Слёзы Бугенвиллеи

  — Кто этот джентльмен?

Молодой человек, лет двадцати четырёх на вид, повернулся к мистеру Гарленду, устремив на него вопросительный взгляд: несмотря на бесстрастное выражение лица, в его зелёных глазах плескалось любопытство.

— Альберт, разве тебе не знакомо его лицо? Это ведь наш долгожданный гость мистер Николас Макэлрой, — Питер, неспешно поправляя манжеты рукавов, едва заметно ухмыльнулся.

— Неужели это тот самый Макэлрой, о котором ты мне говорил? — в который раз попытавшись пригладить каштановые кудри, молодой человек взял в руки бокал: внимательно осмотрев его, он, брезгливо поморщившись, потянулся за платочком. — Мне кажется, здесь чей-то отпечаток пальца.

Альберт был всегда излишне педантичен, поэтому Питер, не желая отвлекаться от столь занимательной беседы, решил не придавать значения последним словам кузена.

— Именно, Альберт, именно, — будто нарочно растягивая речь, протянул Гарленд.

— Выглядит взволнованно, — окинув взглядом гостя, заметил собеседник.

— А с чего бы это ему не волноваться, — на одном выдохе выговорил Питер. — Тебе ведь самому известно, как может томить ожидание.

— Ожидание?

— О да, ожидание. Ведь на приём приглашен не только Николас, но и очаровательная мисс Рашель в сопровождении четы Макэлрой, — казалось, он смаковал каждое слово. — Конечно, я не буду столь уверен в своих суждениях, но...

— Что?

— Боюсь, они сегодня не приедут.

Альберт недоумевающе вскинул брови.

— Только не говори, что приглашения случайно потерялись в дороге. Это слишком предсказуемо, Питер. Я понимаю, что ты против этого брака, но разве тебе не важна свобода собственного брата? Оскар ведь может попасть в тюрьму из-за тебя. Одумайся.

— Альберт, тебе стоит прекратить делать поспешные выводы, — надпив из бокала, спокойно ответил Гарленд. — Я уже нашёл Оскару нового адвоката. Он обещал подать встречный иск против зачинщика Шермана, который, собственно, и основал дутый акционерный банк в Кентербери. Сухим выйти из воды на этот раз у него точно не получится. Я в этом уверен. А мистер Макэлрой...

— Николас?

— Нет, Десмонд. Его отец. Он просчитался, — Питер хладнокровно улыбнулся.

— Мистер Гарленд уже знает об этом? — аккуратно сложив платок, поинтересовался Альберт.

— Сколько раз я твердил ему, что этот брак обречён, сколько раз я говорил, что не желаю брать в жены душевнобольную женщину, но он словно не слышал меня. Для него не существовало иного выхода из сложившейся ситуации, — голос Гарленда-младшего звучал досадливо и недовольно. — Но выход, он ведь всегда есть, стоит только постараться. И я его нашёл. Я пытался известить отца об этом ещё вчера, но не смог подобрать подходящего момента. Он ничего не знает.

— Разве с мисс Макэлрой что-то не так?

— Можешь считать моё заявление голословным, но однажды я заметил кое-что, что вызвало у меня подозрение... Впрочем, это уже не так важно.

— Хм... Ну тогда уж, если всё предопределено, то остаётся единственный вопрос: что он здесь делает? — спросил Альберт, указав взглядом в сторону Николаса. — Он ведь получил приглашение, каков был в этом смысл, Питер?

— Смысл непременно есть во всём. Возможно, я просто захотел проучить этого выскочку. Можешь считать это моей личной прихотью, — на лице Гарленда-младшего застыла самодовольная ухмылка. — А в остальном... В остальном тебе стоит забыть о нашем разговоре и больше нигде не упоминать о чете Макэлрой и их замечательной дочери. Увы, но с этого дня наши с ними пути расходятся, — с этими словами Питер, облегчённо вздохнув, внимательно осмотрелся.

— Как ты смотришь на то, чтобы сейчас пройти в курительную комнату? — непринуждённо предложил кузен, словно позабыв, о чём они только что говорили. — Джентльмены будут играть в покер, и я был бы не против сыграть несколько партий, составив им компанию.

— Как-нибудь в другой раз, Альберт, — голос Гарленда звучал несколько отрешённо: его взгляд словно прикипел к довольно-таки знакомой ему хрупкой женской фигурке, застывшей изваянием у большой китайской вазы, наполненной пышными пионами.

— Как знаешь, — сухо ответил кузен. — Надеюсь, немного позже ты всё-таки изволишь к нам присоединиться.

Гарленд, ничего не сказав, лишь слабо кивнул в ответ.

* * *

— Угольные шахты в Йоркшире отныне нам не принадлежат. Мы с братом решили отойти от дела, вложив вырученную от продажи сумму в биржевые акции.

— Полагаю, вы сделали правильный выбор, лорд Дадли. Никто не станет подвергать своё состояние риску, сопряжённому со столь крупными инвестициями.

Хартлей исподтишка поглядывала на леди Клементайн и во всём следовала её примеру. Разговор между лордом Джеймсом и тучным темноволосым джентльменом длился слишком долго — он казался ей невыносимо скучным и утомительным. Хартли молчала, продолжая безупречно играть отведённую ей роль: её лицо озаряла деланная милая улыбка, в то время как в глазах читалась едва скрываемая усталость. Всё, что происходило вокруг неё, напоминало сценический спектакль. Спектакль, в котором она ощущала себя всего лишь элементом декора, безмолвной картонной декорацией, являющейся лишь дополнением к всеобщему зрительному образу. Время текло мучительно долго — оно тянулось, словно липкая патока, вязкая и приторно-сладкая, та самая, от которой едва терпимо першило в горле и сводило зубы. Насквозь пропитавшийся запахом свечей спёртый воздух обволакивал душной испариной, с трудом проникая в лёгкие: чрезмерно затянутый корсет больно сдавливал рёбра, мешая дышать, отчего у мисс Клементайн то и дело кружилась голова.

— Вы совершенно правы. Шахты теперь нам ни к чему, особенно после того, как наша с мисс Грин помолвка была расторгнута. Никто не был заинтересован в них, кроме её отца.

— Мисс Грин? — мистер Клементайн деловито нахмурился.

Хартли не знала, кто такая мисс Грин, да и вряд ли понимала, о чём идёт речь — слова будто проскальзывали мимо неё пустыми, бессодержательными сгустками, едва достигая сознания. Возможно, она бы и дальше без особого интереса продолжала разглядывать узоры на паркете, если бы не внезапно появившаяся вдали знакомая фигура, которая в итоге оказалась Питером Гарлендом. Поприветствовав чету Клементайн, он сдержанно, но в то же время очаровательно улыбнулся, устремив заинтересованный взор на Хартлей: казалось, что-то хищное было в этом взгляде, отчего в груди всё неприятно сжалось, завязываясь в тугой узел.

— Сухая педантка, возомнившая себя второй Мэри Сомервилль, её амбиции были такими же абсурдными, как и её работы. Мне нужна была жена, а не синий чулок, погрязший в книгах и напрочь забывший о своих обязательствах, — голос лорда Дадли звучал весьма раздражённо. — В конце концов, женщина должна оставаться женщиной.

— Не смею с вами не согласиться, — нарочито любезно улыбнулся Питер. — И это очень хорошо, что вы не женились на мисс Грин. Наверняка, вы уже слышали о новом законе?

— Не припоминаю никакого закона, мистер Гарленд.

— Закон о даровании прав собственности замужним женщинам. Не может быть, чтобы вы не знали о нём.

— Ах да, точно. Как же я мог забыть. По-моему, этот закон абсолютно не целесообразен. Женщина всегда должна оставаться под защитой и покровительством мужчины, а владение собственным имуществом... Представьте себе, какой абсурд! Увлечения наукой, владение собственностью, а там и до ношения мужских брюк недалеко! — Дадли комично расхохотался. — Леди Клементайн, как бы вы отнеслись к этой идее?

— По-моему, это отвратительно и к тому же непристойно, — высокомерно вздёрнув подбородок, ответила Маргарет.

— Любопытно, если все женщины начнут заниматься мужскими делами, то кто будет смотреть за детьми? — Гарленд скептически приподнял бровь, окинув взглядом присутствующих. — Кто будет создавать уют в доме? Представьте себе женщину, выступающую в парламенте, в то время как её муж сидит рядом с ребёнком на руках... Какое забавное зрелище! Милые дамы созданы ведь совсем не для этого. Они рождены для того, чтобы вдохновлять, дарить жизнь, красоту и нежность. Их сила в их же слабости. Женщина — прежде всего мать, рождение и воспитание детей — главнейшее её предназначение, важная роль, которая облагораживает и возвышает. В отличие от всего остального.

Мистер Гарленд бросил на Хартли ищущий подтверждения своим словам вопросительный взор, на что она лишь кротко улыбнулась, в то время как душу терзала поселившаяся в груди гнетущая пустота. Тот уютный воображаемый мирок, в котором жили все её надежды и мечты, грозился вот-вот рухнуть, провалившись в чернильную бездну безмолвного существования. Питер смотрел на неё так, будто она уже принадлежала ему, будто она — его собственность и он имеет полное право ею распоряжаться. Так же победно смотрит ребёнок на новую куклу, которой вот-вот завладеет. Хартли боялась. Боялась замужества, боялась новых обязательств, боялась Питера Гарленда. Он был неприятен ей. Неизвестность гложила, порождая тревогу, страх и беспокойство, а осознание собственной беспомощности вгоняло в отчаяние, отчего на глаза предательски наворачивались слёзы.

— У вас очень красивый особняк, мистер Гарленд, — выдавила она из себя первое, что пришло на ум.

— Я рад это слышать, мисс, и вам выпала прекрасная возможность осмотреть его, — не сводя глаз с Хартли, любезно предложил Питер. — Прямо из этого зала выходит терраса, с которой открывается чудесный вид на сад. Он прекрасен в любое время суток — в прошлом месяце вдоль главной аллеи установили фонари с разноцветными стёклами, которые выглядят весьма необычно. Желаете взглянуть?

— О, я бы с радостью, если позволите... — в её голосе звучал наигранный восторг. — Цветные фонари... Я прежде никогда не видела ничего подобного! Мисс Китти наверняка также желает их увидеть, не так ли, мисс Китти?

Ничего не ответив, мисс Пейдж лишь сдержанно улыбнулась.

— Конечно, ступайте, милая, — с напускной нежностью промурлыкала Маргарет. — Но только не задерживайтесь долго, ведь ты можешь простыть. Вечера нынче довольно прохладные.

— Благодарю вас, тётушка. — Хартли, метнув торопливый взгляд в сторону мисс Пейдж, тут же взяла её под руку. — Пойдёмте же скорее, мне так не терпится взглянуть!

— Прелестная, словно ангел, — будто ненарочно бросил ей Гарленд вслед, однако она сделала вид, что не услышала его: подобный комплимент не был ничем иным, как подтверждением её догадок, приговором, которому, к сожалению, было более чем суждено сбыться.

Они молча прогуливались вдоль зала: Хартли то и дело ускоряла шаг, тревожно оглядываясь по сторонам. После непродолжительной беседы с мистером Гарлендом немыслимое чувство собственной никчемности обострилось с новой силой; оно душило, подобно туго затянутой верёвке, больно сдавливающей шею, и Хартлей едва находила в себе силы, чтобы не заплакать. Она прекрасно осознавала, что это, пожалуй, лучшее, что могло с ней произойти — Питер Гарленд, молодой и обаятельный джентльмен, смог бы обеспечить ей безбедное существование на всю оставшуюся жизнь, но... Было в нём что-то отталкивающее, то, что было ей неприятно и абсолютно чуждо. Его самоуверенный взгляд и многозначительные улыбки четы Клементайн чётко давали понять, что судьба юной мисс уже предопределена, и вскоре ей придётся примерить новую роль — роль миссис Гарленд, кроткой жены и заботливой матери, безропотной тени собственного мужа.

— Юная леди, куда вы так торопитесь? Со стороны ваш быстрый шаг выглядит грубо и нелепо, — едва коснувшись пальцами её руки, сделала замечание мисс Пейдж. — В конце концов, запаситесь терпением.

Хартли, резко остановившись, повернулась лицом к гувернантке: её щёки пылали, а глаза застилала мокрая пелена.

— О мисс Клементайн... Что-то стряслось? — мисс Пейдж удивлённо вскинула брови.

— Мисс Китти, мне... Мне нужно побыть одной. Пожалуйста, — слабым голосом протянула Хартли: её голос дрожал, словно натянутая тетива.

— Но вы ведь хотели взглянуть на фонари...

— Не нужны мне фонари, мисс Китти! Я прошу вас...

— Ничего не понимаю. — гувернантка лишь обескуражено покачала головой. — Что я скажу леди Клементайн, если оставлю вас одну? У неё непременно возникнут вопросы по этому поводу. Это неприемлемо, Хартли. Нам следует вернуться.

— Мисс Китти, мне нужно всего лишь несколько минут одиночества, чтобы прийти в себя... Из-за излишних переживаний у меня кружится голова, ещё совсем немного — и я рухну на пол, — собрав последние крупицы самообладания, соврала Хартли. — Пожалуйста, мисс Китти.

— Я уж не знаю, что вы там задумали, мисс Хартлей... — несколько смягчившись, мисс Пейдж устало вздохнула. — Но если вам это и вправду необходимо... Ступайте. Но чтобы ровно через десять минут вы были на террасе. Настоятельно советую не пренебрегать моими словами, в ином же случае... Впрочем, вы сами знакомы с нравом леди Клементайн, а она, уж поверьте мне на слово, прощать подобные выходки нам с вами не станет.

Хартли лишь слабо улыбнулась в знак благодарности, и, не мешкая, быстрым шагом направилась прочь, к выходу. Бальный зал с собравшимися здесь гостями напоминал ей зыбучее болото, усеянное маленькими шаткими кочками — на каждую из них она была вынуждена ступать с особой осторожностью, ибо каждое движение, каждый неловкий шаг грозили ей падением в мнимую грязь позорного бесславия. Общество Маргарет, Питера Гарленда и надменного лорда Дадли давило на неё и безмерно угнетало, будто изъедая всё изнутри — пытаясь поскорее избавиться от этого мерзкого чувства, Хартли, покинув зал, взметнулась по широкой лестнице на второй этаж. Наконец-то оказавшись в самом конце тёмного коридора, она, запыхавшись, прислонилась к стене.

— Маленькая, глупенькая дурочка Хартли, — дрожащим голосом молвила про себя мисс Клементайн, устремив взгляд в большое окно, за которым в темноте мерцали десятки разноцветных огней. — В их глазах ты всего лишь безвольная марионетка, лишённая права на счастье... Миссис Питер Гарленд... Бог мой, как же отвратительно звучит!

К глазам подступили слёзы, а из груди вырвался предательский всхлип — проклятые эмоции, которые она так тщательно пыталась подавить в себе, теперь раздирали её с новой силой, и Хартли едва сдерживала себя, чтобы не отдаться в их пагубную власть. Она обязана была смириться. Смириться с тем, что всё решено до неё. И даже если ей предстоит брак с нелюбимым человеком, она должна будет его принять как должное, ибо все её нелепые желания и мечты — лишь плод девичьего воображения, детская прихоть, избавиться от которой было бы самым разумным решением. Хартли, зажав уши ладонями, тихо заплакала. По крайней мере, это единственное, что она могла себе позволить.

Спустя некоторое время Хартлей почувствовала едва ощутимое облегчение. Осталось лишь собраться с новыми силами и вернуться в зал, вновь встретив своего потенциального жениха обворожительной улыбкой. Утерев слёзы и расправив плечи, мисс Клементайн уже направилась назад, как вдруг её внимание привлекла чья-то тень в углу, и она обернулась. От неожиданности Хартли оступилась, и, едва не споткнувшись, испуганно взвизгнула.

— Николас?! — на одном дыхании выпалила она и тут же умолкла, впившись взглядом в красиво очерченное лицо, едва освещаемое тусклым светом одной из настенных газовых ламп.

Сердце сделало кульбит, и тут же забилось в удвоенном ритме. Хартли не ожидала, что увидит его снова, тем более — при таких обстоятельствах.

— Мисс Клементайн? — создав не менее удивлённый вид, Николас вопросительно вскинул брови.

В попытках спрятать заплаканное лицо, Хартли отвернулась. На мгновение в коридоре воцарилась мертвецкая тишина, сопровождаемая лишь громким прерывистым дыханием.

— Вы застали меня врасплох, мистер Макэлрой. Бесспорно, я очень рада нашей встрече, но вы выбрали для неё не слишком подходящий момент, — Хартли гордо приподняла подбородок, со всех сил пытаясь придать лицу бесстрастное выражение. — У меня слишком болит голова, чтобы беседовать с вами. Я хочу тишины. Я пообещала мисс Пейдж, что скоро вернусь, у меня осталось не так много времени. Уходите.

Она выжидающе взглянула на него, в надежде поскорее избавиться от резко нахлынувшей волны необъяснимого смущения наравне с едва скрываемым любопытством. Его внезапное и, казалось, беспричинное появление вызывало один единственный вопрос, задать который у Хартли, несмотря на деланную невозмутимость, не хватало духу. Она боялась. Боялась показать свои истинные эмоции, отчего лицо её постепенно немело от сковавшего его натянутого напряжения.

— Возможно, вы овладели манерами, мисс Клементайн. Но врать не научились.

Хартли ошарашенно распахнула глаза. Неужели он был здесь всё это время и слышал её невразумительный монолог? Ступив шаг назад, она, словно сомнамбула, медленно побрела обратно к стене.

— Я привыкла быть одна, — едва пошатываясь, осипшим голосом протянула Хартлей. — И ваше внимание ко мне выглядит странным. Что вы здесь делаете? Наверняка, ваша тётушка увидела, как я покинула зал... Признайтесь, это она подослала вас ко мне?

Николас едва сдержал смешок.

— Что за глупости, мисс Клементайн. У меня была на то своя причина. Возможно, я искал уединения, как и вы. Не находите?

— Мне сделать вид, что я вам поверила?

— Вы хотя бы постарайтесь, — Николас, слабо улыбнувшись, шагнул навстречу Хартли, которая, казалось, ещё сильнее вжалась в стену.

Он застыл всего лишь в шаге от неё. В груди едва ли что-то сладко защемило, и Хартлей, чтобы поскорее избавиться от этого странного чувства, попыталась уйти, но не тут-то было: ощутив на руке тёплое касание, она остановилась, устремив на Николаса удивлённый взор — в её глазах стояла унылая тоска, и Хартли едва сдерживала себя, чтобы вновь не разрыдаться.

— Пока вы не освободитесь от этого непомерного груза, завладевшего вашим умом, вам не станет легче, — не отпуская руки Хартли, спокойно проговорил Макэлрой. — У вас есть шанс выговориться, и я бы советовал использовать его. Я клянусь, что леди Клементайн ни о чём не узнает. Честное слово кузена.

— У меня есть всё, о чём мечтает любая девушка моего положения. Что вы желаете от меня услышать?

Николас сосредоточенно смотрел на неё, не отрывая взгляда.

— Не врите мне, Хартлей. И хватит изображать из-себя ту, кем не являетесь. Так уж и быть, буду откровенен: вы совершенно не справляетесь с ролью чопорной девицы, в которой нет ни капли вас настоящей.

— Какое вам до меня дело? — голос мисс Клементайн дрогнул, и она отвернулась.

— Я всего лишь хочу помочь своей сводной кузине. В этом ведь нет ничего зазорного, не так ли? — Николас мягко улыбнулся.

— Моя жизнь скоро изменится. И я ничего не чувствую, кроме страха. И... Я привыкла к одиночеству, но теперь мне кажется... Мне кажется, что я тону в нём, Николас. Тону, со связанными руками и ногами, и никто больше не сможет мне помочь. Даже вы.

Хартли чувствовала, как к горлу подступил непробиваемый комок: больше она не смогла выговорить ни слова. Николас Макэлрой вновь видел её слёзы, но теперь совершенно при других обстоятельствах. У неё не было иного выбора, как поверить ему. Казалось, он больше не причинит ей боль, как тогда, в библиотеке, но даже вопреки этому убеждению мисс Клементайн желала провалиться сквозь землю, лишь бы не ощущать на себе этот пронзающий взгляд.

— Это всего лишь страх перед неизвестностью. Хартли, вы ведь знаете, что ничего страшного с вами не произойдёт, — Николас читал её, словно открытую газету, отчего мисс Клементайн на мгновение стало не по себе. — Где же девался ваш внутренний стержень? Возможно, кому-то сейчас в радость видеть ваше замешательство, вашу печаль, ваши слёзы. Покажите им всем, что вы выше этого. Покажите, в конце концов, кто вы. И никто не вправе лишать вас счастья, уж простите своего кузена за излишнее любопытство. Я обещаю, что однажды наступит тот день, когда оно само придёт к вам. Конечно, это прозвучит странно из моих уст, но... Стоит всего лишь однажды прислушаться к своему сердцу, Хартли. Но не сейчас. Пока ещё не время.

— Николас, я никогда бы раньше не поверила, что скажу тебе это... — впервые упустив правила этикета, она робко улыбнулась. — Спасибо тебе. Спасибо за то, что оказался рядом.

— Ступайте, мисс Клементайн, — его лицо вновь превратилось в бесстрастно-холодную маску, а голос вдруг засочился таким привычным для него вежливым безразличием. — Не заставляйте гувернантку ждать, вы и так задержались.

Хартли согласно кивнула и, ответив на учтивый поклон головы быстрым книксеном, зашагала прочь, едва сдерживая себя, чтобы не обернуться. Пьянящий туман наваждения овладевал нею — глубокая печаль и неосмысленная радость сложились в причудливый и неведанный до сих пор пасьянс, дарующий призрачное ощущение шаткой надежды. Надежды на что? Хартли и сама не знала. Или же не желала себе признаваться в том, что отныне в её голове поселились нелепые мысли, пока что всего лишь вызывающие чувство чудовищного неудобства, сопровождаемого глупой улыбкой на лице.