Слёзы Бугенвиллеи

В то раннее утро нависшая над Ричмондом тишина казалась как никогда зловещей. Молочно-белый туман обволакивал крыши домов и верхушки деревьев, погружая окрестности в непроглядную мглу. Дождь прекратился. Пустые улицы дышали смятением, озабоченностью и почти осязаемой тревогой. В посеянных неизвестностью зёрнах уже давно созревал страх, и теперь он рвался наружу, продираясь сквозь почву отрицания и непринятия действительности.

Не прошло и полдня, как новость об исчезновении племянницы лорда Джеймса оказалась у всех на слуху. На фоне недавно случившихся убийств она заставила забеспокоиться каждого, вне зависимости от сословия — теперь в безопасности себя не чувствовали даже аристократы. Никто не знал, что это. То ли удовлетворение чей-то нездоровой страсти, то ли необъяснимое безумие, то ли кровавая игра в вершителя чужих судеб. Так или иначе, смерть в чёрном облачении уже давно парила над Лондоном, и теперь каждый боялся, что однажды она войдёт и в его дом. Жалкие попытки полицейских схватить её за шиворот лишь забавляли безликий мрачный образ — подобно призраку, смерть скользила мимо пальцев и беззвучно хохотала в темноту, пустыми глазницами глядя на очередную жертву.

Джордж Клементайн не находил себе места. Он всю ночь просидел на тахте, опершись спиной о стену и не отрывая печального взгляда от входной двери. Как в керосиновой лампе пляшет огонь, бросая на потолок причудливые тени, так и в его глазах продолжала гореть надежда. Надежда на то, что Алекс вернётся, что она цела. Жива и невредима.

— Джордж?

Сверху послышались тихие шаги. Придерживаясь за дубовый поручень, Джеймс медленно спустился вниз. Лицо его выглядело уставшим.

— Ты что, провел здесь всю ночь? Джордж кивнул. Он все ещё продолжал смотреть на дверь.

— Который час? — отрешенно спросил он, перекатывая с руки в руку золотой перстень.

— Пять, — Тяжело вздохнув, Джеймс грузно присел рядом. — Только что пробило. Мисс Мэгги… Она всю ночь прорыдала. Её всхлипы были слышны даже у меня в спальне.

На скулах Джорджа нервно заходили желваки.

— И поделом, — он попытался придать голосу безразличный тон, но у него плохо получалось. — С самого рождения она росла бок о бок с моей дочерью. Она ни в чем себе не отказывала, Алекс лелеяла её, как родную сестру. Она никогда не знала, что такое тяжелая работа. И что я получил от неё в знак благодарности?

— Ради Бога, Джордж, прекрати винить несчастную мисс Мэгги. Мисс Оксли ведь тоже была там. Это обстоятельство весьма скверно, и в нем предстоит ещё разобраться. Я понимаю твоё отчаяние, если бы на её месте оказалась Хартли…

— Но она ведь не твоя родная дочь.

Джеймс нахмурился. Слова брата больно полоснули по его сердцу.

— Она дочь Оливии. И ты сам прекрасно знаешь, как много она для меня значила. И если бы не то недоразумение…

— То недоразумение едва не обернулось скандалом, — у Джорджа вырвался нервный смешок.

— Прошу тебя прекратить, — маска спокойствия сползла с лица Джеймса, и его губы дрогнули. — Я до сих пор корю себя за содеянное, и теперь пытаюсь хоть как-то искупить свою вину. В страхе разбить ей сердце, я погубил её. Что может быть худшим для дитя, нежели смерть родной матери?

Джордж снисходительно хмыкнул. Он понимал, о чём речь, ибо был единственным, кого Джеймс посвящал в свои тайны с твёрдой уверенностью, что тот будет хранить их до самого конца. События многолетней давности ясно сохранились в памяти и рисовались отчетливо, во всей ужасающей правде.

— Это уже давно не имеет значения, — речь его походила на пустынный ветер: она была такой же сухой и быстрой. — Ты был молод, вспыльчив и неосторожен. Время не вернуть вспять — Оливия давно мертва. Пусть даже если бы её не сослали на остров и она осталась жить, то Хартли не оказалась бы ни в приюте, ни здесь, в Крендерфорд-Хаусе. Не стоит ворошить прошлое, Джеймс. Ты и так прожил во лжи все эти годы, прикрываясь сходством Хартли с давно погибшей Анабель. А было ли оно на самом деле?

Лорд отрицательно качнул головой и потянулся за портсигаром. Он собирался сказать кое-что ещё, но в дверь настойчиво постучали.

— Это полиция. Хочется верить, что у них есть для нас хорошие вести, — Джеймс встал и зашагал к парадной двери.

Он оказался прав. На пороге его уже поджидал представитель закона — высокий широкоплечий мужчина средних лет с пристальным взором прозрачно-серых глаз и чёрными завитыми усами.

— Разрешите представиться, Уильям Моро, старший инспектор сыскного отдела Столичной полиции Скотленд-Ярда, — заложив руки за спину, бесстрастно проговорил он. — Позволите войти?

Джеймс кивнул и отступил в сторону, пропуская инспектора в дом. Богатое убранство холла невольно приковывало к себе внимание каждого, кто оказывался здесь впервые, однако Моро даже не осмотрелся по сторонам — этот человек вёл себя так безразлично и так непринужденно, что складывалось впечатление, будто он бывал здесь прежде уже много раз.

— У меня для вас новости, господа.

Джордж поднялся и в упор посмотрел на инспектора. В попытке побороть волнение, он с силой сжал кулаки, больно впиваясь ногтями в ладони.

— Вы нашли мою дочь? — только от одного предположения, что могло произойти худшее, его голос задрожал.

Собираясь с мыслями, Моро задумчиво нахмурил лохматые брови.

— В районе Уайтчепел один из констеблей обнаружил девушку, подходящую под описание мисс Алекс, — монотонно протянул он. — Но это ещё не всё. Вероятнее всего, перед тем, как мы её нашли, несчастную кто-то похитил. Но не стоит утверждать, это ещё предстоит выяснить.

— Что у вас здесь, черт возьми, происходит? — Джорджу становилось всё труднее бороться с охватившим его негодованием. — Кто этот мерзавец? Если вы, инспектор, не бросите все силы на его поиски, я самолично разыщу негодяя, и тогда ему несдобровать. Моя дочь, должно быть, запомнила его лицо?

Моро выдержал паузу. — Боюсь, она не сможет нам ответить.

* * *

За всю ночь Хартли так и не смогла сомкнуть глаз. Мысли об исчезновении мисс Алекс не выходили у неё из головы. Она безмерно корила себя за то, что не согласилась поехать вместе с ней и осталась дома, продолжая истязать себя мыслями о Николасе. Теперь к мучительному ожиданию прибавилось ещё и гложущее чувство вины, кое больно царапало изнутри подобно кошке, норовящей вырваться наружу.

Ей следовало бы спуститься к завтраку, но в горло ничего не лезло. Облачённая в оливковое домашнее платье, Хартли покинула свою комнату, тихонько прикрыв за собой дверь. Несмотря на раннее утро, в коридоре царил полумрак. Небо вновь затянули свинцовые тучи — они висели так низко, что казалось, вот-вот коснутся крыши Крендерфорд-Хауса.

Недолго думая, Хартли направилась в библиотеку в надежде, что книги помогут ей забыться. Во всяком случае, это срабатывало, хоть и на короткое время. Снизу доносились мужские голоса — желая остаться незамеченной, ей пришлось ускорить шаг, дабы скорее скрыться за вратами вымышленного мира.

В библиотеке царила тишина, нарушаемая только вкрадчивым дыханием. Хартли медленно прошлась вдоль стеллажей и застыла. Её одолевала растерянность. Она пришла сюда намеренно, но тем не менее совсем не знала, что именно желает почитать. Все книги сливались перед ней в одно большое, размытое пятно, и теперь попытка сбежать от настоящего казалась как никогда ничтожной.

Из груди вырвался тяжелый вздох. Хартли вытащила одну из книг и, сдув пыль с обреза, посмотрела на коричневую потертую обложку. Гамлет. Трагедия мести. Ложь и предательство — всё, что следовало бы знать об этой пьесе. Она была пропитана ими вся, вплоть до самого корешка.

Хартли подошла к окну и присела в кресло, стоявшее рядом. Ей вдруг вспомнились тихие вечера, когда они с мисс Китти забавы ради играли в пророка, вслепую касаясь чуть пожелтевшей бумаги и зачитывая вслух попавшиеся слова. Губы тронула грустная улыбка, связанная с осознанием того, что это больше никогда не повторится.Открыв пьесу на первой попавшейся странице, Хартли отвернула голову и наугад ткнула пальцем в ещё неведомые строки.

«Он помешался.
Жаль, что за ним я не следил усердней. Я думал, он играет, он тебя Замыслил погубить; все недоверье! Ей-богу, наши годы так же склонны Чресчур далеко заходить в расчетах, Как молодости свойственно грешить Поспешностью.»

В одно мгновение Хартли почувствовала, как будто кто-то окатил её ледяной водой: в груди что-то сжалось, и по спине пробежал зябкий холодок. Теперь это бессмысленное занятие отнюдь не походило на развлечение. В подобное предзнаменование хотелось верить меньше всего, более того — отожествлять себя с Офелией. Сердце сковало нехорошее предчувствие, от которого не терпелось поскорее избавиться. Хартли пролистала ещё немного и уже хотела поставить книжку на полку, как вдруг заметила ещё кое-что, что сперва проглядела. На форзаце, в самом низу, было что-то написано карандашом. Что-то странное.

«Нет более большой услады, нежели лицезреть тебя, мой ангел. Забвение сменилось светом, и вот он я, живой и невредимый. За одну только возможность видеть тебя я пойду на что угодно, я сделаю всё, что попросишь. Только позволь мне это. Навеки, твой Бреттон»

Нахмурившись, Хартли терялась в смутных догадках, но, так или иначе, загадочные фразы некого мистера Бреттона оставались за занавесом тайны. Видимо, эта книга предназначалась незнакомке, очень много для него значившей. Кто она, и имеет ли отношение к чете Клементайн? В голове один за другим возникали вопросы, на которые не находилось ответа.

— Бессмыслица, — Хартли тряхнула головой и хотела было оставить книжку в покое, как вдруг неподалёку послышались чьи-то торопливые шаги — они приближались неумолимо, в такт, почти по-военному.

— Так и знала, что найду тебя здесь.

Острый взгляд Маргарет впился в Хартли, заставив её вскочить с кресла и тут же сделать робкий шаг назад.

— Ты не спустилась к завтраку. Почему? — надменно вздёрнув левую бровь, властно спросила она.

— Прошу прощения, но я не голодна.

Хартли почувствовала, как в животе у неё холодеет. Будь её воля, она бы вернула эти слова обратно, но было слишком поздно.

— Вижу, что ты опечалена, — как ни странно, но голос Маргарет оставался спокойным. — Исчезновение мисс Алекс не даёт покоя всем нам, но это совсем не значит, что тебе позволено пренебрегать правилами. В нашем доме они для всех одинаковые, и ты не исключение, Хартлей.

— Прошу прощения и обещаю, что подобного впредь не повторится, — Хартли опустила голову, крепко сжав пальцами книгу.

— В самом деле? Очень на это надеюсь, — хмыкнула Маргарет и хотела было уже покинуть библиотеку, как вдруг остановилась. Всё её внимание теперь приковывала книга, кою Хартли продолжала держать в руках. Глаза Маргарет вспыхнули. В их темноте попеременно отражались то гнев, то беспокойство, то откровенное смятение.

— Что это?

— «Гамлет», тётушка. Я собиралась почитать…

— Нет, Хартлей, ты не должна даже прикасаться к ней. Я запрещаю тебе, слышишь? — Маргарет подошла к Хартли и протянула руку.

Хартли ничего не оставалось, как подчиниться и отдать книгу Маргарет. В каждой черточке её лица, в каждом жесте угадывалось несвойственное ей напряжение, и это не могло не настораживать.

— Юным мисс не пристало читать подобную литературу, — леди Джеймс нервно улыбнулась, спрятав книгу за спиной. — В ней слишком много жестокости. И потом… Я думала поговорить с тобой об этом позже, но, думаю, не стоит временить.

К горлу подступил пульсирующий комок. Этот разговор не предвещал ничего хорошего, и Хартли была в этом уверена как никогда.

— Полагаю, ты уже знаешь, о чём пойдёт речь.

— Да, я слышала, как вы упомянули о званом ужине, — нехотя проговорила Хартли, уставившись в окно. — И я буду обязана там присутствовать.

— Ты проницательна.

— По-другому и быть не может, — голос Хартли был насквозь пропитан горькой иронией. — Ведь вы не оставите мне выбора, тётушка Маргарет. Впрочем, как и всегда.

Во взгляде Маргарет проскользнуло удивление вперемешку с негодованием. Она уже хотела отчитать Хартли, но вдруг передумала.

— Я бы могла счесть твои слова за дерзость, но в них ведь столько правды, — выдержав паузу, она прищурилась. — У тебя действительно нет выбора, и как бы тебе не хотелось этого, так будет всегда. Даже после того, как ты покинешь Крендерфорд-Хаус.

Резко повернув голову, Хартли в немом ожидании посмотрела на тётушку.

— Скоро ты выходишь замуж, дорогая.

— Нет.

Но Маргарет её не слышала. Или не желала слышать.

— На званом ужине будет объявлено о твоей помолвке. Считай, что тебе несказанно повезло. Питер Гарленд — лучшая партия, на которую ты когда-либо могла бы рассчитывать, — она едко ухмыльнулась. — И что он такого в тебе нашёл?

Несмотря на то, что в библиотеке было прохладно, лёгкие Хартли обдало огнём. На глазах выступили слезы, и она медленно попятилась. Тонкая льдина, на которой она дрейфовала посреди тёмных вод океана, стремительно таяла, и вместе с ней — надежда на спасение. Злость и отчаяние клокотали, они разрывали её на мелкие части. Собрав последние крупицы самообладания, Хартли в упор посмотрела на Маргарет, решаясь на то, что никогда бы не смогла позволить себе прежде.

— Наверное то же самое, что и ваш племянник.

Внутри её всю колотило, но она и дальше продолжала сохранять непринуждённый вид. Назад дороги уже не было.

— Надо же, я никак не рассчитывала на такую чистосердечность, — Маргарет важно прошествовала мимо Хартли и, остановившись у стеллажа, холодно улыбнулась. — Я, знаешь, не удивлюсь подобной новости, увы. Ибо уже давно всё знаю.

Слова Маргарет обескуражили Хартли. Она ожидала чего угодно, но не этого.

— Как?

— А это уже тебя не касается. Вот посмотришь, ты ещё мне будешь благодарна. Да, Николас мой племянник, но он отнюдь не из тех, кому следует так бездумно верить. Ты для него лишь мимолетное увлечение — пройдёт немного времени, он и думать о тебе забудет, как забывает об игрушке повзрослевшее дитя. Я не желаю тебе зла, Хартлей. Я всего лишь хочу тебя предостеречь и оградить от глупостей, коих ты и так успела предостаточно натворить.

— Нет! Вы все лжёте! — Хартли больше не пыталась сдерживать себя: она и не заметила, как по её щекам заструились слёзы.— Николас пообещал мне, и он сдержит слово! И пусть это будет всем назло… Но мы будем вместе. Назло вам, тётушка… Назло всему миру!

На лице Маргарет не дрогнул ни один мускул. Она и дальше продолжала удивлять ледяным спокойствием, которое, казалось бы, способно заморозить всё, даже стены библиотеки.

— Надо же, сколько смелости, самоуверенности и… невообразимой глупости. А я-то понадеялась, что ты хоть чему-то научилась. Понимаешь ли, так устроен мир — место рыбины в озере, и если она, взмахнув хвостом, выпрыгнет на берег, она непременно погибнет. У каждого своё место. Так было, есть, и будет, и не пытайся это изменить.

— А вы правы, тётушка. Действительно, место рыбы — в озере, но никак не в тесном аквариуме с затхлой водой, — Хартли хотела казаться твёрдой и уверенной в себе, но дрожь в голосе и плотно сцепленные пальцы выдавали напряжение, в котором она находилась.

Маргарет лишь снисходительно хмыкнула. В тот момент она больше всего напоминала глыбу льда— так ничтожно мало в ней было эмоций.

— Тебе стоит поумерить свой пыл, дорогая. Ты поступишь так, как тебе велят, и это не обсуждается. Запомни — ты не принадлежишь себе, никогда не принадлежала и не будешь принадлежать. Ты стала частью этой семьи с того самого момента, когда впервые переступила порог этого дома. И ты перед ней в неоплатном долгу, который придётся вернуть сполна. Свобода — это роскошь, и не каждый волен себе её позволить.

— Николас… Он освободит меня. Вы даже не представляете, на что способна настоящая любовь, ведь вы никогда не любили.

Даже несмотря на то, что её взгляд источал недовольство и презрение, Маргарет спокойно улыбнулась.

— Любви нет. Это иллюзия, кратковременное помрачение разума, которое, рассеявшись подобно утреннему туману, сменится горьким разочарованием и сожалением. Ты слишком наивна и неискушённая. Рано или поздно ты это поймешь.

Снаружи послышался стук колёс приближающегося экипажа — шелестя юбками, Маргарет торопливо подошла к окну и отодвинула занавеску.

— Ох, бедная, бедная мисс Алекс, — горько вздохнула она и отвернулась. — Как такое вообще могло произойти?

— Это она? С ней всё в порядке? — Хартли хотела было броситься к двери, но Маргарет изящным взмахом руки остановила её.

— Нет. Лучше оставайся здесь. Тебе незачем это видеть.

Больше не сказав ни слова, леди Джеймс поспешила покинуть библиотеку. Больно закусив губу, Хартли лишь молча проводила её взглядом. Как только Маргарет скрылась из виду, она присела обратно в кресло и, заслонив лицо ладонями, дала волю обжигающим щеки безмолвным слезам.

***

Джордж Клементайн, прислонившись спиной к стене, устало смотрел на тёмно-вишневую дверь одной из спален. Его лицо было бледно и изнемождено, что придавало ему лет больше, чем было в действительности. Рядом стоял Джеймс. С сочувствием посмотрев на брата, он протянул ему портсигар, но тот лишь отрицательно качнул головой.

— Никогда бы не подумал, что скажу это, но… Будь проклято это место, — нервно сглотнув, сквозь зубы процедил он. — И этот мерзавец, который вздумал отнять самое дорогое, что у меня есть —мою дочь. Если она… Если она покинет меня, я этого просто так не оставлю. Я смог пережить смерть Мари, но её… Я не смогу, Джеймс. Не смогу.

— Тут только остаётся уповать на Господа Бога, — с сочувствием глядя на Джорджа, ответил Джеймс. — Жизнь мисс Алекс теперь всецело в его руках, и всё зависит только от него.

Тот не ответил, продолжая буравить взглядом дверь спальни. Спустя несколько минут серебряная ручка медленно повернулась, и в проёме показался седовласый доктор.

— Как она? — в громком голосе Джорджа слышалась надежда. — Скажите, что с ней всё хорошо!

Чуть помедлив с ответом, доктор вздохнул.

— Я и прям не знаю с чего начать, мистер Клементайн. Мисс Алекс только что очнулась, но она…

— Слава Господу! — воскликнул Джордж и, задев доктора плечом, кинулся к двери, но тот остановил его, схватив за рукав.

— Дослушайте же меня наконец, — в скрипучем голосе отчетливо слышался укор. — Бедняжка пережила большое потрясение, и это счастье, что она осталась жива. Мисс Алекс сейчас очень слаба, но проблема не в этом. Боюсь, мистер Клементайн, то, что вы сейчас услышите, вас ничуть не обрадует.

— Ну же, говорите!

— Ваша дочь потеряла дар речи. Видимо, сказалась травма головы, полученная при доселе невыясненных обстоятельствах. Человеческий мозг — очень уязвимый механизм, малейшее нарушение которого приводит к необратимым последствиям. Я приложу все усилия, чтобы мисс Алекс вернулась к прежнему образу жизни, а пока ей необходим покой и крепкий сон. Это то, в чём она нуждается прежде всего.

Джордж едва находил силы, чтобы сдерживать себя. Его лицо стало мертвенно бледным, и на нём отразилось отчаяние.

— Я увезу её домой, в Америку. Немедленно, — сквозь зубы процедил он. — Ей здесь нельзя оставаться.

— А вот этого я крайне не рекомендую, — доктор вскинул вверх указательный палец. — В столь скверном состоянии она просто не сможет проделать такой длинный путь, это очень опасно. С ней может приключиться что угодно, я даже не исключаю внутреннее кровотечение. Мисс Алекс должна оставаться здесь, вам и ей на благо. Следуйте моим предписаниям — и результат не заставит вас долго ждать. Запаситесь терпением. Вы сможете покинуть Англию, как только ваша дочь пойдёт на поправку, и мы все убедимся, что её здоровью больше ничего не угрожает.

— И сколько на это уйдёт времени? — резко спросил Джордж, впившись в доктора немигающим взглядом.

— Не могу точно знать. Месяц, возможно чуть больше. Будем надеяться на благоприятный исход, но, так или иначе, с поездкой вам придётся повременить.

Мистер Клементайн обреченно кивнул. Ему больше ничего не оставалось, как согласиться.

***

Дело близилось к ужину, но Хартли, с утра не проглотившей ни крошки, есть не хотелось. В этот раз она не осмелилась испытывать терпение Маргарет и явилась в обеденный зал во время, как полагается. Трапеза прошла в абсолютной тишине. Отправив пару ложек куриного бульона в рот, Хартли исподлобья наблюдала за тем, как старшие то и дело обмениваются мрачными взглядами, лишь изредка отвлекаясь на еду — никто из них за это время даже не обмолвился ни словом.

Маргарет, что-то шепнув супругу на ухо, встала из-за стола и поспешила удалиться. Следом за ней хотел выйти и Джеймс, однако застыл, ощутив на себе умоляющий взгляд воспитанницы.

— Дядюшка, я никогда ни о чём вас не просила, но на этот раз сделаю исключение, — Хартли попыталась придать голосу уверенности. — Меня держат в неведении, но я должна знать, что произошло с мисс Алекс. А хочу всего лишь убедиться, что с ней всё в порядке, но тётушка… Она мне запретила…

— Милое моё дитя, — Джеймс тяжело вздохнул и посмотрел на Джорджа, который, откинувшись спиной на спинку стула, безучастно вертел вилку в руке.— Что тут правды таить, мисс Алекс пережила кошмар. Но она поправится, обязательно, и как только это произойдёт, ты сможешь с ней увидеться.

— Если бы всё было так просто! — нервно отшвырнув вилку в сторону, вспылил Джордж и резко поднялся. — Моя дочь не может говорить! И никто не знает, на пару дней ли это, на месяц или на всю оставшуюся жизнь!

Порывисто отодвинув стул, он, ни минуты не медля, покинул обеденный зал. Лорд Джеймс даже не попытался остановить его, ибо понимал, что в этом нет никакого смысла, и его слова, какими бы они не были, не принесут брату облегчения.

— Это всё моя вина, дядюшка, — голос Хартли вновь задрожал, подобно листве под натиском сильного ветра. — Я отказала мисс Алекс, когда она предложила мне отправиться в город вместе с ней. Я предала её. Я…

— Немедленно прекрати! В том, что здесь происходит, нет твоей вины! — Джеймс повысил тон, но не прошло и мгновения, как он вновь взял себя в руки. — Это могло случиться с каждым. Такое ощущение, что Лондон превратился в обитель зла, справиться с которым не под силу никому, даже Скотленд-Ярду. Рано или поздно, но это должно прекратиться. А теперь ступай и не думай о плохом.

— Я постараюсь, — тихо ответила Хартли и направилась к витражной двери.

В Крендерфорд-Хаусе было тихо, как никогда прежде, и эта тишина больно давила на уши. Стрелка настенных часов неумолимо близилась к восьми вечера. Хартли не испытывала ничего, кроме как желания поскорей забыться, и хотела было уже подняться наверх, как вдруг застыла. Как она могла забыть о самом главном? В глубине души теплилась надежда, что сегодняшнюю корреспонденцию никто не разбирал — день был очень тяжелым и, вероятно, ни Маргарет, ни лорду Джеймсу было не до этого.

Хартли вздохнула и, осмотревшись по сторонам, направилась в гостиную. Бесшумно закрыв за собой дверь, она подошла к заветному шкафчику и, прикоснувшись к крошечной ручке, замешкалась. Сердце вновь заколотилось в предвкушении — так случалось каждый раз, когда её пальцы медленно скользили по атласной ленте, стягивавшей стопку новеньких конвертов. Хартли боялась, что её вновь постигнет разочарование, но остановиться не могла. Хоть как-то пытаясь успокоиться, она винила себя в чрезмерной поспешности и одновременно тешила себя обещанием, кое Николас дал ей накануне отъезда. Он дал слово, что заберёт её отсюда, и она верила. Верила, как никому другому. Достав из шкафчика стопку писем, Хартли положила её на стол и принялась теребить ленту. Узел поддался легко. Несколько первых конвертов не представили для неё совершенно никакого интереса — она хотела уже убрать их обратно, как вдруг сердце её затрепетало с новой силой. Хартли не верила своим глазам. Вот он. Белоснежный конверт с красивыми инициалами. Он предназначался только ей, и никому больше. На лице в сей же момент заиграла счастливая улыбка. Наспех убрав остальные письма в шкаф, она, прижав послание к груди, бросилась наверх, в свою комнату.

— Ник, мой милый Ник, — не мысля себя от радости, нежно прошептала Хартли и, устроившись поудобнее на кровати, дрожащими пальцами разорвала верх конверта. Достав из него свёрнутый пополам плотный лист бумаги, она блаженно закрыла глаза, думая о том, что совсем скоро её жизнь изменится навсегда. В ней не будет места ни леди Джеймс, ни Питеру Гарленду, ни сопутствующим тревогам и переживаниям. В ней будет только он, Николас Макелрой. Хартли ясно представляла тот день, как она, опираясь на руку дядюшки Джеймса, под игру органа идет к алтарю, как испытывает благоговение и трепет только от одного внимательного взора светло-карих глаз. Как ощущает тёплое дыхание и мягкое касание изящных пальцев, как слышит слова клятвы и смущенно опускает глаза, прикрываясь фатой. Украшенный цветами экипаж и небольшой, но уютный деревянный дом с эркерами и башенками на окраине города, в который они с Николасом переедут сразу после свадьбы. Теперь она не будет принадлежать никому, кроме него. И, непременно, он сделает её самой счастливой на земле. От этих мыслей щеки Хартли зарделись, и она поспешила развернуть письмо, впившись жадным взглядом в аккуратно написанные строчки.

« Дорогая мисс Клементайн! Прошу простить меня, что заставил вас ждать, но сложившиеся обстоятельства оказались сильнее. Это письмо будет коротким, без лишних изысков и предисловий, но, прежде чем написать его, я терзал себя мыслями и долго думал, как поступить правильно. Так или иначе, выбор сделан и, как бы вы его не истолковали, мне он представляется самым благоразумным.»

По мере того, как Хартли читала, улыбка медленно сходила с её лица, сменяясь выражением растерянности и абсолютного недоумения. В груди что-то неприятно закололо, и она поморщилась — подобное она испытывала только тогда, когда что-то должно было случиться. Что-то страшное.

« Вынужден вам сообщить, что намедни я отбываю в Индию на долгий срок. На год это, или на два, уже значения не имеет. К сожалению, я не смогу взять вас с собой. Я пришёл к выводу, что всё то, что происходило между нами, было не более, нежели кратковременным увлечением, ошибкой, которую мы имеем шанс исправить — к счастью, мы не успели зайти слишком далеко. Так будет лучше как для меня, так и для вас, мисс Клементайн. Отец мне уже подобрал подходящую партию, и ослушаться его я не имею права. Рассчитываю на ваше понимание и снисхождение. На этом у меня всё. С уважением, Николас Макелрой.»

Все его фразы, до единого слова, были насквозь пропитаны холодной вежливостью и стылым безразличием, от которого сознание сковывала тупая, приторная боль. Хартли бросило в дрожь. До конца отказываясь верить, она раз за разом перечитывала письмо, вглядываясь в каждый изгиб буквы, в каждую завитушку, силясь отыскать что-то, что насторожило бы её, заставило поверить в чью-то неудавшуюся злую шутку, но… Сомнений не было. Это был его почерк.

Хартли медленно встала с кровати, чувствуя, как пол плавно уползает из-под ног. Покачиваясь, словно в сомнамбулическом трансе, она бесцельно побрела к двери и остановилась. За окном было спокойно и темно, и лишь тонкие ветви рядом растущего вяза изредка касались окаймленного добротной рамой толстого стекла. На лице застыла гримаса отчаяния — казалось, кто-то враз выпил все её жизненные силы, не оставив после себя ничего, кроме пустоты. Поглощенная ощущением полной беспомощности, Хартли, закусив губу и обратив взгляд в потолок, небрежно смяла письмо. Глаза застилала мутная пелена, и по щекам заструились горькие слёзы. Уронив письмо на ковёр, Хартли прислонилась к стене и сползла вниз, заслонив лицо ладонями. Всё было кончено.