18 глава
Мы уже второй час сидели под дверью кабинета ветеринара. Скуление Баша резко прекратилось полчаса назад, и я уже готовилась ворваться в операционную или выпрыгнуть из окна, но, к счастью, оттуда вышла помощница врача. Девушка заверила, что самое страшное уже позади, и через минуту вернулась со стаканом воды. Может, она думала, что я настолько не в кондиции, что не замечу травяной привкус успокоительного. Но я заметила. И выпила его.
С окна на меня смотрело мое же отражение, и это было самое жалкое зрелище в мире. Красные опухшие глаза бешено метались от стены к стене, щеки покрылись розоватыми пятнами, а тушь темными кругами растеклась под глазами. Взгляд то и дело косился к багряным пятнам, темнеющим на рубашке Доминика.
Доминик домчал нас в вет-поликлинику буквально за три минуты. Ему же пришлось объяснять врачу, что случилось с моим любимцем, прежде чем тот закрылся с Башем в операционной. А я будто онемела.
— Котенок, с ним всё будет хорошо, — твердым от уверенности голосом заверил меня Доминик.
— Он — единственное дорогое, что есть в моей жизни, — всхлипнула я, — если с ним что-нибудь случится...
— Валери! Перестань плакать!
Доминик взял мое лицо в ладони, и большими пальцами стёр слезы, покатившиеся по щеках. Проследив за направлением моего взгляда, он заставил посмотреть прямо в свои глаза.
— Он такой же сильный, как и его хозяйка. Ты самая сильная женщина, которую я встречал в своей жизни, Валери, ты ведь знаешь?
От чего-то плакать захотелось ещё сильнее. Пока Доминик говорил все эти успокоительные вещи, я пыталась унять дрожание своего подбородка. Никакая я не сильная, но Баш просто обязан быть таковым.
— Мисс Максвелл?
Врач вышел из операционной и сложил руки перед собой. Руки в окровавленных перчатках. Я резко поднялась со стула, чувствуя, как тело охватывает невыносимая слабость. Крепкая рука Доминика легла на талию и стала опорой до следующих слов врача.
— Доктор. — Я никак не могла поднять взгляд с его рук.
— Мисс Максвелл, — повторил он, убирая ладони за спину, — повреждений много, как внутренних, так и внешних, но самая страшная угроза миновала. У Вашего ретривера было внутреннее кровотечение, трещина в ребре и перелом лапки, также незначительные повреждения внешних покровов и выбитый зуб. Мы прооперировали его. Сейчас самая большая его проблема — это перелом. Баш уснёт через некоторое время, Вы должны оставить его здесь до завтра, чтобы мы проследили всё ли исправлено...
— Можно я зайду к нему? — Я пробилась мимо мужчины, даже не допуская возможности отрицательного ответа. — Баш, как ты малыш?
Пёс устало поднял голову и опустил её назад. Лапку зафиксировали в специальном гипсе, в некоторых местах сквозь шерсть проглядывали раны. Баш лизнул мою руку и здоровой лапкой накрыл пальцы. К глазам снова подступили слёзы. Я громко всхлипнула и закусила губу.
— Солнышко, тебе придется переночевать здесь, а завтра я обязательно заберу тебя.
— Думаю, Вы можете забрать его после полудня, — произнес доктор, копошась в шкафчике с лекарствами.
Я продолжала гладить Баша, пока его шоколадные глаза не закрылись полностью. Перед внутренним взором пронеслась вся наша недолгая совместная жизнь. От момента, когда я забрала его последнего вместе с коробкой из зоомагазина, — всех его братьев и сестёр уже разобрали, — до момента, когда в голове эхом отбился звук удара его тела о бампер машины.
— Пойдем, котенок, нам всем нужен отдых.
Доминик положил ладони мне на плечи и вывел в коридор. Помощница доктора помахала на прощание и заверила, что всю ночь пробудет с Башем.
— Доктор сказал, Башу нужен будет покой. У меня тут лист с медикаментами. — Доминик поднял листик и помахал им у меня перед носом. Мы уже сидели в машине, и он заводил двигатель. — Я куплю всё необходимое. Доктор сказал, кость срастётся через пару недель, и Баш снова сможет гонять голубей в парке.
Мы ехали, но куда я не видела. Взгляд никак не мог сконцентрироваться на чём-то отдельном. Может, успокоительное подействовало, или же мозг наконец решил отключиться. Огни вечернего Бостона мерцали в окнах, ослепляя раздражённые после длительного плача глаза.
— Валери, ты слышишь меня?
Доминик коснулся моей руки, привлекая внимание. На его лице застыла маска беспокойства. Челюсть напряглась. Я хорошо знакома с этим выражением ещё со времён молодости.
— Как это случилось? Адам пытался что-то объяснить, когда просил срочно приехать, но я услышал лишь слова дорога и машина. Я так испугался, когда увидел тебя там. Думал, что-то с тобой или детьми.
— Я... я и сама не поняла, как это произошло, — прохрипела я, прочистив горло. — Адель закричала, она первая увидела автомобиль. Баш стоял посреди дороги, кажется, он что-то ел. Ума не приложу, что он мог там найти. — Я повернулась к Доминику. — Это авто... водитель ну не мог не заметить огромного пса посреди дороги, я уверена. Он начал тормозить лишь в метре от Баша, и...
— Я понял. Ты запомнила номера, цвет, модель?
Я отрицательно помотала головой, и Доминик со вздохом заглушил мотор. Я уже собиралась выйти, когда поняла, что мы вовсе не у моего дома. Оббежав авто, Доминик открыл дверцу и подал мне руку.
— Где мы? Почему ты не отвёз меня домой?
— Брось, котенок, тебе нужно отдохнуть, а дома дети с миллионом вопросов и не меньшим количеством просьб. Адам звонил, сказал, что справиться сам.
— Что за чушь? Быстро вези меня домой.
— Ещё он сказал, что ты сегодня проснулась ни свет ни заря, и, раз уж на то пошло, я краем уха услышал, что Джеральд...
Упоминание Джареда стало последней каплей. Я подпрыгнула со своего сидения и влепила Доминику пощечину. Шлепок эхом разнесся по пустой стоянке. Кости в руке затрещали, но я удержалась от мучительного стона.
— Как ты смеешь говорить мне такие вещи?! Кто ты вообще такой?
Я было хотела поставить жирную точку в конце своих эмоциональных вопросов, ударив Доминика по самому дорогому месту, но ноги резко воспарили над землей. В один момент я ещё твердо стояла на асфальте, а в другой — оказалась у Доминика на плече.
— Вот видишь, зато ты вышла из машины, — ухмыльнулся он, одной рукой придерживая мои ягодицы, а другой поставил авто на сигнализацию.
— Какой сейчас год? Первый от рождества Христова? Немедленно опусти меня на землю, ты... беспардонный, невоспитанный, самовлюбленный кретин. Я не твоя собственность!
Я колотила руками по спине бывшего мужа, пытаясь заставить его отпустить меня. Сколько раз мы уже это проходили? Я ненавидела, когда он так делал! Терпеть не могла! И он, чёрт возьми, знал это! Доминик быстрым шагом поднялся со мной на плече на четвертый этаж и, остановившись, открыл дверь.
— Добро пожаловать в квартиру мистера Блэкторна, — бодрым голосом сказал Доминик. — Отец жил здесь, пока мог работать, а сейчас она пустует. Здесь вас приветствуют строгий мужской минимализм в обстановке и богатейший выбор самой разнообразной выпивки в баре.
Миновав кухню и прихожую, Доминик внёс меня в спальню и сбросил на кровать.
— Желаете выпить? — Он взглянул на меня и хлопнул в ладоши.
— Ты ненормальный! Я попаду домой с твоей помощью или без нее!
Я начала слезать с кровати, но Доминик быстрым шагом направился к двери, и, прежде чем успела добежать, закрыл ее прямо у меня перед носом.
— Это чертово похищение! Открой! Ты ненормальный, Доминик! Как я вообще могла выйти за тебя замуж?!
Я яростно забарабанила кулаками в дверь, но прекрасно понимала, что выбить её у меня точно не получится. Кожу покалывало от ярости, которую вызывало его поведение. Доминик вёл себя, как подросток! В этот момент дверь распахнулась, и я уткнулась носом в грудь Доминика.
— Повтори это. — Доминик сделал шаг вперёд, и я, сглотнув, отступила назад. — Повтори это и скажи, что не чувствуешь того, что чувствую я. Скажи, что внутри тебя не горит то же пламя, что медленно сжигает меня.
Бежать было некуда — ноги упёрлись в кровать. В глазах Доминика сверкали огни безумия, челюсть ходила ходуном, а руки медленно сжались в кулаки. Не знай я его, решила бы, что по кому-то плачет психбольница. Вот только безумие в его глазах было не сумасшествием, а скорее желанием. Желанием похожим на то, которое дало о себе знать, как только взгляд Доминика встретился с моим тогда на яхте.
— Я... я...
Не знала, что сказать. Особенно после того, как его большой палец проследовал по скуле прямо к губам. К щекам прилило тепло. Внутренние органы сплелись в узел. Ненавижу и себя, и его за то, что Доминик знал о моих слабостях.
— Доминик, это неправильно, — помотав головой, я отстранилась, но другая его рука тут же прижала мое тело к нему. — Так нельзя.
Я возмущенно застонала, когда он поцеловал меня, но задрожавшие коленки не позволили отойти. И, когда, приоткрыв губы, я позволила углубить поцелуй — последняя стена, отгораживающая меня от прошлого, рухнула. Стянув с меня футболку, Доминик провел руками вниз по моей талии и с силой сжал ягодицы. Чертовы пуговицы на его рубашке не хотели поддаваться, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как дрожащими пальцами рвануть ненавистную ткань.
Тишину в комнате нарушил стук пуговиц о пол. Доминик уложил меня на постель и, сняв с себя испорченную рубашку, навис надо мной.
— Это было адской пыткой. Наблюдать, как ты соблазняешь всех тех мужчин своими соблазнительными платьями. Мною мгновенно овладевало чувство, что у меня отобрали нечто очень ценное, — прошептал Доминик, прокладывая дорожку жгучих поцелуев от груди вниз по животу. — Особенно, когда ты тогда утром возвращалась домой от него.
Спина выгнулась сама собой. Доминик хрипло хохотнул напротив разгорячённой кожи, посылая по всему телу волну дрожи. Он знал обо всех твоих слабостях, Валери.
— Почему же этого чувства не возникало на протяжении всех тех лет, что мы не виделись? — Я схватила его за волосы и притянула для нового поцелуя.
— Я старался не думать об этом. Честно старался. — Доминик прекратил все движения и просто застыл. Его губы находились в сантиметре от моих. Горячее дыхание опаляло щеки. — Я ненавидел себя за то, что наговорил тебе в ту ночь, но мысль о том, что ты можешь прожить без меня... что ты больше не нуждаешься во мне... Я не достоин тебя, котенок. Жалость, о которой я тогда говорил, была жалостью к себе самому. Я был заносчивым эгоистом. Отец умолял меня заняться семейным бизнесом, а я плевал на него и на наше будущее. Гордыня затмевала мысли о том, что наша семья состоит из двух человек. С каждым днем мысль о том, что ты можешь достаться кому-то ещё ранила всё меньше, и в итоге осталась лишь тупая боль, которую ты вновь усилила, явившись на яхте со своим Джаредом.
Идиот! Какой идиот! Сколько раз я говорила ему, что он не обязан работать у отца? Сколько раз доказывала, что поддерживаю любое его решение? А он намертво вцепился в глупую мысль, что не достоин меня.
— Ты такой идиот, Доминик.
Прикрыв глаза, он согласно закивал. Такой идиот. Обхватив его лицо ладонями, я жадно поцеловала, ногами прижимая к себе. Доминик тихо застонал, и этот звук был самым возбуждающим, что я слышала за последнее время. Большие ладони обжигали кожу, когда он снимал с меня остатки одежды. Перед глазами начали сверкать огоньки, так хорошо мне было в данный момент.
Каждый проклятый барьер, который мне удалось выстроить за прошедшие года, рухнул. Я плюнула на всё, лишь бы снова переспать с Домиником. Ещё одна идиотка в этой комнате.
— Я слышу, как крутятся колесики в твоей голове, даже не смей! — Доминик схватил меня за бедра и усадил на себя. — Даже не смей думать сейчас!
Его губы прижались к щеке, а потом к уху. Каждое касание пульсациями отдавалось между ног.
— Отдайся своим желаниям, котенок.
Доминик оставил невесомый поцелуй на шее. Я судорожно вдохнула. Ладно. Пнув в грудь, я уложила его на подушки. Первые пару секунд Доминик выглядел действительно удивлённым. Руки следовали всё ниже, по упругим мышцам живота, к единственному предмету одежды, разделявшему нас. Закусив губу, Доминик задрожал всем телом и откинул голову на подушки.
Чёрт бы меня побрал, если это было не лучшее зрелище в моей жизни. Как и осознание того, что Доминик спустя столько лет по-прежнему дрожал от моих прикосновений.
— Достаточно прелюдий, — хрипло выдавил Доминик, переворачивая нас так, что я оказалась под ним. — Стань снова моей.