Слёзы Бугенвиллеи

  — Десмонд, я... Я не понимаю.

С того времени, когда Сибилла Макэлрой в последний раз бывала в Крендерфорд-Хаусе, она почти не изменилась: такая же тонкая и изящная, она, несмотря на наличие четверых детей, продолжала оставаться олицетворением женской красоты. Сегодня на балу, как это подобает благовоспитанной леди, миссис Макэлрой вела себя невозмутимо и сдержанно, но её взгляд, взвинченный и в какой-то мере злой, говорил о совсем ином.

— Сибилла? — В отличие от жены, Десмонд был спокойным и даже безмятежным: мысленно он уже давным-давно покинул зал, отправившись в курительную комнату за очередной партией игры в покер.

— Десмонд! — У миссис Макэлрой подобное безразличие вызывало раздражение — она, нервно цокнув языком, обратилась лицом к мужу. — Ты разве не видишь этого? Десмонд, мне кажется, но кое-кто забыл о нашем уговоре.

Макэлрой, тяжело выдохнув, медленно провёл взглядом по залу, остановив его на одной из вальсирующих пар.

— Гарленд? — едва не поперхнувшись, молвил он.

— Именно, — прошипела женщина, принявшись нервно обмахиваться веером.

— Но это всего лишь танец, дорогая, — Макэлрой-старший улыбался, что ещё больше злило Сибиллу.— Кстати, с кем это он танцует? Не может быть... Неужели это племянница мистера Клементайна?

— Да... Конечно. Племянница, — пренебрежительно бросила миссис Макэлрой, вспомнив их разговор с сестрой семилетней давности. — Юная Хартли выросла, и, кажется, теперь успешно этим пользуется. Кстати, весьма любопытно, почему она не встречала нас у лестницы, как полагается, вместе с хозяйкой?

— Сибилла, немедленно прекрати. — Десмонд, до этого радостный и беззаботный, резко сменился в голосе. — Это выходит за все рамки.

— Нет уж. Хорошо, что Рашель не видит этого, — миссис Макэлрой презрительно поморщилась.

— Кстати, что-то она задерживается. Николас сказал, что отправил её с компаньонкой в одну из комнат, чтобы та приняла лекарство, но...

— Десмонд, умоляю тебя. Не упоминай об этом. — Сибилла резко перешла на шёпот. — Ты хочешь, чтобы нас кто-то услышал? Она вернётся с минуты на минуту. И надеюсь, что Гарленд-младший опомнится и пригласит её на танец. Ты сам прекрасно знаешь, в каком мы финансовом затруднении, и этот брак будет нам очень выгоден. Впрочем, как и самому Герберту Гарленду.

— Я ему не обещал, что всё получится, — осипшим голосом проговорил Макэлрой. — Но если он выполнит условие, то я сделаю всё возможное, чтобы его старшего сына не упрятали в тюрьму за его хитрые проделки... Питер молодой и импульсивный, но не настолько глупый, чтобы ставить в неловкое положение собственного отца.

— Очень надеюсь на его благоразумие, а иначе... Иначе... Всё. Даже думать об этом не хочу. — Сибилла тут же умолкла, бросая испепеляющий взор на ни о чём не подозревающих молодых людей, продолжавших кружить в танце.

* * *

Хартлей вальсировала на удивление грациозно и умело, и, казалось, теперь ей не о чем было беспокоиться. Шаг за шагом, движение за движением — он вёл её в танце легко и уверенно, и всё его внимание было приковано только к ней одной. Но Хартли словно не замечала этого: её мысли, догадки и воспоминания, подобно тонким разноцветным нитям, спутались между собой в единственный отчётливый образ. Мерзкий образ надменного круглолицего мальчишки, до боли ненавистный и такой отвратительный, снова возник в её памяти: она то и дело сравнивала его с ним, чужим и в одночасье таким знакомым, стоящим поодаль с бокалом вина в руке и всем своим видом показывающим абсолютное безразличие ко всем и ко всему, что его окружает.

Нет, этого не может быть. Это всего лишь нелепое совпадение. По крайней мере, Хартли всем своим существом желала убедиться в этом. Едва заметно повернув голову, она покосилась в сторону оркестра, но, к счастью или нет, вблизи никого не обнаружила, кроме пожилого джентльмена, неспешно попивающего виски.

Танец, который, казалось, длился целую вечность, наконец-то закончился. Светловолосый незнакомец, проводив Хартли на место, галантно поклонился, но, так или иначе, не собирался уходить. По крайней мере, сейчас.

— Вы превосходно танцуете, мисс.

Хартли на мгновение опешила, никак не ожидая услышать подобные слова, но, тем не менее не растерялась, ответив лёгким кивком и сдержанной улыбкой.

— Надеюсь, это не последний наш с вами танец, — едва слышно прошептал он и, поклонившись ещё раз, поспешил присоединиться к компании джентльменов, стоящих у стены напротив.

Казалось, даже после произнесённых незнакомцем слов, которые можно было вполне принять за комплимент, Хартли оставалась абсолютно безразлична. К тому же буравящий взор Элайзы начинал порядком выводить из себя: мисс Клементайн не могла понять, чего в этом взгляде было больше: то ли озорного любопытства, то ли откровенной девичьей зависти.

— Что? — не выдержав, выпалила Хартли, уставившись на подругу, которая вмиг отвела глаза, как-то странно улыбнувшись.

— Вы даже не представляете, как вам повезло, мисс Клементайн.

Теперь Хартлей была уверена, что с догадками про зависть она не прогадала: за всё это время мисс Миллиган оставалась одна, ибо на танец её так никто и не пригасил.

— И в чём же заключается моё везение? В том, что некий джентльмен решил пригласить меня на танец? И да, дорогая Элайза, если тебя это успокоит, могу сказать, что он, как по мне, довольно неказистый.

— Неказистый? — воскликнула мисс Миллиган, поспешив прикрыть рот ладонью. — Да это же сам мистер Гарленд!

Теперь Хартли казалось, что то огорчение, которое она ощутила тогда в холле, было сущей мелочью по сравнению с тем, что она чувствовала сейчас. Питер Гарленд был совершенно не тем человеком, чей образ она так тщательно вырисовывала в своих фантазиях: среднего роста, широкоплечий, он обладал крупными чертами лица, светлыми кудрявыми волосами и ясными, словно утреннее небо, выразительными глазами. Так или иначе, он уже давно являлся тайным предметом обожания многих юных леди, в число которых входила также и Элайза Миллиган. Хартли всё ещё надеялась, что просто не располагала достаточным временем, чтобы его рассмотреть, поэтому поспешила повернуть голову в противоположную сторону: несколько джентльменов, о чём-то оживлённо беседующих, будто сливались перед ней в одно тёмное пятно, и мистер Гарленд, к сожалению, абсолютно никак не выделялся на их фоне. Любопытство, подобно падающей звезде, вспыхнуло и в одночасье потухло, будучи поглощённым тёмной бездной досадного разочарования.

* * *

— Мистер Макэлрой, правда ли это, что вашему отцу удалось выиграть дело Джека Хауэра?

Николас, чуть наклонив голову и аристократично изогнув правую бровь, всем своим видом демонстрировал внимательного собеседника — по крайней мере, это была та роль в обществе, в которую он каждый раз вживался без проблем и уже давным-давно довёл её до автоматизма.

— Да, истинная правда, мистер Аддерли, — будто смахивая с рукава фрака воображаемую пыль, молвил Николас: в его приятном, бархатном голосе едва чувствовались лёгкие нотки пренебрежения.

— Но как... Ведь Хауэр убил своего сына! Как его могли оправдать?

— Мне кажется, или вы до сих пор в неведении? — с напускной улыбкой произнёс Макэрлой, пронзив холодным взглядом своего тучного собеседника, который, открыв рот, хотел было возразить, но тут же передумал. — Он покончил жизнь самоубийством, мистер Аддерли. Тому есть много доказательств, включая недавно обнаруженную предсмертную записку. А сейчас извольте, я вынужден вас покинуть. Меня ждёт мой отец.

Учтиво поклонившись, Николас, на мгновение снисходительно усмехнувшись, развернулся, и, плавно лавируя между гостями, направился в противоположную сторону зала. В глазах его матери, вопросительный взор которой он тут же ощутил на себе, чувствовалось некое тревожное беспокойство, за довольно короткое время прочно впившееся в сознание леди Макэлрой.

— Николас?

Как бы Сибилла ни пыталась держать себя в руках, её зрачки продолжали взволновано бегать из стороны в сторону, будто пытаясь найти кого-то в толпе.

— Разве Рашель ещё не возвратилась? — Казалось, Макэлрой-младший и дальше продолжал хранить невозмутимое выражение лица, не подавая никаких признаков встревоженности.

— Нет, Николас, — бросив мимолётный взгляд на мужа, тихо ответила мать. — С тех самых пор, когда она... — Сибилла на мгновение запнулась. — Мы её больше не видели.

— Я попытаюсь исправить эту неприятную ситуацию, — Николас, учтиво склонив голову, быстрым шагом направился к выходу из зала. Миссис Макэлрой, проводив его взглядом, лишь о чём-то едва слышно перемолвилась со своим мужем, тяжело вздохнув и озадаченно покачав головой.

* * *

Тусклый свет канделябров едва озарял длинный коридор с высокими потолками; стены глубокого карминного цвета, картины с позолоченными рамками и большие настенные зеркала — всё это дарило ощущение роскоши и благородства. Где-то неподалёку послышались мелкие торопливые шаги: Николас, заметив впереди приближающийся женский силуэт, тут же остановился.

— Мистер Макэлрой! Мистер Макэлрой!

Хрупкая женщина лет тридцати пяти, облачённая в скромное, довольно-таки невзрачное тёмное платье, семенила навстречу: её лицо, выражавшее неподдельный испуг, было бледнее полотна.

— Коннорс? — удивлённо проронил он, демонстративно поморщившись. — Что вы здесь делаете? И... Почему вы одна?

— О, мистер Макэлрой! Рашель... Мы уже были у самого входа в зал, когда... Когда...

— Когда что? — ледяным тоном отчеканил Николас.

— Когда... Когда я повернулась, её уже не было рядом, — женщина виновато потупила взгляд.

— Мне кажется, или вы просто не справляетесь со своими обязанностями? — Казалось, Макэлрой вот-вот вскипит: за всё время пребывания в Крендерфорд-Хаусе им впервые овладели эмоции.

— Я пыталась её найти, но безуспешно... Мистер Макэлрой, это моя вина... — Как бы она ни пыталась унять дрожь в голосе, у неё ничего не получалось.

— Конечно! Конечно это ваша вина, Коннорс! Объясните мне одно: как компаньонка, имевшая безупречные рекомендации, в один из самых ответственных дней могла допустить такую оплошность?

— Мистер Макэлрой, мне прежде не доводилось работать с такими леди, как мисс Рашель, — пытаясь оправдать себя, сухо протянула женщина.

— И что вы под этим подразумеваете? Может, вы хотите сказать, что с моей сестрой что-то не так? — по губам молодого человека скользнула едкая ухмылка.

— Нет, нет, мистер... Я не имела в виду ничего такого... Я обещаю, что подобного больше не повторится.

— Конечно не повторится! — лицо Николаса в один миг побагровело от ярости. — А знаете, почему?

— Почему? — голос мисс Коннорс тут же приобрел подавленный оттенок.

— Потому что я скажу отцу, чтобы он уволил вас сразу же после нашего возвращения домой, — прошипел Макэлрой и, повернувшись спиной к оторопевшей от такого резкого заявления женщине, быстро зашагал вдоль по коридору.

Николас был разъярён. И не потому, что мисс Коннорс не смогла уследить за его горячо любимой младшей сестрой: за этим крылось нечто иное, о чём он интуитивно догадывался. Макэлрой шёл быстро и уверено. Казалось, он знал стены этого дома наизусть, хотя в последний раз бывал здесь много лет назад, будучи ещё мальчишкой — так или иначе, Николас всегда обладал отменной памятью. Свернув налево, он ощутил лёгкое дуновение холодного, промозглого ветра. Откуда он мог взяться здесь, в тёплом помещении? Макэлрой уже знал ответ на этот, казалось бы, странный вопрос.

— О нет, я так и думал, — нервно бросил он, направившись к приоткрытой стеклянной двери, ведущей на небольшой балкончик.

Николас отодвинул портьеру. Дверь была открыта настежь. Порывистый ветер в одно мгновение взъерошил его волосы; ступив на балкон, он, поёжившись, с укоризной взглянул на маленькую сгорбившуюся фигурку юной девушки. Несмотря на то, что в этот вечер погода выдалась довольно сырой и холодной, на ней не было абсолютно ничего, кроме воздушного муслинового платья цвета миндаля: судорожная дрожь то и дело пробирала её нежное миниатюрное тельце.

— Рашель? — тихо произнёс Николас, сделав шаг навстречу.

Наконец-то она подняла взгляд, устремив его на старшего брата. Казалось, он готов был смотреть вечно в эти большие блестящие и так по-детски наивные глаза, окаймлённые густыми тёмными ресницами. Рашель Макэлрой выглядела намного младше своего истинного возраста: совсем крошечная, не больше пяти футов ростом, она обладала милым, совсем невинным личиком, обрамлённым шелковистыми локонами тёмно-каштановых волос. Так или иначе, как внутри, так и снаружи, она, несмотря на свои девятнадцать лет от роду, так и оставалась быть маленькой, беззащитной девочкой, беспрерывно нуждающейся в опеке и внимании.

— Рашель, здесь очень холодно. Ты ведь не желаешь заболеть? — на удивление мягко проговорил Макэлрой и протянул руку сестре, на что она тут же ответила взаимностью.

Они вошли назад, в тёплое помещение; прикрыв за собой дверь, Николас перевёл взгляд на всё ещё дрожащую всем телом сестру. Ни минуты не раздумывая, он снял фрак и тут же накинул его на хрупкие плечи Рашель. И только теперь, находясь с ней совсем рядом, он смог разглядеть на её щеках всё ещё мокрые блестящие дорожки от слёз.

— Рашель? Почему ты плакала? — Он аккуратно коснулся пальцами её подбородка. — И почему ты сбежала от мисс Коннорс? Она искала тебя.

— Мисс Коннорс, она... Она считает меня больной! — воскликнула девушка и, даже не пытаясь сдерживать себя, снова жалобно захныкала.

— Это она тебе такое сказала? — поинтересовался Макэлрой.

— Но я не больная! — так и не ответив на вопрос, продолжала Рашель. — Я не больная! Питер...

— Ты видела сегодня Питера? — Николас нахмурился.

— Если я больная, то я никогда не выйду замуж за Питера! — Казалось, она говорила сама с собой, совершенно не обращая внимания на вопросы, которые ей задавал брат. — О нет... Питер... Питер! Он кружится с ней в танце, совершенно забыв о моих чувствах... Как же так, Питер? Разве ты не любишь меня?

Николас тяжело вздохнул. Происходящее было похоже на явное сумасшествие, и он прекрасно знал это. Он чувствовал рядом её прерывистое дыхание, её всхлипы, её стук сердца. Нежно приобняв Рашель за плечи, он прижал её к себе, взглянув в огромные, мокрые от слёз карие глаза.

— Да, моя милая, — теперь голос его был совершенно ему несвойственным.

Казалось, такому человеку, как Николас Макэлрой, были совершенно чужды любые проявления чувств, но он любил её. Любил пламенно и пылко, как никто другой. Любил настолько, насколько может любить родной брат. И, даже несмотря на свой недуг, она была единственным человеком, ради которого он смог бы решиться не на что иное, как на самое настоящее безумство.

— Поцелуй меня.

Казалось, он должен был в этот момент отпрянуть, но этого не произошло. Николас словно оцепенел; слегка наклонив голову, он прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями мягких и нежных губ Рашель. Волна вожделения тут же пробежалась по его телу. Безрассудство. Помешательство. Умопомрачение. Он знал, что снова переступил запретную черту. Для него это было не впервые.

— Рашель... — наконец-то оторвавшись от поцелуя, молвил Макэлрой, пытаясь унять участившееся биение сердца. Казалось, минутная слабость миновала, постепенно сменяясь здравым рассудком. — Рашель, скажи мне только одно: ты приняла лекарство?

— Мисс Коннорс сказала, что я должна выпить его, чтобы выздороветь! Но я не стала его пить, потому что я не больная! Не больная!

— Тише, Рашель, тише, — сдержанно произнёс Макэлрой, поспешив убрать руки с её талии. — Я знаю, что ты не больная. Но ты обязана его выпить, если действительно хочешь, чтобы мистер Гарленд взял тебя в жёны. Это только ради твоего блага.

Рашель, что-то невнятно пробормотав себе под нос, наконец-то согласно кивнула, приняв с рук Николаса небольшой хрустальный флакон с прозрачной жидкостью. Опрокинув его содержимое себе в рот, девушка поморщилась.

— Как неприятно... — возмутилась она, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Я знаю, милая, но нам пора идти. Нас ждут в зале, — по губам Николаса скользнула нежная улыбка и сразу же исчезла, растворившись в маске напускного бесстрастия.