Зов северной луны

10 лет назад

Портрету было больше пяти лет, но краски оставались яркими, а линии — чёткими. Кайшин смахнул с деревянной рамки крупную пылинку и с горечью посмотрел на знакомые лица.

Первыми в глаза бросались огненно-рыжие локоны и выступающие клычки близкой подруги учителя: она улыбалась, касаясь левой щекой его виска. С другой стороны к нему прижимался тощий молодой человек с острыми чертами лица, облачённый в пурпурно-винные одежды. Их разделял не один десяток лет, но благодаря своим способностям нестареющий учитель выглядел их ровесником — беззаботным и жизнерадостным юношей, не ведающим невзгод.

Кайшин знал: это была всего лишь маска, которую учитель надевал каждый день, всю свою долгую жизнь, чтобы очаровывать соратников и запутывать врагов.

Спрятав портрет в шкатулку с замком, он задвинул её под кровать. Предаваться воспоминаниям у него больше не было времени: вопреки своим чётким убеждениям, что в генеральские «развлечения» лучше не лезть, Янхан неожиданно изъявил желание поговорить об этом со своим отцом и попросил Кайшина присоединиться к их беседе. «Я просто хочу узнать его мнение, — сказал он, намекая на то, что разговор не должен выйти за дозволенные рамки. — Ничего более». Кайшин тоже хотел, поэтому без раздумий согласился.

В резиденции клана Кристального утреннего мороза он бывал бесчисленное количество раз: тайком ночевал в главном доме, пару месяцев жил в тесной пристройке, предназначенной для хранения хозяйственной утвари, исследовал глубокий колодец и подземные коридоры вместе с Янханом и терпел удары розгами в кабинете главы, которые ему всыпали за двоих. Заснеженные тропы, белые знамёна и снежные лилии были особенно дороги его сердцу, и раньше Кайшин наивно мечтал в следующей жизни родиться в клане мороза, но оставил мысли об этом, после того как узнал о знатной семье изнутри.

Сразу за воротами возвышался Дом управления, в котором клан собирался для обсуждения важных вопросов и проведения традиционных церемоний. Позади него располагались два храма: один предназначался для поклонения Звёздной богине, а второй — Падшему богу Хану. Во всех пяти странах считалось, что снег падает с небес, когда звёзды соприкасаются друг с другом и трутся боками, поэтому в клане Кристального утреннего мороза почитали их владычицу. Вера в Хана, изгнанного с небес за предательство, для обычных людей была в Тарне под запретом, но представители кланов пламени и мороза, с позволения императора, хранили древние традиции, так как прародители обеих семей являлись прямыми наследниками Падшего бога.

Главная дорога подводила к ещё одним воротам, ведущим в сад снежных лилий, в котором были построены дома главы клана, его наследников и братьев. Снег здесь, как и на всей территории резиденции, лежал круглый год и напоминал сахар — и на ощупь, и на вкус. В этом Кайшин убедился несколько лет назад, когда, изнывая от скуки, осмелился поднять с земли небольшой снежок. Как оказалось чуть позже, Янхан это видел: он ещё долго смеялся, пока его друг сгорал со стыда.

Перекинувшись парой слов с солдатами, охраняющими вход, Кайшин подошёл к Дому управления. Янхан уже ждал его там: вместе они поднялись на третий этаж и остановились у кабинета генерала Лина. Подняв руку, Янхан костяшками пальцев постучал по закрытой двери.

— Войдите! — прозвучал приглушённый голос.

В кабинете сильно пахло сандалом. Кайшин машинально потёр нос, приветственно поклонился и замер у порога. Янхан уверенно подошёл к генералу: тот сидел за столом из красного дерева, напряжённо изучая какие-то записи, и даже не поднял головы, чтобы поприветствовать сына. На его хмуром лице, почти не растерявшем былой красоты, тенью лежали прожитые года: Лин был участником множества битв, нескольких Войн на солнцепёке и сражения у Стремнины, воронки в горах Аньди, во время которой погибло множество тарнийских солдат.

В их числе оказалась и супруга генерала, мать Янхана — Минью́. Среди тел, что выплюнула Стремнина, её не нашли, поэтому в сердце Лина спустя много лет ещё теплилась надежда на её возвращение. Кайшин знал, что это возможно: он сам был лично знаком с человеком, выжившим в чёрных глубинах Стремнины, но никогда не рассказывал об этом Янхану, будучи не вправе поручиться за сохранность жизни его матери.

— Итак, — сказал генерал, не отрываясь от бумаг. — Что на этот раз?

— Я хочу обсудить с вами некоторые занятия Великих генералов, — без обиняков ответил Янхан.

Лин исподлобья взглянул на него.

— Раньше тебя не интересовало чтение солдатских рапортов.

— Я говорю не про рапорты, — раздосадованно отозвался Янхан. — А про увеселения, которыми ваши двоюродные братья занимаются наравне с генеральскими обязанностями.

Кайшин почувствовал гордость за друга: то, с какой смелостью он обращался к отцу, не могло не вызывать восхищения.

— Увеселения... — медленно повторил Лин и вдруг взревел: — Они и тебя в это втащили?!

Янхан отшатнулся, едва не наступив на полы длинного платья. Буйный нрав генерала был известен во всей Тарне: Лин славился не только своими боевыми подвигами, но и крайней вспыльчивостью. Ещё он отличался обострённым чувством справедливости, которого недоставало другим членам клана, и за свои беспристрастные высказывания в адрес Байхана, других генералов и прочих родственников ещё в юности заслужил статус чуть ли не кланового предателя. Лишь заслуги Лина перед страной и императором останавливали главу от того, чтобы сместить своевольного генерала с его места и отправить в ссылку к неосвоенному тарнийскому подгорью.

Чёрные глаза Лина вспыхнули, словно внутри него проснулся вулкан. Он поднялся с кресла, расправил плечи и свирепо повторил:

— Они тебя в это втащили?

— Нет, отец. — Янхан замахал руками. — Нет.

— Тогда откуда ты узнал?!

«Скажи ему правду, — умоляюще подумал Кайшин. — Скажи!»

Но Янхан поступил иначе.

— Подслушал, — кратко ответил он. — Прошу прощения.

Кайшин несдержанно закашлял. Генерал Лин внимательно посмотрел на него, зачем-то сдвинул бумаги с одной стороны стола на другую и, помедлив, сказал:

— Обсуждать с тобой я ничего не буду. Держись подальше от генерала Танвэя и не лезь в их с братом игры. Лучше вообще не связывайся ни с кем из нашей семейки, чтобы не уподобиться им и остаться честным и порядочным человеком.

Янхан изменился в лице.

— Честный и порядочный — это ты про себя? — презрительно фыркнул он. Заслышав его тон, Кайшин струхнул. — Получается, самое главное в жизни — быть отстранённым от всех семейных дел и ненавидимым роднёй, зато сохранить честь? А что есть честь, отец? Может, расскажешь наконец?

— Это все вопросы, которые ты хотел задать? — резко спросил Лин. — Если да, то повторю: я ничего не собираюсь сейчас с тобой обсуждать. Моё мнение ты, надеюсь, услышал.

Беседа, на которую Кайшин возлагал большие надежды, заняла всего пять минут и закончилась крахом без шанса на возобновление. Янхан вздохнул:

— Жаль, что ты так и не научился прислушиваться ко мне...

— Выйди вон! — Генерал стукнул кулаком по столу и устремил пылающий яростью взгляд на Кайшина. — А ты останься!

Тот опешил.

— Зачем, господин?..

— Да, зачем? — эхом повторил Янхан, с которого разом слетела вся спесь.

— Я должен перед тобой отчитываться? — прищурился Лин.

«Вот тебе и доверительный разговор между отцом и сыном», — подумал Кайшин, съёжившись. Янхан покраснел, но возражать не стал. Вежливо поклонившись, он быстрым шагом вышел из кабинета и демонстративно хлопнул дверью. Хрустальные чарки, в несколько рядов стоящие на одной из полок в книжном шкафу, тревожно зазвенели.

— Долго ещё будешь там стоять?

Встрепенувшись, Кайшин встал у стола и недоумённо вскрикнул, когда генерал схватил его за плечо и притянул к себе.

— Не трясись, а послушай меня внимательно, — тихо сказал Лин. — Я ненавижу Танвэя и Чу-ана и не присоединюсь к ним даже под страхом смерти. Знаю, что мозгов у тебя побольше, чем у Янхана, поэтому советую тебе внимательно следить за тем, что происходит вокруг и какие люди пытаются завоевать твоё доверие. Возможно, ты и это и так уже понял, но над тобой уже повисла смертельная угроза. Если почувствуешь, что кто-то следит за тобой или проник в твой дом... Плюй на всё и убегай из Интао куда глаза глядят.

— Почему вы мне это говорите? — выдохнул Кайшин.

— Потому что я верю, что тебя, в отличие от членов моей семьи и попавшихся им под руку людей, ещё можно спасти, — уклончиво ответил генерал. — И я хочу, чтобы ты спасся. А теперь иди. Никому не говори об этом разговоре! И не забывай глядеть в оба!

Кайшин кивнул и стрелой вылетел в коридор. Янхан, оторвавшись от изучения картины с безликими силуэтами солдат имперской армии, что-то взволнованно спросил, но из-за потрясения он не услышал ни слова. Вместе они стремглав выбежали из Дома управления, будто за ними гналось какое-то чудовище, и спрятались в беседке, надёжно скрытой от чужих глаз за пышными еловыми лапами.

После душного, пропахшего сандалом кабинета генерала свежий морозный воздух показался спасением, как стакан воды во время сильной жажды. Нервно рассмеявшись, Кайшин обхватил себя за плечи и начал раскачиваться из стороны в сторону.

— Что он тебе сказал? — спросил Янхан, заботливо погладив его по волосам.

Кайшин помотал головой.

— Неважно.

Они помолчали, слушая крики верещащих в елях сорок. Янхан нарушил тишину первым.

— Прости, я тебе не говорил, но... Я кое-что узнал. Точнее... Дядя Чу-ан сказал мне сегодня утром, что человек, в руку которого вложили меч, был мертвецки пьян. Но это... Всё равно никого не смутило, и ему назначили казнь...

— О, ещё бы их это смутило, — криво ухмыльнулся Кайшин. — Подозреваю, что личность преступника была обговорена и предоставлена настоящим убийцей заранее, и поэтому его бы осудили хоть пьяным, хоть мёртвым... И кто же этот счастливчик?

Янхан замялся.

— Даже не знаю, стоит ли говорить... Ты и так подавлен...

— Хватит держать меня за слабака и идиота! — несдержано прикрикнул Кайшин. — Раз уж мы, несмотря на твоё желание держаться от всего подальше, всё-таки стали частью так называемых забав, то изволь быть со мной честным!

— Я всегда с тобой честен, — печально ответил Янхан. — Был с самой первой минуты и буду, надеюсь, ещё долго.

Кайшину стало стыдно: другу без проблем удавалось осадить его, не повышая голоса, и каждый раз, слыша этот мягкий виноватый тон, он корил самого себя за излишнюю эмоциональность.

— Это Ёнга́. Названый младший брат господина Хана, главы Вольного первородного пламени, — проронил Янхан. — Его публично изгнали из клана. Хан глубоко раскаивается и сожалеет, что его семья приняла и воспитала этого неблагодарного сироту.

— А что, удобно! — Кайшин снова сорвался на хриплый безудержный смех. — И неугодного феодала прикончили, и родственникам помогли от ненужного члена семьи избавиться! Хороший же план, ну скажи!

Продолжая смеяться, он почувствовал невыносимую боль в груди и зарыдал как безумный. Снежинки, падающие с ясного летнего неба, плавно опускались на его разгорячённые щёки. Минуя ели, в беседку пробирался нежный аромат снежных лилий. Где-то за можжевеловой рощей шумел ручей, берущий начало далеко за пределами кланового района.

Янхан так и сидел на другом краю скамьи, отвернувшись, словно созерцание бьющегося в истерике охранителя вызывало у него отвращение. Сквозь пелену слёз Кайшин видел его тёмные, как растопленный шоколад, волосы и острую линию выступающей скулы. Все члены семьи мороза, включая жестокого главу, отличались неоспоримой красотой — особенно те, кто, подобно прародителю клана Я́мэну, рождались с белоснежными волосами и ярко-голубыми глазами, — но в Янхане было что-то, что цепляло гораздо больше этих необычных черт. Скорее всего, невидимое, но уловимое и изящное очарование перешло ему от матери — прекрасной и смелой воительницы, представительницы лиахадского клана Песчаного белого золота; и именно оно делало Янхана таким притягательным.

Его обаяние, в которое он не вкладывал никаких усилий, сработало и сейчас. Кайшин перестал плакать, вытер щёки и, невзирая на всё ещё пылающую внутри боль, уверенно сказал:

— Всё. Прошло.

— Я вижу, — недоверчиво отозвался Янхан. — По правде говоря, осталось ещё кое-что, что нам нужно обсудить, но твоё состояние... меня несколько пугает. Может, ты сначала основательно переведёшь дух? Негоже воину и охранителю, служащему клану мороза, вот так вот рыдать...

— Перестань! — вспылил Кайшин. — Я не камень, мне нужно порой выпускать пар! И ты прекрасно об этом знаешь!

— Знаю. — Янхан скривился. — Поэтому и побаиваюсь говорить... Но ладно. Когда я ждал тебя у Дома управления, ко мне подошёл дядя Танвэй. Он приказал нам незамедлительно отправиться в тот овраг, чтобы поискать возможные улики. Дядя беспокоится, что всё прошло... не слишком чисто.

Каждое его слово звучало как горячечный бред. Кайшин сощурил опухшие глаза и скептически повторил:

— Улики? Спустя столько дней? И никто из причастных не перепроверил всё сразу после случившегося? Сам-то в это веришь?

— Не знаю, — рассердился Янхан. — Я не учился на классической криминалистике. Но, как ты понимаешь, не пойти мы тоже не можем. Если я не подчинюсь Великому генералу, то окажусь на виселице, а ты вместе со мной! Выбора нет!

Кайшин сгорбился. Генерал Лин, предупреждая его об опасности, не знал о том, что она давно уже дышит ему в затылок. Запугивания со стороны Танвэя, намерения генералов втянуть их с Янханом в порочный круг жестоких убийств, невозможность обратиться за помощью, — всё это навалилось на него, будто удушающая снежная лавина, и чуть ли не впервые в жизни Кайшин не видел ни единого выхода из ситуации, даже самой крошечной лазейки.

— Хорошо... — С тяжёлым сердцем он поднялся и насмешливо раскланялся. — Как скажете, господин. Идём искать несуществующие улики, чтобы прикрыть задницу вашего многоуважаемого дядюшки.

Янхан побагровел. Миловидное лицо пошло красными пятнами, рука потянулась к мечу. Вопреки привычке, Кайшин не стал просить прощения, а встал в боевую стойку: терять ему уже было нечего. Когда он приготовился метнуть в Янхана молниевый клинок, тот отвёл ладонь от рукояти меча и проговорил:

— Пойдём. Надо разобраться с этим, пока не появилось ещё больше проблем.

— Ага, — буркнул Кайшин, кипя от злости и отчаяния.

На улице Речного жемчуга их догнала Хана. Её короткие волосы трепал лёгкий ветер, а свободная красная рубашка с золотыми узорами была расстёгнута, обнажая изуродованную ожогом ключицу. Смуглая, опалённая солнцем кожа отливала бронзой, на носу и щеках в причудливом танце сливались мелкие веснушки. Не подозревая о конфликте друзей, Хана растолкала их плечами, встала посередине и вымученно улыбнулась.

— Идём к оврагу?

— А ты откуда знаешь? — изумился Кайшин.

— Я отправил Хане почтовицу сразу после разговора с дядей Танвэем, — быстро ответил Янхан. — И попросил её присоединиться к нам.

— Я благодарна за возможность развеяться, — встряла подруга, не давая Кайшину опомниться. — Вы даже не представляете, как мне жаль Ёнгу. К нему всегда относились очень плохо, поэтому все рады тому, какой конец его ждёт... А я не могу с этим смириться.

Янхан пожал плечами.

— К сожалению, многим сиротам уготована горькая судьба.

— Сиротам? — звонко переспросила Хана. — Ты ошибаешься! Ёнга — один из трёх прямых наследников, родной сын предыдущего главы клана.

— Кланам выгодно выставить его в таком свете, объявить, что он приёмный, чтобы вызвать восхищение дедом и моим отцом: смотрите, мол, как неблагодарный Ёнга подставил отца и старшего брата! Тогда что приёмный ребенок делает на шёлковом гобелене с древом нашей семьи? — Хана перешла на крик. — Дело вовсе не в том, что он якобы не родной. А в том, что он не такой как мы. Он живёт в своём мире: не разговаривает, любит перекладывать детские кубики и целыми днями слушать одну и ту же песню про сбежавшую курочку. Он никогда не причинил никому вреда. Прежде, когда я и брат Тэн ещё были детьми, мы оба очень его любили. Он был похож на дружелюбное сказочное существо, понимаете? Как такой человек может хладнокровно убить феодала, к тому же напившись? Ёнга и понятия не имеет, что такое вино. Отец просто оболгал его, потому что признать то, что его якобы приёмный брат — убийца, гораздо проще, чем обнародовать тот факт, что в нашем великолепном и выдающемся клане, — последние слова она произнесла с насмешкой, — есть больной!..

Всхлипнув, она побежала к городским воротам.

— Если вдруг Ёнгу и удастся спасти от казни, он никогда не вернётся в клан и станет бродягой, — сказал Янхан, глядя подруге вслед. — И это в лучшем случае.

— Думаю, она это понимает, — ответил Кайшин. — Но если она решит бороться за его жизнь, её ничто не остановит.

— И тем самым тоже навлечёт на себя беду, — неслышно пробормотала Янхан.

Тоже?

Тревога скользнула под рёбра Кайшина, свернувшись там в клубок, как спящая кошка, но уточнять он ничего не стал, чтобы не провоцировать очередную ссору.

Воздух в древнем лесу, окружающем Интао, пропах старой древесной корой, смолой и гниющими ветвями. Изумрудные кроны сливались в единое целое над головами друзей, закрывая их от солнечного света, отчего вокруг разливался мягкий золотистый сумрак. Огромные дубовые корни прорыли податливую землю и, выглядывая из неё, походили на хребты огромных извивающихся змей.

Осторожно спустившись в овраг, от которого до сих пор поднималась тошнотворная кислотная вонь, друзья не сговариваясь приступили к поискам. Опустившись на колени, Кайшин закатал рукава рубашки и запустил пальцы в сухой рассыпчатый песок. Хана изучала поваленное дерево, а Янхан бродил неподалёку: как и его отец, он владел искусством Хрустального глаза, позволяющим смотреть на окружение сквозь кристаллы, отражающие свет так, что носитель мог заметить в небольшом радиусе любую спрятанную вещь.

— Что-то вижу! — крикнул он. — Но наверху!

Кайшин хотел было отправиться на зов, но Хана оказалась быстрее. Подскочив, она проворно взобралась вверх по отвесной стене оврага. Янхан помог ей встать на ноги и, посмотрев на Кайшина, велел:

— Ты продолжай искать там!

Озадаченно кивнув, тот откинул вбок обломки доски, оставшейся от разбитой повозки, и уставился на торчащую из песка золотую пряжку. Радости от находки не было: Кайшин попросту не верил в то, что генерал мог настолько беспечно оставить на месте преступления дорогую вещицу, пусть даже и будучи уверенным в своей безнаказанности.

К тому же... Генеральские пряжки не падали с ремней просто так.

Кайшин вытащил пряжку, спрятал её в нагрудный карман и потянулся к кучке песка, чтобы продолжить поиски, но, тотчас же остановившись, настороженно прислушался. Привычные звуки — щебет птиц, шелест листвы, глухое бурление лесного водопада — стихли. Единственным, что услышал Кайшин, был шипящий свист, резко переросший в оглушительный шум ветра — слишком пронзительный, чтобы быть настоящим.

Пригнувшись, Кайшин кое-как сдержал крик, когда острый, словно бритва, порыв ветра промчался почти рядом с ним. Ещё немного, — и стихия вскрыла бы ему шею, не оставив ни шанса на то, чтобы выжить. Через секунду противоположная сторона оврага покрылась ветряными лезвиями, которые хаотично взрывали песок и разрезали камни на пути к нему.

Кайшин вскочил на ближайший валун и напрягся, приготовившись выстроить барьер из молний, но его усилия были бесполезны против ветра, управляемого чьей-то сильной тха. Широко раскинув руки, он позволил молниям добраться прямо до сердца и в буквальном смысле вскипятить кровь. Это была отчаянная мера, к которой Небесные странники прибегали в самом крайнем случае, но другого способа спастись у Кайшина не было.

Наследованная у древности сила, сопровождаемая трескучим раскатом грома, сорвалась с его ладоней и раскрошила в пыль все ветряные лезвия. От перенапряжения Кайшина стошнило. Он наклонился, пытаясь сплюнуть едкую слюну, и, почувствовав сильное головокружение, ничком свалился на груду камней.

— Прославленные боги! Ты меня слышишь?

Поведя подбородком, Кайшин открыл заплывший глаз.

— Прости! — сокрушённо воскликнул Янхан, присев рядом. — Всё произошло так быстро, я не успел ничего понять... Ты ранен? Где болит?

— Везде, — измученно прошептал Кайшин. — Тха ни капли не осталось. Я ни рук, ни ног не чувствую...

Янхан встрепенулся.

— Сейчас, потерпи... Мы отнесём тебя домой!..

Терпеть Кайшин не мог. Он взвыл, когда друзья подняли его с камней, и продолжал негромко стонать, пока не увидел впереди городские ворота и повисшую над ними тусклую луну, которая застенчиво выглядывала из-за ослепительного полуденного солнца.

Вдруг луна пошла рябью, и в серебристом круге отразилось встревоженное лицо Эрис. Устремив взгляд на нежные материнские черты, чётко выступившие на лунной поверхности, Кайшин протянул к ним дрожащую руку.

— Ма... ма... — прохрипел он.

И схватился за вязкую черноту, проглотившую его целиком.

***

Кайшин очнулся ночью. Он не помнил, как им троим удалось добраться до Интао, не привлекая к себе чужого внимания, но одежда на нём была свежей, а тело приятно холодил слой заживляющей мази. Тха ещё не восстановилась, зато конечности, несмотря на боль в плечах и пояснице, шевелились достаточно бодро, и это успокоило, однако праздновать своё чудесное спасение он всё равно не спешил.

Ветряные лезвия были мощным природным оружием и не могли возникнуть сами по себе. Получалось, что ими кто-то управлял, заставляя атаковать определённую цель, — а целью был именно Кайшин, раз ни Янхана, ни Хану лезвия не зацепили. Никто из тех, кто угрожал ему, такой способностью не владел: ни Танвэй, ни Чу-ан, ни тем более их солдаты, которым не хватило бы энергии на столь впечатляющее выступление. Но кто тогда?

И почему друзья никак не попытались ему помочь? Она на самом деле «не успели понять», или?..

А лицо матери? Оно появилось потому, что он приблизился к границе со смертью и был уязвим перед видениями? Или потому, что она и правда наблюдала за ним с небес?

Кайшин вспотел. Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, он тряхнул головой и, приподнявшись на локтях, выглянул в открытое окно. Прямо перед ним раскинулся весь Интао — сумрачный, тихий, спящий. Вдалеке, на востоке, слабо сияло несколько подрагивающих оранжевых огоньков. Воздух напоминал сладкий тарнийский напиток, похожий на тёплое молоко с примесью персикового сока.

Сделав пару жадных вдохов, Кайшин покосился на притаившуюся в углу тень и произнёс:

— Думаешь, я не вижу, что ты тут? Почему не ушёл домой?

— Я же не могу оставить тебя здесь одного в таком состоянии, — ответил Янхан и одним движением зажёг свечи.

Кайшин уставился на друга во все глаза. На нём не было ничего, кроме нижнего белья и лёгкой полупрозрачный накидки. Тёмные волосы, растущие в подмышечных впадинах, на крепком животе и усыпавшие ноги, резко контрастировали с белой кожей, и Кайшин смутился, почувствовав пульсацию в паху.

— А где Хана? — ляпнул он.

— Я подумал, что будет лучше, если мы останемся вдвоём, — тихо сказал Янхан, подойдя ближе. — Особенно в такой вечер...

— Какой? — глупо спросил Кайшин.

Янхан улыбнулся.

— Мы же обещали тебе фейерверк... Вот мне и показалось, что сейчас — лучшее время, чтобы тебе его подарить.

— Но мой день рождения завтра. — Кайшин поморщился, приложив ладонь к горячему лбу. — И я просил этого не делать. Тем более сейчас, когда у меня ни на что нет сил...

— А тебе ничего и не надо делать, — шепнул Янхан. Его пальцы скользнули по груди Кайшина, губы коснулись родинки у пупка. — Я сам справлюсь...

Спустя мгновение Кайшин, накрытый туманной пеленой, перестал понимать, что происходит. Янхан гладил его по груди, плечам и внутренней стороне бёдер, целовал в губы и шею, из-за чего слабая тха искрилась от возбуждения, и в конце концов прижался к нему всем телом.

— Я не могу, — неслышно сказал Кайшин, практически не дыша. — Я очень устал... И я ведь ещё ни разу...

— Я тоже...

Несмотря на признание, Янхан точно знал, что делает. Больно не было, хотя Кайшин подозревал, что его измученный схваткой и растратой тха организм просто не способен ощущать боль, которая в стала с ним единым целым. Он бы не назвал испытываемые им чувства фейерверком, да и вряд ли бы пожелал себе такой «подарок», но, решив не показывать своей тоски, беспрекословно позволил Янхану закончить начатое.

Наступило тринадцатое июня. Кайшину исполнилось восемнадцать лет.