Слёзы Бугенвиллеи

  Николас Макэлрой редко посещал скачки, однако сегодняшняя суббота стала для него исключением: наспех позавтракав в ближайшей кофейне, он, дабы хоть как-то отвлечься от хмурых мыслей, отправился на ипподром «Илдфорд». То, что ставка на вороного жеребца-трёхлетку лорда Аберкорна была плохой идеей, Николас осознал слишком поздно — в конце второго круга гнедой Флаффи Пи, которому никто бы даже не стал предвещать карьеру великого скакуна, существенно вырвался вперёд, не дав соперникам ни единого шанса.

От былого азарта не осталось и следа. Мысленно выругавшись, Николас покинул трибуны и, пробираясь сквозь толпу, направился к выходу. Порывистый ветер дул в лицо, пытаясь сорвать с головы чёрный новенький цилиндр. Вовремя схватившись рукой за головной убор, Макэлрой чертыхнулся. Злой и раздражённый, он бросил взор на низкие мрачные тучи, которые грозились вот-вот разразиться дождём.

Хэнсомовский двухместный кэб, стоявший на площади через дорогу, оказался как нельзя кстати.

— Темпл-авеню, — хмуро бросил Николас, на что седовласый кэбмен в потёртом чёрном сюртуке ответил вежливой улыбкой.

До этого мирно дремавшая рыжая кобыла резко подняла голову — возница, взобравшись на козлы, подобрал поводья. Не прошло и мгновения, как экипаж тронулся с места, постепенно набирая ход.

— Поставили не на ту лошадь?

Николас нахмурился — скверное расположение духа никак не располагало к разговорам с незнакомцем. Откинувшись на обитую тёмным бархатом спинку сиденья, он поднял голову, устремив взгляд в находившееся сверху приоткрытое окошко.

— Как вы узнали? — его голос сочился сарказмом: вопрос был слишком предсказуемым.

— Я работаю кэбменом изо дня в день уже пять лет подряд, сэр, — хрипло ответил мужчина. — Этого вполне хватило для того, чтобы научиться различать джентльменов, от которых отвернулась удача. Знаете ли, дамочка она привередливая, и отнюдь не всегда бывает благосклонной. Чем больше азарт, тем более велика вероятность, что она обойдёт вас стороной, даже не оглянувшись.

— Да уж, весьма сомнительная забава, — вяло протянул Николас, кисло усмехнувшись.

Свернув на Роуден-стрит, кэбмен взмахнул кнутом: лошадь, недовольно фыркнув, сразу же прибавила ходу. Плавное покачивание кэба и мерный стук колёс по камням мостовой действовал убаюкивающе, и Николас сомкнул глаза. Увы, но попытка хоть ненадолго вздремнуть не увенчалась успехом — скверные мысли, словно проворные склизкие змеи, шипели и жалили его сознание безо всякой жалости. Вспомнив о кругленькой сумме, оставленной им у одного из букмекеров, Макэлрой издал нервный смешок. Какая непозволительная расточительность! Он знал только одного человека, способного спустить на бегах всё, до последнего шиллинга. Что уж там говорить, Сидней Рид не являлся примером для подражания, но, невзирая на это, Николас, сам того не замечая, впитывал его привычки, словно губка.

Прильнув к окну, он равнодушно наблюдал за проплывающими мимо фасадами тусклых, невзрачных домов, сливающихся с небом в сплошной тускло-серый купол. Ветер беспощадно трепал ветки деревьев, подбрасывая над дорогой пожелтевшие от сырости обрывки газет.

Николас вздохнул. Ему ещё никогда так не хотелось домой, в Карлайл. В уютный двухэтажный дом на Ховарт-стрит, где он смог бы хоть ненадолго забыться. Забыться, растворившись в грустной улыбке его дорогой Рашель.

Глупец, поддавшийся порыву безрассудства. Он просто обязан сообщить о случившемся отцу. Предпринимать меры в одиночку было попросту безумным решением, что могло повлечь за собой самые непредсказуемые последствия. Нахмурившись, Николас вспомнил о письме, уже три дня как пылившемся на полке в белоснежном конверте. Всего одна строчка — и столько ребячества. Он едва ли не выставил себя посмешищем перед Питером Гарлендом, которого подобная выходка могла бы только позабавить. Он уничтожит письмо. Немедленно, как только возвратится.

— Сколько нам ещё ехать? — вскинув голову, поинтересовался Николас.

— Если быть точным, то минут сорок, сэр.

— Вы не могли бы ехать быстрее? — в его голосе скользило раздражение.

— Прошу прощения, сэр, но сегодня утром моя лошадь потеряла подкову — боюсь, что она может захромать. Я могу предложить вам сократить путь, если того пожелаете, — бесстрастно ответил кэбмен.

— Почему же вы раньше молчали? — едва сдерживая своё недовольство, отрезал Николас: казалось, в этот момент ему была дорога каждая секунда.

— С недавних пор можно срезать дорогу через городское кладбище, сэр. После неожиданной кончины старого смотрителя Фрэнка какой-то затейник сломал южные ворота, тем самым освободив проезд на Рэббит-стрит. Думаю... Мы сможем сэкономить минут десять.

— Право, немыслимо. — Николас недоумевающе вскинул брови. — Кому понадобилось ломать кладбищенские ворота?

— Могу предположить, что это сделали расхитители могил. Они-то не прочь поживиться золотыми коронками, — донёсся приглушённый голос сверху. — Никто из них даже не задумывается, какая расплата грядёт за их злодеяния. Господь справедлив, он всё видит. Нельзя тревожить покой мертвых. Нельзя.

Николас поморщился: он не любил говорить на подобные темы.

— Вы сказали, что ворота ещё открыты? — уходя от неприятного ему разговора, поинтересовался он.

— Думаю, их ещё не успели починить.

— Я очень рассчитываю на это. Поехали.

К чувству раздражения прибавился ещё и голод, отчего под ложечкой неприятно засосало. Да уж, сочный ростбиф пришёлся бы как нельзя кстати. Николас недовольно вздохнул.

— Как скажете, сэр, — натянув вожжи, кэбмен плавно свернул на выложенную брусчаткой улочку, ведущую прямиком к старому городскому кладбищу.

Вскоре экипаж миновал главные ворота и, мягко покачиваясь, медленно поплыл по центральной кладбищенской аллее. Росшие по обеим сторонам небольшие кустарники самшита будто отделяли мир мёртвых от мира живых — сразу за ними виднелись верхушки могильных надгробий и величественных фамильных склепов. Кое-где, окружённые ещё пока новыми памятниками, притаились едва заметные каменные кресты — высеченные на них имена и фамилии давно уже стерлись, как стираются воспоминания о тех, чьи души обрели здесь своё последнее пристанище. Чёрный большой ворон, восседавший на голове одного из печально склонивших голову мраморных ангелов, недовольно топорщил перья — увидев незваных гостей, он, мигом встрепенувшись, издал хриплый протяжный крик. В воздухе повисла зловещая тишина, разбавляемая лишь скрипом рессор и цокотом копыт.

— Ничто не подвластно времени, — мрачно протянул возница, озираясь по сторонам. — Неважно кто ты в этом мире, рано или поздно, мы все окажемся в одном месте.

Николас не ответил. Он лишь вскинул голову, взглянув на низкое свинцовое небо.

— Сэр, тучи-то как сгустились!

— Вы можете сделать так, чтобы эта кляча бежала быстрее? — сквозь зубы процедил Николас, даже не пытаясь скрыть своё недовольство.

Кэбмен подхлестнул лошадь, и та пошла размашистой рысью. Вскоре экипаж свернул направо, оказавшись в южной части кладбища. В воздухе запахло сыростью — по стеклу поползли первые капли дождя. Отвернувшись от окна, Николас кисло усмехнулся, мысленно потешаясь над собой и собственной глупостью. Сейчас он желал только одного: поскорее сжечь чёртово письмо, служащее свидетельством несвойственного ему возмутительного легкомыслия.

-П-р-р-р-р, стоять!

Экипаж дёрнулся и рывком остановился. За пределами кэба послышались чьи-то голоса; не совсем понимая, что происходит, Николас отворил переднюю дверцу — сквозь пелену проливного дождя виднелись серые очертания рослой мужской фигуры, усиленно размахивающей руками прямо перед мордой застывшей на месте лошади.

— Разворачивай назад! Дальше нельзя!

— Ты кто, чёрт возьми, такой? — уже не в силах держать себя в руках, выкрикнул Макэлрой: волосы его вмиг намокли, прилипнув ко лбу короткими прядями.

— Я тот, кто со вчерашнего дня исполняет обязанности смотрителя кладбища, и знаете, сэр, вам здесь не место. По крайней мере, пока вы живы, — мужчина мрачно нахмурился, костяшками пальцев смахнув с усов дождевые капли. — Проезд через кладбище закрыт!

— Но разве южные ворота не сломаны? — Николас чувствовал, что вот-вот вскипит от злости. — Мы проехали почти через всё кладбище ради того, чтобы повернуть назад?

— Я всё равно не пропущу вас, — как назло, смотритель оставался непреклонным. — Вам туда нельзя! Это вам не Стрэнд, сэр, и если вы решили сократить дорогу, то у вас это не получится. Здесь произошло преступление. Уезжайте.

— Преступление?

Николас, переглянувшись с кэбмэном, недоумевающе вскинул брови.

— И всё-таки мне любопытно, что же могло помешать моему скорому возвращению домой, — гневно прошипел он, полностью выбравшись из экипажа: рыхлая от влаги земля неприятно зачавкала у него под ногами.

— Но сэр... Вам лучше этого не видеть. Боюсь, картина не из приятных.

— К чёрту, — коротко бросил Николас и, распахнув черный зонт, зашагал вдоль по аллее. Ему не понадобилось много времени для того, чтобы разглядеть вдали столпившихся вокруг часовни людей — не раздумывая, он тут же направился к ним.

— Вот, ещё один зевака, — покосившись на Николаса, пренебрежительно бросил один из незнакомцев. Возле него стояла тучная женщина средних лет: закрыв ладонями лицо, она, всхлипывая, тряслась, будто в лихорадке. Слева от часовни, заложив руки за спину, стояли инспектор и двое полицейских в форме — их мрачные лица давали понять, что здесь не произошло ничего хорошего. Озадаченно нахмурившись, инспектор исподлобья взирал на худощавого мужчину в полосатом костюме-тройке, что, склонившись над кучей каких-то старых лохмотьев, с интересом что-то разглядывал. Любопытство взяло вверх, и Николас подошёл поближе, о чём же сразу пожалел. На мокрой земле, сквозь завесу дождя, просматривались очертания человеческого тела. Макэлрой сглотнул. К горлу мгновенно подступило омерзительное чувство внезапной тошноты.

Кровь. Она была везде. На разорванной рубашке, на слипшихся светлых волосах. Мешаясь с дождевой водой, она стремительно стекала вниз по каменной стене старой, повидавшей много на своем веку, полуразрушенной часовни. На месте лица несчастного — одно сплошное багровое пятно, и лишь глаза были открыты в немом ужасе смерти. Ниже груди — кровавое месиво с зияющей дырой посередине. Где-то на уровне пупка виднелось что-то тёмное: если это и была печень, то она находилась явно не на своём месте. В нос ударил кислый запах железа. Николас отвернулся и, превозмогая порывы рвоты, тут же зажал рот рукой.

— А ведь он был совсем юн, — покачав головой, произнёс полицейский врач, потянувшись к своему саквояжу. — Лет восемнадцать, не больше. Полагаю, юноша не из бедной семьи, посему его должны скоро хватиться. Смерть наступила мгновенно сразу же после удара по голове тупым предметом. Мы доставим тело в морг, только вскрытие нам уже вряд ли понадобится, так как убийца сделал это до нас. Нужен повторный осмотр. В бедолаги отсутствует сердце, нужно проверить, на месте ли другие органы.

— Ходят слухи, что из зверинца мистера Блэкхолла сбежала тигрица! — донёсся из толпы чей-то визгливый голос. — Может, это она сделала?

— Ну ты и болван, Баретт! Это ведь уже не первое убийство!

— Я приказываю всем разойтись! Здесь не на что глазеть! — гневно оборвал инспектор, окинув сердитым взглядом собравшихся.

— Ну же, дорогая, пойдём домой, — мягко обратился муж к своей жене, что продолжала всхлипывать. — Тебе не стоило на это смотреть.

Николас чувствовал, как тело бил мелкий озноб: то ли от промокшей одежды, то ли от того, что он только что увидел. Дождь постепенно прекращался — пронзив серые облака, на землю упал яркий туч обеденного солнца. Возвратившись к кэбу, он заметил, что смотритель ушёл. И лишь кэбмен с весьма озадаченным выражением лица смотрел на него: казалось, в его глазах застыл немой вопрос, на который Николас ни за что не стал бы отвечать.

— Трогай отсюда, — угрюмо протянул он, забравшись в экипаж и прикрыв за собой дверцу.

Развернув лошадь, возница взмахнул кнутом, и та побежала мелкой рысью. За всю дорогу они не обмолвились ни словом, но от этого Николасу не стало легче: перед мысленным взором то и дело всплывала жуткая картина, увиденная им на кладбище. Чувство голода сменилось невыносимой головной болью, сопровождаемой тупой пульсацией в висках.

— П-р-р-р! Мы на месте, сэр!

— Какая радостная новость, — с нотками иронии в голосе произнёс Макэлрой. Его лицо всё ещё оставалось бледным, словно полотно.

— С вас два шиллинга, сэр.

Выудив из кармана брюк оставшиеся монеты, Николас наспех вручил их кэбмену. Кивнув в знак благодарности, тот тронул лошадь и вскоре скрылся за поворотом.

До дома оставалось всего лишь несколько шагов. Поднявшись по ступенькам наверх, Николас вставил ключ в замочную скважину и провернул его до победного щелчка — толкнув дверь, он медленно вошёл внутрь квартиры. Не заметив разлегшегося на софе Рида, Николас направился к секретеру: недолго думая, дрожащими руками он принялся вытаскивать из него выдвижные ящики.

— Проклятое письмо... Оно ведь было где-то здесь! Сидней!

До этого мирно дремавший Рид судорожно вздрогнул.

— Никки, чёрт бы тебя побрал! — возмутился он, привстав с софы. — Что стряслось? И... Что у тебя с лицом?

Пошатываясь, Сидней медленно подошёл к Николасу, внимательно его рассматривая.

— Что у меня с лицом? — Макэлрой раздражённо поморщился, презрительно окинув того взглядом.

— Оно бледное, словно... Словно мел, — покачиваясь, протянул Рид, пытаясь застегнуть пуговицы на вороте рубашки.

— Сидней, да ты пьян!

Друг лишь глупо улыбнулся — от него разило алкоголем.

— Ты не видел моего письма? — пытаясь взять себя в руки, уже более спокойным голосом спросил Николас. — Оно было запечатано в конверт, на нём был лишь адрес получателя. Полагаю, я оставил его на секретере, но, к сожалению, там не обнаружил.

— Хм... Дай-ка поразмыслить... Сегодня я отдал несколько писем мальчишке... Нет, стой! Я не помню. Я не помню, было ли среди них твоё, я просто сгрёб все письма в одну кучу, — растерянно пробормотал Рид. — Я просто отправил их, и всё.

— И среди них оказалось моё письмо?

— Предполагаю, что так.

— Видимо, это не последний круг ада на сегодня, который я заслужил, — сквозь зубы процедил Николас, схватившись руками за голову и опустившись в кресло. — Вот проклятье! Тебе не стоило этого делать!

— Никки, если бы я знал! — виновато воскликнул Сидней.

— Ты даже не представляешь, что я сегодня видел, — сдавленным голосом протянул Макэлрой. — Сначала я поставил не на ту лошадь, а потом...

Рид молчал, лишь настороженно глядя на Николаса: казалось, он следил за каждым его словом.

— А потом... Нет, я не могу так просто об этом рассказать. То что я видел — ужасно, — склонив голову, он заслонил лицо руками.

— Нет ничего более ужасного, чем молчание, терзающее нас изнутри, мистер Макэлрой, — томным голосом промурлыкал Рид и, плеснув джина в стакан, подошёл к Николасу, мягко положив руку ему на плечо. — Вот, держи. Это волшебное средство вмиг поможет тебе забыться. Оно необходимо тебе для того, чтобы встретить завтрашний день с новыми мыслями.

Пожалуй, сейчас идея провалиться в небытие казалась не такой уж и плохой. Минуту поколебавшись, Николас принял стакан из рук Рида и, вмиг осушив его, отставил в сторону. По телу разлилось приятное тепло, едва приносящее облегчение.

— Ещё, — уставшим голосом протянул он, откинувшись на мягкую спинку кресла.

Рид, с прищуром взглянув на друга, лишь одобрительно кивнул головой.

* * *

— И всё-таки, какая отвратительная погода, — обращаясь к рядом идущей камеристке, недовольно проворчала Маргарет: поправив своё легкое дорожное манто, она направилась к выходу. — Очень надеюсь, что моя шляпка готова. Она-то уж отлично подойдёт к новому платью!

Услышав знакомый голос, Хартли нахмурилась и спряталась за угол. Как только Маргарет покинула холл, мисс Клементайн тут же спустилась по парадной лестнице на первый этаж — оглянувшись по сторонам, она живо двинулась в сторону гостиной.

В комнате никого не было. Облюбовав большое парчовое кресло, Хартли устремила безразличный взгляд в окно: дождь наконец-то прекратился, а за тающими облаками показалось солнце — оно бросало вниз свои яркие лучи, словно пытаясь всеми силами отогреть мокрую почву.

Мысль о предстоящем пикнике навевала уныние и тоску — всем своим существом Хартли надеялась, что из-за ливня он не состоится. Но вместе с тучами на небе рассеялась и надежда: теперь она уж точно проведёт полдня под крышей одной из беседок Баттерси-парка, демонстративно улыбаясь, подобно одной из тех манерных леди с милыми личиками и полными пренебрежения взглядами. Так или иначе, Хартли не желала видеть никого из них, в особенности мистера Гарленда — только от одного осознания того, что это их не последняя встреча, ей становилось дурно.

Мисс Клементайн на минуту закрыла глаза, позволив себе погрузиться в затуманенные глубины собственной памяти. Приют Дарлингтон навсегда остался служить горьким напоминанием о том, как она, прозябая изо дня в день, влачила своё жалкое существование. Какая участь могла бы её постичь, распорядись судьба иначе? Хартлей с самого детства была прекрасно осведомлена о жизни в трущобах, но об этом совершенно не хотелось думать. Хотелось думать о чём-то... возвышенном. О том, что дарит безграничное воодушевление, восхищение и радость.

Перед мысленным взором вновь возникла любимая картина, которой Хартли могла восторгаться часами. Предаваясь мечтам, она не раз представляла себя поднимающуюся по трапу величественного парусника, готового навсегда покинуть гавань и отправиться в далёкое плавание. Только море и горизонт впереди. Новая жизнь. Новые впечатления. Хартли печально улыбнулась, осознавая, что это всего лишь плод её бурной фантазии. Глупые детские грёзы, которым никогда не суждено сбыться.

— Корреспонденция, мисс.

Из цепких лап воображения её вырвал голос вошедшего лакея: вздрогнув от неожиданности, Хартли обернулась.

— Оставьте вот здесь, — указав на стоявший перед ней округлый столик, вполголоса проронила она.

Лакей, поставив серебряный поднос рядом с Хартли, поспешил удалиться. На сверкающем дне подноса лежал маленький нож для бумаги с отделанной слоновой костью ручкой и несколько конвертов.

Мисс Клементайн без интереса потянула руки к письмам: корреспонденцией всегда занималась Маргарет, и Хартли бы просто не посмела вскрыть их без её разрешения. Да, в общем-то, у неё даже в мыслях подобного не возникало — всё, что она желала сделать, так это переложить письма на консоль, перед этим перебрав и сложив их в аккуратную стопку.

Писем оказалось не так уж и много, как казалось на первый взгляд. Хартли принялась с равнодушием перекладывать их на стол, пока не остановилась на последнем. Брови обескураженно поползли вверх: на белоснежном конверте ровным каллиграфическим почерком было выведено её имя. Имя, адрес и больше ничего. Ни единого намёка на того, кто отправил это таинственное письмо. Хартли нахмурилась, пытаясь вспомнить почерк мисс Элайзы, от которой довольно-таки давно не получала весточки. Нет. Элайза писала едва разборчиво, накарябанные ею буквы плясали, то вверх, то вниз, будто ноты на линейном нотоносце.

От былого равнодушия не осталось и следа. Дрожащими руками Хартли схватила письмо и, небрежно смяв его в ладони, бросилась наверх, в свою комнату. Она чувствовала, как её лёгкие сковывала вязкая, неподдельная тревога: каждый вдох давался с трудом, и мисс Клементайн, дабы хоть как-то облегчить дыхание и избавиться от ощущения невыносимой духоты, открыла окно настежь.

— Мисс Хартлей Клементайн... — пробормотала она себе под нос, трясущимися пальцами вскрывая конверт: внутри показался белый лист бумаги, аккуратно сложенный пополам. Вынув письмо наружу, Хартли боязливо раскрыла его.

«Если Ваши намерения полны решительности, и вы до сих пор жаждете увидеть наяву то, что скрывается за горизонтом, жду вас сегодня в полдесятого вечера на стыке улиц Квинс и Рингсмид-роуд возле афишной тумбы.»

Всего лишь две строчки, и одна единственная фраза. То, в какой манере было изложено это странное послание, весьма обескуражило Хартли: как бы там ни было, но тот, кто написал его, даже не счёл нужным представиться. Это было похоже не более чем на глупую шутку, чью-то дурацкую проделку, граничащую с самым что ни есть настоящим сумасбродством. Просто возмутительно! Хартли, перечитав письмо ещё раз, сложила его и небрежно засунула обратно в конверт.

Увидеть то, что прячется за горизонтом... Резко нахлынувшее чувство дежавю накрыло её с головой: однажды она уже говорила эту фразу. Хартли мысленно возвратилась к тому солнечному дню, когда она, облачённая в тёмную амазонку, совершала конную прогулку в сопровождении так ненавистного тогда ей кузена, к которому вскоре, внезапно для себя самой, пересмотрела отношение. Нет. Не может этого быть. Николас, отличающийся сдержанностью и холодным благоразумием, ни за что не решился бы на подобное. Хартли почувствовала, как сердце её, ёкнув, предательски заколотилось — в груди что-то сжалось, да так, что дышать стало практически невозможно. Приоткрыв рот, она несколько секунд молча смотрела на стену, а потом, будто сбросив с себя наваждение, принялась остервенело рвать конверт на мелкие кусочки.

— Какая неслыханная дерзость!

Щёки её зарделись: то ли от гнева, то ли от всецело овладевшего ею чувства стыда. В этот момент Хартли была готова провалиться сквозь землю.

— Мисс! Мисс Хартли!

В коридоре послышался приглушённый голос горничной: вздрогнув, мисс Клементайн бросила взволнованный взор на дверь, которую предусмотрительно заперла на щеколду. Недолго думая, она наспех спрятала то, что осталось от письма, в большой цветочный горшок, что стоял в самом углу комнаты.

— Сейчас иду!

Впустив в спальню горничную, Хартли попятилась, нелепо улыбнувшись.

— Миледи велела приготовить вас к поездке, мисс. Экипаж уже почти готов, посему нам надо поторопиться. Мисс?

Хартли, не проронив ни слова, вопросительно посмотрела на прислугу.

— Мисс, с вами всё в порядке?

— Разумеется.

— У вас лицо багровое, словно раскалённый уголь. Нет ли у вас жара? — голос горничной звучал озабоченно.

— Отнюдь, мисс Харпер, я превосходно себя чувствую, — отвернувшись, бодро заявила Хартли: её щёки всё ещё продолжали пылать.

— Вот и славно, — коротко ответила горничная и, подойдя к Хартли сзади, ловкими пальцами принялась расстегивать пуговицы домашнего платья.

* * *

Широко раскинувшийся на южном берегу Темзы Баттерси-парк в летнюю пору был одним из излюбленных мест времяпрепровождения лондонцев, желавших отдохнуть от городской суеты. Здесь группы разнообразных деревьев и кустарников чередовались с аккуратно подстриженными лужайками, на которых, в свой черёд, были установлены фонтанчики и мраморные скульптуры, придававшие парку своеобразие и чарующую прелесть.

Трава была ещё достаточно мокрой, посему господа, прибывшие на пикник, единолично приняли решение расположиться в одной из беседок, что пряталась в тени ветвей величественного трёхсотлетнего бука. Витавший в воздухе приятный запах трав и дивное пение птиц, доносившееся откуда-то сверху, приносили истинное наслаждение, отчего с лица Маргарет не сходила блаженная улыбка.

— Нет ничего лучше чашечки зелёного чая на свежем воздухе, — манерно произнесла она и, сделав едва заметный глоток, поставила фарфоровую расписную чашку на рядом распростертую белоснежную скатерть. Худосочная пожилая дама, сидящая напротив, вежливо улыбнулась ей в ответ.

— У вас превосходная шляпка, леди Маргарет.

— Я прошу прощения, господа, но хочу предложить вам испробовать этот черничный пирог, — указав на тарелку с лакомством, бодро предложил Гарленд-младший. — Как по мне, у него просто изумительный вкус!

Хартли, ощутив на себе мимолётный взор Питера, едва сдержалась, чтобы не отпрянуть. Отвернув голову, она устремила скучающий взгляд на резной фронтон беседки — казалось, в тот момент, когда все так непринуждённо беседовали между собой, она отбывала наказание за проступок, который никогда не совершала. Осознание истинной причины её нахождения здесь вгоняли в пучину уныния, но, вопреки этому, Хартли изо всех сил пыталась следовать наставлениям Маргарет, дабы произвести хорошее впечатление на собравшихся леди и джентльменов, к которым она не испытывала ничего, кроме вялого безразличия.

— Ах, как жаль, что мисс Блумфилд не смогла к нам присоединиться! — с нарочитым сожалением в голосе промолвила юная особа лет восемнадцати на вид: невзирая на миловидную внешность, в ней было что-то отталкивающее, и Хартли это вмиг ощутила.

— Наверняка, у неё на то была причина, Перл.

Перл исподлобья взглянула на мать, накручивая на палец свой золотистый локон. Она была схожа с ней, как две капли воды: такая же сероглазая, изящная и тонкая, будто тростинка.

— Не иначе как опять раздаёт религиозные листовки где-нибудь в районе Уайтчепела, — заявила Перл, высокомерно вздёрнув подбородок. — Неужели мисс Блумфилд считает, что подобным образом сможет как-то помочь беднякам?

— Как-никак, но она старается поднять их дух, мисс Перл, в то время как её дядюшка, лорд Бассет, великодушно предоставил им один из своих доходных домов по весьма доступной цене, — мягко парировал Питер, с любопытством взглянув на юную особу.

Очевидно, мисс Перл желала привлечь к себе внимание, что приносило едва ощутимое облегчение Хартли. Так или иначе, она предпочитала оставаться в тени, дабы ни под каким предлогом не вызвать лишней вспышки интереса у Гарленда-младшего. Деланно улыбнувшись, мисс Клементайн потянулась к чашке с ещё неостывшим чаем, и преподнесла её к губам.

— Полагаю, что в том, как они живут, только их вина, — слегка поправив свою элегантную шляпку, чопорно проговорила Перл. — Да, самоотверженности мисс Блумфилд действительно не занимать. Я ни за что не осмелилась бы остаться в этом рассаднике заразы более чем на минуту.

В одно мгновение в беседке повисла звенящая тишина. В отличие от лорда Генри, который взирал на юную мисс с невозмутимым равнодушием, Питер Гарленд не отрывал от неё внимательного взгляда. В глазах некоторых дам блеснуло немое одобрение, в то время как Хартли едва ли не выронила чашку из рук.

Как она смеет говорить так о бедных, разве они заслуживают такого отношения? Воскресив в памяти события восьмилетней давности, мисс Клементайн едва воздержалась от горькой усмешки. Она прекрасно помнила рассказ Эсми — её мать отдала богу душу лишь потому, что от рассвета до глубокой ночи непосильно трудилась на свинцовой фабрике, получая за это сущие гроши. Уже смертельно больная, она продолжала работать эмалировщицей, дабы прокормить своих маленьких дочерей. У матери Софии, умершей от инфлюэнцы, была ещё более незавидная судьба: будучи в услужении горничной у богатого господина, она терпела надругательства с его стороны до тех пор, пока тот не вышвырнул её на улицу, когда та была уже на сносях. Внутри всё трепыхалось от негодования и бессильной злобы — Хартли почувствовала, как к горлу подступил колкий комок.

— Помните, мама, как неделю назад к нашему экипажу подошёл бродяга? Я поспешила ему бросить монетку, дабы он поскорее скрылся, перестав устрашать нас своим жутким видом, — Со снисходительной улыбкой на лице продолжила Перл, окинув всех невозмутимым взором. — Наверняка, он был пьяницей, как и большинство негодных, населяющих Ист-Энд. Ах, дай им Бог хоть каплю благоразумия, трудолюбия и нравственности, они смогли бы выбраться из этой грязи!

Хартли стиснула зубы от едва контролируемого приступа негодования, вперив в юную леди прожигающий взгляд.

— А что вы думаете по этому поводу, мисс Хартли?

Сердце гулко заколотилось. Глаза застлала пелена ярости и возмущения, сменив собой ощущение опустошающего бессилия, до этого не покидающего её ни на секунду. Сознание куда-то уплывало. Невзрачная мышь, до последнего балансирующая на краю ведра, не удержалась и упала вниз, угодив прямо в ледяную воду, и теперь, барахтаясь, изо всех сил пыталась выбраться.

Только слепой не смог бы заметить того выраженного отвращения, с которым Хартли посмотрела на Перл.

— Я думаю, что вы слишком невежественны в своих суждениях. Ваши умозаключения смешны, — стараясь подавить дрожь в голосе, криво усмехнулась Хартли. — Что вы знаете об этих людях, чтобы говорить о них в подобном тоне? Боюсь, что ничего. Ваши выводы предосудительны, а сами вы слепы, ибо дальше того, что происходит извне, вы просто не желаете видеть. Вы возомнили себя розой среди сорняков, но лиши вас должного ухода, и вы вмиг потонете в зарослях повилики. Именно неведение порождает предрассудки. Помните это.

Ответа не последовало. Глаза Перл округлились от изумления, а щеки в тот же миг залились густым румянцем. Воцарившееся гнетущее молчание постепенно выводило Хартли из состояния внезапно нашедшего на неё морока — ощущение призрачной решительности рассеялось, сменившись неподдельным чувством всепоглощающего страха и тревоги.

Она ловила на себе буравящие взгляды, что впивались в неё со всех сторон, будто острые клинки. Кто-то смотрел на неё с удивлением, а кто-то — осуждающе, так, как взирает судья на преступника, ожидающего приговора. Впервые за длительное время она вновь осмелилась переступить черту. Она оставила за ней фальшь и притворство, тем самым обнажив правду и подвергнув себя всеобщему порицанию. Безвольное оцепенение овладело ею, невзирая на то, что в груди всё трепетало от ликующего восторга. Хартли знала, что каждое её слово непременно повлечёт за собой последствия. Но даже вопреки этому она внезапно сама для себя поняла, что правда, даже если она не всегда уместна и горькая на вкус, освобождает и приносит ощущение блаженного облегчения.

— Смею признать, очень смелое заявление, юная мисс, но есть ли здесь желающие поиграть в крокет? — вопросительно вскинув бровь, поинтересовался лорд Генри: облегчённо вздохнув, мисс Клементайн повернула голову налево, в сию же секунду наткнувшись на леденящий взор Маргарет, отчего по коже пробежал жгучий мороз.

Всё оставшееся время Хартли провела в абсолютном молчании. К её превеликому счастью, опасения на счёт Питера так и не подтвердились — даже несмотря на многозначительные взгляды, он так и не изъявил желания побеседовать с нею. Перл, весьма ошеломлённая бестактным поведением едва знакомой ей мисс, вскоре пришла в себя: казалось, на её лице не осталось и следа былой обиды. Жеманно улыбаясь, она то и дело тайком поглядывала на Гарленда-младшего, что лишь забавляло Хартли, прятавшуюся в тени деревьев и наблюдавшую за игрой.

По прибытии в Крендерфорд-Хаус она не чувствовала ничего, кроме легкой усталости. С трудом превозмогая желание поскорее скрыться в своей комнате, мисс Клементайн боязливо ступила на первую ступеньку лестницы — убедившись в том, что никто не сдерживает её, она поднялась на второй этаж. Страх перед Маргарет вскоре рассеялся в темноте одного из коридоров, как вдруг сзади донеслись чьи-то шаги. Хартли остановилась всего в трёх футах от заветной двери: она не слышала ничего, кроме сбивчивого дыхания и стука собственного сердца.

— Несносная девчонка.

Внутри всё похолодело. Ловкие тонкие пальцы больно сжимали запястье, впиваясь в нежную кожу острыми ногтями. Маргарет, сжав губы в тонкую полоску, с силой втолкнула Хартли в комнату, и тут же захлопнула за собой дверь.

— Пожалуй, единственное, что пошло бы тебе на пользу, так это изрядная порка, — её глаза сверкали от гнева. — Как ты посмела?

Хартлей охватила дрожь: ничего не ответив, она лишь испуганно пятилась к стене.

— Своей дерзостью в адрес мисс Картрайт ты выставила нас в дурном свете, дав повод окружающим усомниться в наших возможностях должным способом воспитать тебя. Ты маленькое, ничтожное пятно позора на нашем добром имени. Какой вздор! Даже страшно представить, что теперь на уме у Питера Гарленда — а ведь он был едва ли не самого лучшего мнения о тебе!

Маргарет, приблизившись вплотную к Хартли, схватила ту за подбородок и решительно обратила к себе её лицо.

— Я всегда знала, что твоё место не здесь. Ты понимаешь, что могло бы с тобой приключиться, не попади ты в приличную семью? — нависнув мрачной тенью, злобно прошипела она. — Понимаешь? Ты безродная, Вайт, и всегда останешься нею. Сколько раз тебе давалась возможность доказать, что ты достойна фамилии Клементайн, но каждый раз ты ею пренебрегала. Я не знаю, что в тебе увидел мой муж — будь моя воля, я бы вышвырнула тебя вон, не раздумывая. Дикому волчонку никогда не стать породистой борзой, но кропотливая и усердная дрессировка рано или поздно принесёт свои плоды. Как жаль, что миссис Бишем покинула нас, она была отличной наставницей, в отличие от мисс Пейдж. Увы, милочка, мы потеряли драгоценные годы, но не утратили возможность, посему мне придётся восполнить упущения в твоём воспитании собственноручно.

В этот самый момент время, казалось, наглухо застыло. Потревоженная внезапным стуком в дверь, Маргарет на мгновение оставила Хартли в покое: та, воспользовавшись шансом, сразу отпрянула, забившись в самый дальний угол комнаты.

— Войдите.

На пороге показалась горничная. То, что в спальне произошло что-то неладное, она поняла сразу, посему тут же опустила взгляд в пол.

— Я прошу прощения, миледи...

— Нет, Харпер. Всё хорошо, — властным тоном проговорила Маргарет. — Будьте так добры, позовите сюда мисс Пейдж. И как можно скорее.

Быстро присев в книксене, горничная исчезла из виду. Вскоре в коридоре послышались ещё чьи-то шаги, и в дверь постучались вновь.

— Вы хотели видеть меня, леди Клементайн.

Первое, что бросилось в глаза мисс Пейдж, так это забившаяся в угол Хартлей — в её пустом взгляде не читалось ничего, кроме немого отчаяния. Увидев вошедшую гувернантку, она судорожно сглотнула и отвернулась к окну, пытаясь скрыть навернувшиеся слёзы.

Маргарет выдержала паузу. Казалось, для Хартли она длилась целую вечность.

— Вы уволены, мисс Пейдж.

Лицо гувернантки вмиг помрачнело. Удивлённо вскинув брови, она едва открыла рот, чтобы что-то сказать, но Маргарет тут же перебила её.

— Вам следует воздержаться от лишних вопросов, если вы желаете получить от меня положительную рекомендацию. Отныне обязанность воспитывать мисс Хартлей я принимаю на себя, — притворно улыбнувшись, заявила она. — Завтра утром вы получите своё месячное жалование, ну а теперь... У вас есть время, чтобы собрать свой саквояж. Всего хорошего.

— Прощайте, — пытаясь скрыть дрожь в голосе, сквозь зубы процедила мисс Пейдж. — Я смогу попрощаться с девочкой?

— Завтра, сразу после завтрака вас будет ожидать экипаж. Если Хартлей будет не занята, я позволю ей попрощаться с вами, — леди Клементайн отвернулась, всем своим видом давая понять, что больше не намерена продолжать этот бессмысленный разговор.

Не произнеся ни слова, мисс Китти, досадливо поджав губы, покинула комнату. За все годы пребывания в Крендерфорд-Хаусе она успела сердечно привязаться к своей воспитаннице, и осознание того, что с ней придётся так внезапно расстаться, весьма опечалило её. Как ни странно, мысли о возможной причине увольнения почти не тревожили мисс Пейдж — ощутив в груди щемящую тоску, она медленно побрела вдоль по коридору.

— Ну вот и всё, — самодовольно сверкнув взором, Маргарет направилась к выходу. — Я тебе искренне обещаю, что с этого момента ты и шагу не сделаешь без моего ведома. Завтра в шесть утра сюда зайдёт Харпер, дабы помочь тебе одеться. К завтраку ты должна выглядеть не только опрятно, но и безупречно.

— Да, тётя Маргарет.

Наконец оставшись в одиночестве, Хартли, всё ещё силясь сдержать слёзы, медленно присела на кровать. Неизводимое ощущение беспомощности, порождающее чувство бессмысленности и безысходности, разрывало изнутри на мелкие кусочки. Её всё ещё продолжало колотить, бросая то в жар, то в холод.

За окнами смеркалось. Вновь затянувшееся тучами серое небо давило на Ричмонд. Хартли безучастно вглядывалась в вечерний сумрак – возможно, покинув безвозвратно мир лжи и лицемерия, она смогла бы обрести саму себя. Разве ей суждено остаться навсегда безликой тенью, бессмысленно кричащей в пустоту?

В сознании вновь и вновь эхом отзывались слова Маргарет – они стегали хуже плети, проникая в самое сердце и оставляя жгучие раны. Никогда прежде стены Крендерфорд-Хауса не давили на неё так, как в этот вечер - они душили, словно навалившаяся многотонная могильная плита. Обведя спальню отрешённым взором, Хартли остановилась на цветочном горшке.

Смирение. Кротость. Благоразумие. Слова, что каждый раз нашептывал ей здравый смысл, вмиг оказались поглощёнными омутом нашедшего умоисступления. Сердце вновь ускорило ритм. И пусть всё то, что было в том письме, было лишь неудачной шуткой, Хартли ни на минуту не покидало настойчивое желание хоть ненадолго покинуть этот дом. Скрыться под покровом ночи. Оказаться на достаточном расстоянии от деспотичной Маргарет, дабы избавиться от ощущения её постоянного присутствия. Она знала, что там, возле афишной тумбы, её никто не ждёт, но, тем не менее, содрогалась от предвкушения. Пока что её сдерживал лишь страх, обвивающий грудь липкими щупальцами.

Из груди вырвался предательский всхлип. Упав на подушки, Хартли глухо зарыдала.