Оковы долга / 18+

Густаво позвал слугу, его голос звучал резко и авторитарно. Он решил провести вечер в уединении, укрываясь от мира и со своими собственными демонами. Слуга, настороженно заглянув в комнату, кивнул и исчез, оставив Густаво наедине с его мыслями.

Он подошёл к своему шкафчику, с тревогой открывая дверцы, будто там скрывались все его страхи и сомнения. Внутри находился наркотик — его успокоительное средство. Он знал, что каждый раз, когда он принимал его, он временно забывал о своём прошлом, о том, что терзало его сознание. Он взял препарат, раздумывая о том, как его образ жизни, его жестокость и его страсть переплетались в одну неразрывную нить к Алисии.

Когда он вдохнул дым, он почувствовал, как лёгкое тепло растекается по его телу. Он лег на диван и закрыл глаза, позволяя себе погрузиться в туманное состояние полусна. В его голове начали кружиться мысли о Алисии. Её образ не покидал его — она была слишком упорной, слишком независимой для его вкуса, и это выводило его из себя. Когда он касался её, в нём вспыхивали яркие эмоции — от жажды до ярости. Он желал её, но его раздражала её настойчивость, её постоянные непослушания. Она должна была быть покорной, повиноваться его желаниям и не задавать лишних вопросов.

Густаво снова представил себе её лицо, когда она смотрела на него с вызовом. Его сердце забилось быстрее, смешивая в себе гнев и влечение. Он мог бы легко сломить её волю, заставить подчиниться, но что-то в ней манило его, что-то, что он не мог объяснить. Он снова закрыл глаза, пытаясь избавиться от этой путаницы, которая мешала ему сосредоточиться.

Густаво открыл глаза медленно, словно отрываясь от вязкого тумана, окутавшего его разум. Мир вокруг него пульсировал и колебался, как будто все вокруг расплавилось и слилось в одно, и он сам был лишь тенью этого несуществующего мира. Но сквозь туман его сознания вдруг прорезалась ясная фигура — это была она. Бель. Его Бель.

Она словно шла к нему по невидимому мосту, лёгкая, почти прозрачная, и всё же до пугающего реальная. Её длинные волосы, которые раньше так нежно спадали на её плечи, сейчас развевались как в замедленном времени, подчиняясь какому-то иному ветру. Его сердце замирало с каждым её шагом, а воздух вокруг него густел, как будто это он, а не она, шёл навстречу. Он чувствовал её приближение всем своим существом — не просто видел, но и ощущал: её присутствие обволакивало его, как аромат свежести, наполняющий каждый уголок его сознания.

Её запах, этот знакомый, успокаивающий запах, который когда-то напоминал ему о весне и лёгкости, теперь проникал в его лёгкие как яд, смешиваясь с тяжёлым дымом марихуаны, словно создавая странный коктейль иллюзий и реальности. Ему казалось, что она тянет к нему руки, готовая обнять его, растворить его в себе, как когда-то давно, когда её прикосновения были для него спасением от мрака.

Он тянулся к ней, чувствуя, как его собственные руки тянутся, хотя на самом деле они оставались неподвижны, плотно прижаты к его телу, парализованные этим видением. Внутри него всё кричало, душа, казалось, разрывалась на куски, не в силах понять — была ли это правда или игра его изуродованного сознания.

— Как ты могла? — выдохнул он, не узнав своего собственного голоса, словно тот исходил не из его горла, а из какого-то глубинного места, из самого центра боли. Он хотел спросить больше, хотел кричать на неё, как она могла оставить его, как могла позволить им разлететься на части, как могла уйти, не оглянувшись, когда он больше всего нуждался в ней.

Но она молчала. Она просто смотрела на него своими глазами — этими яркими, сияющими глазами, в которых он когда-то тонул, находя там все свои ответы и покой. Теперь же они казались ему немыми, бесстрастными. Она была рядом, но такая далёкая, недосягаемая, словно призрак из его снов.

Густаво чувствовал, как его собственное тело сдаёт под тяжестью её молчания, как он тонет, как погружается в это безмолвное море, затягиваемый её присутствием. Его рука, которую он мысленно протягивал к ней, зависла в воздухе, беспомощная и бессильная, как и он сам.

Он хотел её вновь, до боли, до безумия.

Несколько часов спустя Густаво сел за стол, держа в руках стакан с крепким напитком. Он смотрел на жидкость, словно искал в ней ответы.

Эти воспоминания с Бель шли вразрез с его настоящей жизнью. Он вспомнил, как он любил Бель, как она смягчала его, делала более человечным. Но Бель ушла, оставив его с раной, которую он запечатал в своей душе. С тех пор его жизнь стала бесцветной, и он чувствовал, что больше никогда не сможет испытать ту же любовь.

Густаво, прижав голову к рукам, ощутил, как внутренний конфликт вновь вспыхивает. Он не мог понять, почему Алисия, в которой он видит лишь очередной объект для забавной игры, задевала его, как когда-то Бель.

Раздражение и жгучее желание соединились в его сердце, создавая внутреннюю бурю. Густаво не знал, как справиться с этой бурей, и это пугало его. В голове всплыла мысль: "Если я не смогу контролировать себя, как я смогу контролировать её?" В конце концов, в нём поднялась решимость — он должен взять ситуацию под контроль. Он должен её взять под контроль.

Алисия спустилась по лестнице в утренний свет, её шаги были полны колеблющейся решимости Служанки подготовили её к завтраку, и сейчас ей нужно было просто сдерживать свои эмоции. Но, войдя в столовую, она увидела Густаво, и его присутствие моментально окутало её атмосферой напряжения. Он выглядел усталым, с тёмными кругами под глазами, но Алисия понимала, что это не должно её волновать. Она была готова к любой реакции, лишь бы скрыть свою собственную неуверенность.

— Ты плохо выглядишь, — произнесла она, глядя ему в глаза, надеясь хоть немного вывести его из равновесия. Но он просто промолчал, словно её слова проскользнули мимо. Она села ближе к нему, внимая тишине, но между ними уже витала неразрешенная напряженность. Густаво делал вид, что всё, что произошло вчера, как и не произошло вовсе. Это добавляло ещё большего абсурда в эту утреннюю сцену.

Пока они завтракали, Алисия чувствовала его взгляд на себе. Густаво неотрывно смотрел на неё, и это начинало её нервировать. Она попыталась отвлечься, обдумывая, что слуга после его ухода сказал ей, чтобы она не беспокоила господина. Это было не спроста, и знание того, что её вопрос задел его, смешивалось с её радостью. Она улыбнулась, и это не осталось незамеченным.

— Почему ты улыбаешься? — спросил он с ледяным тоном.

— Ничего серьезного, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри всё бурлило. Её улыбка была последним барьером, который она могла выставить перед ним.

Густаво продолжал смотреть на неё, и эта неподвижность постепенно становилась невыносимой. Её нервы начинали натягиваться, как струны, и она, наконец, не выдержала.

— Ты прямо сейчас дыры во мне просверлишь своим взглядом, — пробормотала она, глядя на него с вызовом.

Но он не оценил её шутку. Внезапно он швырнул вилку на стол, и Алисия почувствовала, как сердце колотится в груди. Она сидела неподвижно, глядя, как он начинает выбрасывать со стола тарелки, не обращая внимания на её присутствие. Это было так унизительно. Она ощутила, как злость накатывает на неё волной.

— Что на тебя нашло? — спросила она, наслушавшись, как гремят тарелки. Её озлобленный взгляд встретился с его бешеными глазами, и она заметила, как он приблизился к ней.

— Ты не смеешь больше выходить из комнаты, если только я тебя не позову, — произнес он, зловеще и холодно.

— Служанки не имеют права с тобой говорить, если это не касается их работы, — продолжал он, и её лицо внезапно побледнело от ярости.

Ком поднимался к её горлу, она чувствовала, как он давит, и в этот момент злость превратилась в решимость. Густаво был безжалостен, и в его глазах она видела угрозу.

— Будешь в следующий раз знать, как совать свой нос в чужую жизнь, — сказал он, словно был упрямым зверем, запертым в клетке.

Слуги стояли в углу, и страх разливался по комнате, но Алисия не собиралась быть пассивной жертвой. Вдруг она вскочила, её голос наполнился гневом:

— Как знаешь! После такого я точно не буду подчиняться тебе, ублюдок!

Она фыркнула и развернулась, выбегая из столовой с сильным ощущением, будто её душа рвётся из цепей.

Алисия поднялась по лестнице в свои покои, её сердце колотилось от ярости и обиды. Каждый шаг давался ей с трудом, словно тяжесть ее гнева притягивала к полу. Она влетела в комнату и хлопнула дверью, отрезая себя от всего мира, оставляя за спиной ужасный завтрак и холодное присутствие Густаво.

Её глаза блестели от слез, но она не собиралась плакать. Вместо этого, как будто это было единственным способом выразить свою ярость, она подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Прекрасное платье, которое ей надели, теперь казалось ей оковами. Нежные ткани, элегантные линии, все это теперь вызывало только ненависть. Густаво добился своего — она выглядела так, как он хотел, но это не имело значения. Она больше не могла терпеть.

Скоро она оказалась у гардероба, и, не раздумывая, схватила подол платья. С каждым рывком она чувствовала, как изнутри уходит накопившаяся злость, как будто срывание ткани было физическим освобождением от его контроля. «Ты не сможешь держать меня в плену», — думала она, рвя материал на себе. Она представила, как он смотрит на неё с этой злостью и презрением, и это разжигало её гнев еще сильнее.

Платье, когда-то красивое, теперь превратилось в разорванные куски, валявшиеся по полу. Алисия наблюдала за их падением с чувством триумфа. Каждый разрыв словно говорил ей, что она не станет жертвой. В этот момент она почувствовала себя свободной, хоть и временно, свободной от его манипуляций и запретов.

Её сердце всё ещё колотилось, но теперь в ней был не страх, а решимость. «Я не буду подчиняться ему», — повторяла она про себя, вдыхая с каждой новой мыслью больше уверенности. Алисия скинула последние остатки платья, оставшись в простой ночной рубашке. Она почувствовала холодный воздух на своей коже и решила, что это не только освежает, но и придаёт сил.

Служанки, когда они войдут, увидят, что её больше не заботит мнение Густаво. Это будет её маленький бунт, её личный шаг к свободе. Она снова взглянула на своё отражение в зеркале и увидела женщину, готовую бороться за свою независимость. Эта мысль укрепила её решимость. Алисия понимала, что если она хочет быть свободной, ей придётся найти способ обойти его контроль, может быть, даже использовать его собственные методы против него.

Алисия сидела на краю своей кровати, глаза её были полны слёз, а в голове царил хаос. Она смотрела на отражение в зеркале: ухоженные волосы, которые только что были собраны в элегантную прическу, теперь растрепаны, как будто она сама бросила вызов своему образу. Её ночная рубашка, легкая и невесомая, обвисала на ней, придавая ей вид поникшего создания. Она чувствовала себя жалкой, как будто сама жизнь высосала из неё все силы.

Внезапно гнев и отчаяние переполнили её, и она встала с кровати, как будто желая избавиться от всего, что напоминало ей о той унизительной утренней сцене. С сердцем, полным ярости, она начала выбрасывать с кровати подушки, сбрасывая их на пол, словно они были олицетворением её страха и боли. Каждый раз, когда она бросала подушку, ей становилось легче, как будто она физически избавлялась от бремени, которое так долго носила в себе.

Она потянулась к одеялу и, не задумываясь, рвала его, пытаясь выплеснуть всю злость и горечь, что накопились внутри. Вокруг неё царил полный беспорядок, и в этот момент ей казалось, что так она отрекается от своей прежней жизни. Она кричала, как будто её голос мог пробить стену отчаяния, заставляя её слышать саму себя.

— Мама! — рыдала она, опускаясь на колени и прижимая лицо к подушкам. — Помоги мне! Вытяни меня из этого ада!

Слёзы текли по её щекам, и каждый крик казался последним. Она чувствовала, как её сердце разрывается от боли, как будто вся её жизнь, вся её надежда и мечты разваливались на куски. Это был не просто крик о помощи — это была её последняя попытка вырваться из тёмного лабиринта, в который её загнал Густаво.

Служанки, услышав её крики, мгновенно ринулись в комнату. Они застали её в полном беспорядке: одеяло, подушки и всевозможные мелочи были разбросаны по полу. Шок и растерянность отразились на их лицах. Они не могли поверить, что это та же самая женщина, которую они готовили к утреннему завтраку.

Алисия сидела на полу среди разорванных простыней и разорванных подушек, тяжело дыша от рыданий, которые сотрясали её тело. Горло саднило от криков, а руки дрожали от напряжения. Её волосы, ещё недавно аккуратно уложенные, теперь были спутаны и разбросаны по плечам. Она больше не могла сдерживать накопленную боль и ярость. Казалось, что все её эмоции, скрытые так долго, вырвались наружу, как буря, которую невозможно было остановить.

Служанки стояли в дверях, не решаясь вмешаться. Они видели её боль, но ничего не могли сделать, ведь они сами боялись Густаво и его вспышек гнева. Алисия заметила их из угла глаза, и её сердце сжалось от безысходности. Её никто не мог защитить, никто не мог помочь. Она была одна в этом доме, словно пленница.

Одна из служанок тихо сказала:

— Госпожа, может быть, стоит позвать кого-то? Может, господина?

Алисия резко подняла голову, её глаза пылали злостью.

— Нет! Не смейте его звать! — её голос дрожал от напряжения, но в нём звучала решимость. — Он... он не поможет. Никто не поможет.

Служанки переглянулись, не зная, что делать. Они привыкли к приказам, но сейчас Алисия была другой — она не была той покорной женщиной, которая всегда делала, как ей велели.

Алисия с трудом поднялась на ноги, её тело ослабело от выплеска эмоций.

Она подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Увидела испачканное от слёз лицо, спутанные волосы. Её руки сжались в кулаки.

— Это конец... или начало, — прошептала она себе.

Служанки стояли в тишине, наблюдая за ней. Они не знали, что будет дальше.