Зов северной луны

10 лет назад

Скромная чайная под названием «Летние вечера» располагалась далеко от центра Интао, в грязном переулке, заслужившим недобрую славу с момента основания города. Несмотря на это, она была любима многими клановыми, повозки которых с утра до ночи занимали узкую площадку перед чайной, дразня местных забулдыг красотой и богатством.

Поначалу хозяин «Летних вечеров» из кожи вон лез, чтобы держать детище в чистоте и порядке, однако убедить опустившихся бродяг не влезать на свою территорию у него никак не получалось. Часто они ночевали на заднем дворе, под деревьями с необычными пёстрыми стволами, и там же справляли нужду, из-за чего трава, окружавшая чайную, быстро зачахла.

Когда же хозяину надоело рисковать и без того шаткой репутацией, он своими руками возвёл вокруг «Летних вечеров» высокий забор, засыпал двор мелкими белыми камнями и неизвестно как притащил туда четыре валуна, на которых вывел по одному слову — «счастье», «благополучие», «удача» и «успех». После этого около валунов появились подставки для свечей и благовоний, а также скамьи и столы для распития чая в наиболее подходящую для этого погоду.

Янхан уже не первый раз приводил сюда друзей. Хозяин чайной пресмыкался перед ним и Ханой, но вёл себя высокомерно и грубо по отношению к Кайшину, который на каждое обидное слово отвечал спокойной улыбкой и с удовольствием наблюдал за тем, как кривится лицо старика. Поначалу эти «игры» смешили, потом стали раздражать, однако Кайшин так любил лавандовый чай из «Летних вечеров», что ради крохотной чашки готов был терпеть любые причуды хозяина.

Сегодняшний день не оказался исключением. Друзья расселись по привычным местам за столиком в углу, но никто из них не решался начать разговор. Янхан смотрел в окно, а Кайшин не отводил взгляда от него, в деталях изучая приметный шрам на правом виске, изгиб привлекательных бледных губ и длинные ресницы, обрамляющие блестящие чёрные глаза.

После происшествия в лесу они не виделись почти двое суток, дав друг другу время тщательно всё обдумать. Янхан, несомненно, ждал безмолвного согласия со своими словами, но в процессе Кайшин, напротив, разгорячился пуще прежнего и ждал удобного момента, чтобы высказать то, что никто из его друзей не хотел слышать.

Поёрзав на стуле, он многозначительно произнёс:

— По поводу того, что случилось...

Ладонь Янхана с тихим шлепком опустилась на его рот. Дёрнувшись от неожиданности, Кайшин ударился коленями о низкий столик, который со скрипом сдвинулся с места, царапнув ножками по полу из сандалового дерева. Подошедший к ним хозяин непонимающе свёл вместе пушистые седые брови, но промолчал, принявшись снимать дымящиеся чашки с подноса.

Стараясь ничем не выдать свои истинные чувства, Кайшин потянулся к чашке с лавандовым чаем и дёрнул её на себя. Обжигающая жидкость перелилась через гладкие края и ошпарила его руку от пальцев до запястья. Кожа покраснела, чуть позже пришла и сильная боль.

Хана подскочила.

— Дай я посмотрю!

— Сам справлюсь, — процедил Кайшин, по-детски упрямо спрятав руку под стол.

Пить ему больше не хотелось, равно как и беззаботно сидеть в чайной в компании друзей, но уходить без разрешения, демонстрируя свою непокорность по отношению к господину, он не стал, чтобы не навлечь на их компанию очередную волну пересудов.

— Не желаете ли отвлечься от обсуждения острых тем и поговорить о том, каким образом нам следует отметить приближающийся праздник? — спросил Янхан с хитрой улыбкой.

— Какой ещё праздник? — изумился Кайшин.

Вдруг ему в голову пришёл самый простой и нежеланный ответ. Осознав это, он вздрогнул, снова едва не расплескав чай, и воскликнул:

— Ты же не хочешь!..

— Почему? — недоумённо сказал Янхан. — За все годы дружбы мы ни разу не праздновали твой день рождения так, как положено.

— Нет-нет, не стоит, — промямлил Кайшин. — Это не то, что нужно праздновать...

— Мы уже придумали тебе подарок, — беспечно сказал Янхан, отпив чая.

Хана прыснула в кулак. На её загорелых щеках проступил румянец, в глазах загорелись игривые искорки.

— Ради всех Прославленных богов! — возмутился Кайшин. — Вы что, продумывали празднование за моей спиной, зная, что я терпеть не могу этот день? И каков план, позвольте узнать?

— Увидишь, — ответил Янхан.

— Скорее всего, ближе к ночи, — со смехом добавила Хана. — Не переживай, это не фейерверк!

Кайшин обречённо застонал. Он часто вспоминал о том, как они с подругой неудачно запустили фейерверк прошлой зимой, на день рождения Янхана. Прибор, который им всучил плутоватый торговец, оказался испорченным, и взрыв повредил несколько крыш клановых домов, а пара елей лишилась верхних ветвей. Глава клана мороза, Байхан, пришёл в ярость и целый час орал на виновников происшествия, пока не сорвал голос.

— В каком-то смысле фейерверком можно назвать то, что ты испытаешь после получения этого подарка, — заключил Янхан.

— Я не буду пить настойку из болотоягодника! — быстро сказал Кайшин. — Можешь даже не предлагать!

Не сдержавшись, Янхан расхохотался. Кайшин надулся. С настойкой из болотоягодника у него тоже были связаны не самые приятные воспоминания: в те времена, когда он служил в столице, старшим товарищам удалось обманом влить в него целый кувшин этого крепкого, но пьющегося легко, как вода, напитка. Кайшин очнулся вечером следующего дня, ничего не помня о произошедшем, но косые взгляды и сдавленный смех других имперских стражей недвусмысленно говорили о том, что он выкинул нечто до безумия глупое.

Спустя месяц Кайшин ушёл в отставку, не узнав, что случилось: никто из товарищей так и не раскололся, оставив его в неведении. Янхана и Хану эта история тоже веселила, и он старался смеяться вместе с ними, хотя в глубине души искренне обижался, потому что на самом деле надеялся на понимание, а не высмеивание.

Кайшин вжался в спинку стула. Он и сам не понимал, почему упомянул настойку и тот дурацкий день, ведь эффект от выпитого вряд ли можно было назвать фейерверком — если не сравнивать с ним процесс извержения всего содержимого желудка.

— Ну, пускай пока всё останется в тайне, — сказал Янхан. — Но я уверен, что ты останешься доволен.

Договорив, он поднял ладонь и убрал со лба Ханы прилипшие к нему завитки волос. Это был совсем незначительный, лишённый особого смысла жест, но Кайшину вмиг стало неприятно, и он отвернулся, уставившись в окно.

Что он мог сделать, не имея никакого права открыто желать Янхана? Редкие поцелуи, которыми его одаривал друг, казались фальшивыми, какими-то лицемерными и холодными, поэтому наслаждаться ими и верить во что-то лучшее Кайшин не осмеливался. «Я просто охранитель, — напомнил он себе, стиснув зубы. — Просто тупоголовый воин, лишённый чувств».

Эти убеждения никогда не срабатывали. Чувства кипели и бурлили, как бы Кайшин ни пытался затоптать их, словно тлеющие угли. Его тело тянулось к Янхану, страстно его желая, а сердце не покидали мысли о девушке с лиловыми глазами, прекрасный образ которой сопровождал Кайшина в сладостных снах.

Ох, каким бы счастливым человеком он стал, если бы нашёл её!.. Он сам не понимал почему, но чувствовал, что обязан отыскать её, чтобы их новая встреча дала ответы на множество вопросов, донимающих его по сей день.

— Ты опять выглядишь так, будто мучаешься от боли, — заметил Янхан. — Может, стоит всё-таки обработать ожог?

— Всё в порядке, — вздохнул Кайшин. — Просто задумался.

Друг прищурился.

— О чём же?

— О тезисах из Трактата мировых законов, — сболтнул Кайшин, невольно напрягшись.

Это было не совсем ложью: он на самом деле часто прокручивал в голове упомянутые тезисы, чтобы не растерять полученные когда-то знания. Не желая отставать от других студентов, Кайшин выучил все необходимые главы Трактата за год до поступления в университет и попросил своего учителя проверять его при каждом удобном случае, в любое время дня, включая глубокую ночь. Учитель такой порыв не оценил: он считал, что древние книги, подобные Трактату, не заслуживают столь пристального внимания, — но отказывать ученику не стал, потому что относился к нему как к сыну, поощряя все его увлечения и задумки.

Кайшин думал об учителе так же часто, как о незнакомке с лиловыми глазами, и хотел забыть о нём как можно быстрее и безболезненно, но — не мог. Как не мог простить то, что учитель так легко его оставил, отправив в неизвестность, да ещё и повесив на него, тогда ещё совсем юного, непомерную ответственность. Одновременно он был, как и прежде, безмерно благодарен учителю за то, что тот вытащил его из грязи и превратил в достойного человека; и то недолгое время, что они провели вместе, казалось ему трагичной историей о понимании и надежде, в конечном итоге переросших в самое обыкновенное предательство.

Дверь чайной со стуком отворилась, и Кайшин, непроизвольно обернувшись на звук, окаменел от страха. В изящных чертах лиц вошедших смутно угадывалось семейное сходство, но именно на этих чертах оно и заканчивалось. Из-за пышной копны белых волос один выглядел глубоким старцем. Он сильно хромал, опираясь на трость, а его левая рука безвольно висела вдоль туловища как плеть. Второй же смотрел на мир исподлобья, кривя исполосованными шрамами губами. Чем-то он напоминал кровожадного злого духа, присматривающегося к окружающим, чтобы разорвать их на куски.

Двое из трёх Великих генералов, гордость Интао и герои Тарны, редко посещали «Летние вечера», поэтому их появление сейчас было крайне неожиданным и ярким. Кайшин рефлекторно вонзил ногти в мягкую кожу ладоней и задрожал, как загнанный заяц, когда генерал Танвэ́й встал у него за спиной и усмехнулся:

— Как долго нам ждать положенных приветствий?

— Прости, дядя, — треснувшим голосом сказал Янхан. — Мы не ожидали увидеть вас здесь.

Кайшин поклонился и пробормотал вежливые слова «положенных приветствий». Не удостоив его взглядом, генерал Танвэй шагнул к Хане. Его брат, Чу-ан, к церемониям был безразличен: он грузно опустился на ротанговый стул и, прикрыв глаза, поднёс к губам чарку с вином, услужливо поданную ему хозяином чайной.

— Ты настоящая красавица, дочь моей сестры. — Танвэй погладил Хану по плечам огромными ладонями. — Истинная наследница двух величайших кланов. Когда твой отец собирается выдать тебя замуж? В этом году?

— Не думаю, — сдержанно ответила Хана.

Генерал разочарованно цокнул языком.

— Зря. Нужно с ним переговорить. С этим лучше не затягивать. — Он взглянул на Кайшина, но обратился к Янхану: — И дружку вашему нужно найти порядочную барышню. Пора бы вам уже заняться истинно важными вещами, а не шататься по лесу и наблюдать за тем, за чем не стоит.

В чайной воцарилась гробовая тишина. Кайшин съёжился. Он и подумать не мог, что Танвэй так открыто заговорит об этом: не в своём кабинете или другом месте, где можно не опасаться любопытных глаз и ушей, а в обычной чайной, хозяин которой не умел держать язык за зубами.

— Не сочтите за грубость, дядя, но мы не шатались по лесу, а выполняли задание Альянса, — мягко напомнил Янхан. — И мы справились с ним весьма недурно, чем заслужили вашу похвалу.

— Вы действительно молодцы, раз сумели расправиться с вутхи, — не стал спорить Танвэй. — Этого никто отрицать не будет.

Чу-ан, допив вино, довольно охнул, откашлялся и с размеренной беспечностью произнёс:

— Младший брат, спроси у них, понравилось ли им зрелище, которое ты устроил.

Кайшин ухватился за край стола, чтобы не упасть. Выходит, генерал Чу-ан тоже знал о произошедшем?.. По Интао много лет ходила нехорошая молва об обоих братьях, жестокости их поступков и нелицеприятных любовных похождениях, поэтому осведомлённость старшего не была удивительной, но всё же... «Сколько членов клана ещё в курсе?» — невольно подумал Кайшин, искоса посмотрев на Янхана.

А что если?.. «Нет, — одёрнул он себя. — Янхан не имеет к этому никакого отношения. Он был удивлён точно так же, как и мы».

— Можно не спрашивать, — хохотнул Танвэй. — По ним видно, что моё представление не пришлось им по душе. Особенно мальцу-охранителю.

Дёрнув Кайшина за шиворот, генерал заставил его выпрямиться и проницательно сказал:

— Я знаю, что тебя терзают муки совести. Убивать людей ради забавы плохо, не так ли? Кажется, этому тебя учили мудрецы отделения классической криминалистики. Но люди бывают разные, и...

— Да, разные, — не выдержал Кайшин. — И это не значит, что их можно забивать в грязном овраге, как свинью на фестиваль.

Внутри него закрутился горячий вихрь, и он почувствовал, что вот-вот лопнет от ярости. В кончиках пальцев заискрились молнии. Покосившись на них, Танвэй надменно улыбнулся и пояснил:

— В мире существует лишь две группы людей: те, которые слишком слабы, чтобы защититься, и те, которым нравится от них избавляться. И тебе давно бы уже следовало это запомнить, чтобы вовремя оказаться на правильной стороне.

Он прищурился.

— Мне же не нужно объяснять тебе ещё и то, что тебе лучше обо всём молчать? Ради твоих друзей. Ради общего благополучия. Ради себя самого, в конце концов.

— Почему мне?

От волнения голос Кайшина прозвучал непривычно звонко и тонко. Танвэй делано вздохнул.

— Потому что из вас троих только ты можешь попробовать использовать своё особое положение, чтобы поведать всему миру о наших развлечениях.

Слова генерала, подобно стрелам, воткнулись в грудь Кайшина, и боль, которую он почувствовал, была вполне реальной. Янхан аккуратно положил руку на его плечо, но Кайшин стряхнул её с себя и тяжело задышал.

Откуда Танвэй мог знать про его особое положение, о котором он никогда не распространялся? Где генерал раскопал тайну, принадлежавшую исключительно самому Кайшину и лэйва́нскому клану Небесных странников? Кто из знатной семьи Натобу оказался предателем, презренным клятвопреступником?

Представив членов клана Небесных странников, честность которых никто бы и не осмелился поставить под сомнение, Кайшин не смог сдержать слёз. Крупные горячие капли медленно скатились по его щекам, и он, всхлипнув, вытер их дрожащими пальцами. Сейчас ему было абсолютно всё равно, что о нём подумают двоедушные генералы и друзья: он просто хотел дать волю своим поруганным чувствам, покидавшим его с каждой слезинкой, не оставляя следов.

— Чуть позже, когда вы осознаете, что ничего плохого не произошло, я обязательно приглашу вас на охоту, — подвёл черту Танвэй и заорал: — Эй, хозяин, вынеси ещё вина! Твои цветочные помои пить невозможно, так хоть нормальное пойло подай!

Янхан встряхнулся и торопливо подтолкнул друзей к выходу. Кайшин, выйдя последним, затворил дверь, которая отрезала их от очевидной угрозы, исходящей от двух Великих генералов. Ласковый летний ветер, аромат чая и благовоний, разлитые по двору солнечные лучи казались ему ненастоящим, как безыскусная декорация, возведённая неумелыми рабочими к одному из надвигающихся фестивалей.

Почувствовав слабость в коленях, Кайшин шагнул к ближайшему дереву и обречённо уткнулся лбом в шероховатую кору. Сколько это ещё будет длиться? Как долго? Помоги, помоги, помоги...

Он вцепился в собственные предплечья, разодрав кожу до крови. Стало хуже, когда вместе с очередным приступом душевной боли пришло понимание, что его немой крик о помощи был обращён к учителю. Из груди вырвался пронзительный стон. Янхан обнял его со спины и уткнулся в содрогающееся от рыданий плечо.

— Давай уйдём, — взмолился Кайшин. — Давай уйдём отсюда, хоть куда, пожалуйста, давай уйдём!..

— Конечно, — прошептал Янхан. — Держись за меня...

Кайшин пришёл в себя лишь в тот момент, когда Янхан довёл его до дома, волоча на себе, как потерявшего сознание больного. Ханы с ними уже не было: она наверняка снова свернула куда-то по пути, оставив друзей наедине.

— Нас... Никто не видел? — прохрипел он.

Улица была пуста, а ставни на окнах ближайших домов плотно закрыты, но его это не успокоило: жители окраины Интао использовали любую возможность, чтобы тайком понаблюдать друг за другом и уж тем более почти не появляющимися здесь клановыми.

— Никто, — ответил Янхан. — А даже если мы и попались кому-то на глаза, мне плевать.

Словно желая придать своим словам вес, он прижал Кайшина к себе и уверенно поцеловал его. Кайшин попытался отстраниться, стыдясь своего нелепого внешнего вида, свежих царапин на предплечьях, возникших в минуту позорной слабости, и высохших следов слёз на щеках — всего того, что жирными полосами перечёркивало его безупречную репутацию сильного воина и охранителя.

Через мгновение они оказались в доме. Кайшин не мог предложить другу что-то, помимо полуразвалившейся кровати и старого постельного белья, но Янхану было на это наплевать. Не ослабляя хватку, он скользил потеплевшими ладонями по груди и бокам Кайшина, сжимал подрагивающие от нетерпения бёдра, целовал тонкую кожу на шее и шрамы на ключице. Кайшин старательно глотнул ртом душный воздух, давящий на него, как тугие тиски, и, кое-как шевеля языком, пролепетал:

— Зачем ты это делаешь? Почему сейчас?

— Потому что тебе это необходимо. Потому что я хочу... — Янхан опустился ниже и поцеловал Кайшина в низ живота. — Чтобы тебе стало легче.

Он открыл рот, и Кайшин, окончательно потеряв рассудок, приглушённо захныкал. Стройное тело склонившегося над ним Янхана покрылось серой дымкой и, распавшись на мелкие куски, преобразилось в округлые девичьи формы, а вместо раскосых чёрных глаз на Кайшина застенчиво взглянули большие, лиловые, будто светящиеся изнутри. Пухлые, подкрашенные красным губы сомкнулись вокруг его члена, смоляные волосы красиво рассыпались по белым плечам. Кайшин прикоснулся к ним, безудержно двигаясь навстречу горячему влажному ощущению.

Когда всё кончилось, он опустил веки и тряхнул головой, чтобы отогнать прочь желанное наваждение в виде университетской незнакомки, и негромко спросил:

— Что мы будем делать дальше?

Но его робкий вопрос так и повис между ними, оставшись без ответа.