимаюсь рассматривать действительно странный след, пока Джон воспитывает молодняк. Трава, кустарники да и молодые деревца примяты так, что лежат на одну сторону, более того, кончики растений слегка оплавлены и все еще сохраняют тепло, однако не обуглены и не облиты смесью, а именно оплавлены, как бывает, когда сгорает свеча. Ширина следа не более двадцати сантиметров, более того, я уже видел такой эффект раньше.
Совсем недавно обнаружили километрах в тридцати огромную воронку, прямо посреди леса — вырубка, будто деревья посечены. Мы так охуели от этого зрелища, что долго не могли понять, откуда такое могло взяться. Все вокруг было будто обтесано громадным шлифовальным станком, примерно таким, какой стоит у нас на полигоне, только этот был, видимо, исполинских размеров. Когда присмотрелись, поняли, что именно так и выглядели деревья, они были немного оплавлены. Однако есть отличия: вырубка была не примята, а именно срезана и имела почти правильную овальную форму, будто что-то придавило лес, а потом… исчезло.
И вот сейчас я смотрю на след, который уходит метров на пятьдесят вперед и… испаряется. Будто и не было его.
— Заебала эта чертовщина уже, сил нет, — бурчу себе под нос, пока ребята собираются в обратную дорогу. — Получается, у них есть некое средство передвижения по лесополосе?
— Ну да, — отвечает Кев, — видимо, кто-то был тут в разведке, смотрел, что и как, а потом уехал.
— Нет, брат, я чую, что он ещё тут. Может, их двое было? Один уехал– второй остался? Всем, режим альфа. Оружие на изготовку. Без нотаций, — тихо говорю Кевину, — лучше перебдеть.
Конечно, возвращаться по жаре да в шлемах, не самое лучшее, что можно придумать для летней прогулки по лесу. Парни заметно недовольны, долгое отсутствие опасности сильно расхолаживает, всем хочется отключить облачение, чтобы глотнуть свежего воздуха. Но… За нами следят. Я это чувствую точно также, как и то, что сейчас просто расплавлюсь от жары. Никогда мысль о прохладном душе не была столь привлекательна и заманчива. Остальные парни, кто скривившись, кто закатив глаза, включают облачение, распределяются и, удерживая в поле зрения свою пару, продвигаются в сторону полигона.
Лес тут, не сказать, что очень густой, но деревья вырастают огромные. По изображениям местности, Эрудиты сделали выводы, что здесь недалеко есть большой водоём, возможно, даже подземный. Мы не можем знать местного ландшафта: после войны многие озера и моря пересохли, исчезли. Так что остается надеяться только на разведку да на собственную интуицию.
Обустроились мы, конечно, не сразу. Условия тут и правда не вполне пригодные для жизни большого количества народа — сложнее всего было достать питьевую воду, которую изначально приходилось возить за несколько километров из источника, потому что запасы полигона истощались очень быстро. Как потом оказалось, грунтовые воды проходят здесь сравнительно близко к поверхности, и колодец решил эту проблему. Всё стальное — дело техники. Запас консервов ещё есть небольшой, но охота на животных стала привычным делом и основным источником питания. Если бы только…
— Эйт. Опасность. Прячемся, — влетает в эфир голос Кева. Ага, не растерял интуицию все-таки, я уж было подумал, что приезд Анишки совсем его обескуражил. Она появилась два месяца назад и внесла в нашу тихую обитель мощный голос, разудалую матершину и смятение. Потому как…
Хлопок. Черная тень с зелеными полосками мелькает передо мной. Все происходит в доли секунды, но я успеваю засечь каким-то периферическим зрением откуда прилетело. Ч-черт, всё-таки охота, твою мать. И стреляет, потому что какой-то урод опять шлем снял. Ну все, по кому-то отстойник не просто воет, а протяжно стонет! Мат падает. Ебать, неужели ранен? Он должен быть в защите, иначе не полез бы закрывать собой придурка без шлема.
Так, судя по тому, откуда вели огонь, стрелявший был сверху, значит, еще есть шанс поймать этого красавца! Надеюсь, Зои окажет Мату первую помощь, а я уже на всех парах несусь в ту сторону, откуда, вероятно, стреляли. Тут он, я его чувствую. Подняв автомат и выпустив очередь по веткам, чтобы задержать охотника, не дать улизнуть, высматриваю малейшие движения среди деревьев через оптический интерфейс.
— Дава-а-ай, сука! Выходи, урод! Или поиграем в прятки, твою мать?! — рявкаю я через динамики шлема, чтобы хоть как-то испугать наглеца.
В стороне хрустит ветка, и я как можно быстрее двигаю туда, там из наших нет никого, значит, это гости пожаловали. Всё-таки я был прав: один уехал, второй остался, они почти всегда ходят парами, учитель и ученик. Интересно, кто сегодня нам попадётся, от меня так просто не убежишь!
Среди деревьев оптика фиксирует мелькнувшую тень. Ну что, даже не поздороваешься с дядей, урод? Уже хорошо определяется его силуэт, на нем какая-то бесформенная одежда, вроде плащ, но он не развевается от бега, а наоборот, как бы окутывает человека облаком. Одежда серая, заметна плохо. Да, охотники выходят именно в таких безликих одеяниях, которые, если долго держат контакт с окружающим ландшафтом, обретают иллюзию цвета и делают своего обладателя почти невидимым.
Приостановившись, даю еще одну очередь в сторону недовольного. Складывается ощущение, что ему на выстрелы пофиг, он даже не пригибается, а ведь патроны тратятся… Похоже, так его не остановишь, не вариант. Отправив автомат за спину, бегу на скорости, почти перелетая через поваленные деревья и раздвигая руками попадающиеся на дороге кусты. Не уйдешь от меня, сука! Я уже вижу цель и она близка!
— А ну стой, мудак! Стой сказал, твою мать!
Невольно отметив, что двигается он довольно легко, будто парит над землей, думаю, что был прав — это совсем еще мальчишка, вряд ли что-то знает, и вообще, складывается ощущение, что он уводит меня от чего-то.
Внезапно малец исчезает. Просто растворяется в воздухе, вот только что я видел его, и вдруг он пропал! Я делаю по инерции еще несколько шагов и останавливаюсь. Может, он в яму провалился какую-нибудь или ловушку? Или, может быть… как-то успел залезть на дерево?
Сканирую окрестности, включив тепловизор, — в самый последний момент, перед тем, как он успевает активировать защиту, справа мелькает силуэт. Вот ты и попался, мальчишка. Тебя даже допрашивать не придется, получишь пару раз в зубы и сам всё расскажешь, откуда ты такой прыткий…
Но прежде чем я отключаю забрало, молниеносная тень мелькает рядом со мной, и я только успеваю почувствовать, как меня обдает горячим воздухом. И уже после этого слух улавливает едва заметный, свистящий звук. Аэробайк! Значит, это правда, они передвигаются на воздушных подушках. Дин говорил, что это возможно, у нас уже есть опытные образцы такого транспорта, а они, значит, уже используют его вовсю. И тут они нас опередили, ёбаный свет!
— Сука, — от досады выкрикиваю я ему в спину, бросая в том направлении довольно увесистый булыжник.
Блядь, и в этот раз осечка. Как так оказывается все время, что они нас опережают, это пиздец как нечестно и заебало уже до печенок. Ну, попадись ты мне только, кишки намотаю на кулак и подвешу на ближайшем суку! Чёрт! Надо вернуться и посмотреть, что с Итоном, не дай бог, что-то серьезное, переебу по шее, бля!
— Какого хрена, Мат! — ору я на него. — Хули ты подставляешься за этого пиздоблядского придурка, которого я расстреляю прямо сейчас за неисполнение приказа? — все это я произношу прямо на ходу, доставая пистолет и досылая патрон в патронник. — Если ему своя жизнь не дорога, вот пусть и прощается с ней, а ты какого хуя его закрываешь, блядь, хочешь оказаться трофеем и даже не усложнить недовольникам жизнь?
Я выпускаю пару пуль недоноску, что Мата подставил, под ноги и приставляю к его виску разгоряченное оружие, заставляя встать на колени. Мат, держась рукой за правое плечо, устало подходит ко мне и оттесняет в сторону.
— Хорош парня пугать, Алекс. Он глуп, но нам важен каждый человек. Оставь его, пусть чистит отстойник ближайшие три дня, и будет с него.
— Да? Каждый человек дорог? Да его жизнь не стоит даже того, чтобы пальцем ноги рисковать, ебановрот! Не говоря уж о том, чтобы его собой закрывать!
— Брейк, ребят. — Майки оттесняет меня подальше от Роя. — Поорали и будет. Мы с вами тут как на ладони, стоим на всеобщем обозрении. Думаете хантеры сбежали? Почему вы так уверены? Почему бы им не затаиться и не следить за нами дальше. Двигаем, парни, на полигоне разберетесь.
— Да, попёрли, ЭнЖи дело говорит, — бурчит Джони, а Майк усмехается, услышав свой позывной. У него длинные волосы, вьющиеся крупными кольцами, большие голубые глаза, и с легкой руки наших девиц, которые называли его Ангелом, Майки превратился в ЭнЖи*.
Дорога домой много времени не занимает. У Матиаса оказывается ушиб плеча — бронежилет отразил пулю, которая прошла по касательной. Рой, получив от меня в зубы, отправляется чистить отхожие места, а я иду в кабинет, чтобы отметить на карте место нападения хантера. За последние три месяца он объявлялся четыре раза, сегодня пятый? И это только из тех случаев, когда мы его засекали. Этот охотник очень молод, но при этом терпелив и опытен — уже кажется, что они своих солдат воспитывают прямо с пелёнок. Подвижный юркий мальчишка, он, похоже, с лёгкостью сможет перебить нас всех тут, но чего-то ждет. То ли ему по статусу не положено, то ли он просто вынюхивает информацию и старается выжить нас отсюда. С нами боевая сотня, они сюда не сунутся так просто.
Хантеры — они как вирус, который подтачивает наши силы изнутри. Они, как тени, ходят за нами по пятам, знают о нас всё. А поймать их невозможно. Сегодня чуть ли не впервые я оказался так близко к нему, и может, мне удалось его ранить? Почему же он так замешкался? У него было около десяти минут, прежде чем я увидел его, чего он ждал? Сигнала? От кого? Мог там быть еще один? Если да, почему он никак себя не проявлял?
— Алекс, — окликает меня знакомый голос, и я оборачиваюсь на звук. Эйми зарывается мне под руку, и я притягиваю её к себе. — Ты занят?
— Мы опять нарвались на хантера, — отвечаю, потеревшись щекой об её макушку, — вот отмечаю место на карте. А что? Что-то случилось?
— Да так…
— Все грустишь по Аарону?
Эйми мотает головой и вздыхает. Она появилась семь месяцев назад, нашла меня через лидера. Сказала, что передумала и хочет приехать. Была вся разбита и сломлена. Аарон, провстречавшись с ней два месяца, бросил ее, просто исчезнув и даже не попрощавшись. Ушел однажды утром, не оставив записки и ничего не объяснив. Увидев всегда такую позитивную и готовую к улыбке Эйми зареванной и бесконечно несчастной, я не мог не проникнуться к ней сочувствием, даже моя собственная боль отступила на время. Конечно, это не то же самое, что потерять любимого в жерновах войны, но… Я так понял, девицы вообще сложнее переживают подобные вещи.
Спустя не очень долгое время мы с ней снова стали близки, но эти отношения не имели ничего общего с любовью, скорее какие-то болезненные. Ненастоящие и даже близко непохожие на те, что были у меня с… Алексис. Мы с Эйми будто старались убежать от невозможной боли, которая преследовала, не отпускала, давила и убивала. Держались друг за друга как люди, висящие над пропастью, цепляющиеся за жизнь. Что будет дальше, если они спасутся? Счастливая совместная жизнь или они разбегутся по своим делам — они не знают, главное в их положении — выжить и не сойти с ума. Эйми не любит меня и знает, что я не люблю её. Но эта близость… дает иллюзию жизни. И, наверное, поэтому я до сих пор не умер.
Примерно полгода назад
Алексис Плейсед, младший капрал спецподразделения воздушного полигона
Каждая буква, которую я вижу перед собой, — источник страшной, невыносимой боли. Эти символы стоят у меня перед глазами, расплываются, прыгают, подрагивают. А потом каждая из них превращается в небольшое ядро. Оно сворачивается, скручивается, немного вибрирует, как перед взрывом, отрывается от носителя и летит в меня, пронзая насквозь. Ядра без остановки прошивают моё тело, внедряясь в плоть, взрываясь там, раскалывая мою душу на тысячи осколков… Мне хочется кричать, но я понимаю, что у меня нет рта, не получается издать ни одного звука, и от этого пытка становится еще более мучительной. Я пытаюсь как-то закрыться от этих летящих в меня ядер, эту запредельную боль терпеть невозможно. Ужасно. Я уворачиваюсь, пытаюсь вздохнуть и не могу. Не дышится. Тело содрогается в конвульсиях, я понимаю, что я сейчас умру. Сильно дергаюсь и открываю глаза.
Весь в поту, футболка совсем мокрая, хоть выжимай. Этот сон снится просто с потрясающей регулярностью. Не могу я никак смириться, разум до сих пор отрицает тот факт, что она умерла; даже урна с ее именем, которая нашла свое почетное место в мемориальном зале Бесстрашия, не помогает до конца увериться в её смерти. Там, конечно, не её прах, а просто то, что осталось на том полигоне, но… Когда я смотрел на этот сосуд, трогал его пальцами, то не чувствовал ничего. Не мог поверить, что Лекси больше нет, я ведь до сих пор чувствую её. Ощущаю пальцами ту влагу, которую стирал с ее щек, шелковистость кожи, тёплое дыхание, её запах, который преследует меня, её взгляд, полный любви и нежности, которого мне так сильно, так мучительно не хватает! Не могу поверить, что её больше нет. Не могу.
Бросаю мокрую футболку в угол, и взгляд натыкается на отражение в зеркале. М-да, ну и урод же, блядь. Ввалившиеся щеки, заострившийся нос, шрам на лбу, прикрывающий глаз. На левой щеке свежая отметина от носа до скулы, кое-как зашитая, память о недавней вылазке, окончившейся полным провалом. Десять штурмовиков в расход — недовольные выследили нас, взяли в кольцо в низине, зашли мы, видимо, туда, где были у них переносные принимающие станции. Появились внезапно и неожиданно, никто ничего не успел понять, а потом пустили в ход импульсы. Ну и как водится — зачистка. Пока активировали экзозащиту, десять человек успели уложить, а мне осколком мины распороло лицо. Если бы Кев не вытащил меня, всего переломанного, на своей спине из-под обломков и не утащил из засады, кто знает… Может, оно и к лучшему было бы.
Все, что держит меня на плаву, так это мысль об отмщении. Тому, кто виноват в том, моем личном, персональном апокалипсисе, который я переживаю уже на протяжении полугода с тех пор, как разбомбили воздушный полигон. Когда-нибудь Билли выйдет из тюрьмы, и я его убью. Я выслежу его, я заживо выколю ему глаза, отрежу язык, буду выжигать огнем каждый палец до тех пор, пока от них не останутся обугленные обрубки, на манер тех, что я видел на месте воздушного полигона. Потому что это он во всем виноват. И мне тогда уже будет все равно — расстреляют меня или нет. Посадят, расчленят или еще что-то сделают, потому что ОНА будет отомщена. Если бы он не полез к нам со своими интригами…
А Линдси… Считаться с бабой — последнее дело, хотя она тоже сделала немало, и, может, стоило бы ей отомстить. Если бы разрывная пуля в голову не окончила ее путь на этой Земле. Когда я узнал об этом, долго не мог справиться с досадой от мысли, как тупо она провела свою жизнь, как мало она сделала хорошего, и, на самом деле, рад был, что не пришлось самому мараться об… нее. В очередной раз.
Бросив последний угрюмый взгляд на отражение, выхожу на улицу. Чем хороша жизнь на полигоне, так это тем, что мы все тут живем на чистом, свежем воздухе, рядом с лесополосой. Мне страшно не хватает Ямы, влаги от подземной реки, каменных стен, песочного пола тренажерки. Но тут я могу дышать. А там нет. Потому что там была ОНА, а теперь ее там не стало. Глубокая затяжка кружит голову, сизый дымок клубится на фоне темного неба, усыпанного звездами.
«— …Алекс, как ты думаешь, сколько звезд на небе? — ее головка покоится у меня на груди, и я чувствую себя бессовестно счастливым.
— Ну… — прищуриваюсь на небо, будто прикидывая, и ухмыляюсь, — насколько я помню из курса астрономии, с осторожностью можно сказать, что только в нашей галактике около ста пятидесяти миллиардов.
— Даже представить трудно.
— Ну сейчас-то, просто невооруженным глазом, можно увидеть примерно четыре с половиной тысячи… А чего ты вдруг спрашиваешь?
— Да так… вид красивый…»
Ее голос до сих пор звучит в моей голове. Все его оттенки, модуляции, тембр, полутона.
In that big long house there are fifty beds
В этом огромном доме 50 постелей,
And one of them leads to your soul
Одна из них ведет к твоей душе.
Itʼs a bed of fear, a bed of threats
Эта постель таит страхи, опасности
Regrets and sheets so cold
И огорчения, укрытая холодной простынёй**.
Это самый прекрасный голос на свете, второго такого точно нет. Но я чувствую: если я включу запись, у меня точно что-то порвется в груди, и я не смогу больше сделать ни одного вздоха. Медленно умираю от тоски по ней. Господи, как же я любил ее, почему я тогда, именно тогда этого не понял и не сказал ей. Она всего за четыре месяца смогла стать для меня всем, моим миром, моей жизнью. А без нее не стало ничего, ни жизни, ни мира…
Тонкая ручка вытягивает из моих пальцев сигарету, и в ту секунду кажется, что это Лекси — дыхание успевает перехватить, и руки слегка ноют. Но это всего лишь Эйми. Я не услышал, как она подошла и села рядом.
— Вспоминаешь?
Я лишь киваю, низко опустив голову, чтобы скрыть лицо, — ей и своей боли хватает, не стоит еще и мою через себя пропускать. Да и что тут скажешь, я не могу не думать о Лекси, не могу не вспоминать ее. Слишком сильно и прочно она вошла в мою жизнь, в мое сознание, в мое тело, чтобы теперь как-то научиться жить без нее. Больно. Тоскливо. Печально.
— А ты чего не спишь?
— Не спится.
Она протяжно вздыхает и поднимает лицо к небу. А я сжимаю голову руками, будто хочу ее раздавить, чтобы унять боль от воспоминаний.
— Ты изводишь себя, Алекс. Нельзя так, надо как-то выбираться.
— Надо, но я не знаю как. А ты разве уже забыла Громли? Ты когда приехала, почти месяц не выходила из своей комнаты.
— Хм, — горько выдыхает Эйми, — если бы только знал… Знаешь, наверно если бы он умер, я бы поплакала, и мне не было бы так тоскливо. Потому что к самой по себе разлуке не добавлялся бы еще ядовитый привкус предательства.
— А я не могу без нее, Эйми. Не могу. Она мне снится. Я чувствую ее. Иногда мне кажется, что она не умерла там, на полигоне, что она как-то выжила и…
— Твое сознание хватается за любую возможность не сойти с ума. Нужно жить дальше, Алекс. А ты себя медленно убиваешь, — она поворачивает к себе мое лицо и, печально глядя на меня, гладит щеку, — мне больно на тебя смотреть такого. Ты так изменился, что становится страшно.
Я запускаю ладонь в ее волосы, только для того, чтобы перестать чувствовать этой рукой пустоту тогда, когда так невыносимо хочется дотронуться до той, которой уже нет. Эйми тоже выглядит не особенно похожей на себя. От той мягкой девочки из Дружелюбия не осталось и следа, карие глаза, источавшие доброту и спокойствие, совершенно потухли, будто у нее где-то внутри погасла лампочка, и они вместо теплого света тонут в мрачной, болезненной тоске.
Что же мы делаем с вами, девчонки? Зачем мы с вами так? Я обидел Лекси, наговорил ей ужасных слов, которых не хотел произносить, и не думал даже. Просто повторял то, что я обычно говорил девушкам, желая с ними расстаться. И расставаться я с ней не хотел, не хотел! Все, чего хотел, это чтобы то, что было между нами с Лекс, было правдой, искренней, как и все связанное с ней! Но она увидела меня в постели с Лин. Какую же боль она испытала, но нашла силы меня простить, я знаю. Майра сказала мне потом, что она согласилась приехать ко мне, что она вся светилась последние дни перед бомбежкой. И тот сон, где смог обнять ее, где она сказала, что любит меня. Умом я понимаю, что все это игра воображения, и все это только в моей голове, но… Я не могу забыть его. Я помню каждую секунду, что сжимал ее в объятиях, помню каждый взгляд, каждую черточку на ее лице. Полные слез глаза, и плакала она не от обиды, а от облегчения и счастья, я чувствовал это, мне так хочется в это верить.
Эйми обнимает меня, прикрыв глаза, гладит по щеке. Вся тоска, что топила меня, изводила, выгрызала куски и терзала, выплескивается в каком-то отчаянном, безысходном, бешеном поцелуе. Будто, терзая губы этой молодой грустной девушки, я пытаюсь вытащить нас обоих из бездны. Она судорожно вздыхает, прижимается теснее. И я чувствую, как через нее в меня вливается надежда на то, что я еще живой, потому что чувствовать себя мертвым становится совершенно невыносимо. Я как будто застрял на рубеже, не имея возможности быть с той, которую желаю больше всего на свете, и не могу быть здесь без нее, в полном одиночестве. Сжимая в объятиях тонкий девичий стан, безумно двигаясь в ней, будто спасаясь от чего-то, убегая, скрываясь, совершенно потеряв связь с реальностью, в этом отчаянном неистовстве я пытаюсь найти в себе силы как-то жить. Как алкоголик уходит в опьяняющий дурман, так и я рядом с Эйми стараюсь убежать от душевных мук.
Она лежит рядом со мной, совершенно обнаженная, но я не чувствую ничего к ней, кроме затопляющей по самую маковку благодарности. В который раз за последнее время эта хрупкая девушка спасает меня от неминуемой гибели. И как же я теперь…
— Спасибо тебе, Алекс, что не оттолкнул, — она садится, кутаясь в простыню. — Мне уже казалось, что проще на себя руки наложить, чем терпеть эту невыносимую внутреннюю пытку в полном одиночестве.
— Эйми, прости меня, — печально на нее глядя, говорю я. Мне страшно произносить эти вещи сейчас, после того, что между нами произошло, но я не имею права давать ей никаких иллюзий. — Я не должен был этого делать, я люблю Лекси и не могу ее забыть, но…
— Алекс, я знаю. Все знаю. Ты тоже меня прости, я не хотела к тебе лезть со своими нотациями. Я все понимаю. Я тоже, как это ни печально и не странно, люблю Аарона. Влюбилась, как дура, и теперь вот… А он ушел и… — Она закрывает лицо ладонями, а мне становится паскудно донельзя. Что ж за девица, чего ей так не везет с парнями? Вечно ее тянет на всякое дерьмо.
Я привлекаю ее к себе, укладываясь на подушку. Ничто не спасет нас от душевной боли, но мы можем попытаться как-то вытащить друг друга из этого ада.
— Как там Матиас? Жить будет? — нанося на карту пометки и рисуя план завтрашней вылазки, спрашиваю Эйми, стараясь отвлечься от воспоминаний.
— У него ушиб предплечья, гематома Кость не повреждена, и завтра будет как новенький. Если только не напьется опять. Алекс, Мат спивается. Надо с этим что-то делать.
— Я не знаю, что с этим делать. Ему так легче справляться с потерей. Мы все справляемся, как можем, — Эйми мотает головой и смотрит на меня укоризненно. — Хорошо, я поговорю с ним. Ты еще что-то хотела?
Она бросает на меня тоскливый взгляд, качает головой и идет к выходу. А я опять испытываю острый приступ недовольства и досады на себя, на всех. Кто бы мог подумать, что мы окажемся такими слабаками. Меня подкосила смерть Лекси, Мата — исчезновение Дани восемь месяцев назад, Эйми бросил Громли. И мы вместо того, чтобы справиться с этим, ломаем себе жизни. Неправильно это.
Я так и не смог до конца смириться со смертью Алексис, несмотря на то, что прошел год с момента той бомбежки на полигоне. Что-то мешает поверить до конца, что ее больше нет, какая-то мнимая, призрачная надежда, что она могла оказаться в плену, может, еще где-то? Иногда бывает такое, что я чувствую ее очень остро, в воздухе, в пространстве, будто она где-то есть, просто далеко. Так бывает, когда ты точно знаешь, что человек жив, но он уехал, и ты ждешь его, предвкушая встречу. Однако иногда надежды почти не остается.
Даже если бы она была в плену, хоть кто-нибудь, где-нибудь о ней слышал бы. Это только кажется, что нас много, на самом деле я уже скоро всех недовольных буду знать в лицо. За этот год мы допрашивали много пленных, но ни один не рассказал о белокурой девушке по имени Алексис. И по описанию никто не подходил. Эйми уговаривает не терзать себя, смириться. Но что-то мне не дает. Я все равно буду искать, спрашивать про нее.
Конечно, лучше всего было бы перетянуть кого-нибудь из недовольных на свою сторону, чтобы иметь у себя человека, который знает вражескую вотчину изнутри, порасспрашивать его, может, ее держат где-то секретно, или как-то еще, но они зомбируют чем-то своих солдат. Или вводят им что-то, мы пока не поняли. Они либо умирают, либо сбегают, либо молчат до тех пор, пока мы не отдаем их в тюрьму для военных преступников. Ни один даже не намекнул, что он может или хочет остаться в живых в обмен на информацию. Все чаще накрывает состояние полной безнадеги. Как говорит Анишка, «с тех пор как динозавры вымерли, все как-то по пизде пошло…»
Этой войне конца и края не видно, Бесстрашных все меньше, и никакого переломного момента не наступает. Обычно, когда происходят такие войны, в момент истощения всех ресурсов как материальных, так и человеческих, враждующие лидеры заключают перемирие и пытаются как-то жить дальше, однако это, похоже, не наш случай. Лидер недовольных как-то не торопится заключать мир с лидером Бесстрашия, он вообще перестал выходить на связь. Потому что они пошли на самую отвратительную и мерзкую низость, которую только можно придумать: они похитили младшего сына лидера — моего брата и одного из близнецов — Ричи.
Это случилось три месяца назад, мы уже готовились сворачивать нашу миссию на этом полигоне, потому что нужны были лидеру во фракции. Отец вышел со мной на связь во внеурочное время. Я сразу понял, что случилось ужасное, по одному лишь выражению лица. Сначала, правда, подумал, что-то с матерью, но когда он сказал мне…
Они пробрались незамеченными на ближайший к городу полигон, использовав момент, когда никого из лидеров не было. Никто не понял, как это произошло. Не было нападения, никто не заметил чужого на территории, мальчишки не подняли шума. Сначала все думали, что Рич прячется, он часто так делал, и его хватились не сразу. Почему Трой не почувствовал опасность? Ведь близнецы с недавних пор начали сильно чувствовать друг друга. Трой уверял, что Ричи жив, и даже сказал, что он где-то здесь, в районе нашего рубежа. Отец велел нам остаться и попытаться найти и проверить все вокруг, место, где они могут держать его, да я и сам никуда не уехал бы, зная, что Ричи можно спасти. Однако надежды на это мало, ведь Трой не почувствовал, что брат в опасности, значит, таких уж веских оснований полагаться на его интуицию нет, но мы, как утопающие, опять хватаемся за соломинку, потому что пока жива надежда. Живы и мы.
Я всегда знал, что война, скорее всего, заберет кого-нибудь из нашей семьи. Старался быть готовым к этому, каждый раз проходя свой пейзаж, я настраивал себя, пытался справиться со страхом потери. Но когда это случилось, оказалось, что я совсем не готов. Может быть, когда-нибудь у меня будет способность моментально брать себя в руки и принимать решения, подобно отцу, но на тот момент я не смог совладать с собой. Похищение брата совершенно выбило меня из колеи, перед глазами все время возникали картины пыток и тех зверств, что творят недовольные с заложниками. Я знаю, что рефлексиями делу не поможешь, но это просто выше человеческих сил. Я не мог спокойно сидеть на полигоне, без сна и отдыха, подвергая опасности людей, без перерыва ходил в рейды, до тех пор, пока Джон, Стен, Матиас и Кевин не скрутили меня и не заперли в лазарете.
— Тем, что ты сейчас сдохнешь и людей положишь, мальца не вернуть, Алекс! — тихо, но твердо внушал мне Кевин. — Распределим дежурства, наметим маршруты и будем делать ежедневные вылазки, распланируем дальние походы, возьмем пленных, мы будем его искать! Но не так тупо, сжигая себя! Давай, Алекс, ты нужен нам, соберись!
Теперь я каждый день связываюсь с матерью, говорю с Троем. Смотреть на них невозможно, я их просто не узнаю. Брат сразу повзрослел и стал похож на маленького старичка, а мать… Она вся высохла, будто от нее осталась она оболочка. Но она держится молодцом, чтобы не напугать других детей, она всегда умела держать удар. И нас научила этому. Каждый день мне нужно, как воздух, услышать от брата, что с Ричи все нормально, что его где-то держат, как-то изучают, для чего-то он им нужен. Ему не больно и не страшно, только он очень скучает по маме, плачет Трой. Дайте мне только найти суку, которая сделала это. Смерть ему покажется самым лучшим, что может с ним случиться, с ублюдком!
Теперь все наши вылазки, разведки и рейды направлены только на одно: найти их базы, станции, ходы или просто стоянки. Что угодно, только бы выяснить, что с мальком. Небольшую наземную базу мы нашли недавно, но это была скорее оккупированная деревенька, Ричи там не было. И пока… мы находили только оплавленные вырубки. Как говорят Эрудиты, у них могут быть мобильные станции. И если это так, значит, мы до конца жизни будем гоняться за этими химерами. А лидер недовольных молчит, как хрен моржовый. Если раньше от него хотя бы угрозы приходили, то в последнее время просто тишина. Ни требований, ни условий. Только охота.
Хантеры убили семь старших Бесстрашных и несколько сотен молодых офицеров. Для нас эти потери стали катастрофическими. Они как-то быстро поняли, что во время боевых стычек, когда все бойцы готовы и находятся внутри экзокостюмов, которые делают их практически неуязвимыми, надо очень много ресурсов, чтобы воевать, которых, по всей видимости, нет. Поэтому они решили просто-напросто переломать нас по одному. Выследить, выманить, дождаться, когда человек расслабится, потому что в напряжении быть бесконечно невозможно… И убить.
***
Во дворе у поленницы я неожиданно для себя встречаю Мата. Он что, собирается дрова колоть? После ранения?
— Здорово, брат, — окликаю я его, — ты никак вознамерился нам дровишек подкинуть? — Я подхожу и понимаю, что от него довольно сильно несет выпивкой. Ну ясно, на подвиги потянуло. — Разве сегодня твоя очередь?
— Я Дориана отпустил. Он сегодня ногу вывихнул на задании, до завтра медики его в лазарете оставили, а топить чем-то надо.
— Мат, — черт, ну не драться же мне с ним! — На дворе сорок градусов, нам бы не загнуться бы от жары, чего ты топить-то собрался?
— На зиму наколю, — он ставит полено, делает замах топором, но сильно морщится и топор выпадает у него из рук. — Ах, черт! Вот же блядство! — Мат пытается поднять орудие труда, но я отнимаю у него топор и слегка толкаю в направлении ступенек в сарай.
— Давай, сядь, посиди.
— Дай сигарету, Алекс, — поднимая на меня лицо и сильно щурясь на солнце, просит друг, — дай, курить хочется.
— Мат. Ты же не куришь.
— Кого это ебёт, Алекс? Я и не пью. И вообще, я совершенство. Отреченный бесстрашный. Так ведь вы меня называете за глаза?
— Матиас, ты пьян. Давай, ты пойдешь, проспишься, а мы с тобой поговорим позже.
— Скажи мне, Алекс, как тебе это удается? — он запускает руку в карман моей жилетки и достает сигареты. Пытается там же найти зажигалку, а она у меня в кармане брюк. Глубоко вздохнув и ухмыльнувшись, кидаю ему огниво, он прикуривает и показывает на меня сигаретой. — Ты ведь за весь этот год не употребил ни капли виски. Я сначала удивлялся, а теперь мне странно, как ты сумел справиться с потерей? Как ты не сошел с ума, когда Алексис умерла? Когда Ричи украли? Или весь секрет в том, что ты точно знаешь, что их больше не вернуть, тогда, когда Дани совершенно неизвестно где?
Мат делает глубокую затяжку, надсадно кашляет, матерится и чертыхается. Но сигарету из рук не выпускает, так и держит в руках, прикуренную.
— Мой секрет в том, что я испытываю боль всегда, — тихо отвечаю я, не глядя на него. — От нее нет спасения, Мат. От нее невозможно уйти, спрятаться, алкоголь делает только хуже, поверь. Сначала меня жестко напугала, если честно, потеря памяти, а когда выяснилось, что это проделки Лин, я к тому времени уже почти полгода не бухал, и знаешь что? Мне понравилось. Краски стали ярче. Голова яснее. Да и вообще… Виски помогает забыться на время, а потом все возвращается: и боль, и тоска, и отчаяние. Это не выход.
— Я не могу, Алекс, — Мат, опираясь локтями на колени, кладет голову на руки. — Не могу есть, спать не могу. Она все время зовет меня на помощь, а я не в силах ей помочь. Мы вдруг начали ссориться последнее время по какой-то ерунде, у нее все время было плохое настроение. Она не хотела ехать на полигон, она хотела в штурмовой отряд. А я потащил ее сюда. Не то чтобы волоком, но я был тверд в намерении последовать за тобой, и ей это не нравилось. Мы почти все время ссорились тут. А потом она пропала. И я за последние пару месяцев, даже не сказал, что люблю ее, ни разу. А я так ее люблю, так сильно! Почему мы прекратили поиски, ты можешь мне сказать, почему?
— Мат. Мы их не прекратили. Просто приостановили. Ну вспомни, мы ее искали полгода, все свободное время излазили все вокруг. Все ее вещи, все осталось, она будто испарилась. Если бы она уехала, она бы уже где-нибудь объявилась, уйти зимой без всего она не могла. Значит, ее захватили. А потом Рич пропал, и мы стали искать его. Может быть, они где-то вместе.
— Мы уже обсуждали это. Если бы это было нападение, то хоть кто-нибудь, что-нибудь видел бы, она не одна была на полигоне. Она сказала Зои, что пойдет спать и все, пропала. Ни выстрелов, ни следов усыпления, ничего. Вообще ничего, как такое может быть? Ну как, Алекс?
— Я не знаю, правда. Но мы будем искать ее, обещаю. Ты… только держись, брат.
— Ты спишь с Эйми. Это помогает?
— Нет. Мне помогает другое. Анишка еще в самом начале, когда Лекси только-только признали погибшей, сказала мне, что надо ставить себе цели и продвигаться к ним потихоньку, и тогда можно как-то выжить. Сначала это маленькая цель, например, встать и дойти до ванной комнаты, но с каждым днем все глобальнее и глобальнее. Я с тех пор так и живу, от цели к цели. Постепенно цель оформилась во вполне конкретную: я знаю, что должен дожить до того дня, когда Билли выйдет из тюрьмы. И вот тогда я встречусь с ним. И мы поговорим.
— Ты Эйми совсем не любишь?
— Я не знаю. Но она не дает погрузиться на дно, откуда не выплыть. Боль везде и вокруг, ты барахтаешься в ней, как в океане, и эта стихия в конце концов поглотит тебя, если ты не ухватишься за что-нибудь. Или за кого-нибудь. Эйми тоже плохо, мы просто помогаем друг другу.
— А Лекси? Ты любил ее?
— Я ее и сейчас люблю. Да вот только жалею, что не сказал ей.
— Прости, Алекс, я… это было жестоко, прости. Просто я так скучаю по Дани, мне так ее не хватает. Я бы все отдал, чтобы только увидеть ее, чтобы знать, что с ней все хорошо.
— Иди спать, Мат. У нас завтра сложный день.
Мат выбрасывает недокуренную сигарету и, покачиваясь, идет в жилой корпус. Надо будет взять его с собой на охоту, может, хоть развеется немного.
Не успеваю я войти на кухню, как в меня врезается Анишка, обливая меня чем-то, что несла в руках, какой-то теплой жидкостью. Оказалось — бульон. Спасибо, что не кипящий! Чашка падает мне под ноги, осыпав градом осколков, а мы с Анишкой синхронно материмся.
— Вот же ебаное пиздоблядство! Фу, — отскакивая от меня и тряся руками, верещит Ани, — я такая жирная, аж противно!
— А-ха-ха, — доносится из кухни смех Шерил, — да нет, ты, вообще-то, тощая, у тебя только задница огромная, и щеки из-за ушей торчат!
— Чего ты сказала, скотина убогая? Да ты себя в этом веке вообще в зеркало видела, пиздохуйная отсоска? В твоем возрасте уже надо на кладбище отползать, чтобы песком тут все не засыпать!
— Да ты не верещи так, малявка! Нервишки береги, а то свихнешься, тут с тобой носиться никто не будет, сразу пулю в лоб и адьес! Или, может, тебе к доктору обратиться? К психиатру? — презрительно ухмыляется Шерил, поигрывая ножичком. Вот черт, опять! Надо бы прекращать балаган, который продолжается у нас уже два месяца.
— Смотри, как бы тебе самой не заболеть!
— Чем это?
— Переломом челюсти и сотрясением мозга!
— Да неужели, достань меня сначала, безмозглая ебанашка!
Анишка кидается на обидчицу, но я перехватываю разъяренную девушку поперек талии, не позволяя ей разгромить кухню и не желая, чтобы Шерил наставила неугомонной синяков.
— Отпусти меня, Алекс, ты слышал, что она мне сказала, слышал? Не могу я такое спустить!
— Парню своему спусти, дура! Ах да, я забыла, у тебя же нет парня! А-ха-ха… — и все-таки смех у этой бабы… блядский. И не скажешь по-другому. Ебать, вот и пообедали, теперь надо срочно Нишку уносить отсюда, иначе они оставят нас еще и без ужина.
— Кто сегодня главный по кухне, почему в пищеблоке посторонние? — рявкаю на весь корпус, и в столовку вбегает молоденький парнишка из боевой сотни.
— Рядовой Шми, ответственный по кухне, по вашему приказанию прибыл!
— Убрать посторонних из пищеблока. Шерил, — все еще крепко придерживая брыкающуюся Анишку, поднимаю глаза на девицу, — у тебя разве сейчас не должно быть тренировки?
— М-м-м, да как скажете, командир. Может, потренируете меня лично в тире, а? — томно ведет плечами потаскушка, ну, то есть, блядь.
— В другой раз, — сдержанно отвечаю я ей, хотя сам очень хочу послать ее куда подальше и в грубой форме. Когда она проходит мимо нас, Анишка пытается лягнуть ее ногой. — Ани, прекрати. Ну что опять?
— Ты слышал, что она мне говорила? Слышал ведь! И что, я должна молчать в тряпочку?
— Она тебя нарочно провоцирует. А ты ведешься, как дурочка.
— Она первая начала, — пряча глаза и глядя в сторону, плаксиво говорит девица. Знаю я все эти ваши спектакли. На жалость меня разводит, ох, бабы!
— Мокроту отставить. Наряд вне очереди за поведение. Все, иди, — слегка пришлепнув ее по заднице, отправляю на задний двор помогать чистить картошку. М-да, появление Анишки я никак не мог предугадать здесь. Да и появление Кева, честно говоря, тоже. Когда мы отправлялись на полигон, Кев был на передовой. Он старался держаться подальше от фракции, от Анишки, от всего, что их связывало, хотя я этого не очень понимаю. Да это не мое дело, конечно, но… Факт в том, что Кевин объявился тут полгода назад, в компании развязной и наглой девицы Шерил. Я видел ее раньше в Бесстрашии, но она была старше нас на пару лет и я особенно не общался с ней. Знал, что она… не облегчена поведением, и когда она появилась в компании Кевина… Мне ничего не оставалось делать, кроме как чертыхаться. А два месяца назад появилась Анишка.
Пару месяцев назад
— Товарищ командир, разрешите войти?
— Да, разрешаю, представьтесь по форме! — Я как раз просматриваю карты нового объекта и не сразу обращаю внимание на новобранца. Голос кажется знакомым, но не особенно, поэтому я не предаю значение формальностям.
— Рядовой Аниша Тревис, в расположение полигона, под ваше командование прибыла.
Я был готов к чему угодно, но только не к этому. Вскинув голову так резко, что послышалось, как хрустнули позвонки, я смотрю на девушку, а она на меня.
— Аниша? — её голос только тот же, совершенно. Если бы я сейчас встретил бы ее в Яме, никогда бы не узнал. На лице нет ни одного колечка или штанги, темные волосы, немного отросшие, падают на плечи, глаза… Мягко-голубые, огромные, просто светятся сейчас радостью на ее лице без боевой раскраски, да она у нас просто красотка, каких поискать! — Ани, это правда ты?
— Алекс, — взвизгивает она и бросается ко мне, — я так соскучилась, я чуть не померла на хер, там, на ближнем полигоне! Алекс, любимый! — Она гладит мне щеки, улыбается… Вот кого я действительно рад видеть, так это ее. Стискиваю подругу в объятиях, тормошу и не могу поверить, что она приехала, сюда, к нам.
— Ты прошла инициацию? Успешно? Сколько у тебя страхов?
— Прошла, более чем, десять. Еще вопросы?
— Нишка! Да ты просто красавица настоящая! — Я беру ее за талию двумя руками и приподнимаю над собой. — Кто ж тебя надоумил хуйности из лица достать?
— Это с инициации еще. — Ставлю ее, наконец, на ноги, и она садится в кресло. — Когда пару раз выдернули их, быстро пришло в головенку, что надо избавляться. А за 4 месяца все заросло, сам понимаешь. Да и надоело. Я себе тату понаделала, таких, что…
— Не надо подробностей! — говорю я, выставив вперед палец. — Избавь, пожалуйста. Так как ты тут оказалась, я не делал запросы на кадры!
— От тебя дождешься! —Морщит нос так привычно и знакомо, что я моментально чувствую себя в Яме. — Пришлось через отца действовать! Вайро, блин, стойким оказался, полгода я его уламывала сказать мне, где ты. Вот, уломала, теперь…
— Алекс, ты нужен там в гараже, парни хотели, чтоб ты сам глянул! — В кабинет влетает Кевин и, кивнув посетителю, прямиком направляется ко мне. — Ты сильно занят? Отложить можешь?
— Он не сильно занят, я вообще уже закончила. Мне бы только до общаги добраться, не проводишь, Кев? — говорит ему Аниша, и Кевин замирает, как изваяние. Мне хочется немедленно оставить их наедине, настолько сильно и быстро между ними электризуется воздух.
— Не может быть, — шепчет одними губами Кевин, — этого просто…
— Кев, не смотри на меня, как на приведение. Может, обнимемся? — Аниша расставляет руки в стороны, а я толкаю Кева в плечо, чтобы тот отмер.
— А… да, привет. Рад тебя видеть. Что ты тут делаешь? — Он выглядит так оторопело, что мне становится и смешно, и грустно. Попал ты, парень, залетел по самые яйца. Кевин берет ее руку и слегка пожимает. Анишка если и удивляется, то ничем этого не показывает и ничего не говорит.
— Она нести службу приехала, мне казалось тут больше особо нечем заниматься, — глубоко вздохнув, говорю я им обоим. — Ну что, пошли в гараж? Заодно проводим Анишку до общаги?
Глядя на улыбающуюся девушку, совершенно потерянного Кевина, я понимаю только одно: если тут у нас и было как-то беспокойно, то теперь начнется что-то по-настоящему чертовски забавное.
И вот теперь мои предположения находят свое подтверждение!