Слёзы Бугенвиллеи

«Здравствуйте, дорогой Уилл.

Спешу уведомить вас, что всё наконец-то стало на свои места. Не имею основания полагать, что послужило причиной резкой перемены убеждений Хартлей, но она вовремя образумилась и согласилась выйти за Питера Гарленда — празднество в честь их помолвки прошло как никогда удачно. Венчание назначено в последнюю среду этого месяца на без четверти два, и я бесконечно рада, что девчонка наконец покинет этот дом. После того, как я прознала об Оливии Вайт, я чётко решила, что не стану и дальше терпеть её здесь, как бесконечное напоминание о постыдном прошлом Джеймса и о том, как он поступил со мной в самые трудные дни моей жизни. Обстоятельства сложились как никогда удачно, благодаря которым мне удалось связаться с её ныне здравствующим братом, поведавшим душещипательную историю похождений его покойной родственницы и моего супруга. Конечно, в душе я простила ему увлечение замужней женщиной, но второе такое унижение в обличие её родной дочери я не стерплю. К счастью, теперь всё позади, и я рада, что смогла от неё избавиться. Теперь всё складывается наилучшим образом, если не брать в расчёт предписаний доктора Харви, из-за которых моему любезнейшему деверю и бедняжке мисс Алекс придётся задержаться — а я-то понадеялась, что после происшедшего они отплывут в Америку сразу, первым же рейсом. В любом случае, премного вам благодарна. За всё.

С почтением, Маргарет.»

Маргарет сложила лист бумаги пополам и поместила его в новенький конверт. Теперь ей было не о чём беспокоиться. Пригласительные карточки разослали ещё вчера, и в Крендерфорд-Хаусе уже вовсю шли приготовления ко свадьбе. Спустившись в украшенный лилиями и флердоранжем холл, она одобрительно кивнула прислуге и мило улыбнулась.

— Прелестно. Как приятно наблюдать за тем, как этот скучный серый дом превращается в чудный оазис. Превосходная работа!

— Леди Джеймс в последнее время как будто кто-то подменил, — шепнула горничная на ухо другой, но та лишь пожала плечами, протягивая между балясин атласную белоснежную ленту.

— А почему бы ей не радоваться, ведь мисс Хартли изо дня на день выходит замуж, — выдержав паузу, безразлично ответила она.

— Ты видела её в последнее время? Мисс Хартли так изменилась. Она почти не выходит из комнаты, а если и выходит, то бродит по дому, как будто призрак. Ах, если бы у меня был такой жених, как Питер Гарленд! Я бы умерла от радости, уж точно. Краем уха слыхала, что он приобрёл особую лицензию у архиепископа Кэнтерберийского — видимо, молодому лорду не терпится поскорее заполучить в жёнушки нашу юную мисс. Любопытно, к чему эта спешка?

— Сью, хватит совать свой длинный нос в дела господ, — вторая горничная поморщилась. —Занимайся тем, чем велено.

Сьюзен лишь пренебрежительно хмыкнула, проводив взглядом леди Джеймс, которая, держа конверт в руке и продолжая улыбаться, поспешила скрыться за парадной дверью.

* * *

Три слепые мышки. Три слепые мышки...
Посмотри, как они бегут. Гляди, как они бегут.
Они все бежали за женой фермера,
Которая отрезала хвосты разделочным ножом,
Вы когда-нибудь видели такое зрелище в своей жизни,
Как три слепые мышки?

Блаженно закрыв глаза и прижав к груди старое подвенечное платье, Рашель вальсировала по гостиной и напевала старую детскую песенку. Обшитая кружевами ночная сорочка едва скрывала наготу стройного тела, изящные очертания которого проступали сквозь полупрозрачную тонкую ткань. Голыми ступнями она скользила по паркету, замирала и, подобно балерине, вращалась и вскидывала ножки, вырисовывая в воздухе замысловатые фигуры. Ворвавшиеся в комнату лучи восходящего солнца касались её румяного лица, терялись в растрёпанных локонах и желтыми бликами ложились на белоснежный батист, как будто прожигая его насквозь. Воздушная и почти невесомая, Рашель напоминала хрупкую, диковинную бабочку, беззаботно порхающую со цветка на цветок и наслаждающуюся каждым мгновением своей короткой жизни.

— Три слепые мышки...

— Мисс! Немедленно прекратите это безобразие!

Рашель остановилась и, выронив наряд, во все глаза уставилась на приземистую пожилую женщину с густым пучком седеющих волос на голове.

— Няня?

Мисс Бутби недовольно нахмурилась и покачала головой.

— Своим звонким пением вы разбудите не только малышей, но и всех соседей в округе, — устало проворчала она, уперев пухлые руки в боки. — И... Бог милостивый! Вы что, стащили подвенечное платье миссис Макэлрой? Его следует вернуть на место. Ох... Немедленно ступайте себе в комнату, приличной девушке не пристало разгуливать по дому в одной ночной рубашке. А что, если бы вас увидела ваша матушка, или, чего хуже, мистер Макэлрой?

На щеках Рашель проступил румянец, и она стыдливо опустила голову.

— Я... Я думала, что это Питер. Он пообещал, что придёт за мной сегодня утром, — едва слышно прошептала она. — И добавил, чтобы я была готова.

— Милая моя, это был сон. Полагаю, вы спутали мистера Питера с мистером Николасом. Это он должен сегодня приехать.

— Правда?

Няня тяжело вздохнула. Признаки душевного недуга, что зрел в юном тельце Рашель уже много лет, становились все более заметными, и это огорчало не только мисс Бутби.

— Ну же, идите! Я подойду с минуты на минуту и помогу вам одеться.

Рассеянно кивнув и принявшись напевать что-то неразборчивое себе под нос, Рашель быстро выпорхнула из гостиной. Няня сочувственно поджала губы и наклонилась, дабы поднять грудой лежащее на полу когда-то роскошное, а теперь нещадно изношенное временем платье.

— Бедное дитя, — тихо проговорила она в пустоту, поглаживая шелковую ткань и наблюдая в окно за тем, как стая воробьев, облепившая рядом растущую старую яблоню, звонко чирикала, беззаботно перепрыгивая с ветки на ветку. Маленькие божьи создания, безгрешные и чистые, как душа младенца, и остающиеся таковыми до самого конца.

* * *

— Мистер Дэвидсон начал собственное производство ещё год назад, и я намерен приобрести у него несколько сушильных машин для своей чайной фабрики, — мистер Маклафлин поднёс платок ко рту и громко чихнул. — Проклятье! Прошу прощения, мой дорогой друг, с некоторых пор я очень плохо переношу английский климат.

Николас ничего не ответил. Снаружи сотканный из безразличия и холодного бесстрастия, он вяло наблюдал за тем, как за окном мягко покачующегося экипажа проплывали фасады знакомых домов, окружёнными пышными кустами и деревьями. Три недели пребывания в Ротбери показались ему мучительной вечностью, и теперь, когда наконец пришло время возвращаться домой, он едва скрывал накатывающее волнами клокочущее беспокойство.

—Господа, мы прибыли!

Они молча покинули экипаж и направились к дому. У порога их радушно встретила экономка, предложив мистеру Маклафлину подождать чету Макэлрой в гостиной за чашечкой чая. Николас, присев рядом в кресло, с нетерпением поглядывал на настенные часы — в голове у него зрел всего лишь один вопрос, и он нуждался в ответе, как нуждается уставший странник в спасительном глотке свежей воды.И хоть со стороны Ник казался спокойным, с каждой минутой в нём всё сильнее разгоралось волнение вкупе с отчаянной надеждой.

—О, любезнейший мистер Маклафлин, как я рад снова вас видеть!

Десмонд радостно поприветствовал гостя крепким рукопожатием и, перекинувшись парочкой дежурных фраз, загадочно повёл бровями.

—Мне необходимо с вами поговорить. Один на один, — он покосился на Николаса, который, в свою очередь, не отрывал взгляда от матери, стоявшей чуть в стороне.

—О, мистер Макэлрой, как я мог запамятовать! — театрально взмахнув рукой, Арчибальд добродушно улыбнулся. — Я привёз то, что вы просили. Чудесный опий, из самой Бенгалии... пройдёмте же. Миссис Макэлрой, Николас, позвольте мы с мистером Макэлроем ненадолго оставим вас? Нам необходимо кое-что обсудить наедине. Дело не терпит отлагательств!

Сибилла сдержанно кивнула и чуть заметно улыбнулась, ибо уже знала наперёд, о чём пойдёт речь. Как только мужчины исчезли с виду, она внимательно посмотрела на Николаса, давая понять, что он наконец может к ней обратиться, но тот всё медлил.

—Должно быть, ты несказанно рад вернуться домой?

Сибилла выжидающе вскинула брови. Николас отвёл взгляд в сторону и пренебрежительно хмыкнул, всем своим видом давая понять, что радости он отнюдь не испытывал.

—Разумеется. Как я и предполагал, три недели пребывания в Ротбери выдались безумно скучными и однообразными, — сквозь зубы процедил Николас: его сердце колотилось так громко, что, казалось, заглушало мысли. — И, как по мне, я бы предпочёл не тратить время на безсмысленную болтовню. Но, прежде чем покинуть эту комнату, я бы хотел у вас поинтересоваться...

—Дорогой мой мальчик, что же тебя так беспокоит? — придав голосу самые что ни есть елейные нотки, поинтересовалась Сибилла.

— Я желаю поскорее вырваться из цепких лап неведения, и вы поможете мне в этом. Прямо сейчас, — Николас резко поднялся с кресла и подошёл к матери впритык, продолжая буравить её взглядом, полным немой надежды.

—Не вынуждай меня волноваться. С этим и так отлично справляется твоя сестра, — миссис Макэлрой поправила камею на глухом вороте бледно-сиреневого платья и нервно поджала губы. — Ты ведёшь себя... Несколько странно.

—Не приходила ли сюда корреспонденция на моё имя?

—Не совсем понимаю, о какой корреспонденции идёт речь.

—Мисс Хартли, она должна была ответить на моё письмо, — Николас дышал глубоко и шумно, как будто пытаясь прогнать комок, стиснувший горло.

—Нет. От мисс Клементайн мы ничего не получали, — с полным безразличием произнесла Сибилла и нарочито вежливо улыбнулась. — Я бы рекомендовала не забивать себе голову пустяками, Николас. Есть вещи поважнее. А теперь, позволь пройти, мне нужно велеть прислуге накрывать на стол. Надеюсь, за ужином ты будешь вести себя, как полагается.

Молча понурив голову, Николас отступил в сторону, пропуская мать. За тягостными ожиданиями последовало столь же тягостное разочарование — из груди вырвался тяжелый вздох, сопровождаемый хмурой задумчивостью. Сомнения вновь терзали, жгли и рвали на части, в то время как тревога всё сильнее запускала в сердце свои острые шипы. Он чувствовал, что где-то совершил ошибку. Всё происходящее вокруг напоминало фарс, дешевую трагикомедию, непонятный спектакль, обьяснить смысл которого никак не представлялось возможным.

Николас подошёл к резному округлому столику и, взяв в руки статуэтку тепло улыбающегося херувима, мягко провёл пальцами по хрупкому фарфору. Все три недели имя Хартлей не выходило у него из головы, и он доселе стыдился признаться себе в том, что сильно тоскует по ней — только от одних подобных мыслей ему хотелось безудержно смеяться. Ещё совсем недавно ему даже не приходило на ум, что попытка досадить Питеру Гарленду обернётся для него полнейшим провалом, что повлечёт за собой серьёзные последствия — ранее им презираемое, но такое пылкое и беззаветное чувство, в существовании которого он так сомневался, всецело овладело им, поглотив гордыню и былую самоуверенность.

Что его могло подкупить в ней? Детская непосредственность или же искренняя прямота? Николас не знал. Противиться самому себе больше не имело смысла. Он слишком далеко зашёл и, вопреки всему, был намерен проделать весь путь до конца. Хартли поверила ему, и обязательно его дождётся — Ник чувствовал это всеми фибрами души. Он сдержит слово и никогда от неё не отступится. Никогда и ни за что.

За дверью гостиной послышалось чьё-то приглушённое мурлыканье. Поставив статуэтку на место, Николас подошёл к проёму и, опершись плечом о косяк и сложив перед собой руки, грустно улыбнулся. Напевая что-то невнятное себе под нос, Рашель кружила по холлу. Всем своим видом она напоминала одинокую, унесённую ветром пушинку — в руках она сжимала маленькую лейку, в которой тихо плескалась вода.

—Рашель?

—Николас! Ты вернулся!

Рашель замерла и неуклюже оступилась, уронив на пол несколько капелек.

—Во сне обрел я сад цветов и ветра, где ветви пышные над травами дрожат, и там стояла госпожа в одеждах солнечного лета. Прекрасная, как яркая луна, заставила меня пылать она... И гаснуть, словно пламя под дождём.

Последние слова он произнёс шёпотом, чуть слышно. Странное воодушевление вдруг нахлынуло на него и тут же отступило, подобно морю во время отлива. Чуть склонив голову на бок, Николас шагнул навстречу растерявшейся сестре.

—Никки, какие чуственные строки, — проворковала Рашель, протягивая в к нему свою тонкую изящную кисть. — Откуда они?

—Алджернон Суинберн, неистовый лирик, эстет и драматург. Знаешь... В последнее время мне кажется, что в этом мире не осталось ничего светлого, — Николас выдержал недолгую паузу.— Но когда возвращаюсь в Карлайл и вижу тебя, я убеждаюсь в том, что это неправда.

Рашель подняла голову, заглядывая ему в глаза.

—Что тебя гложет? — тихо прошептала она.— Ты выглядишь таким печальным.

—Никак не могу свыкнуться с мыслью, что моя дражайшая сестра в скорейшем времени покинет этот дом, — Николас нежно взял её за руку и, закружив в импровизированном вальсе, усмехнулся. — С каких это пор ты стала поливать цветы? Как по мне, так это удел прислуги.

—О нет, мне просто нравится наполнять их жизнью. Точно так, как наполняешь жизнью меня ты, Питер...

Словно из ниоткуда взявшаяся жаркая волна вожделения пронеслась по всему телу, заставив сердце вздрогнуть в груди и учащенно забиться. До боли знакомое ощущение дежавю накрыло его с головой — оно напоминало бурю, стихийное бедствие, ревущий лесной пожар, поглощающий всё, чтобы не попалось ему на пути.Случилось то, чего он боялся больше всего. Худшие опасения подтвердились, но отнюдь не тогда, когда Николас ожидал этого больше всего. Поздно. Слишком поздно. Порочные чувства не покинули сцену, а всего лишь ушли на антракт. Представление продолжается, и только от одного осознания этого хотелось провалиться под землю.

Николас отстранился и, пытаясь сбросить с себя наваждение, прочистил горло. Он не испытывал к себе ничего, кроме жалости и отвращения.

—Прошу прощения, — голос его прозвучал четко и твёрдо, но оттого не менее взволновано. — Но я пойду к себе. Мне следует хорошенько отдохнуть перед ужином, в ином случае я рискую заснуть прямо в столовой. Право, дорога выдалась чрезмерно утомительной.

Рашель покачнулась и недоумевающе захлопала ресницами. Она хотела было что-то ответить, но не успела — Николас, галантно поклонившись, поспешил уйти прочь. Спустя несколько мгновений за парадной дверью послышался шорох. Оставив лейку подле одного из цветочных горшков, Рашель направилась в узкую прихожую.

Дневной свет, падавший на пол сквозь витражные стекла, приобретал желтый, зелёный и синий оттенки. Среди изобилия разноцветных пятен, прямо у самой двери лежал белоснежный конверт, видимо, впорхнувший внутрь через почтовую щель. Не в силах превозмочь любопытство, Рашель опасливо оглянулась и наклонилась, дабы поднять его.

—Какая прелесть! — обратив внимание на замысловатые узоры воскликнула она, и тут же принялась теребить плотную бумагу. Вскоре в её руках оказалась приятная наощупь карточка в бежевом обрамлении и с теснёнными золотом витиеватыми буквами.Она предназначалась чете Макэлрой.

—Мисс Рашель! Вы здесь?

Выразительный голос мисс Бутби заставил Рашель вздрогнуть. Спрятав карточку за спиной, она уставилась на няню и нелепо улыбнулась.

—Милая, я вас уже везде обыскалась, — торопливо проговорила женщина, сложив руки перед собой в замок. — Мистер Макэлрой велел мне сообщить вам, чтобы сразу после ужина вы обязательно были в своей комнате. Мистер Маклафлин привёз новое лекар... — она на мгновение осеклась и задумчиво нахмурилась. — Вкусный и бодрящий напиток из самой Индии. Он обязательно придаст вам сил!

Рашель недоверчиво покосилась на няню и медленно кивнула в знак согласия.

—Вот и чудно, — мисс Бутби прищурилась: она хотела было сказать что-то ещё, но раздавшийся детский визг вмиг перебил весь ход её мыслей. — Ох... За малышами глаз да глаз нужен. Пойду, пожалуй, пока эти маленькие сорванцы не успели чего натворить.

Дождавшись, пока женщина скроется с виду, Рашель облегченно вздохнула и, развернув карточку, жадным взглядом впилась в нарядные строчки:

«Лорд Джеймс Клементайн и леди Джеймс Клементайн счастливы объявить о бракосочетании их воспитанницы мисс Хартли Клементайн и лорда Питера Гарленда и имеют честь пригласить Вас и Вашу супругу на церемонию венчания, которая состоится в приходской церкви Святого Михаила 26 числа сего месяца в 13.30.»

—Что? Нет... Это неправда, здесь должно быть моё имя. Моё...

Рашель оступилась, едва не выронив приглашение из рук и до конца отказываясь верить в то, что только что прочла. Закусив губу, она окинула прихожую безучастным взором и направилась обратно в холл. Её побледневшее лицо не выражало ничего, кроме отрешенного спокойствия, а глаза как будто обратились в стекло — отстраненные и неживые, словно в фарфоровой куклы.

—Питер, мой милый Питер, — тихо прошептала Рашель, запрокинув голову и устремив взгляд в потолок. — Как ты мог так поступить? А я ведь верила тебе. И до сих пор продолжаю верить... И пусть отныне ты будешь не со мной, я навсегда останусь жить в твоей памяти. Я буду приходить к тебе во снах. За свой обман ты будешь чувствовать себя безмерно виноватым. Но тем не менее, я всегда буду ждать нашей встречи. И когда это наконец случится... Я всё прощу. Я ведь люблю тебя, Питер. И буду любить всегда... Обещаю.

Больше с её губ не сорвалось ни слова. Покачиваясь, словно пьяная, она побрела наверх, в свою комнату.

* * *

На фоне дубовых панелей и шелковых обоев в бордовых тонах клубился табачный дым. Сизой пеленой он поднимался вверх, лениво цепляясь за хрустальную люстру и расплываясь под высоким потолком. Мистер Маклафлин сделал последнюю затяжку и затушил сигару. Деловито закинув ногу на ногу, он пригладил усы толстыми пальцами, блаженно откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на мистера Макэлроя, который без особого энтузиазма рассматривал содержимое красивого ящичка из слоновой кости.

—С этой вещицей нужно быть поосторожнее, — заметив в руке того стеклянный флакон, Арчибальд ухмыльнулся. — Слыхал, что поддавшиеся чрезмерному соблазну отправлялись на суд Божий без права на амнистию. В самом деле, какая ужасная участь!

—Ваша шутка не кажется мне уместной, — в голосе Десмонда послышались раздражение и укор. — По крайней мере, вы подобрали для неё не самое удачное время.

Мистер Маклафлин виновато поджал губы и опустил глаза.

—Прошу прощения. Тем более, учитывая состояние мисс Рашель, остаётся лишь надеяться, что лекарство благоприятно повлияет на её здоровье.

—Дорогой друг, эта тема обсуждалась уже множество раз, посему впредь мне бы не хотелось к ней возвращаться. Но, вопреки всем обстоятельствам, я вам безмерно благодарен, — Макэлрой-старший вздохнул и звучно хлопнул резной крышкой.— А теперь нам стоило бы обсудить кое-что другое.

—Разумеется! — Маклафлин оживлённо потёр руки.— Вы прежде бывали на чайном аукционе на Минсинг-лейн?

—Не доводилось, — Десмонд отрицательно качнул головой и убрал ящичек под стол. —Увы, я не располагаю достаточными познаниями в торговле, а в чайных делах так и подавно.

—Ах да, любезнейший, так-то оно так, — шутливо прищурился Арчибальд, но не прошло и мгновения, как его лицо вновь приобрело серьезное выражение. — Но вы ведь понимаете всю значимость грядущего дела?

—Как никто другой, — Десмонд взглянул на него исподлобья. — Или у вас есть сомнения на этот счёт?

— О нет, как вы могли так подумать! Мы ведь с вами так давно знаем друг друга, — глупо хохотнул мистер Маклафлин и, выдержав паузу, тут же продолжил: — Если на этой неделе мой лот уйдёт с молотка по достойной цене, я смогу купить ещё одну плантацию на Цейлоне, а эту, что в Дарджилинге... Один я не справлюсь, и тем более, мне бы не хотелось продавать её в чужие руки. Мне нужен хороший управляющий, и я более чем уверен, что Николас справится с этой задачей, как никто другой.

— Помнится, мы уже говорили об этом.

— Именно! — воскликнул Арчибальд и вскинул вверх указательный палец. — Так вот, собственно, к чему я клоню. Возник один приятный нюанс. Меня прежде терзали раздумья и я не был уверен в правильности сего решения, но теперь, убедившись в серьезности и ответственности вашего сына, я твёрдо заявляю, что в случае его удачного союза с моей дочерью я предоставлю ему полное и безвозмездное право на владение этой плантацией.

Последние слова заставили Десмонда задумчиво нахмуриться.

— Вы говорили с Николасом о наших с вами намерениях относительно его будущего? — настороженно поинтересовался он.

— Нет, что вы! Я помню о нашем с вами уговоре. Столь деликатное дело требует времени и неспешной постепенности. К тому же, будучи осведомленным о душевных тяжбах Николаса глупо было полагать, что он примет эту новость со спокойным сердцем и светлым разумом.

— Рад слышать, — Десмонд облегченно вздохнул и встал из-за стола.— А этот ваш грядущий чайный аукцион... Может ли он повлиять на ваше решение?

— Ни в коем случае. Я как никогда уверен в том, что сделка пройдёт удачно. На торгах будет присутствовать представитель одной крупной чайной компании из Российской империи, который недавно бывал в Индии и непосредственно интересовался моим товаром. К сожалению, тогда я имел возможность предоставить только небольшой образец, но намедни мне пришла от них телеграмма, где было заявлено о желании приобрести несколько крупных партий. Чудесная новость, не так ли?

Десмонд согласно кивнул. Казалось бы, всё шло как нельзя более благополучно.

— Осталось только перезаключить договор с фрахтовщиком, — продолжил Арчибальд: на лице его сказывалась усталость, и он с нетерпением поглядывал на настольные часы.— Более чем уверен, что мы не задержимся в Лондоне больше, чем на пару дней.

— Надеюсь, Николас не успеет натворить за это время каких-нибудь глупостей.

— Что вы! У него просто не будет на это времени, — Маклафлин ухмыльнулся, обнажая ряд мелких белых зубов.— Я сделаю всё возможное, чтобы он не отвлекался на что-то ещё, кроме предстоящих нам дел. Тем более, на какую-то там безродную девчонку. Эти бессмысленные кратковременные увлечения женщинами хуже всякого яда!

— Обещаю, он скоро о ней позабудет, — Десмонд поправил серебряную запонку на левом рукаве и, подойдя ко двери, остановился. — Только прошу вас, Арчибальд... Они ни в коем случае не должны встретиться.

— Этого не случится. Слово джентльмена.

В прищурившихся глазах Макэлроя-старшего читалось неприкрытое удовлетворение. Между тем пришла пора ужинать — беседа подошла к концу, и мужчины поспешили спуститься вниз, в столовую. Там их уже поджидала миссис Макэлрой. Она широко улыбнулась и неторопливым жестом пригласила мистера Маклафлина к столу.

— Где же Николас? — вскинув брови, Сибилла вопросительно посмотрела на Десмонда. — Ужин вот-вот подадут.

— Не стоит беспокоиться. Он уже здесь, — тихо ответил тот, указав взглядом на застывшего в дверном проёме сына.— Правда, выглядит неважно.

И впрямь, всем своим обликом Николас напоминал погрязшего в рутине банковского клерка: небрежно повязанный шейный платок, исхудавшее лицо и усталый, рассеянный взгляд из-под опущенных век. Шагнув вперёд, он хотел было присоединиться к остальным, но вдруг замер, уставившись на пустующий стул возле матери.

— Надо бы поторопить Рашель, — Сибилла сдержанно улыбнулась и уже было потянулась за серебряным колокольчиком для вызова прислуги, как вдруг взметнувшаяся ладонь Николаса остановила её.

— Нет. Не стоит, — сложив руки за спиной, сухо проговорил он. — Будет быстрее, если я позову её сам.

Николас ощущал на себе прожигающие взгляды родительской четы, от коих так и сквозило неодобрением и осуждением. Он выжидающе посмотрел на отца и, дождавшись одобрительного кивка, покинул столовую.

От всего происходящего ему все ещё было не по себе. Мысли о невольном предательстве изводили, они метались в голове подобно диким птицам, которые, не найдя выхода, больно царапали когтями мозг. Николас ощущал себя безмерно виноватым перед Хартли. Но Рашель... Она ведь совсем ни при чем. Но почему тогда он танцевал с ней? Он ведь обязан был держаться от неё подальше, но теперь, когда его порочные чувства вспыхнули с новой силой, стало уже слишком поздно. Так тщательно возводимые вокруг себя неприступные стены с треском рухнули — только одно осознание этого приводило в бешенство.

Не испытывая к себе ничего, кроме злости, Николас поднялся вверх по лестнице, прошёл по коридору и остановился у двери, ведущей в комнату Рашель. Единственное, что он мог предпринять — это искусно притворяться до тех пор, пока не покинет этот дом. А это, к счастью, должно было случиться очень скоро.

Николас собрался с духом и легонечко постучал в дверь, но никто не откликнулся. Непривычно громкий крик попугая заставил его вздрогнуть. Нахмурившись, он постучал уже более настойчиво, но опять-таки ответа не последовало.

Врываться в спальню сестры совсем не хотелось, но вскоре недоброе предчувствие дало о себе знать: Николас нажал на холодную дверную ручку и вошёл внутрь. Тяжелые бархатные портьеры были задернуты, и в комнате царил полумрак. Воздух казался спертым. Слева у стены на тумбе из красного дерева высилась большая клетка, в которой, раскачиваясь на жердочке, неистово орал амазон.
Николас осторожно ступил на красивый зелёный ковёр, кинув взор на широкую кровать из орехового дерева. На ней, свернувшись калачиком, лежала Рашель. Накрытая покрывалом, она напоминала маленький комочек, как никогда нуждающийся в защите и понимании. Её тёмные, блестящие локоны разметались по подушке — казалось, юная мисс спала безмятежным и глубоким сном.

С каждым вздохом воздух сгущался всё сильнее, напоминая прозрачный кисель. Под подошвой что-то зашелестело, и Николас наклонился, дабы поднять смятый клочок бумаги с красивыми золотистыми буквами. Глаза забегали по строчкам, и к горлу тут же подступил ледяной ком.

— Рашель?

Ник ринулся к кровати и, заметив пустой пузырёк из-под лауданума, оцепенел. Сердце упало, затерявшись где-то в области пяток, а затем забилось как безумное, норовя выскочить из груди.

— Я прошу тебя, пожалуйста... — осипшим от волнения голосом пробормотал он, опустившись на колени перед кроватью и припав к сухой похолодевшей руке. — Очнись. Умоляю!

Рашель молчала. Рывком стянув с неё одеяло, Николас перевернул её на спину, обеспокоено склонившись над мертвенно бледным, словно алебастр, лицом. На мгновение ему показалось, что плотно прижатые ресницы дрогнули, но спустя короткое время и эта шаткая надежда развеялась, как дым.

— Нет, этого не может быть. Не может... Это всё сон. Дурной, нелепый сон. Хартли, ты ведь обещала. Черт возьми, как ты могла так с нами обойтись?!

Разум протестовал, не желая принимать явь за действительность. Чёрное отчаяние давило на Ника непомерной тяжестью. Ужас от непоправимости случившегося сопровождался мелкой дрожью и муторной тошнотой. Казалось, из него выпили всю кровь, заменив её на боль, страдание и горечь.

Где-то сверху послышался шорох. Серый мотылёк, до этого ютившийся в углу потолка, описал круг над головой и, трепеща крыльями, сел на белоснежную белоснежную подушку. Он торопливо полз, цепляясь лапками за блестящие волосы навеки уснувшей Рашель. Ник вцепился пальцами в её хрупкие плечи и, уткнувшись лицом в бездыханную грудь, взвыл. Он плакал впервые за всю свою жизнь. Горько и безутешно. Отчаяние, подобно морскому отливу, уходило, уступая место разочарованию, ненависти и пустоте. С этого момента всё кончилось, так толком не успев начаться, и теперь уже безвозвратно. Навеки.