Слёзы Бугенвиллеи

Было уже за полночь, когда экипаж, скрипя рессорами, выехал на просёлочную дорогу. С обеих сторон длинными рядами тянулись кустарники и многовековые грабы, чьи страшные силуэты во тьме напоминали неведомых косматых чудищ; их изогнутые ветви, словно чьи-то заскорузлые конечности, порой шуршали по парусиновому верху экипажа, отчего Хартли становилось не по себе.

 За всё время она так и не смогла сомкнуть глаз, пытаясь привести мысли в порядок. Во все события верилось с трудом. Николас Макэлрой исчез, но снова появился в её жизни. Как так случилось, что он внезапно изменил своё решение? Она могла потребовать от него объяснений, но что-то её останавливало. Даже невзирая на то, что в памяти снова и снова всплывало содержимое того злополучного письма, Хартли не осмелилась более упоминать о нём. Все назревшие вопросы оставались без ответов, но успокаивало одно — как бы там ни было, рано или поздно напряжение от постигших их потрясений перестанет быть таким ощутимым, и Николас ей обо всем расскажет. Это произойдёт, но не сегодня. Сама не зная почему, Хартлей в это верила.

 Извозчик свернул налево и потянул вожжи — лошади недовольно захрапели, и экипаж, плавно покачнувшись, остановился. Лунный свет заливал заросшую сорняками подъездную аллейку, выхватывая из темноты очертания старого каменного дома. Среди нестриженых деревьев и дикого кустарника он был похож на давно забытый мрачный призрак, глядящий сквозь густую листву немытыми глазами-окнами. 

 Николас выбрался из экипажа и молча протянул Хартли руку. Ступив на землю, она поёжилась и осмотрелась.

 — Что это за место?

 — Мне стоило заранее позаботиться о том, чтобы нас не нашли, — в его руках звякнула связка старых ключей. — А здесь нас искать уж точно никто не станет. 

 — Здесь так жутко, — она взглянула на него и, протянув руку, хотела вцепиться в рукав, но вдруг осеклась. 

 Ник устало вздохнул. Хартли не заметила его горькую усмешку — она бегло скользнула по лицу и тут же растворилась в ночной темноте.

 — Не лучший вариант для ночлега, зато здесь нам уж точно ничто не угрожает.

 Тяжёлая дверь со скрипом отворилась, и они, войдя внутрь, оказались в узкой прихожей. Николас зажег свечу, тусклый свет озарил жёлто-бурые стены, оклеенные выцветшими обоями в мелких, едва заметных бледно-сиреневых цветах. Обратив внимание на потеки влаги и местами облезшую краску, Хартли поняла, что дом заброшен, и это её немного успокоило.

 Под ногами противно заскрипели половицы. В небольшой комнате, всем своим видом напоминавшей гостиную, разило сыростью и прохладой. Спертый воздух неприятно щекотал ноздри, принося с собой запах плесени и старых, давно уже никому не нужных вещей. 

 Не скрывая своего отвращения, Николас брезгливо поморщился, но тут же взял себя в руки: подойдя к тумбе, он что-то оттуда извлек и, присев у камина, чиркнул спичкой.

 — Эти старые газеты пришлись как нельзя кстати, — глядя на медленно разгорающееся пламя, тихо проговорил он и, шагнув в сторону, рывком придвинул ветхий диван поближе к теплу.

 — Николас, мне страшно.

 Хартли стояла у стены и, глядя на разыгравшиеся огненные языки, обнимала себя руками. 

 — Страх опасности гораздо страшнее самой опасности, уже наступившей, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла, — отставив в сторону каминные щипцы, Николас распрямился.

 — Эти слова... Они мне кажутся знакомыми.

 — Даниель Дефо, — он слабо улыбнулся и, сделав пару шагов в сторону Хартли, протянул ей ладонь. — Позволь.

 Охватившая оторопь на мгновение заставила её замешкаться.

 — Николас, — она в отчаянии схватила его за руку и крепко сжала. — Что теперь будет? Будущее, оно так туманно и непроглядно. Боюсь, что завтра не наступит, и тогда...

 — Всё наладится, как только придёт рассвет. Я обещаю.

 Его голос предательски дрогнул. Резким движением он притянул её к себе — глубокое дыхание обдало кожу будоражащим теплом.

 — Мы сами выбрали этот тернистый путь — путь к свободе. Мы будем вынуждены предать себя забвению, мы растворимся во времени и навсегда исчезнем из жизни тех, с кем были связаны. Мы умерли. Для них мы это сделали, чтобы исчезнуть, для нас — чтобы родиться заново. В другом месте и под другими именами. Мы призраки, Хартли, призраки, что вынуждены скитаться между прошлым и будущим, в котором, возможно, сможем обрести смысл нашего существования. 

 Ник говорил вполголоса, с придыханием. Он смотрел на Хартли так, как будто хотел сказать что-то ещё, но не решался. Как будто скрывал от неё нечто важное. Глубина его взгляда пронизывала насквозь — смешавшиеся в нём эмоции и чувства могли бы показаться неразличимыми, если бы не лихорадочный блеск глаз, выдававший напряжение и душевную сумятицу.

 — У меня безграничное чувство дежавю... Только в тот раз я была вынуждена вернуться.

 Ответа не последовало. Закрыв глаза, Николас прижался щекой к копне растрепавшихся рыжих волос. Его рука мягко скользнула по спине Хартли, отчего у той по коже прокатилась волна мурашек.

 — Ты дрожишь... Но я знаю, как помочь тебе согреться.

 Она вопросительно посмотрела на него.

 — Нам кое-что оставили. По моей небольшой скромной просьбе. 

 Как-то нелепо усмехнувшись, Ник отстранился и направился в другую комнату. Немного позже он вернулся с винными бокалами, чуть ли не доверху наполненными багровой жидкостью.

— Мисс, позволите ли вы угостить вас бургундским?

 — Это так мило с вашей стороны, — приняв напиток, Хартли едва заметно улыбнулась.

 Николас торжественно поднял бокал. 

 — За завтрашний день!

 — За завтрашний день, — тихо проговорила она и, поднеся бокал к губам, сделала первый глоток.

 Вино разливалось теплом по телу и умиротворением в душе. Напряжение наконец отступило. Они стояли друг напротив друга и молчали. В мерцающем свете камина Николас казался Хартли ещё привлекательнее, чем прежде. Она стыдилась мысли, что её безумно тянет к нему, но поделать с собой ничего не могла: ей ещё не доводилось испытывать ничего подобного, отчего бы её переполняли столь сладостные, опьяняющие разум чувства. 

 Поставив опустошенные бокалы на каминную полку, Николас вздохнул.

 — Нам стоит о многом поведать друг другу, но... Этот момент настолько прекрасен, что испортить его — сродни преступлению, и я не желаю его совершать.

 — Я тоже... 

 Хартли чувствовала, как земля медленно уплывает из-под ног. Разлившийся по телу жар дурманил, он заставлял забыть обо всех напастях и стирал границы дозволенного. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она прильнула к его губам. Внезапность и резкость её порыва, не поддающегося никаким правилам рассудка, придали движениям забавную неуклюжесть. Николас вдруг напрягся. Сминая пальцами ткань платья, его рука медленно опустилась на хрупкую талию — прижав Хартли к себе, он на мгновение углубил поцелуй, но тут же отпрянул, поджав губы и бессмысленно уставившись на пылающее пламя.

 Хартли обескуражено взглянула на него. Пытаясь убедить себя, что это всё от неожиданности, она потянулась к нему снова, но тот вновь отстранился, из-за чего её пыл сменился глубокой неловкостью. По спине пробежался неприятный холодок, отозвавшись в сердце недобрым предчувствием. Хартли чудилось, как будто она, мокрая и продрогшая, стоит у железных ворот и... не может войти. Упираясь руками в железные прутья, ей оставалось лишь кричать в надежде, что её услышат.

 — Это неправильно. 

 Николас выпрямился и сложил руки перед собой. Теперь он больше всего напоминал каменное изваяние, высеченное рукой искусного скульптора. 

 — Мне не следовало бы, — стыдливо отвернувшись, Хартли поникла. В душу закралось подозрение, что что-то в нём непоправимо изменилось. Как будто что-то сломалось, исчезнув безвозвратно. Навсегда.

 — Ты не виновата. Но... Ты замужняя женщина, и я не могу ни на что претендовать. Мне тяжело это принять, тяжело осознавать, что ты... Мы должны добиться расторжения брака. Пока это невозможно, и посему нам не следует торопиться со столь поспешными решениями.

 Догадаться, о чём идет речь, Хартли не составило особого труда. То, что происходит между мужчиной и женщиной в пределах спальной комнаты, теперь не было для неё тайной. Это было постыдное, отвратительное действо — всего лишь несколько мгновений назад она даже не думала об этом. Закрыв глаза, она готова была расплакаться от воспоминаний о той ужасной ночи в Линден-Холле. Пытаясь подавить отвращение и вдруг нахлынувшую тошноту, Хартли сдавленно сглотнула. 

 — Но разве это представится возможным в дальнейшем, если мы сбежим?

 — Боюсь, что нет. Твой супруг не так прост, и он ни за что не уступит. Даже на фоне разразившегося скандала, — нахмурившись, Николас задумался. — Правда, существует один способ. Но он, чего уж таить, чрезмерно радикален.

 — Это намёк на то, чтобы лишить Питера жизни? — от осознания того, что она произнесла это вслух, Хартли испуганно прикрыла рот ладонью, на что Николас лишь нервно хохотнул.

 — Не бери в голову. Мы просто уедем и раздобудем удостоверения на чужие имена. Тебе нужно набраться сил перед грядущей поездкой. Не стоит растрачивать их попусту, слышишь? 

 Хартли кивнула. Действительно, Николас был прав — слабость одолевала её, отзываясь ноющей болью в ногах и странным, необъяснимым головокружением. Тело внезапно стало ватным. Она вдруг поняла, что если не приляжет на диван, то рухнет прямо здесь, на пол.

 — И правда, мне необходим отдых, — слабо улыбнувшись, прошептала Хартли и глубоко вдохнула. — Николас, здесь слишком мало воздуха... 

 Ничего не ответив, он подхватил её на руки и уложил на диван. 

 — Мне нечем дышать, — она лежала, вперив невидящий взор в потолок; все предметы плавно теряли свои очертания, растворяясь в полупрозрачной дымке.

 — Ты просто слишком устала. Это скоро пройдёт.

 — Прошу, останься. Не уходи, — в её тихом голосе отчетливо слышался страх. — Там, на улице... Что-то стучит.

 — Это поднявшийся ветер. Ничего не бойся, я рядом.

 — И будешь всегда?

 Лениво облизывая угли, в камине медленно угасало пламя. Николас рассеянно кивнул, бросив взор на пустующие бокалы. Его лицо застыло в какой-то неестественно смятенной маске; заложив руки за спину и описав круг, он остановился и склонился над ней, глядя на хрупкую фигурку со смесью горечи и сожаления. Но Хартли этого уже не замечала. Слабая и совсем беззащитная, она лежала на боку, положив голову на согнутую в локте руку и, кажется, уже крепко спала.

 Ночь выдалась на удивление тихой и спокойной. Как будто ничего не предвещало беды. Угрюмые крики совы за окном вскоре сменились веселым щебетом певчих птиц. Они то взмывали в предрассветное небо, беспокойно кружа над домом, то снова исчезали, прячась в густых кронах вековых деревьев. Ворвавшаяся через открытое окно свежая прохлада заставила Хартли открыть глаза. Она не помнила, когда в последний раз спала так крепко и умиротворенно, но знала точно — это было давно. 

 Утро, когда они начнут жизнь с чистого листа, наконец-то настало. Все преследовавшие её невзгоды теперь казались незначимыми, далёкими, как звёзды, и ничтожными, как брызги шампанского на платье цвета слоновой кости. Улыбаясь, Хартли представляла, как аккуратно подымается по трапу, пересекает палубу и, касаясь лееров, смотрит в горизонт, мысленно прощаясь с Англией.

— Николас?

 Ответа не послышалось. На мгновение ей показалось, что в доме, кроме неё, никого нет. Она торопливо поднялась с дивана и осмотрелась по сторонам. Каминная полка, на которой ещё вчера стояли винные бокалы, теперь пустовала, а комната, казавшаяся в полумраке заброшенной и неопрятной, в солнечном свете выглядела на удивление уютной.

 — Николас, ты здесь? 

 Хартли прошла в коридор, потом поднялась по старой винтовой лестнице на второй этаж. Недоброе предчувствие охватило её — вернувшись в гостиную, она вдруг почувствовала, как к горлу подступает волнение, переходящее в нервную дрожь. Николас не нашёлся. Он исчез, как будто его и не было вовсе. 

 Сложенный напополам бумажный лист привлёк внимание не сразу. Он лежал на тумбе, именно там, где хранились старые газеты. Хартли судорожно сглотнула. Понадобилось несколько минут для того, чтобы она одолела оторопь и наконец-то взяла его в руки.

  «Если вы читаете это письмо, значит меня уже нет в живых. Я умер, но только для вас, миссис Гарленд. Как и моя несчастная сестрица, почившая по вашей вине. Я заплатил сполна за так называемую любовь к вам, которая, подобно молнии, воспламенила душу и сразу обратила в пепелище. К счастью, молния не бьет дважды в одно и то же дерево, и посему... Скорее Англия уйдёт под воду, чем я проникнусь чувствами к убийце. 

 У каждой ошибки есть своя цена. Вы не останетесь в должниках, обещаю. Надеюсь, что теперь, когда я искупил свою вину перед Рашель, справедливость наконец восторжествует. Так будет лучше. На этом прощаюсь с вами. Покорнейше прошу меня простить. Ваш кузен, Николас Макэлрой» 

 — Убийца?

 В груди всё похолодело. Уронив записку на пол, Хартли оперлась о стену. Всё вокруг казалось каким-то ненастоящим, эфемерным; удивление и непонимание происходящего её как будто оглушило — мысли метались, подобно искрам костра на ветру, отдаваясь в голове болезненным звоном.

 — Рашель... Разве она мертва? Но я не знала... Я не убивала!

 Подступившие слёзы больно обжигали глаза. Хартли бросилась к входной двери и, схватившись за ручку, с силой потянула на себя.

 — Что?

 Дверь оказалась заперта. На смену непониманию пришло отчаяние — оно душило, больно впиваясь в горло острыми когтями. Недолго думая, Хартли бросилась к окну, но вдруг застыла, услышав раздавшееся снаружи ржание лошадей.

 — Николас... Ты вернулся... 

 Дверь скрипнула. Шаткая надежда рассеялась так же быстро, как и появилась.

 — Миссис Питер Гарленд? Вы поедете с нами. 

 Их было трое. Хартли хотела закричать, но большая мужская ладонь в один миг сжала ей рот. В глазах потемнело. Она наконец поняла, что долгожданный рассвет никогда не наступит. Всё было кончено.

* * *

— Мистер Макэлрой, ну наконец-то! Хотел бы я знать, куда вы запропастились. В гостинице сообщили, что вы не появлялись там две ночи подряд, посему мне пришлось оставить записку. Просто немыслимо! И... Что с вашим лицом? Уж больно вы бледны. Точно такой же цвет кожи имелся у покойной тётушки миссис Гриффит, страдавшей малокровием. Может быть, вам всё-таки стоит наведаться к доктору? 

 Мистер Маклафлин ловко набил табаком трубку и закурил. Присев с вальяжным видом на скамейку, он с наслаждением втягивал дым и наблюдал за скользящими по Темзе прогулочными корабликами. 

 — Нет повода для волнения. Я превосходно себя чувствую.

 — А так сразу и не скажешь, — задумчиво протянул Арчибальд. — Во всяком случае, что бы ни произошло, я вынужден сообщить одну важную новость. Собственно, почему я и позвал вас сюда в такую рань... Наша поездка откладывается на неопределённый срок.

 — Вы шутите, полагаю? — пытаясь скрыть накатившее раздражение, Николас вымучено усмехнулся. 

 Арчибальд нахмурился. От его протеже разило спиртным, да и вёл он себя донельзя взвинчено.

 — Отнюдь. И всё-таки зря мы связались с этой конторой! Только вчера меня известили, что их судно было повреждено во время шторма и теперь требует ремонта. Пришлось отказаться от их услуг и заключить договор с другим фрахтовщиком. Только вот снова незадача... Его суда прибудут в порт только через две недели.

 — К чему вы клоните?

 — Если желаете, оставайтесь здесь, или же отправляйтесь домой, в Карлайл. Во всяком случае, дорогой друг, вы вольны распоряжаться этим временем, как изволите сами. Как только всё будет оформлено и готово к отплытию, я вас оповещу. 

 — Какая жалость, — сквозь зубы процедил Николас и, поднявшись со скамейки, хмуро уставился вдаль. — А я понадеялся, что мы отправимся незамедлительно... Мне тяжело здесь находиться, мистер Маклафлин. Если вы понимаете, о чём я.

 — Как не понять, — Арчибальд сочувственно покачал головой. — Милая Рашель была замечательной девочкой. До сих пор трудно осознавать, что её больше нет. Очень надеюсь, что скоро вы оправитесь от этого столь трагического события. 

 Что-то внутри болезненно сжалось, и перед мысленным взором вновь возникло её лицо. Прекрасное, но в то же время мертвецки бледное и неподвижное, теперь оно вовек было погребено на кладбище горьких воспоминаний.

 — Вы хотели сказать мне что-то ещё?

 — Нет. На этом всё, мистер Макэлрой.

 — Тогда до скорой встречи, мистер Маклафлин, — выдохнул Николас и, развернувшись, быстро зашагал прочь вдоль набережной.

 Поезд на Карлайл отбывал через пару часов. Вернувшись в гостиную и собрав саквояж, Николас отправился на вокзал. Отыскав нужный вагон, он вошёл внутрь и, заняв место у окна, болезненно поморщился. 

 О прошедшей ночи не напоминало ничего, кроме терпкого привкуса дешевого рома во рту и головной боли. Чувство выполненного долга не принесло ожидаемого облегчения. Наоборот, оно саднило и жгло, впиваясь во внутренности ледяными иголками. Николас был уверен, что поступил правильно, но внутренний голос твердил обратное. Образ спящей Хартли стоял в сознании мутной пеленой, от которой ему хотелось поскорее избавиться. Дабы заглушить протестующий крик совести, он нашёл успокоение в бутылке, чем довел себя практически до беспамятства, ибо с трудом мог вспомнить, где и как провёл прошлую ночь. Новость об отложенной поездке ещё больше раздосадовала его. Он как будто чувствовал, что возвращение в Карлайл окажется очередным испытанием, и от осознания этого на душе становилось только гаже. 

 Вскоре накопившаяся усталость дала о себе знать. Отяжелевшие веки начали слипаться, и спустя недолгое время Николас провалился в глубокий сон.

 В Карлайл поезд прибыл поздно вечером. По стеклу вагонного окна косыми линиями медленно стекали тяжелые капли. Ещё утром солнечный и приветливый городок теперь встречал пассажиров порывистым ветром и обильным дождём. Тучи висели так низко, что казалось, вот-вот упадут на землю — свинцовые и грузные, они цеплялись за шпили башенок и кровли старых домов, роняя слезы горести на случайных прохожих. 

 Покинув станцию, Николас остановил первый попавшийся кэб и велел кучеру ехать на Ховард-стрит. Как только впереди замаячила красная черепичная крыша, он ощутил накатившую пустоту, и эта пустота казалась ему бесконечностью. Сквозь пелену дождя родной дом походил на мрачную обитель уныния и грусти. Траурный венок на парадной двери все ещё напоминал о случившемся — воспоминания о Рашель вдруг ожили в нём с такой ясностью, что на душе вновь стало невыносимо тяжко. День, когда они кружились в танце, навсегда остался жить в его сердце самым светлым воспоминанием. Тогда он видел её в последний раз. Почувствовав, как в носу что-то предательски защекотало, Николас попытался отогнать гнетущие мысли и взялся за бронзовый кнокер. 

 — Мистер Николас?

 Встретившая его экономка удивлённо вскинула брови. 

 — Добрый вечер, миссис Лодж. У вас такое обескураженное лицо, как будто вы не рады меня видеть. 

 — Ох, полно вам! В этом доме вам все и всегда рады, вы же знаете. 

 В доме царила непривычная тишина. Войдя внутрь, Николас застыл посреди холла и, вскинув голову, прислушался.

 — Как странно...

 — Что вы имеете ввиду? 

 — Попугай... Его не слышно. Он ведь всегда кричал, когда кто-то отворял парадную дверь.

 Экономка скорбно вздохнула и понурила голову. 

 — С тех пор, как Рашель не стало, с Жаком приключилась беда. Я не сильна в птичьих хворях, но скажу, что он не ел, а лишь ощипывал себя, рьяно избавляясь от перьев. Он выглядел таким жалким, таким болезненным... Всё закончилось вчера утром, когда близнецы нашли его лежащим на дне клетки. Такое потрясение для них! Бедные крошки, они ведь так любили эту несчастную птицу. 

 Николас нервно прикусил губу. В груди заскребло, и ему вновь сделалось не по себе. Попугай, служивший живым напоминанием о погибшей сестре, ушёл вслед за ней. Стремительно и безвозвратно.

 — Хватит с меня смертей, миссис Лодж, — он вскинул руку в предупреждающем жесте. — Я бы хотел повидать отца с матерью. Кстати, где они?

 — Ах, прошу прощения! Запамятовала. Господа отправились с визитом к Эмберсонам, но не волнуйтесь — они должны вернуться с минуты на минуту, как раз к ужину. Полагаю, вы проголодались с дороги?

 — Сейчас даже кусок в горло не лезет, — сухо проговорил Ник и, пройдя мимо экономки, побрёл на второй этаж. 

 Комната встретила его темнотой и холодом запустения. Николас поставил саквояж в угол, подошёл к окну и отодвинул портьеру, вглядевшись в окутавший окрестности тяжёлый свинцовый сумрак, предвещавший не менее тяжёлую бессонную ночь. 

 Где-то раздался тоскливый собачий вой. Вскоре он так же внезапно оборвался, сменившись тишиной, не менее зловещей. По спине пробежала невольная дрожь. В этом доме всё, подобно оссуарию, напоминало о смерти. Со всех сторон давили смятение и пустота, смешанные с обидой и злостью на самого себя. Он ещё никогда прежде не чувствовал себя таким разбитым, и желал только одного — стереть прошлое из памяти и никогда к нему не возвращаться. 

 За дверью послышались чьи-то мерные шаги. Похоже, чета Макэлрой уже возвратилась домой, и теперь каждый из них направлялся в свои покои, дабы переодеться к ужину. Желая убедиться в своём предположении, Николас вышел в коридор, но никого не увидел. Он прошёл чуть вперёд, остановившись в нескольких шагах от кабинета Десмонда. Дверь была чуть приоткрыта — сквозь узкую полоску пробивался слабый свет.

 — Отец?

 Недолго думая, Николас потянул за серебристую ручку и заглянул внутрь. Кабинет пустовал. Свет газовой лампы мягко ложился на широкий дубовый стол, обитый тёмно-бордовым сукном. На нём ничего не было, кроме хрустальной чернильницы и сложенных в аккуратную стопку бумаг, исписанных размашистым почерком мистера Макэлроя. Ник сначала хотел уйти, но вдруг передумал, твёрдо решив подождать отца здесь. Ступив на узорчатый ковёр, он застыл у этажерки и потянулся за первой попавшейся книгой, но та вдруг выскользнула из пальцев и полетела вниз, угодив в корзину для мусора, доверху наполненной изорванной бумагой и чем-то ещё. 

 — Проклятье! 

 Николас поморщился и, закатав рукав, запустил руку в корзину. Внезапно его взгляд споткнулся о смятый конверт, который, к удивлению, был запечатан. Ничуть не противясь охватившему его любопытству, Николас извлёк находку и аккуратно расправил, дабы прочесть имя загадочного адресата, чьё послание оказалось столь незначимым и столь нежелательным, что никто даже не побеспокоился о том, чтобы прочитать письмо.

 — « Мисс Хартлей Клементайн, Ричмонд, Рингсмид-роуд...» Нет. Как это возможно? Это какой-то вздор! 

 Его пальцы дрожали. Одним резким движением он разорвал конверт и вынул потрёпанный лист. В то, что на нём отчетливо виднелись написанные им слова, Николас попросту не желал верить. Как и в то, что это было то самое, последнее письмо, которое, как он наивно верил, отправил Хартли ещё до переломного момента, как всё рухнуло, и прежней жизни наступил конец.

«Милая моя Хартли! Прошу простить меня, что заставил ждать, но сложившиеся обстоятельства оказались сильнее. Это письмо будет коротким, без лишних изысков и предисловий, но, прежде чем написать его, я терзал себя мыслями и долго думал, как поступить правильно. 

 Вынужден сообщить, что намедни я отбываю в Индию на шесть месяцев. К сожалению, я не смогу взять вас с собой, но отнюдь не по той причине, о которой вы сейчас подумали. Отец выдвинул мне условие, при котором он даст согласие на брак. И я согласился. Мы расстанемся, но только ради того, чтобы вновь воссоединиться. Как только я вернусь, мы отпразднуем свадьбу и отправимся в Дарджилинг, навстречу совместному счастью, длиной в целую жизнь. Рассчитываю на ваше понимание и снисхождение. На этом у меня всё. С любовью, Николас»

Всё, что его окружало, оказалось наглой ложью. Сквозь тернии сознания пробиралось жалкое осознание того, что его обманули. Искусно обвели вокруг пальца, как последнего глупца. В одно мгновение прежний мир развалился и рухнул в глубокую бездну, действительность оказалась ни чем иным, а цирковым представлением безобразных уродцев, в котором он, сам того не осознавая, покорно играл самую главную и самую отвратительную роль.

 — Нет... Этого может быть! 

 — Николас? Что ты здесь делаешь? 

 Он обернулся. В дверном проёме стоял Десмонд: на его лице застыла маска недоумения.

 — Ищу ответы на свои вопросы. И, кажется, я их уже нашёл, — сквозь зубы процедил Николас: все ещё сжимая злосчастный клочок в руке, он демонстративно вскинул её вверх. — Может мне кто-то объяснит, как здесь оказалось это?

 — Ты не имеешь права разговаривать со мной в таком тоне, — сухо ответил Десмонд. Он вошёл в кабинет, сел за стол и, как ни в чём не бывало, принялся перебирать бумаги. — Разве ты не должен сейчас сопровождать мистера Маклафлина? Только ради всего святого, не говори мне, что он отбыл в Индию без тебя.

 — Мистер Маклафлин в Лондоне. Обстоятельства вынудили его задержаться. Но мы сейчас не об этом, отец. Прошу, объяснитесь. 

 Не в силах сдерживаться, Николас швырнул скомканное письмо на стол и нервно обнял себя руками, словно это могло хоть от чего-то защитить. Откинувшись на спинку кресла и отложив бумаги, мистер Макэлрой тяжело выдохнул — его растерянный взгляд вдруг упал на подоспевшую Сибиллу.

 — Никки? Однако какая приятная неожиданность...

 Как только она заметила письмо, глаза её изумлённо округлились. Замерев на месте, Сибилла закрыла рот ладонью и посмотрела на сына со смесью ужаса и удивления, так, словно перед ней стоял самый что ни на есть настоящий призрак.

 — Как же я счастлив вас видеть! — заметив, как мать резко переменилась в лице, Николас горько усмехнулся. — Что с вами, матушка? Вы бледны, как полотно. Неужто это я смутил вас своим непреднамеренным приездом?

 — Наш сын вернулся из Лондона и теперь требует объяснений, — Десмонд хоть и хранил спокойствие, но все же выглядел мрачнее тучи.

 — Я тоже рада видеть тебя, Николас, — не отрывая взгляда от письма, холодно протянула Сибилла. — Ответь, милый, где ты это взял?

 Николас ухмыльнулся.

 — Я и не думал, что вас встревожит какая-то бумажка. Так получилось, что я невзначай выудил её вон из этого мусорного ведра. Любопытно, как она здесь оказалась?

 — Десмонд? 

 Казалось, напряжение в кабинете сгустилось настолько, что его можно было разрезать ножом. С бесстрастным выражением лица мистер Макэлрой потянулся за золотистым портсигаром и, чиркнув спичкой, неторопливо закурил.

 — Вчера я велел горничной убраться в кабинете и выбросить старый хлам вместе с ненужными бумагами, что она, собственно, и сделала. 

 — Но она забыла вынести мусор, — голос Сибиллы сочился негодованием. — Возмутительно! Стоит подумать над тем, чтобы лишить её жалования. 

 Десмонд выпустил клуб сизого дыма, посмотрел на сына и протянул руку, указывая на кресло. 

 — Теперь это уже ничего не изменит. Прошу, присядь. Нам нужно всё расставить на свои места. 

 Бросив недоверчивый взгляд на отца, Николас послушался. Беспокойно постукивая пальцами по подлокотнику, он повернулся к матери: лицо его не выражало ничего, кроме разочарования и едва скрываемого презрения. 

 — Смею предположить, что вы уже трижды успели пожалеть о том, что не сожгли это чертово письмо раньше, — его губы растянулись в натужной усмешке. — Разве я не прав?

 Десмонд тактично промолчал, и лишь Сибилла, гордо вскинув подбородок, заявила:

 — Это всё было только ради твоего блага.

 Николас чувствовал, как гнев овладевает им, накатывая обжигающими волнами. Его светло-карие глаза теперь казались почти чёрными: ещё никогда прежде в них не было столько отчаяния и боли, как сейчас, когда былое доброе намерение со стороны его близких вдруг обрело облик самого страшного и самого что ни есть чудовищного преступления. Не в силах больше сдерживаться, он вскочил с кресла и опрометью бросился к выходу, но в последний миг что-то заставило его остановиться.

 — О каком благе может идти речь, если вы сами... Сами, собственноручно убили свою дочь, — Николас стоял неподвижно, стиснув кулаки и вперив отрешенный взгляд на покрытую лаком дверь. — Вы сделали из меня такого же злодея, каковыми являетесь вы сами. Я совершил то, чего не должен был. И теперь, когда всё наконец прояснилось, я хочу провалиться сквозь землю! Признайтесь, наконец, что это ваших рук дело! Что это вы подменили письмо! 

 Глубоко вдохнув, Сибилла медленно подошла к нему и коснулась плеча, но тот отпрянул.

 — Послушай, это было необходимо. Ваш союз с мисс Хартлей не привёл бы ни к чему хорошему.

 — Я так и знал. Только вы могли придти к этому, матушка. Вы понимаете, что натворили? Вы погубили Рашель, и вместе с тем заставили меня погубить и мисс Хартли. Я посмел обвинить её в предательстве, которого она не совершала! Она верила мне. Я был для неё спасением, но стал приговором, и это всё из-за тщеславия и невежественных предубеждений, которым вы так слепо следовали!

 — Мы не могли знать, что это приведёт к таким последствиям, — хмуро заметил Десмонд. — Нам не удалось уберечь Рашель. Не так давно стало известно, что мистер Гарленд отказался от своего намерения, но мы не знали, что он задумал взять в жёны мисс Хартлей. Эта новость свалилась нам как снег посреди лета. 

 — Вместе с кончиной Рашель.

 — Николас, хватит! Немедленно избавь нас от своих голословных обвинений! — голос Сибиллы вдруг сорвался на крик: сморгнув подступившие слёзы, она поспешила поскорей придать лицу невозмутимый вид. — Мы хотели все лишь защитить тебя от необдуманных поступков.

— Благоразумнее было бы оберегать меня от вас же самих, — склонив голову, Николас взялся за дверную ручку и надавил на неё. — До сих пор в голове не укладывается, что вы к этому причастны. Ну что ж... Так уж повелось, что мы привыкли думать о чертях, как о рыскающих в преисподней жутких рогатых созданиях. Но вряд ли кто задумывается о том, что они могут блуждать среди нас, в человеческом облике. Прощайте. 

 Мистер Макэлрой бросил ему что-то вслед, но Николас этого уже не слышал. Хлопнув дверьми, он опрометью бросился прочь, по пути прихватив саквояж из своей комнаты.

 — Мистер Николас, куда вы? Вы ведь только приехали... 

 Одной ногой он уже переступил порог, но растерянный голос экономки заставил его обернуться. 

 — А как же ужин? 

 — Благодарю, но я не голоден. 

 — Вы ведь ещё вернетесь? — спросила она озадаченно. 

 — Надеюсь, этого не случится. 

 Женщина недоуменно вскинула брови.

 — Миссис Лодж, а вы знаете, почему здесь всё умирает? Потому что этот дом проклят. Вместе с его обитателями! 

 В Карлайле Николас не пробыл и суток: больше его здесь ничто не задерживало. Он отправился обратно в Лондон сразу на следующее утро, первым же поездом. Надеяться на ещё одну встречу с Хартли уже не имело смысла. Точки были расставлены ещё в том доме на отшибе, где они виделись в последний раз. Ник поклялся перед самим собой, что больше никогда не причинит ей боли, исчезнув из её жизни навсегда. Но прежде ему необходимо было убедиться, что с ней всё в порядке. 

 В Ричмонде уже начинало смеркаться. Когда запряженный гнедой лошадью кэб свернул на нужную улицу, Николас велел извозчику остановиться. Впереди тёмным громадным силуэтом виднелся Крендерфорд-Хаус, тонувший в серых лохмотьях густого вечернего тумана. В груди царапнуло недоброе предчувствие. Ни минуты не медля, Ник уверенно зашагал в сторону особняка: казалось, в тот момент он не чувствовал ни голода, ни усталости. Но когда до дома оставалось каких-то триста ярдов, его внимание вдруг привлёк экипаж, стоявший посередине подъездной аллеи. Рядом никого не было, кроме тётушки Маргарет и незнакомого джентльмена в коричневом костюме-тройке. В глаза сразу же бросились его чёрные завитые усы и бумажный пакет, который тот сжимал в левой руке. Со стороны их разговор выглядел как милая непринужденная беседа, как будто эти двое приходятся друг другу близкими родственниками. 

 Николас свернул с гравийной дорожки и спрятался за стволом дерева. Ему не пришлось долго ждать: что-то сказав Маргарет на прощание, мужчина сел в экипаж, и тот спустя минуту скрылся из виду. Леди Джеймс осталась одна. Сложив руки перед собой, она продолжала стоять на месте, вглядываясь куда-то в темноту, туда, где плотными рядами росли величественные грабы, чьи кроны в вечерних сумерках казались особенно зловещими. 

 — Тётушка Маргарет! 

 Услышав знакомый голос, она повернула голову. Николас вдруг почувствовал на себе её прожигающий взгляд, отчего ему стало неловко. Как он до этого наивно полагал, его внезапный визит не застал тётушку врасплох. Она как будто сама намерено поджидала его, и это настораживало. 

 — Что заставило тебя приехать ко мне в столь позднее время? — её зычный голос прогремел, подобно выстрелу. 

 — Я выполнил вашу просьбу, как вы и просили, — Николас говорил ровно и спокойно, даже несмотря на то, что это давалось ему с трудом. — Я помог вернуть миссис Гарленд её законному мужу и приехал за тем, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо. Как вы понимаете сами, визит в Линден-Холл я не смогу нанести по очевидным нам с вами причинам... 

 — Прочь. 

 — Прошу прощения? 

 Ник до последнего хотел верить в то, что ему послышалось. Но судя по тому, с каким пренебрежением и гневом смотрела на него Маргарет, он с каждой секундой лишь убеждался в обратном. 

 — Прочь. Я больше ни секунды не стану терпеть тебя в моём доме. Лжец!

 — У меня стойкое ощущение, что мир вокруг свихнулся, — качая головой, Николас попятился. — Где же я вам солгал, тётушка?

 — Признавайся. Признавайся немедленно, где спрятал девчонку. В ином случае будешь иметь дело с полицией, — её глаза злобно сверкали, словно у змеи, готовящейся к броску.

 — Это какой-то абсурд! Я привёз Хартлей в указанное место и сделал всё в точности, как вы просили! — он достал из кармана сюртука пустой пузырек из-под хлорала и с силой швырнул его под ноги: хрупкое стекло жалостливо звякнуло о камни и тут же рассыпалось на мелкие осколки. — Я подмешал ей в вино достаточно этой гадости, чтобы она проспала до утра, как раз когда за ней должны были приехать люди мистера Гарленда.

 — Всё верно. В то время они уже были там. 

 Николас взглянул на неё исподлобья. 

 — Но... 

 — Дом оказался пуст. Они не нашли её, Николас.