Слёзы Бугенвиллеи

  Спустившаяся на Темпл вечерняя мгла принесла с собой прохладу и лёгкую изморось. Медленно растворяясь в полутьме, дома и деревья теряли свои очертания, превращаясь в тёмные бесформенные тени. Гробовая тишина надвигавшейся ночи укутывала сонным облаком покоя хмурые малолюдные улицы — редкие кэбы и кларенсы проезжали по ним торопливо, словно боясь привлечь к себе лишнее внимание.

Сидней шаткой походкой подошёл к окну и задёрнул портьеру. Единственным источником света в комнате служил резной газовый светильник — его приглушённый свет мягко ложился на софу и на лукаво мерцающую в полумраке недопитую бутылку из-под джина. Он то ярко загорался, то снова меркнул, скрадывая черты лица Николаса, играющего с выключателем. Ворот его белоснежной рубашки был небрежно расстёгнут, обнажая гладкую точеную шею; тёмные пряди растрепавшихся волос спадали на глаза, но даже сквозь них можно было уловить ту пустоту и отрешённость, с которой он смотрел куда-то в пространство, мимо выцветшего шелкового абажура, расшитого павлиньими перьями. В этот момент Николас выглядел как никогда неряшливо, и, казалось, это его абсолютно не заботило.

— Какая невероятная, всепоглощающая атмосфера уюта, — воодушевлённо произнёс Рид, опустившись на диван рядом с другом и закинув руки за голову. — Вряд ли в «Ровенлайне» мы смогли бы насладиться этой вдохновляющей тишиной... Никки, что ты на это скажешь?

— Я же просил так меня не называть, — монотонно протянул в ответ Николас и, наконец-то оставив выключатель в покое, потянулся к полупустому стакану.

— О, мой дорогой друг, я ни в коем случае не хотел оскорбить ваши чувства, — спаясничал Рид. — Хочу лишь заметить, что когда-то давно так вас называла ваша матушка.

Николас поморщился.

— Сидней, прошу, мы не в театре.

— Но и не на похоронах, мистер Макэлрой. Уж так устроен наш мир — каждую минуту в нём кто-то умирает. Смерть тривиальна, и какова бы она ни была — исход у неё один. Он одинаков для всех. То, что неизбежно, то естественно, ибо в конце концов она придёт и за тобой.

Николас сделал торопливый глоток, ощутив во рту гадкое послевкусие.

— Ты так говоришь, потому что не видел этого.

— Однажды я увидел то, чего мне не следовало видеть.

На мгновение в комнате повисла тишина. Лицо Рида резко помрачнело. Лёгкая усмешка сошла с его лица, и он, дабы скрыть резко накатившее волнение, отвернул голову в сторону.

— Сколько мы с тобой знакомы? — не поворачиваясь лицом к другу, поинтересовался Сидней: его голос звучал мягко и печально.

Николас напряженно вздохнул. Это было так давно. Тот день, когда они впервые встретились, был стерт из его памяти много лет назад — он растворился, словно дымка, вовлечённая в извечный круговорот времени. Казалось, Николас был знаком с Сиднеем Ридом целую вечность, но в то же время они являлись друг другу абсолютно чужими людьми. Когда-то их семьи связывали весьма тёплые отношения, но скоропостижная кончина миссис Рид всё вмиг изменила — дружба юнцов, поддерживаемая посредством переписки, со временем померкла, будучи поглощённой разверзнувшейся между ними пропастью глубиной в долгие десять лет.

— С тех пор прошло немало времени, — едва усмехнувшись, ответил Макэлрой. — Я уже и подавно не лелеял надежды, что вновь смогу тебя увидеть. Если бы не случайная встреча с мистером Ридом, я бы и думать забыл, кто ты такой! — не сдержавшись, Николас хохотнул, но тут же осекся. — Помнится, он всегда желал того, чтобы ты учился здесь, в Иннер — Темпле.

— И я, как бы этого не хотел, не смог ему перечить, — хмуро проговорил Рид. — А всё ведь могло бы быть иначе... Ты помнишь нашу старую совместную мечту?

По лицу Николаса скользнула снисходительная улыбка. Тогда они были всего лишь несмышлёными детьми, со своими идеалами и представлениями о жизни. Они были другими. Теперь те мальчишки навсегда поселились в прошлом, от которого не осталось ничего, кроме имен и тлеющих воспоминаний.

— Это была не мечта, а самое настоящее безумие, Сидни. Австралия! Тогда мы даже представить не могли, на каком расстоянии она от нас находится. И всё ради чего? Ради какой-то бабочки!

— У меня до сих пор хранится несколько редких экземпляров, тех самых, которые я получил в подарок от твоей матушки... Какие же они всё-таки превосходные! — лицо Рида восторженно засияло. — В наших краях таких днём с огнём не сыщешь!

— Они достались ей от тётушки Маргарет, она в своё время любила собирать бабочек. Я ведь встречал её совсем недавно... — Николас запнулся, вспомнив недавний приём, посему взор его внезапно помрачнел, а по лицу заходили желваки — тогда в Линден-Холле он не видел смысла задерживаться, и потому поспешил скрыться, будто невзначай упустив возможность поприветствовать чету Клементайн.

— Это ведь та самая тетушка Маргарет с Ричмонда? — Рид с любопытством посмотрел на приятеля.

— Ты прав, как никогда, ибо у меня больше нет тётушек с таким именем, — Макэлрой, досадливо усмехнувшись, закусил нижнюю губу. Он чувствовал, что беседа постепенно заходит не в то русло, но сменить тему для разговора, однако, не спешил — вопреки всем приличиям и нормам, неистовое желание выговориться захлестывало его; казалось, Николас оставался как всегда бесстрастным, но изнутри он трепетал, будто натянутая струна. Последние капли самообладания медленно растворились в полупустом стакане из-под джина; мысли, которые он прежде хоронил в себе, толпились и рьяно рвались наружу.
Николас устало прикрыл глаза. Его кружило, будто на карусели, и он вновь открыл их, в упор уставившись на Рида. Воспоминания из детства, доныне хранившиеся в тёмной пучине забвения, резко нахлынули на него; казалось, прошлое намертво впилось в сознание, смешавшись с настоящим, посему терзавшие его сомнения канули в небытие, стерев черту, которую Николас Макэлрой до этого момента ни под каким предлогом не осмелился бы перешагнуть.

— Ты ведь ещё не разучился хранить тайны? — он пытался выглядеть непринуждённо, однако пальцы его правой руки нервно теребили обивку дивана.

— О Никки, если мне не изменяет память, то мы всегда делились друг с другом самым откровенным! У нас были очень доверительные отношения, — голос Рида звучал весьма убедительно. — Помнишь тот званый ужин, когда ты, играя с Джимми, упокой, Господи, его душу, разбил любимую китайскую вазу моей матушки? Тогда я взял всю вину на себя, дабы ты избежал наказания.

— Это было так самоотверженно с твоей стороны, — Николас печально улыбнулся: перед мысленным взором возник образ друга детства, которому, увы, так и не посчастливилось повзрослеть. Его напряжение таяло, сменяясь расслабленностью, как почти всегда бывает, когда мнимая опасность оказывается далеко позади. — Бедный Джимми... Его смерть была такой нелепой.

С того момента прошло немало лет. Сидней и Джимми, будучи детьми, не раз соперничали друг с другом, в то время как Николас считал обоих своими лучшими приятелями. Тогда никто даже и не предполагал, что тот день мог так ужасно закончиться. Они втроём играли в прятки у заброшенного сарая, в который раз ослушавшись няню — забравшись наверх, Джимми сорвался с ветхой крыши, разбив голову о камень. Несчастный случай. Роковая случайность, которая, увы, закончилась трагично.

— По правде говоря, я уже и не помню всех подробностей. Мне жаль, что всё закончилось именно так, — Рид сделал скорбное выражение лица. — Если бы мы не ослушались миссис Скотт и не убежали играть в тот заброшенный сарай... Эта история имела бы совсем другой конец. Я до сих пор помню, чья это была идея, Никки. Ты был скверным мальчишкой, — Сидней шутливо пожурил его пальцем, — И мне не раз доводилось прикрывать твои прегрешения.

— В этот раз, мой дражайший друг, у тебя всё получилось в точности наоборот.

— Я не совсем понимаю, о чём идёт речь, — Рид бросил на друга недоумевающий взор, на что Макэлрой лишь ухмыльнулся, досадливо покачав головой.

— Тебе не следовало отправлять то письмо, чёрт его подери. Пожалуй, прежде я не бывал в положении, которое было бы глупее, чем это. Как я посмотрю в глаза тётушке Маргарет? Мне стоит признаться, что это моих рук дело, иначе... Вот дьявол!

Николас, наклонив голову, сжал её ладонями и глубоко вздохнул — его мысли путались между собой, сбиваясь в один хмельной клубок.

— Иногда мне кажется, что я постепенно схожу с ума.

Сидней не совсем понимал, что сейчас происходит, но, даже несмотря на это, в его глазах скользнуло немое сочувствие вперемешку с живым любопытством. Он никогда не видел его таким — сбросившим маску, сотканную из лицемерия, предрассудков и условностей, которая, казалось, была неотъемлемым и обязательным атрибутом в его повседневной жизни.

— Тебе стоит поведать мне, что было в том письме, — мягко проговорил Рид, пододвинувшись к нему поближе — лицо Николаса не выражало ничего, кроме холодной отрешенности. — Никки... Иначе ты никак не сможешь избавиться от этого непосильного груза. Об этом никто не узнает. Клятвенно обещаю.

На мгновение в комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь мерным ходом настенных часов.

— Я соврал тебе. Не было никакой помолвки, — сквозь зубы процедил Николас, чувствуя, как в груди у него что-то больно сжалось: ему никогда прежде не было так тяжело говорить. — Это всё ложь. Наглая, бесстыдная ложь, в которую я едва ли сам не поверил. Гарленд, эта проклятая хитрая крыса, просто обвел меня вокруг пальца, будто последнего глупца! Если бы ты знал, мой друг, кого он предпочел Рашель? Её! — отрешенность в его глазах сменилась раздражением: гневно округлив глаза, он с силой ударил кулаком по подлокотнику.

— Кого ты имеешь ввиду? — Рид многозначительно приподнял брови.

— Мисс Хартли, эту безродную девчонку! Эта особа будто околдовала его, сама того не замечая! Знаешь, в ней что-то есть, что-то... Безмерно отталкивающее и притягивающее одновременно. Она всегда была странной, не от мира сего, и я не удивлён, почему леди из высшего общества непроизвольно её сторонятся. Самое забавное то, что они даже не догадываются о её происхождении! Хартли, она... Даже принимая в соображение её вышколенные манеры и безупречную речь, она напоминает мне маленького, загнанного в угол зверька, который рано или поздно бросится в атаку, выпустив свои острые коготки. Я видел отчаяние в её глазах, Сидней... В последний раз её взгляд будто умолял о помощи. Внимание со стороны мистера Гарленда обременяет её, это слишком очевидно. Оно обременяет меня. Обременяет нас обоих...

Руки его раздосадовано взметнулись вверх и тут же опустились на колени. Слова клокотали, они рвались наружу, текли и жгли, будто раскаленная лава из жерла извергающегося вулкана. Он ещё никогда не был так зол на себя, ибо прежде никогда не позволял себе такую вольность, как проявление чувств. Яд, копившийся в душе всё это время, медленно отравлял его изнутри — Николас чувствовал свою слабость, беспомощность и беззащитность перед самим собой, отчего бессильная ярость охватывала его с ног до головы.

— Я немного сбит с толку. Безродная девчонка? — задумчиво переспросил Рид. — Но ведь ты однажды говорил мне, что она дочь погибшего кузена лорда Джеймса Клементайна, супруга твоей тётушки...

Николас откинулся на спинку дивана, возведя взгляд к потолку — он до последнего надеялся, что сможет избежать вопроса, на который ни в коем случае не стоило отвечать правдой. Он понимал, что сболтнул лишнего, посему чувствовал себя неловко.

— Это не имеет никакого значения, — сквозь зубы процедил он. — Пребывая во власти эмоций, я поступил как никогда опрометчиво, позволив себе написать это письмо. Оно было адресовано не кому иному, а самой Хартлей Клементайн. И то, что это сумасшествие, я осознал слишком поздно. Мне надо было сразу же разорвать в клочья эту бумажку, не раздумывая ни минуты! Я ничего не ощущаю, кроме всепоглощающего чувства стыда. Стыда за собственную глупость.

Лицо его вмиг раскраснелось, будто в провинившегося в чем-то нерадивого ребёнка — Сидней сразу же заметил это, но виду не подал.

— Что такое стыд, Николас? — Рид, плеснув себе джина в стакан, участливо положил руку ему на плечо. — Стыд — это порождение греха, а в каждом грехе есть своя глупость.

— Разве в том, что я желаю счастья своей сестре, ты видишь только глупость? — в голосе Николаса пронеслось возмущение. — Ты даже предположить не можешь, как много для неё значит Питер Гарленд! Она бы, несомненно, была счастлива с ним в браке, если бы не мисс Хартли. Он увлёкся нею, словно мальчишка, напрочь позабыв о своём обещании! Разве Рашель заслужила такого отношения к себе? Он поступил бесчестно. Он поступил так, как никогда не поступают люди его круга.

Сидней прищурился. Николас недоговаривал, и это его невольно раздражало.

— Ты винишь их обоих лишь в том, что твоя сестра лишилась выгодной партии?

В тот момент Николас почувствовал себя глупцом — отвращение к самому себе овладевало им. Теперь он зашёл слишком далеко, позволив голосу из прошлого помрачить рассудок, но, тем не менее, всей душой желал довести речь до логического завершения, посему поспешил исправить ситуацию.

— Я неверно истолковал свои мысли, — пытаясь унять волнение в голосе, произнёс Николас. — Я не могу винить кого-то, тем более, мисс Клементайн. Она лишь марионетка в руках тётушки. Сможет ли девица, будучи в её возрасте и положении, действовать так, как ей заблагорассудится? Это ведь чистой воды фарс! Сложившиеся обстоятельства тяготят меня. От одной только мысли, что хрупкое сердце Рашель будет разбито, я приходил в ярость — моё решение назначить тайную встречу мисс Хартли было как никогда необдуманным. Во мне говорили эмоции, и я наивно полагал, что смогу как-то отвлечь её, смогу помешать Гарленду... Чёрт возьми, как я мог так заблуждаться!

— Ты назначил тайную встречу мисс Хартли?! — не выдержав, Сидней прыснул со смеху, в то время как на лице Николаса не дрогнул ни единый мускул. — Никогда бы не ожидал от тебя такого ребячества! Подумать только, юной мисс, воспитываемой в приличной семье, назначают тайную встречу! Какая интрига, какая романтика! О Господи, Николас, да ты умом тронулся. Вот будет потешно, если письмо попадёт в руки леди Маргарет — теперь я понимаю, почему тебя мучает непомерное чувство стыда. Как тебе вообще пришла в голову подобная идея?

— Прежде чем насмехаться надо мной, вспомни, что это не я отправил это чёртово письмо, — гневно отчеканил Макэлрой, и, отстранившись от Рида, рывком встал с дивана. — Из-за твоей рассеянности мисс Хартли окажется в неловком положении, если уже не оказалась.

— Ну конечно! Теперь во всём виноват я! — театрально взмахнув руками, выпалил Сидней. — Полагаю, в том, что черти в твоей голове отплясывают кадриль, тоже моя вина? Нет, Николас, я тебя не узнаю. Ты должен принять всё, как есть. Смириться. Для мисс Рашель ещё наступит час, когда она сможет пойти под венец, но не с ним. Не с Питером Гарлендом. Её мнимые чувства к нему — всего лишь кратковременное увлечение, ты, как никто другой, должен это понимать.

— Это всего лишь твои ложные предположения, Сидней. Ради бога, избавь меня от них, — злобно прошипел Николас и второпях направился к двери — он осознавал, что пришло время остановиться, но едва находил в себе силы сдерживаться. — Моя сестра хрупка и нежна, а её душа светлее ангела. И никто, слышишь, никто не вправе пренебрегать её чувствами!

Сидней продолжал что-то кричать ему вслед, но в ответ услышал лишь громкий дверной хлопок — наспех поправив рубашку и повязав на шею атласный платок, Николас, прихватив с собой лёгкий чёрный сюртук, покинул квартиру. Он не должен был выдать себя, и поэтому у него не было иного выбора, как просто уйти прочь, оставив приятеля в гордом одиночестве.

Прохладный ночной воздух отдавал сыростью и запахом камня; расположившиеся вряд газовые фонари роняли мутный свет на мокрую мостовую. Она блестела, будто кожа чёрной огромной ящерицы, навеки застывшей в бесплодной вязкой почве. Остановившись, Николас беспокойно вглядывался куда-то во тьму, будто выискивая там что-то; переступив внезапно оказавшийся на его пути скользкий булыжник, он, теряя равновесие, неуклюже оступился, угодив левой ногой в неглубокую лужу.

— Да будь оно всё проклято!

Алкоголь кружил голову, путал мысли, освобождая нечто, тщательно спрятанное на самых дальних задворках сознания. Николас шёл по мостовой, ускоряясь с каждым шагом, будто пытаясь убежать. Убежать от самого себя. Сегодня вечером он едва не переступил черту, и, вероятно, ещё не раз будет винить себя в вопиющем безрассудстве, но... Об этом совершенно не хотелось думать. Не сейчас. Не в этот момент.

Теперь он остался один. Наедине с тёмной ночью и собственными пороками.

Первый проносящийся мимо кэб едва не сбил его с ног, но второй, к счастью, сразу же остановился — забравшись вовнутрь, Николас молча откинулся на мягком сиденье.

— Вам куда, сэр?

— Понятия не имею, — монотонно протянул он, и, выдержав паузу, добавил: — Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Возница ничего не ответил. Он молча взмахнул вожжами, и кэб, противно поскрипывая колёсами, ровно покатил по мостовой. Вскоре он и вовсе скрылся из виду, растворившись в ночной полумгле.

* * *

Хартли сидела на самом краешке кровати и комкала бледными пальцами вышитое серебристыми нитками тёмно-синее покрывало. Стрелка часов медленно подбиралась к десяти вечера — к этому времени юная мисс, облачённая лишь в одну ночную сорочку, уже должна была готовиться ко сну. В комнате было прохладно, и оттого открытые плечи Хартли покрылись мурашками: она даже не пыталась предпринять попытку спрятаться под одеяло и поскорей забыться во сне, который, казалось, был бы единственным для неё избавлением от беспокойных мыслей, терзающих душу, будто стая злых одичалых собак.

Ночь, как всегда, пролетит незаметно. На смену ей придёт утро — начало нового дня, когда привычная жизнь для Хартлей Клементайн навсегда изменится. Мелкой поступью оно подкрадывалось всё ближе и ближе, оставляя за собой лишь шлейф, сотканный из страха и тревожных предчувствий.

Губы Хартли были сжаты в тонкую линию. На неё будто нашло какое-то оцепенение, то самое, которое приходит после горьких рыданий; взгляд её покрасневших от слёз глаз казался пустым и каким-то безжизненным — она смотрела отрешённо и безучастно, будто одна из тех фарфоровых кукол, красующихся на верхней полке застеклённого шкафа.
Мисс Китти... Завтра она увидит её в последний раз. Если увидит. У неё были причины усомниться в этом, так как тётушка Маргарет вряд ли снизойдёт к ней и позволит попрощаться. Злая, коварная змея. Она ненавидит её, и будет ненавидеть всегда — до тех пор, пока безродная девчонка Вайт не соизволит покинуть Крендерфорд-Хаус. В конечном счёте, она пойдёт на всё, чтобы извести её. Теперь дядюшка Джеймс не встанет на её сторону, как в тот раз, много лет назад, и в этом, несомненно, виноват только один человек — сама Хартли.

Встав с кровати, она медленно подошла к окну — мелкий дождь прекратился, а из-за тёмных туч выплыла круглая жёлтая луна. Хартли на мгновение прикрыла глаза, вспомнив приключенческий роман, прочитанный ею накануне. Сможет ли она быть счастлива так, как мисс Дороти? Ведь на самом деле счастье так сомнительно и так иллюзорно. Покосившись на цветочный горшок, мисс Клементайн, медленно, будто сомнамбула, побрела в сторону большого платяного шкафа — распахнув его, она взяла первое попавшееся зелёное шерстяное платье; с нижней полки она достала корсет, панталоны и нижнюю юбку. Справиться с таким обилием одежды без помощи горничной едва представлялось возможным, но Хартли, собрав все силы и упорство воедино, смогла преодолеть эту, казалось бы, нерушимую преграду. Покончив с переодеванием, она подошла к двери, но тут же застыла в гнетущем смятении — страх проникал под кожу, он растекался по венам и отравлял кровь; от него больно кололо в груди, да так, что перехватывало дыхание. Поколебавшись ещё несколько минут, она всё-таки решилась потянуть за ручку и выйти в коридор.

Блеклый свет газовых ламп выхватывал из полумрака очертания картин и бронзовых статуэток. Хартли, то и дело оборачиваясь, шла вперёд, прямиком к парадной лестнице. На мгновение остановившись, она вздрогнула: где-то неподалёку отчётливо послышались женские голоса. К счастью, среди них не было леди Маргарет, посему мисс Клементайн, облегчённо вздохнув, поспешила спрятаться за колонной и подождать, пока те пройдут мимо.

— Бедная мисс Хартли, она была так расстроена, — мисс Харпер, замедлив шаг, обратилась ко второй горничной, идущей рядом. — У неё было такое лицо, что она вот-вот заплачет.

— У неё, если вы не заметили, постоянно такое лицо. И, как по мне, леди Маргарет лучше знать, что делать. Пойдёмте же скорее, сейчас не до сплетен — у нас ещё полно работы. Вы ведь не желаете лечь спать глубоко за полночь?

Хартли больше не прислушивалась к ним — она, затаив дыхание, лишь ждала, пока прислуга скроется из-виду. Вскоре доносящиеся шаги и вовсе растворились в звенящей тишине. Убедившись, что в коридоре больше никого нет, она вмиг сбежала по главной лестнице, оказавшись в холле. Входная дверь была всё ещё не заперта — только от одного взгляда на неё в сердце закрались тревожные сомнения, и Хартли едва не отступила назад, как вдруг услышала какой-то шум; испугавшись, она, больше не раздумывая ни минуты, бросилась к выходу — навстречу надвигающейся ночи.

Обхватив себя руками, она шагала по гравийной дорожке всё дальше и дальше, оставляя позади величественный Крендерфорд-Хаус. Её живот с каждой минутой всё больше и больше сводило от дурного предчувствия. Возможно, стоит вернуться, пока ещё не поздно и дверь не заперта? Хартли на мгновения остановилась, глубоко втянув в себя ночной прохладный воздух. Легкий, будто шёлк, и в то же время густой и тягучий, словно патока — он отличался свежестью и насквозь был пропитан запахами зелени и сырой земли.

Она вглядывалась куда-то в темноту, и неизвестность манила её. Ей хотелось прогуливаться по ночным улицам Ричмонда, предаваясь мечтам и разглядывая всё, что её окружает — дома, кусты и деревья, аллеи и аккуратно подстриженные лужайки — теперь это всё предстало перед нею совершенно в иных красках. Впервые в жизни она познала как это, быть предоставленной самой себе, и от осознания сего обстоятельства приятно щекотало нервы и кружилась голова.

Хартли прошла ещё немного, когда взгляд её споткнулся о деревянный указатель с названием улицы. Даже невзирая на тёмное время суток, на нём отчетливо была видна надпись, выведенная белой краской на чёрном фоне. Рингсмид-роуд... Она тут же вспомнила о том злополучном письме, и в груди в сию же секунду что-то сладко защемило.

На мгновение Хартли застыла, будто пытаясь прогнать наваждение, но не прошло и минуты, как она вновь продолжила путь.

До заветной афишной тумбы оставалось лишь несколько шагов. Старая, обросшая полуистлевшими жёлтыми листами, она едва освещалась слабым светом газового фонаря. Хартли ступала робко, постоянно оглядываясь назад, сомневаясь и предаваясь тревогам; щёки её зарделись от волнения и всепоглощающего чувства стыда — она знала, что там её никто не ждёт, однако всем свои существом желала убедиться в обратном.

Наконец достигнув стыка улиц Квинс и Рингсмид-роуд, Хартли остановилась. Где-то совсем рядом громко хрустнула ветка — вздрогнув от неожиданности, мисс Клементайн осмотрелась по сторонам. Уверившись в том, что вблизи никого нет, она облегчённо, и в то же время разочарованно вздохнула.

* * *

Она была облачена в венчальное платье из нежного шелка, а на тонкой изящной шее красовалось жемчужное ожерелье. Поправив кружевную фату, она обернулась — её лицо светилось ослепительно-белым сиянием, будто в снизошедшего на землю благодетельного ангела, и в том, что перед ним ангел, Николас ни капли не сомневался.

— Рашель, ты готова?

Она, промолчав, лишь согласно кивнула и протянула руку. Хрупкая, едва ощутимая. Он мягко коснулся её пальцев — осторожно, будто боясь навредить, и заглянул ей в глаза — как никогда, они искрились счастьем и безграничной теплотой.

— Я так рада, Николас. Рада, что наконец-то этот день настал.

Он чувствовал, как земля медленно уходит из-под ног. Он растворялся в ней, целиком отдаваясь охватившему его исступленно-сладострастному безумию, терял рассудок только от одного её присутствия, такого призрачного и нереального.

— Я ещё никогда прежде не была так счастлива.

Его терзало искушение — руки сами потянулись к полупрозрачной кружевной фате, но она то и дело ускользала от него. Образ Рашель медленно таял, словно последний луч солнца в затмение, не оставляя ему ничего, кроме щемящего чувства покинутого человека, обречённого на вечное одиночество.

Николас очнулся в весьма неестественной позе, со страшной головной болью и безобразным ощущением во рту: хмель ещё не вышел из него, посему он не сразу вспомнил, по какой причине оказался здесь, в экипаже. Поморщившись, он протер глаза и отодвинул занавеску — скрытые под покровом ночи очертания величественных домов казались ему весьма знакомыми. Бесспорно, он уже бывал здесь прежде. И в этом не было ни капли сомнений.

— Где мы? — его голос звучал устало, и оттого тихо.

— Ричмонд, сэр, — коротко ответил кэбмен. — Не желаете ли вы отправиться в обратный путь?

— Постойте, — лицо Николаса выглядело задумчиво, и в то же время отрешённо. — Который час?

— Полутора часа до полуночи, сэр.

— Остановите кэб. Мне необходимо выйти, и... Если через треть часа меня не будет на месте, можете смело уезжать.

Заплатив вознице, Николас выбрался наружу. В голове возникала куча вопросов, на которые ответов просто не находилось. Объяснить причину нахождения здесь было весьма затруднительно. Совершенно очевидно, что это не что иное, как случайное совпадение, странное стечение обстоятельств, играющее отнюдь не на руку, а скорей наоборот — оно побуждало лишь к нелепым действиям, а то и попросту сбивало с толку. Николас не был уверен, что делает всё правильно.

Глубоко в душе он лишь потешался над собой, и, дабы в очередной раз убедиться в собственной глупости, ему требовалось пройти всего лишь каких-то четыреста ярдов.

— Проклятье, какой же я идиот, — с досадой в голосе протянул Николас, бросив взор на чернеющий силуэт афишной тумбы, но не прошло и мгновения, как из его уст вырвался нервный смешок. — Нет... Нет-нет-нет. Не может этого быть.

Его брови удивлённо взлетели вверх. Так или иначе, он всем своим существом отказывался верить в то, что видит.

* * *

Наспех поправив выбившуюся из шляпки прядь волос, Хартли повернулась в сторону дома. В окнах нижнего этажа до сих пор горел свет, и это означало, что двери всё ещё были открыты — в любом случае, дабы не навлечь на себя беду, ей стоило поторопиться. Разочарование сменялось унынием, но при всём этом остатки здравого смысла подсказывали ей, что оставаться здесь больше не стоит. Она лишь успела сделать шаг, как вдруг внезапное чувство чьего-то присутствия заставило её резко обернуться.

— Мисс Хартли?

Что-то будто обжигало её изнутри, заставляя сердце стучать часто и надрывно — высокая мужская фигура, внезапно вынырнувшая из мрака, постепенно обретала знакомые очертания.

— Николас? — голос её неуверенно дрогнул.

Сделав шаг назад, Хартли едва не споткнулась, ощутив, как ноги её стали ватными, и оттого непослушными. Мысли в голове путались, как будто в каком-то бреду. Она пыталась подобрать слова, но на ум совершенно ничего не приходило. Всё происходящее казалось ей сном, немыслимым и нереальным, и где-то в глубине души она отчаянно желала одного — поскорее избавиться от этого неловкого чувства, которое доставляло ей лишь массу неудобств.

В воздухе повисла напряжённая тишина. Николас, не отрываясь, сквозь пьяный морок внимательно разглядывал её лицо — в свете газового фонаря оно казалось мертвецки бледным, как будто у призрака, но в то же время утончённым и по-своему трогательным. Глубокий взор зелёных глаз, тонкие брови и нежный, женственный подбородок вдруг напомнили ему о той, чей образ не выходил у него из головы ни на минуту. И даже несмотря на то, что между Хартли и Рашель не было ничего общего, он силился уловить хоть какое-то сходство между ними, тем самым позволив себе невольно погрузиться в пучину сладостного заблуждения.

Самообман. Иллюзия. Мираж воспалённого разума. Внезапно для себя самого Николас вдруг понял, что, намереваясь отвлечь мисс Клементайн, он вдруг отвлёкся сам, и от этой мысли ему хотелось лишь безудержно смеяться.

— Ради бога, скажите, что это не вы, — скрестив руки на груди, Макэлрой иронично ухмыльнулся.

— Но это я... — растерявшись, робко ответила Хартли, и тут же замолчала.

Маленькая, испуганная, ссутулившаяся и не решительная — она впервые перед ним предстала в таком виде.

— Что вы здесь делаете в такой поздний час? — Николас изобразил наигранно серьёзное лицо.

Вопрос ввёл Хартли в некоторое замешательство. Она стыдилась ответа, однако со всех сил старалась вернуть себе хоть крупицу самообладания.

— Вы ведь сами прислали мне то письмо, — в её голосе проскользнули едва заметные нотки уверенности.

— Письмо? Я не присылал вам письма, мисс Хартли, — он выглядел как никогда бесстрастно.

— Вы утверждаете, что ничего мне не отправляли, но почему тогда вы здесь? — она раздражённо закусила губу. — Увидеть то, что скрывается за горизонтом... Это ведь были мои слова! Не принимайте меня за дурочку, Николас. Я прекрасно помню тот день, когда я вам их говорила!

Николас сдавленно хмыкнул: теперь он вёл себя как никогда по-идиотски. Ситуация казалась ему комичной, и в то же время весьма скверной, но даже несмотря на это он не терял надежды расставить всё по своим местам.

— Признаю, я только что заставил вас чувствовать себя неловко. И в этом, несомненно, только моя вина. Что-то подсказывало мне, что вы сбежите, поэтому я преднамеренно прибыл сюда, чтобы предупредить вас, — он умел хорошо лгать, и делал это как никогда убедительно. — Не совершайте опрометчивых поступков. Ваш побег чреват скандалом, и, как итог, вы будете жалеть о содеянном. Вы сами загоняете себя в ловушку, мисс Клементайн. Возвращайтесь домой. Пока ваше отсутствие ещё никто не заметил.

Хартли смотрела на него, чувствуя, как досадливая горечь захлёстывала её с головой — уязвлённая и оттого растерянная, она судорожно вдыхала воздух, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Яркий луч надежды, внезапно озаривший её сердце, больно полоснул по нему и тут же погас, растворившись в непроглядной тьме.

— Я вам не верю. Не верю, что вы ехали через весь Лондон только ради того, чтобы сообщить мне это, — в словах Хартли сквозило отчаяние.

— Несомненно, это письмо — моих рук дело, но я не отправлял его, — Николас нервно сглотнул. — С ним вышла некая ошибка. Я всего лишь пытаюсь вразумить вас...

— Вразумить? Вы, Николас Макэлрой, в первую очередь должны были вразумить самого себя прежде, чем взяться за перо! — Хартли уже была не в силах сдерживать наворачивающиеся слёзы. — Мне ли не знать, какого мнения вы обо мне? В ваших глазах я наверняка всего лишь пресытившаяся юная мисс, желающая привлечь к себе внимание, но вы ошибаетесь! Вам ведь обо мне совершенно ничего не известно... Признаюсь, когда ваше письмо попало мне в руки, я разорвала его в клочья. Я сочла его за злую шутку, Николас. Как жаль, что это оказалось правдой! Тогда в Линден-Холле я поверила вам. Я открылась вам в надежде, что вы изменились. Я верила в то, что в этом мире остался хоть кто-нибудь, кто сможет меня поддержать. А вы... Вы в очередной раз причинили мне боль. Как же я глупа, на самом деле!

Заслонив лицо ладонями, она отвернулась.

— А знаете, вы правы, мистер Макэлрой. Это всё безумие. Я должна научиться выносить удары судьбы сама, даже если вся жизнь покажется мне кромешным адом. Таков мой удел. Таков удел каждой женщины. Очень надеюсь, что это была наша последняя встреча, — подавив всхлип, твердо отрезала Хартли. — Прощайте.

Николас смотрел ей вслед отрешенно и по-своему зациклено, ощущая, как некое подобие жалости медленно заполняет его изнутри, однако внутренний голос подсказывал ему, что поступил он как никогда верно.

Хартли, понурив голову, медленно брела по аллее. Она даже не думала о том, что потеряла счёт времени — взглянув в сторону дома, она с ужасом обнаружила, что свет на нижних этажах погас. Дверь заперли, и от осознания этого тело её сковал липкий, противный страх. Теперь уж леди Маргарет будет разгневана, как никогда, и Хартли прекрасно это знала.

Возвратиться домой было не менее боязно, чем провести ночь на улице, пребывая в полном одиночестве. Застыв на месте, она медленно обернулась, узрев силуэт Николаса, виднеющийся вдалеке. Её пылкие, хрупкие надежды, которые она напрасно возлагала на него, её иллюзии, всё это время подпитываемые фантазией и ложными убеждениями, в один миг рухнули, словно карточный домик. Обида глодала, она терзала изнутри; в груди неприятно саднила досада, порождая лишь бессильную злобу. Хартли не могла понять его, и оттого сердилась ещё больше — пожалуй, лучше она останется наедине с кромешной тьмой, чем вновь заговорит с ним, даже вопреки безумному желанию. По крайней мере, с рождения присущая ей гордость не даст ей это сделать.

По обе стороны аллеи росли густые кустарники и многолетние дубы, посему Хартли не хватило смелости свернуть куда-то в сторону — развернувшись и опустив голову, она быстро засеменила в сторону афишной тумбы, дабы пройти мимо. Просто уйти. Оставить всё позади, растворившись в ночи. Неподдельный страх вдруг сменился отчаянной решимостью, граничащей с настоящим безумием.

— Хартли? Что вы делаете?

Почему-то его голос казался насмешливым. Он был совсем рядом, и Хартли ускорила шаг.

— Да постойте же вы!

Не успела она опомниться, как вдруг Николас схватил её за руку и с силой потянул назад. Это было неожиданно, больно, и оттого противно — собравшись с силами, Хартли попыталась высвободиться, но с каждым рывком его цепкие пальцы впивались в её тонкое запястье всё сильнее и сильнее.

— Отпустите меня немедленно! — громко потребовала она. — Что вы себе позволяете? Мне больно!

— Я и впрямь себе слишком много позволил, как, впрочем, и вы, мисс Клементайн, — не переставая кривить губы в снисходительной улыбке, Николас резко притянул её к себе, и, наклонившись, вонзил в неё взгляд — пронзительный и в то же время обжигающе холодный, он проникал куда-то внутрь, в самую глубь её души.

— Как вы смеете меня обвинять, — сбивчиво проговорила Хартли: сердце в груди стучало так часто и бешено, что, казалось, сейчас вырвется наружу.

— Я ни в чём вас не обвиняю, ми с вами вдвоём наделали глупостей, — попытавшись смягчить тон, Николас ослабил хватку, позволив Хартли отпрянуть. — Скажите мне, как? Как вы решились на эту авантюру?

— Я... Я сама во всём виновата. Я виновата в том, что вынудила леди Маргарет уволить мисс Китти, мою гувернантку, и... — закусив губу, она всхлипнула. — Я бы ни за что не покинула дом, я была так расстроена и напугана! А теперь... — бросив взгляд на его ладонь, до сих пор сжимающую её запястье, Хартли покраснела. — Мне нужно идти. Так или иначе, в особняк я не смогу попасть до самого утра. Благо, на рассвете у меня всё же есть шанс остаться незамеченной.

— Давайте, докажите всем в округе, что Хартлей Клементайн не отличается рассудительностью и благоразумием! — разжав пальцы, он импульсивно вскинув руку вверх. — Вы хоть понимаете, что может поджидать вас в первом же попавшемся переулке?

Хартли лишь рассеянно пожала плечами.

— Самонадеянность идёт в одной упряжке с невежеством, мисс Хартли. Я более чем уверен, что до этих пор вас даже никто не осведомил о том, что происходит в Лондоне, — теперь его голос звучал спокойно и ровно. — Вы разве не читаете газет?

— Нет, — она отрицательно мотнула головой. — Мне разрешают читать только книги.

— Чета Клементайн всячески оберегает вас от всякого рода потрясений, и делает это только ради вашего собственного блага, только вот я вынужден разочаровать вас. В городе происходят жестокие убийства, и сегодня днём я лично стал свидетелем этого жуткого происшествия, точнее выразиться, его последствий, — Николас тяжело вздохнул. — И после всего этого вы наивно полагаете, что я оставлю вас, пренебрегая возможностью предотвратить трагедию? Как-никак, но я не желаю, чтобы ваша преждевременная кончина была на моей совести, поэтому, мисс Хартли, вы останетесь со мной. Хотите вы этого, или нет.

Хартли почувствовала, как по телу пробежала мелкая, волнительная дрожь. Его слова являлись лишь предостережением, они не звучали заботливо, и в них не было ни капли теплоты, но, тем не менее, ей хотелось думать совершенно по-другому.

— Николас, я... — от прежней решительности Хартли не осталось и следа.

— Вы когда-нибудь бывали в Ковент-Гардене? — Макэлрой, как ни в чём не бывало, с любопытством принялся разглядывать потрёпанные афиши.

— Не доводилось, — голос её звучал взволнованно, и от посетивших голову догадок мисс Клементайн стыдливо потупила взгляд.

— Превосходное место, только вот даже не рассчитывайте на то, что мы сегодня посетим его. Это вздор и абсурд, — Внезапно обернувшись, Николас исподлобья взглянул на Хартли, отчего той сразу же захотелось провалиться сквозь землю. — Чего уж таить, велик риск встретить кого-то из окружения Питера Гарленда или же четы Клементайн. Ваша репутация и так под угрозой, поэтому...

— Поэтому что? — нахмурившись, настороженно переспросила она.

— Поэтому у меня есть другое предложение.

Николас хитро, и как-то таинственно улыбнулся — по крайней мере, так показалось Хартли. Он менял маски, одну за другой, приводил её в замешательство, изменяясь внешне, но внутри оставаясь прежним. Он незаметно возводил вокруг себя стены, оставляя её по ту сторону и пресекая любые попытки увидеть его, настоящего. Но Хартли не придавала этому значения. Она просто хотела ему верить.