Зов северной луны

10 лет назад

Нападавших было пятеро.

Перед началом потасовки Кайшину удалось разглядеть троих — тех, что налетели на него одновременно, как голодные звери. Один из атакующих был высокий, с толстой шеей и огромными ладонями, второй — тощий и вёрткий, а лицо третьего пестрило следами глубоких ран и ожогов. Двое других безуспешно пытались окружить Хану, которая вовремя успела закрыться стеной огня. Другие поисковики о драке не знали: они разделились сразу после того, как добрались до Тернового леса, договорившись встретиться, когда наполнят все корзины.

Кайшин злился — в первую очередь на себя, потому что он, опытный воин, не заметил угрозы и позволил всему этому случиться. Напрягшись, он швырнул тонкий электрический разряд в тощего, который, прыгая и мотая головой, как болванчик, оказался поблизости. Молния, словно копьё, воткнулась в его переносицу и пробила череп насквозь. Воин всхлипнул и медленно упал на землю бесформенной кучей, как сбитое с палки пугало.

Воспользовавшись заминкой, Кайшин перепрыгнул через бездыханное тело и ринулся к Хане. Он выставил руки вперёд и оттолкнул от подруги темнокожего громилу. Удар пришёлся в твердокаменную грудь, но противник, даже не покачнувшись, лишь повёл плечами и опёрся на рукоять двуручного меча. Через его голову проходил неровный уродливый шрам, опоясывая её, как обруч, а мочки ушей были растянуты крупными серебряными дисками.

Кайшин нахмурился.

— А ведь я тебя помню. Идэске́йс, верно? Последний раз я видел тебя в Зеркальном дворце в Лэйване. И как капитан имперской стражи Натобу стал наёмником в Тарне?

— Времена меняются. — Голос Идэскейса был похож на низкий раскатистый рык. — В этих местах мои навыки ценятся больше.

— Хватит болтать! Прикончи его! — нервно выкрикнул наёмник с обожжённым лицом. — Дело миллиона рун стоит!

Идэскейс резко развернулся и ударил его по щеке. Подавившись собственными словами, наёмник едва удержался на ногах.

— Миллион рун? — пробормотал Кайшин себе под нос. — Это что за сумма такая?..

— Миллион за него одного или по пятьсот тысяч за нас обоих? — подала голос Хана.

— За удачное решение проблемы, — усмехнулся Идэскейс, подняв свой меч так легко, словно он был обычной деревянной дубинкой.

Его движение не походило на угрозу, но Кайшин всё равно оттолкнул Хану за ближайшее дерево и крепко сжал кулаки.

— Я не хочу драться с тобой так, Идэскейс, — предупредил он, посмотрев воину прямо в глаза. — Если нам и суждено встретиться в бою, то пусть это будет на поле битвы, среди других доблестных солдат. Не стоит терять свою честь, нападая исподтишка.

Идэскейс с опаской посмотрел на молнии, искрящиеся под его кожей: как бывший капитан имперской стражи, он прекрасно понимал, к чему может привести их стычка.

— Я принимаю твоё предложение. Но ты должен помнить, что мы можем вернуться в любой момент — все вместе или по отдельности. В одну из таких минут ты будешь к этому не готов, дзосс.

Кайшин вздрогнул: короткое слово, которым воин завершил свою фразу, будто ударило его под дых — ощутимо и больно, так, что стало сложно дышать. Наёмники быстро скрылись в лесной чаще. Какое-то время ещё были слышны хруст ломающихся веток и крики вспугнутых птиц, но вскоре и эти звуки затихли, уступив место гнетущей тишине.

Хана, выбравшись из-за дерева, достала из кармана отрез ткани и прижала его к разбитой губе.

— Ты ничего не хочешь мне объяснить?

— Я... — Кайшин замялся. — Я много раз видел этого человека, когда... учился в университете.

Подруга внимательно посмотрела на него.

— Во-первых, ты сказал, что видел его в Зеркальном дворце, принадлежащем императору. Обычным студентам туда путь закрыт. Во-вторых, он назвал тебя «дзосс». Думаешь, я не знаю, что это означает?

Отвечать Кайшин не хотел. Наклонившись к стоящим в траве корзинам, он подхватил их и буркнул:

— Я этого не слышал.

— Ладно, — беспрекословно отозвалась Хана. — Как пожелаешь.

Встретившись с поисковиками у кромки леса, они передали им корзины с ягодами, но в город вместе с ними не пошли: Хана захотела прогуляться к какому-то «красивому ручью». Несмотря на возникшее между ними напряжение, Кайшин отказать не смог, и уже через десять минут они добрались до невысокого песчаного склона, у подножия которого и бежал тот самый ручей — широкий, чистый, но больше ничем не примечательный.

На узком берегу стояла вереница телег. Извозчики, сгрудившись у воды, тихо переговаривались. Взглянув на тонкие куски телячьей кожи, накрывающие то, что лежало в телегах, Кайшин помрачнел.

— Неудачное мы время выбрали для прогулки... То наёмники, то похоронные повозки...

Сами того не желая, они наткнулись на процесс захоронения одиноких и неприкаянных жителей Интао, о котором другие люди не знали — или предпочитали делать вид, что не знают. С трудом оторвавшись от неприятного пейзажа, Кайшин взял Хану за предплечье.

— Пойдём. Не стоит на это смотреть.

— Нет, подожди...

Она вырвалась и, спрыгнув вниз со склона, подбежала к одной из телег. Кайшин громко выругался и поспешил следом. Заметив их, извозчики всполошились: один из них попытался преградить Хане путь, но, узнав в ней клановую наследницу, поклонился и нехотя отошёл.

От отвратительного запаха гниющей плоти Кайшина замутило. Хана же, не обращая ни на что внимания, смело прикоснулась к высовывающейся из-за кожаной занавеси руке. Её пальцы нежно погладили родимое пятно на посеревшем запястье.

— Посмотри. Это он.

— Кто? — переспросил Кайшин.

— Ёнга, — одними губами сказала Хана. — Они же говорили, что отложат казнь... Что появились какие-то новые обстоятельства...

Кайшин не стал её утешать. Вместо этого он попытался увести подругу подальше от телег, но та, никак не желая уходить, вцепилась в мёртвую руку, содрогаясь от беззвучных рыданий. На помощь вдруг подоспел один из извозчиков, которому, судя по всему, было плевать на преклонение перед клановыми: он решительно взял Хану за плечи и резко дёрнул её на себя.

Развернувшись, она обеими ладонями схватилась за его лицо. Кожа под её ногтями почернела. Запахло жжёным мясом, и извозчик издал истошный нечеловеческий вопль. Кайшин обхватил Хану со спины и вмиг отпрянул, когда его опалил сильный жар.

— Прекрати! Отпусти его, он ни в чём не виноват!

Хана обернулась, оттолкнула потерявшего сознание извозчика и прищурилась. Её рука, охваченная огнём, схватилась за правое плечо Кайшина. Перед тем как его тело охватила жуткая боль, он успел заметить её глаза: чёрные, обезумевшие, бездушные. Как бы Хана ни хотела перестать быть частью своего клана, её кровь была отравлена отголосками ярости Падшего бога, и ярость эта проявлялась в моменты сильного отчаяния, разрушая всё на своём пути.

Жар врéзался в плечо, вонзив свои клыки в податливую плоть, жадно поглотил ткань рубашки и спустился вниз до локтя. Кайшин не слышал своего крика, хотя вопил так, что его наверняка слышали во всей Тарне. Когда взгляд помутился, и он упал на землю, забывшись в тисках страшной муки, ему показалось, что сквозь накрывшую его белёсую пелену проступил бледный лик Янхана.

Он же появился перед ним вновь, когда Кайшин вынырнул из небытия, как из мрачной водяной толщи. Вокруг слабо пахло опалённой плотью, но вскоре этот неприятный запах сменился терпким ароматом свежей хвои, смешанным с хрупким дыханием снежных лилий.

Приподнявшись на здоровой руке, Кайшин уставился на Янхана: он сидел около кровати, полностью облаченный в белое, как статуя бога, вырезанная из мрамора, и внимательно изучал развёрнутый свиток, освещённый подрагивающим свечным пламенем.

— Сколько времени прошло? — кое-как прохрипел Кайшин.

— Чуть больше суток.

— Ты же должен был... приехать позже?

— Даже если я должен был... — Янхан свернул свиток и отложил его. — Вернулся я всё же вовремя. Звёздная богиня направила меня по нужному пути.

— А Хана?..

— Дома. Наказана за убийство извозчика. Боится, что ты не сможешь её простить.

Наклонившись, Янхан взял костяной гребень и принялся аккуратно расчёсывать пропахшие дымом серебристые пряди. «Если ты хочешь признаться кому-то в любви, самый лучший способ — это причесать волосы избранника», — неожиданно услышал Кайшин далёкий голос учителя.

Но в случае Янхана ни о какой любви, конечно, речи не шло. Он просто брал то, что хотел, невозмутимо полагая, что имеет на это полное право.

— Я её не виню, — выдохнул Кайшин. — Я понимаю, насколько силён бывает порой её гнев и как сложно его контролировать. Ты и сам это знаешь... Ты единственный, кому удаётся успокаивать мои молнии и её пламя. Я, к сожалению, такой способностью не обладаю. Поэтому и пришлось... отделаться малым.

— Ей нужно время, чтобы усмирить гордость и принять факт произошедшего. Пусть побудет одна.

Янхан встал, чтобы закрыть окно. Дом, в котором они находились, принадлежал ему, поэтому двор был пуст: Янхан не любил, когда кто-то расхаживал по нему с наступлением темноты. Кайшин поёрзал на простыне, чтобы немного размять затёкшее тело, и неслышно сказал:

— Я боюсь.

Обернувшись, Янхан склонил голову, будто ожидая продолжения.

— Хана ведь рассказала тебе о нападении? Я боюсь, что они вернутся. Я многое видел, да и ты тоже, ведь мы вместе прошли через столько битв, что и не сосчитать, но в этот раз я чувствую... Я знаю, что случится что-то плохое. Как будто страх, который я долгие годы держал в себе, полностью меня завоевал. Всякий раз, когда я закрываю глаза, то ощущаю рядом смерть. Она идёт за мной, не отставая. И если она придёт не в лице тех наёмников, то обязательно станет кем-то ещё...

Кайшин выдохся и упал обратно на низкие подушки.

— Если ты этого так боишься, значит, ты ко всему готов, — ответил Янхан. — И когда смерть действительно доберётся до тебя, ты сможешь дать ей отпор. Не переживай. Я всегда буду с тобой.

«Этого я тоже боюсь», — чуть не ляпнул Кайшин. Богини уберегли его от необдуманного высказывания: Янхану это бы явно не понравилось.

Тот тем временем отошёл от окна, развязал пояс, вытащил жемчужные пуговицы из петелек рубашки, снял её и, по своему обыкновению не спрашивая разрешения, юркнул под одеяло к Кайшину.

Их тела соприкоснулись. Янхан уткнулся носом в чувствительное место на шее Кайшина и поцеловал небольшой участок обожжённой кожи, которая не была покрыта повязкой. Тот попытался отстраниться.

— Послушай, мне...

— Я так по тебе скучал, — шепнул Янхан после очередного поцелуя. — В последнее время ни минуты не могу без тебя... Обещаю, что буду осторожен.

Возразить ему Кайшин не мог.

Заснуть у него так и не получилось. Когда в комнату, прозрачной серостью ложась на пол из чёрного дерева, деликатно проник свет заснеженного утра, Кайшин аккуратно выбрался из постели, быстро умылся прохладной водой из фарфорового кувшина и, кое-как двигая обожжённым плечом, заплёл волосы в косы.

— Одежда на столе, — сонно пробормотал Янхан, перевернувшись на другой бок.

— Спасибо...

Каждое движение Кайшина было доведено до автоматизма: бельё, нижняя рубашка, шёлковые штаны и напоследок — приталенное лавандовое платье. Вытащив из-под стола свои сапоги, которые кто-то успел очистить от грязи, он прошёл через всю комнату, раздвинул двери и вышел во двор.

Мелкие жемчужные снежинки планировали на землю, однако снега вокруг не становилось больше — он тончайшим слоем покрывал каменные дорожки, молочные снежные лилии и сосны. В этом контролируемом изяществе и заключалось филигранное искусство клановых умельцев, давным-давно превративших снег в послушного зверька.

Сделав несколько шагов, Кайшин замер. В ажурной снежной пелене он снова заметил воздушно-женственные очертания хорошо знакомой фигуры и водопад лунно-белых прядей, в которых поблёскивали изысканные украшения, звенящие в ледяном воздухе, как миниатюрные колокольчики.

Стоило ему растерянно моргнуть, как видение исчезло. Странным образом Кайшин почувствовал облегчение. Он готов был любоваться матерью вечно, но понимал, что чем больше будет возвращаться в невозвратимое прошлое, тем быстрее потеряет себя.

Однако как бы ему хотелось, чтобы судьба с самого начала приняла другой, более счастливый оборот!.. Если бы родители окружали его любовью и поддержкой, ему бы не пришлось проходить через физические унижения и душевные муки, но... Вместо родителей его воспитали высокие холмы, бескрайние долины и быстрые ручьи, остроконечные горы и грозовые тучи, кровожадное ледяное море и колкий снег, и изменить это было не под силу даже самим Прославленным богам.

— Лилии в этом году просто потрясающие.

Кайшин обернулся. Сделав глоток из дымящейся чашки, Янхан улыбнулся.

— Видеть их в полном цвету — настоящее благословение. Кстати, в тебе есть что-то от снежных лилий. Такая... изящная красота. Очень приятная глазу.

«Ты — другой, как чистая снежная лилия».

Вздрогнув, Кайшин сухо ответил:

— Не думаю. Я не нежный цветок. Скорее уж дикая молния.

— Пойдём поменяем тебе повязки, молния, — снисходительно рассмеялся Янхан. — Сам знаешь, что может случиться, если вовремя не обработать раны.

Они вернулись в дом. Когда Янхан помог Кайшину вытащить искалеченную руку из рукава рубашки и потянул за край бинта, раздался громкий стук в дверь. В ту же секунду она распахнулась, и через порог переступил глава клана Вещего лесного голоса.

— Я занят, — невежливо бросил Янхан.

— Выйди.

Одно-единственное короткое слово прозвучало как гром среди ясного неба. Кайшин напрягся, почувствовав жжение в груди. Ни приветствия, ни снисходительного кивка головой, ни несмешной шутки из древнего анекдотического трактата — это всё было не похоже на Шияо, а значит, случилось что-то серьёзное и из ряда вон выходящее.

Янхан выпрямился и исподлобья посмотрел на визитёра.

— Прошу прощения?

Господин Энь нетерпеливо повторил:

— Выйди ненадолго. Мне нужно поговорить с твоим охранителем.

— Повязки...

— Я лекарь, в конце концов! — рявкнул Шияо. — И справлюсь с этим лучше, чем ты! А теперь дай мне побеседовать с Кайшином, во имя всех Прославленных богов!

Поклонившись, Янхан нарочито медленно вышел из комнаты. Глава клана проводил его внимательным взглядом и, подобрав полы платья цвета молодой хвои, сел на край кровати. Кайшин вдохнул запах мяты, кипариса и цитрусов и невольно потёр нос.

— Слушай внимательно, — вполголоса промолвил господин Энь. — Я рискую собственной жизнью и жизнями моих родных, но не могу оставить тебя в неведении. Ты в большой опасности, мальчик, и я думаю, что ты это и так уже осознаёшь. Пара хорошо известных тебе людей, а также приближённые к ним господа поспорили, кто из них, каким образом и насколько быстро сможет тебя убить. Им известно о том, что ты нашёл в овраге, ибо та вещь оказалась там не случайно, и они с большим интересом ждут твоего следующего шага, желая узнать, на что ты в итоге решишься и куда приведёт охота.

Кайшин посмотрел на смятую постель.

— Так я, получается, могу умереть в любой момент?

Он изо всех сил старался держаться, однако его голос предательски дрогнул. Шияо кашлянул.

— Я искренне надеюсь, что этого не случится. Прости, что я не могу ничем тебе помочь. Вмешиваться... слишком опасно, и об этом верхушки кланов осведомлены давно. Мне пришлось долго отговаривать генерала Лина: он готов лично оторвать головы всем, кто тебе угрожает, но, боюсь, в первую очередь головы лишится именно он.

— Против семьи не выступают, да? — горько усмехнулся Кайшин.

Глава клана промолчал. Кайшин провёл ладонью по вспотевшему лбу. Что бы в такой ситуации сделал учитель? Он был как раз тем человеком, которому каждый день — нет, час — что-то угрожало. И он каким-то образом до сих пор оставался жив...

Словно подслушав его мысли, господин Энь предложил:

— Я могу связаться с...

Кайшин покачал головой.

— Нет. Ни в коем случае. Я сам разберусь. Вы правы, это слишком опасно, и вам лучше сюда не встревать. Всё-таки у вас маленький сын...

— Благодарю. Верю, что ты справишься, — шепнул Шияо и энергично воскликнул: — А теперь позволь мне взглянуть на твою рану!

Сняв бинты, он многозначительно зацокал языком и поднёс ладони к изувеченной коже. В приоткрытое окно влетел ветер, и Кайшину показалось, будто малахитовые листья на серебряном венке господина Энь затрепетали под ледяным напором, как живые.

— Я не могу излечить эту рану полностью, — вынес вердикт глава. — Твоему телу не нужно забывать, что значит самостоятельно бороться с повреждениями. Останется большой шрам, но не думаю, что для тебя это имеет значение.

— Да... — Кайшин дёрнулся, когда на плечо лёг плотный слой заживляющей мази. — Этот шрам не первый. И вряд ли уж будет последним.

Шияо грустно улыбнулся и закрепил повязку.

— Болеть не будет, но нужно набраться терпения. Я желаю, чтобы всё прошло как можно скорее...

Стоило господину Энь уйти, как Янхан, стоявший за дверью, вернулся в покои и, не скрывая раздражения, фыркнул:

— И такие люди ещё учат нас правилам поведения!..

На его тёмных волосах белели маленькие снежинки. Уставившись на них с лёгкой тревогой в сердце, Кайшин промямлил:

— Ну, неудивительно, что лекарь обо мне позаботился...

Янхан закатил глаза и фальшивым тоном осведомился:

— Ты голоден? Могу приказать принести сюда завтрак.

— Давай лучше пройдёмся до «Изумрудного пересмешника», — ответил Кайшин. — Хочу немного размяться.

На самом деле он хотел остаться в одиночестве и хорошо обдумать слова Шияо Энь, но от мысли о еде у него свело живот, и не отреагировать на это попросту было невозможно. Янхан задумался.

— Уверен? Может, всё-таки лучше будет...

— Уверен, — перебил Кайшин. — Мне жизненно необходимы лиахадские гребешки!

Уговаривать Янхана долго не пришлось, и уже через четверть часа они шли по главной дороге резиденции Кристального утреннего мороза. Янхан останавливался на каждом шагу, чтобы побеседовать с встречающимися на пути клановыми: со старшими он обсуждал вопросы здоровья и нападения вутхи, а младшим напоминал о необходимости посещать занятия и не шататься по дворам, кидаясь снежками и запихивая друг друга головами в снег. Очередной разговор с дальними родственниками затянулся, и Кайшин, упустив нить обсуждения, скучающе посмотрел на бредущих по другому краю дороги слуг. Они сопровождали неестественно сгорбившегося мальчика, худые руки которого были забинтованы от запястий и выше. Длинная жасминовая лента, вплетённая в волосы, печально свисала с них, как задушенная змея.

Это был Нэйхан. Точнее, то, что от него осталось — пустая, выпотрошенная оболочка, бывшая ранее жизнерадостным и дружелюбным ребёнком.

Прошипев ругательство сквозь сжатые зубы, Кайшин шагнул к нему и опустился на корточки.

— Привет! Как у тебя дела? — спросил он, не надеясь на положительный ответ.

Его и не последовало. Не шелохнувшись, Нэйхан молча смотрел вперёд почерневшими, будто бы обуглившимися глазами, место лукавых искорок в которых заняла ледяная боль, скрытая под плёнкой равнодушия.

— Извини... — Кайшин вздохнул. — Я не хотел...

Вдруг обескровленные губы Нэйхана приоткрылись.

— У меня всё хорошо. Большое спасибо.

Этого хватило, чтобы Кайшин понял, насколько скверной была истина.