4. Объятия, выдержавшие время.
https://youtu.be/bwnlH8nJ9vY
Вчера вечером, вернувшись в квартиру, я решил нахрен завязать с таксистами. Понимаю, попался мне один мудак на миллион, но, похоже, меня реально накрыла какая-то чёрная хрень, которая тащит за собой одни проблемы. Может, скоро что-то изменится, и я снова вернусь к своей серой, скучной жизни.
Я принял решение — на время работы в Нью-Йорке мне нужен помощник. Будет водителем, ассистентом. Найти человека, который выдержит мой кретинизм, не так-то просто. Но чтобы успеть с задачей, мне срочно нужен кто-то, кто шарит в этом городе и умеет держать светскую беседу. Потому что как только придётся сидеть за одним столом с какими-нибудь денежными ублюдками — ассистент будет говорить от моего имени, а я просто кивну и сделаю вид, будто мне пиздец как интересно.
Ещё я решил попросить у Босса процент побольше, чем обычно. У меня, как у «легального» сотрудника холдинга, официальная зарплата вполне приличная. Но основной кэш я поднимаю, если бизнес, через который мы отмываем бабки, работает успешно. Схема такая — я получаю единовременную выплату: один процент от всей суммы, которая успешно отмыта за год. Но в этот раз всё сложнее. Тут нужно не просто наладить схему, чтоб налоговая не подкопалась. Тут ещё и анализ рынка, выбор направления, помещение, маркетинг — и всё это на одном дыхании.
Кстати, идея уже есть. Но сработает ли — посмотрим позже. Сначала нужен ассистент. Тот, кто будет видеть только внешнюю, абсолютно легальную сторону дела.
Первые дни в этом огромном городе даются тяжело. Может, через пару месяцев Нью-Йорк станет мне ближе, и я даже смогу назвать его домом. Куплю себе небольшой дом где-нибудь на Стейтен-Айленде. Каждую субботу буду стричь газон. А по воскресеньям заведу новую традицию: я и мои соседи — по очереди, без суеты, с пивом в руке — будем ходить друг к другу на гриль-вечеринки. Расслабленные разговоры, дым от мангала, запах специй и шипящее мясо на решётке. На заднем дворе — смех, лёгкое пиво и солнце, медленно тонущее за забором.
Звучит заманчиво.
Но малореалистично.
Я уже начал скучать по своему маленькому, тихому Ривертону. Попросил соседа — старого мужика под шестьдесят — приглядеть за домом. Хоть я и часто бываю в командировках, тот дом в том городке для меня значит больше, чем просто крыша над головой.
В воскресенье проснулся рано. Заряженный на работу: завтра старт, и я хотел начать неделю с места в карьер. Быстрый завтрак — и я решил заглянуть к Лиззи. Спросить, не знает ли кого-то с машиной, крепкими нервами и желанием подзаработать. У меня нет времени искать работника через агентства или интернет. Водитель нужен срочно. Самому ездить в этом городе — это чистое самоубийство. Тутешний трафик превращает даже святого в ебанутого. И все эти крики, сигналы, мат. Такое чувство, будто ты лично виноват в каждом заторе.
Сварил два латте в новенькой кофемашине, которую получил вчера, и постучал к Лиззи. Она открыла только после того, как я начал так долбить в дверь, что и мёртвого бы поднял.
Она приоткрыла, молча отступила назад и впустила меня внутрь. Мы пошли на кухню. Лиззи была в той же пижаме, что и вчера, с видом человека, который спал не больше часа.
— Чего? — буркнула она, прищурившись и протирая глаза.
Я покачал головой, но промолчал. Если бы сказал хоть слово про её мятую рожу или растрёпанные волосы — вышвырнула бы обратно в коридор. Вместо этого просто показал, что принёс кофе.
— Ммм... Вкусно, — ответила она, улыбаясь. — Теперь я всегда буду к тебе на утренний кофе захаживать. Ты чего-то ещё хотел? Или просто решил разбудить меня, чтобы угостить латте?
Я снова посмотрел на неё, а потом скользнул взглядом по кухне. Помещение, как и вся квартира Лиззи, выглядело так, будто устало жить. Ремонт и мебель — всё застряло где-то в начале двухтысячных. Облупленные фасады шкафов, старый обеденный стол, весь в царапинах — как шрамы на её судьбе.
Когда я плачу семь штук за свои две спальни и гостиную, то сомневаюсь, что её однокомнатная халупа тянет хотя бы на тысячу. Она заметила, как я осматриваю жилище.
— Не у всех такие квартиры, как у тебя, — прошептала Лиззи тихо, как будто ей было стыдно. Стыдно за трещины на стенах, за старый диван, за жизнь, которая дальше этого облезлого коридора не пошла.
— Лиззи, ты же знаешь, я и похуже жил. Просто не ожидал, что за стеной — такой контраст. И что ты сама выбрала так жить.
В детстве у меня не было дома. Был сарай. Холодный, тёмный, вонючий — место, где даже крысы, по-моему, чувствовали себя нежеланными гостями. Отец никогда не убирался. Сломанная мебель, голые стены, с которых сыпалась штукатурка. Свет и воду давно отключили за долги.
Я не знал, что такое горячая еда. Не знал, как пахнет мыло или как звучит тишина в тёплой ванне. Кроватью мне служила старая пружинная сетка, накрытая тряпьём. Антисанитария? Слишком мягкое слово. Свиньи в свинарнике жили лучше.
Когда меня забрали к себе Миллеры, первое, что они сделали — запихнули в ванну. Включили горячую воду. Я сидел там и рыдал. Не от стыда, не от страха. От шока. От того, что может быть по-другому. Тепло. Тихо.
Мистер и миссис Миллеры работали поварами в местном ресторане. Домой приносили горячую еду — ароматную, только что из печки. Когда я впервые откусил кусок пепперони — настоящей, не из помойки, — слёзы опять потекли. Я не мог поверить, что мир вообще способен дарить такие ощущения.
Вот почему Лиззи в детстве всегда меня обнимала, а когда сделала это в первый раз, это был третий случай, когда я заплакал. Она тогда была ребёнком, но в её руках было больше тепла, чем во всём моём детстве. Я не помнил, чтобы меня кто-то вообще обнимал.
С тех пор она всегда наблюдала за мной. Стоило мне замкнуться, сломаться внутри — она подходила и обнимала. Боялась, что я снова заплачу, как будто я какой-то надломленный пацан. Но она не понимала: те три раза — это не слабость. Это был шок. От тепла. От заботы. От того, что я дожил до момента, когда хоть что-то стало хорошим.
Её родители относились ко мне нормально. Следили, чтобы я был накормлен, одет, не болел. Но это было формально. Никто не пытался стать мне отцом или матерью — да я и не нуждался в этом. Мне хватало того, что в доме было тепло. Что я больше не жил в той дыре.
Лиззи заботилась обо мне больше всех. Она была для меня и матерью, и сестрой, и лучшей подругой. Она вытаскивала меня из тьмы, не давала снова провалиться в холод. Всегда брала с собой, старалась втащить в свой мир — в мир солнечных детей, улыбок и подростковых секретов. Но я не доверял другим. Я знал, насколько дети могут быть жестокими. Поэтому единственное, что я себе позволил — это доверие к одному человеку. К ней.
Элизабет стала единственной, кого я впустил в своё сердце.
— Я не хотел тебя обидеть, — прошептал я и подошёл ближе. Обнял её — так же, как она когда-то обнимала меня. В детстве.
— Прости, — сказала она почти неслышно. — Я просто уже несколько месяцев без работы. Проблемы с деньгами. Решила переехать в квартиру подешевле, чтобы хоть немного сэкономить.
Я отправлял ей деньги четыре раза в год. Тогда она ещё училась в университете, выиграла какой-то конкурс по графическому дизайну — логотипы делала. Я выдумал историю про анонимного бизнесмена, который якобы купил у неё дизайн. И обязался платить по восемь тысяч — четыре раза в год, пока «мой» вымышленный бизнес существует.
Но, видимо, этого было мало. Похоже, я её подвёл. Чувствовал себя паршиво. Как последний долбоёб.
Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
— Так чем обязана твоему раннему визиту?
Я сглотнул. Идея пришла внезапно.
— Сначала я хотел спросить, не знаешь ли кого, кому нужна работа водителя-ассистента. Но, может, стоит предложить её тебе.
У неё задрожал подбородок, будто она вот-вот расплачется. Глаза уже налились слезами. Она обняла меня и тихо разрыдалась. Я стал осторожно гладить её по спине — так, как она когда-то учила меня. Но стало только хуже. Она зарыдала сильнее.
Я остановился. Не знал, что сказать, чтобы её успокоить. Поэтому ляпнул первое, что пришло в голову:
— Так что, согласна, или мне подавать объявление о поиске водителя?
— Только, блядь, попробуй взять кого-то другого — яйца тебе оторву, придурок, — сказала она мне прямо в грудь, потом отступила на шаг, вытерла красные глаза и улыбнулась. — Ну что, когда приступать, босс?
— Дай сначала расскажу, что тебе нужно делать, а?
Она кивнула. Я продолжил:
— Во-первых, у тебя почётная миссия — возить мою задницу по Нью-Йорку как минимум следующие три месяца. И слушать, как я, блядь, ненавижу этот город и его жителей. Во-вторых, помогать мне не быть долбоёбом в общении с людьми. Ну, чтобы выглядел дружелюбным и заинтересованным во всей той хуйне, которую они будут мне впаривать. И в-третьих — ходить со мной на все деловые встречи, какие бы мерзкие они ни были. Быть буфером между мной и толпой надутых бизнесменов.
Она снова кивнула. Видно было — зацепило. Я продолжил:
— Честно говоря, хоть я и бухгалтер в каком-то там смысле, но никогда не рассчитывал зарплату. Не знал, сколько будет справедливо для водителя и ассистента. Думал, три штуки в неделю. Но тебе, как лучшему другу всех времён, — пять.
После этих слов её улыбка исчезла. Блядь, мало, наверное... Я решил не тормозить и сразу удвоил ставку:
— Что, мало? Прости, не подумал. Ладно, давай так — десять тысяч в неделю. — Я говорил быстро, почти на одном дыхании, лишь бы не передумала. — Знаешь что? Назови сумму, и я просто буду скидывать её тебе каждую неделю.
Она покачала головой. Сказала "нет". Блядь, сколько ж она хочет?
У меня денег хватает. Помимо того, что я отмываю бабки для нашего "Международного Синдиката", я ещё и официально вложился с умом. На основном счёте — больше трёх миллионов, а в офшорах — ещё десяток.
Я тяжело выдохнул, уже не зная, какую цифру предложить.
— Нет, Алан, мне хватит и пяти. Чтобы ты знал — и трёх бы хватило. Просто сейчас мне срочно нужны деньги. Так что я принимаю твоё первое предложение.
Я взял её за плечи, аккуратно отстранил, чтобы посмотреть в глаза.
— Лиззи, если у тебя проблемы — просто скажи. У меня достаточно денег, чтобы поделиться.
Она покачала головой, словно отгоняя саму мысль.
— Ты же знаешь, что просто так я не возьму твои деньги. — Она вздохнула и продолжила уже тише: — Две недели назад у мамы нашли рак груди. Пока что начальная стадия, шансы на выздоровление хорошие, но лечение дорогое. Лучевая терапия, гормоны, постоянные анализы. Это всё стоит кучу денег. Поэтому я и живу в этой старой квартире, и пыталась найти работу, чтобы помочь оплатить лечение.
Не знаю точно, что Лиззи чувствовала... Но, думаю, ей было больно. Она по-настоящему любила своих родителей. Часто мечтала, чтобы между мной и ими когда-нибудь появилась такая же связь — как у настоящей семьи, как у сына с отцом и матерью. Она до конца в это верила.
Но мы всегда держались на расстоянии. Они особо не стремились сблизиться, да и я не рвался в их объятия. Я был благодарен — но никогда не стал родным. Может, просто не знал, как.
Но всё равно, когда услышал, что миссис Миллер серьёзно больна, что-то кольнуло внутри. Машинально. Неприятно сжалось. И я подумал: если она умрёт — Лиззи это сломает.
Надо разобраться. Если есть шанс — вытащить её. Помочь. Хотя бы ради той девчонки, которая когда-то верила в меня больше, чем я сам. И ради той женщины, которая, как бы там ни было, не дала мне исчезнуть в социальном болоте. Она всегда следила, чтобы я был не грязный, не голодный, чтобы в комнате было тепло и тихо. Никогда не лезла с вопросами. Просто исполняла свою роль приёмной матери.
Значит, на днях, как только появится время, начну искать информацию. Лечение. Специалистов. Лучших. Она заслуживает шанс. Это будет моя маленькая расплата. Благодарность за то, что она ни разу не ударила меня — ни словом, ни делом.
— Ладно, давай сменим тему, — сказала Лиззи, пряча тревогу за непринуждённой улыбкой. — Лучше расскажи, как Хендерсон Кингсли стал Аланом Купером.
— Что ж...