EP 2. Голос
♪Коробка с хламом♪
Дом, в который вернулась Эйприл Мэй спустя год, проведенный в реабилитационном центре, не был дворцом, коттеджем, норой или берлогой. Скорее коробкой, куда скидали старый хлам. Небольшой, одноэтажный, с подвалом. Девушка приобрела его сразу, как получила первый крупный гонорар: тогда еще не существовало «Стапелии», но Эйприл заработала неплохие деньги, продюсируя треки для музыкантов разной величины. Она могла позволить себе дом просторнее, в два-три этажа, с несколькими спальнями и ванными комнатами, отдельным спортзалом, бассейном и гаражом на пару машин. Но Эйприл купила эту компактную Коробку из кирпича "восемь-на-семь", с бледной черепицей и панорамными окнами в запущенный сад.
Коробка, которую девушка всегда считала большой и уютной, по возвращению из больницы теперь казалась пугающе тесной. Она будто села после стирки в горячей воде, а виновниками этому стали трое лишних людей. Специалисты реабилитационного центра, так называемые трудотерапевты, оценивали ее жилище на безопасность. Столько гостей разом этот дом еще никогда не принимал.
Пока трое незваных чужаков (в этот раз без белых халатов) по-хозяйски суетились вокруг и выдавали нелестные комментарии, Эйприл держалась в стороне, скромно вжавшись в стену и слившись лицом с выцветшими обоями. В такой неуютной обстановке ее единственным союзником оказалась стапелия, которую девушка заботливо обнимала за горшок и слышала в ответ ободряющий шепот: «Скоро они уйдут, потерпи».
Отсутствие второго этажа у Коробки – то немногое, что удовлетворило пристальное внимание трудотерапевтов. Так исключалась необходимость пользоваться лестницей и это огромный плюс для Эйприл, которая все еще не была готова расстаться с тростью, временной деталью ее реабилитационного имиджа. Во всем остальном скромное жилище получило единогласное осуждение.
Гостиная как таковая в доме отсутствовала. Хоть кухня и была объединена с одной из самых больших комнат, но девушка считала, что вряд ли когда-нибудь ей придется встречать у себя посторонних и тем более устраивать вечеринки или праздничные мероприятия. А для чего обустраивать гостиную в доме, где не бывает гостей? Поэтому там, где заканчивалась обеденная зона, начиналась комната досуга, а за ней - спальня в закутке, отделенном высокими стеллажами.
Досуг Эйприл до удара заключался в музыке: она писала и слушала ее круглыми сутками. Она выделила для этого отдельную комнату – единственную изолированную во всей Коробке. Там был ее музыкальный храм. От тесной близости с мелодиями порой требовался отдых, особенно когда звуки начинали смешиваться друг с другом в скворчащий белый шум. Тогда-то она и выходила из храма музыки и оказывалась здесь – в обители всех прочих интересов. И взгляды трудотерапевтов на эту обитель как бы говорили, что все прочие интересы девушки состояли исключительно из мусора.
Хлама, по мнению незваных гостей, оказалось действительно много.
Там, где у обычных людей принято встречаться в кругу семьи, Эйприл держала в заложниках символы двух ярких праздников. Искусственная елка, припозднившаяся с прошлогодней зимы, выглядела неуместной в конце лета. Совершенно обнаженная, без мерцающих гирлянд и стеклянных шаров, она стояла на старом студийном мониторе и будто парила под потолком, как инсталляция Рождества, покончившего с собой. Под ее хвойной юбкой водила хороводы банда корзинок в виде тыквенных голов, набитых просроченными сладостями, и явно планировала злую пакость. Уверенности в этом вызывали жуткие улыбки, которыми они одаривали трудотерапевтов.
Отдельное удивление специалистов вызвала стопка настенных календарей с вырванным апрелем в каждом. В году для Эйприл существовало только одиннадцать месяцев, и она безжалостно избавлялась от двенадцатого, имя которого носила. Один из специалистов предложил нанять клининговую компанию, чтобы убрать старый хлам. Хозяйка дома решительно отказалась, дав обещание прибраться самостоятельно, и для убедительности прикрыла все стремлением полностью обслуживать себя без посторонней помощи.
Осторожно перешагивая бумажные свидетельства неполноценных лет, прожитые девушкой в этом доме, трудотерапевты утыкались носом в два высоких стеллажа, до отвала забитые хламом. Забавные безделушки, блестящие CD-диски, винил и толстые дневники поклялись продавить своим весом хлипкие полки, если кто-нибудь вдруг посмеет сдвинуть их с места. Опасаясь дыхнуть на них, незваные гости по одному пробирались в закуток «за шкафом» и пристально оценивали маленькую спальню.
Пыльный букет, уставший от бремени увядания, скорчился на широкой тумбе, где стоял плоский телевизор, и привалился одним боком к экрану, закрывая собой его добрую четверть. Под ним прямо на полу плюшевым Эверестом возвышалась груда мягких игрушек, посеревших от времени. В сумраке ночей, когда блеклый уличный свет попадал в комнату из панорамного окна, эта груда превращалась в самый страшный детский кошмар.
После ряда неодобрительных замечаний, Эйприл будто ужалило током, когда трудотерапевты сухо удовлетворились ее спальным местом: низкая одноместная кровать оказалась на их взгляд удобной для малогабаритной пациентки.
Кухня, по мнению специалистов, представляла опасность. Плита, стол для готовки, раковина, холодильник и посудомоечная машина находились на возвышении, на своего рода сцене для рок-кулинарного шоу, которое никто не увидит. Так как Эйприл пока тяжело давались ступеньки, то ей рекомендовали установить пандус. Маленький обеденный столик с единственным стулом, за которым девушка иногда быстро перекусывала, тоже подвергся критике. Тонкие трубчатые ножки могли легко заскользить на полу, а пациентка при попытке усесться – потерять равновесие и удариться головой о кухонную сцену.
В ванной специалисты предложили вкрутить ручки, за которые можно было бы ухватиться для безопасности при выходе из мокрой зоны. Дополнительно рекомендовали постелить коврики с резиновой поверхностью, чтобы избежать несчастных случаев на скользком кафеле.
Когда трое незнакомцев ворвались в закрытую комнату – ее музыкальный храм – сердце Эйприл сжалось. Там находилась святая святых – домашняя студия звукозаписи. Космическая комната, поглотившая огромный бюджет: лучшее оборудование, роскошный интерьер с живой акустикой, сияющая светомузыка. В ней трудотерапевты безжалостно предложили разместить тренажерный зал. Девушка настаивала разместить его в подвале, но специалисты синхронно и строго закачали головами. Лестница – источник повышенного риска. Все необходимое для реабилитации на дому сейчас лучше разместить на основном этаже, предварительно устранив беспорядок.
Возможно, Эйприл действительно жила как в мусорном баке, но менять она ничего не собиралась. Это был ее дом. Разозлившись на специалистов, она согласилась только на ручки безопасности в ванной и прогнала непрошенных гостей. Она осталась одна в пустой Коробке, которая, наконец, свободно выдохнула и снова стала большой и уютной.
От дыхания дома скрипнула незакрытая дверь в музыкальный храм. Скрип походил на поскуливание щенка, брошенного на улице. Вернувшись из реабилитационного центра, Эйприл боялась переступить порог этой комнаты. Ее сковал страх, что за дверью она встретит чужой мир, в который невозможно вернуться. Мир, куда она однажды попала, проделав долгий путь, а теперь напрочь забыла, как сделать первый шаг.
________________________________________
Knock-Knock
Ау? Когда новый альбом?
42 нед. 4 тыс. "Нравится" Ответить
Chir-ring
Как можно просто так исчезнуть? *шокирован*
27 нед. 2,5 тыс. "Нравится" Ответить
Gurgle
@Chir-ring, ХЗ чем они занимаются, может готовят *бомба*?
Fonk
Страница мертва уже несколько месяцев, целый год сплошные перепосты *злой*
15 нед. 7 тыс. "Нравится" Ответить
Gurgle
@Fonk, за это время можно было бы запилить альбом. А за полтора года ни одного сингла!
baBoom
Когда концерт? Очень *грустный* Скучаю *сердечко*
7 нед. 3,5 тыс "Нравится" Ответить
Посмотреть 201 ответов
Palunk777
Хочется верить, что группа жива. Их музыка *огонь*
7 нед. 1,7 тыс "Нравится" Ответить
Посмотреть 122 ответов
___________________________________________________
«Безмозглая, беспомощная, безбожная, безгласная» [1]
Гибсон бросил вести официальную страницу «Стапелии» без объявления, и группа ушла в оглушительное молчание. Кто не молчал, так это фанаты.
Я читала комментарии и оставляла их без ответа. Вот, например: «ЭМ, ты родилась для того, чтобы делать музыку. Другим для этого приходится потрудиться».
Родилась, чтобы делать музыку? Что тут сказать? В моей голове прошла генеральная уборка, после которой в мусорной корзине оказались многие воспоминания и абсолютно все знания и умения. Другим человеком я от этого не стала. Всё тот же апрельский цветок, зловонный и никому не нужный. Только теперь не могу предложить людям музыку – то единственное, что делало меня значимой года полтора назад.
Или вот это: «*палец вниз* Жаль. Песни у них качёвые. Может Эйприл ищет в себе новые таланты? *ржака*». Прямое попадание. Правда новые таланты нашли меня сами. И, к сожалению, не просто приносили массу неудобств, но и мешали найти себе применение.
Однажды я вышла из аптеки и забыла дорогу домой. Иронично, что в пакете в тот день лежали таблетки для памяти. Я подходила к прохожим, называла адрес, а они надолго задумывались и виновато извинялись, не в силах помочь. Блуждая по городу, в котором прожила больше десяти лет, я не узнавала улицы. Они выглядели чужими, незнакомыми. Признать Коробку помогла прохудившаяся крыша. Я самолично заколотила в ней дыру досками пару лет назад. При виде строительной заплатки у меня так заныл большой палец, что я взвыла, вспомнив, как заехала по нему молотком. С такими навыками ориентирования на местности карьера журнальона - разносчика писем и газет – завела бы меня в глубокие дебри города, где можно сгинуть навсегда.
В продажничестве тоже ждал крах. Как-то раз в мясницком отделе я попросила отвешать мне кило дымпальчиков. Название полуфабриката вылетело из головы, а мелодия его образа звучала совсем иначе: дымящийся на костре длинный розовый червь с копченой горечью на моих устах уместился в одно слово - «дымпальчики». После этого инцидента я перестала ходить за продуктами. Заказывала все необходимое через интернет по картинкам. Этому меня научили еще в реабилитационном центре.
Я стала беспомощней девятилетней себя, сбежавшей из приюта и умудрившейся прожить на улице восемь месяцев. Если для того, чтобы вернуться к музыке мне придется потратить столько же лет, сколько прошло между первым побегом и началом карьеры в Стране рока, то «Стапелия» снова заговорит к моим 45 годам.
Кто из нынешних фанатов будет ждать триумфального возвращения группы двенадцать лет (именно столько потребовалось, чтобы из мелкой вонючки вырасти до профессионального музыканта)? Никто. Уже сегодня счетчик подписчиков день за днем отсчитывал убыль. Люди отписывались от «Стапелии», не дожидаясь объяснений. А я не хотела, чтобы кто-то знал про мой вытекший мозг, и рассчитывала, что бывшие участники группы об этом тоже умолчат.
Допустим пофиг на фанатов из прошлого. Какова вероятность, что почти 50-летняя бабёха сможет привлечь новую публику? Какую музыку она будет писать со слабыми связками, осипшими без практики и выступлений? Перспектива не фонтан.
Разве что поискать талант в роли дворецкого? Взять метелку в руки и сгребать в кучу сигаретные окурки у тротуаров дело не хитрое. Но это постыдная для меня роль, как и другая роль в сфере обслуживания. После десяти лет выступлений на сцене и ведения музыкальных дневников в социальных сетях для широкой публики я боялась встретиться с кем-то из фанатов лицом к лицу, собирая смятые салфетки со столиков.
Для остальных сфер требовалось образование, которого у меня никогда не было, а все мои успехи музыкального самоучки канули в сточную канаву. Если и учиться чему-то, то я бы снова выбрала музыку. Может, мне удастся однажды просто вспомнить, как писать треки? Надо только найти нужную кнопку перезапуска.
♪Кнопка перезапуска♪
Долгие шесть месяцев после возвращения из больницы, ровно до середины тридцать третей зимы своей жизни, Эйприл бесцветным призраком бесцельно шаталась между спальней и кухней. Таращилась в телевизор и питала поврежденный мозг кашей из иностранных слов. Она, как и всегда, избегала мелодрам и, впервые, музыкальные каналы: рόковые мелодии легко натягивали внутренние струны и, как марионетку, пытались затащить девушку в студию, где ее ждала только пугающая огромная дыра, в которую обратились все ее знания о работе со звуком. Потом она поймала себя на мысли, что викторины держат ее за дуру, юмористические шоу насмехаются над ней, а магазин на диване душит даже самыми смешными ценами на бесполезное барахло. Смотреть оставалось нечего. Можно смело продавать "плазму" и выкроенную монетку внести в счет долга, в котором девушка увязла, словно в зыбучих песках.
В одночасье ранее успешный музыкант вдруг скатился до банкрота. Все сбережения, скопившиеся за годы концертной деятельности, практически обнулились, когда бутоны «Стапелии» завяли. Парни бросили ее. Ушли восвояси, строить карьеру, играть другую музыку, оставив на шее фронтмена петлю, стоимостью в пару сотен тысяч. Лейбл, на который она честно проработала десятилетие, отказался от дальнейшего сотрудничества с группой в силу туманных перспектив. Представителям Эйприл удалось добиться, чтобы лейбл получал прибыль со старых песен в счет уплаты долга, но более не ждал от нее новых работ, как того требовал старый контракт. Это наименьшее из зол. О роялти с продажи треков следовало забыть – каждую монетку жадно и причмокивая поглотит долг, а жить придется только на пособие для инвалидов и, может, на пособие по безработице, если не удастся найти дело, посильное поврежденному мозгу.
Денег едва хватало на оплату коммунальных услуг и скупой рацион, поэтому Эйприл решительно отказалась от наставников из реабилитационного центра. Конечно, с их участием она быстрее бы освоилась во внешнем мире, куда вернулась с чувством, будто люди в нем стали куда враждебнее к ней и нетерпимее. С большинством бытовых задач, временами казавшимися непосильными, было бы легче справиться с посторонней помощью. Только помощь требовала вознаграждения. Ужаться в тратах, угомонить желание скорее снять с себя петлю долга, и ей бы удалось наскрести достаточную сумму на специалиста в белом халате. Только Эйприл не считала это первостепенной необходимостью. Она поставила себе цель быстрее расквитаться с лейблом, и ради этого могла сколько потребуется грызть сырые макароны или переселиться в старенький трейлер на колесах, где жила до того, как приобрела Коробку.
В жизни до удара интересы Эйприл четко делились на музыкальные и все остальные. И только ради первых она тратила все заработанные средства. Так повелось со студенчества. В свои восемнадцать лет она горела мечтой, думая, что все только впереди. Она покинула ненавистный приют, и во внешнем мире о ней не знали – это казалось временным преимуществом. Она с энтузиазмом взялась за музыку, изучила все тонкости звукозаписи. Теперь же, она думала, что все уже позади. Ей тридцать три и смысла браться за все заново будто не было. Тот обрыв в знаниях, который она однажды преодолела одним большим прыжком, не успев задуматься о глубине возможного провала, сейчас ее пугал. Начать все с нуля – звучало как приговор. Сейчас и ноги для прыжка не те, мозг перепрошит, да и голос – полный отстой.
Кнопка перезапуска стала навязчивой идеей. Она искала ее всю тридцать третью зиму своей жизни. Хоть Эйприл и избегала музыкальные каналы, но однажды все же потратила несколько дней на то, чтобы дождаться клипа "Стапелии", надеясь, что взгляд на себя прежнюю даст какой-то толчок. Но эффект оказался обратным: она увидела перед собой чужака, укравшего ее плоть, ее голос, ее музыку.
За другую кнопку перезапуска Эйприл приняла кнопку включения компьютера. Набравшись смелости, она наконец зашла в студию, светлую, как больничная палата.
В небольшом музыкальном храме девушку встречала теплая упругая тишина. Ее специально изолировали здесь от посторонних шумов, приставив неумолимых стражников. Ими были басовые ловушки с элегантными панелями из темного дерева, которые задерживали низкие частоты во всех углах комнаты. Высокие и средние частоты ловили декоративные элементы из черного поролона. Они висели на белых стенах, как вертикальные картины в галерее, подсвеченные по контуру светодиодной лентой. Последними блюстителями тишины были диффузоры, размещенные на потолке и на центральной стене по обе стороны от большого телевизора. Эти акустические панели, состоявшие из ячеек разной глубины и тем напоминавшие застывший трехмерный эквалайзер, прогоняли звуковые волны и порхающее эхо.
Главным местом в комнате, где рождались треки, был огромный стол. На этом полигоне для звукозаписи уже полтора года покрывалось пылью оборудование, среди которого – компьютер, главный экран, звуковая карта, микрофонный предусилитель, миди-клавиатура на четыре октавы и микшерный пульт. Руки так и тянулись подвигать бегунки, покрутить рычажки, перенажимать все кнопки, но какой эффект от этого будет – Эйприл забыла. Вместе с ней студийные мониторы, стоящие по обе стороны от стола, позабыли, что значит изливать из своих электронных связок роковые мелодии. Да и микрофон, стыдливо прятавшийся за акустическим экраном, тосковал по вибрациям.
Впервые за многие годы, студия, созданная для того, чтобы петь, потеряла дар речи: она молчала, не мычала, не рычала и словно разучилась дышать, потому что никогда не осмеливалась на это без приказа. Приказы ей отдавала только Эйприл. Она как настоящая королева звука, часами восседала на своем троне – мягком кресле, заботливо подпиравшем угловатые изгибы тощего тела, – и писала новые треки, один за другим. Но в этот раз девушка переступила порог комнаты будто гость в чужих владениях. Она нерешительно подкралась к покинутому престолу и опустилась на самый краешек.
Долго разглядывала надписи на оборудовании. Сами по себе такие слова, как "канал", "вход", "выход", "сила", "уровень", "безмолвный" уже что-то значили для Эйприл еще со времен реабилитации. Но какая последовательность действий сложит мелодию из этих слов и многих других, похожих на набор случайных букв, она не понимала.
А вот черный ящик под столом выглядел знакомым. В игровой комнате больницы ее научили работать с такими штуками. Она нажала на самую большую кнопку, и ящик мощно загудел, обдавая босые ноги холодным ветерком. Когда гул стих, на экране и телевизоре одновременно моргнули информационные надписи, а потом картинка зависла на окошке с паролем. Эйприл смотрела то на строку для ввода, то на клавиатуру, не имея ни малейшего понятия, что делать дальше. В ее голове вывернулось наизнанку хранилище со словами. В этой сумбурной кипе букв, слогов, цифр и символов ей надо было найти те, которые ответят на запрос бездушной машины.
Разрешила ситуацию девушка просто - зажала большую кнопку на черном ящике. Экран и телевизор погасли, после чего началась новая загрузка. Так она надеялась, что компьютер вдруг вспомнит, что они заодно и славно работали вместе, и не станет задавать трудные вопросы. Но на экранах вновь появилось окошко для ввода пароля.
Эйприл перерыла ящики стола в поисках листка для заметок, где когда-то в прошлом могла оставить заветные символы, сложенные в нужном порядке. Ничего.
Следующие несколько дней она подбирала пароль из слов, которые ласкали слух: "Стапелия", "металл", "Хэллоуин", "шоколад", "сосиска", "музыка" и "рок". Попробовала даже "вонючку", хоть оно и было для нее неприятным. Где-то рядом со старым, унизительным приютским прозвищем теперь стоял и "Гибсон". Эйприл напечатала его имя по одной единственной причине: при первой встрече с ним в больнице она испытала крайне теплое чувство. Будто они были близки. Разумеется, не как любовники, нелепо о таком даже думать. Скорее, как родственники.
В «Стапелии» у девушки действительно возникли наитеснейшие за всю жизнь отношения с людьми, которых она могла бы считать своей семьей. Мысль об этом глухо ударила изнутри по черепной коробке, прямо под залысиной от шрама, оставшегося после трепанации. Эйприл посчитала это за знак: потерянное слово-пароль дало о себе знать! Она в который раз побежала к компьютеру и неистово печатала имена экс-музыкантов группы в разных регистрах. Гитариста Гибсона компьютер отверг, солидарно разделив с девушкой ее новые чувства к нему. Отверг он и басиста Фернандеса вместе с барабанщиком, как и множество вариаций аббревиатуры из имен всех участников «Стапелии».
Когда собственный словарный запас иссяк, а он продолжал оставаться довольно скудным, Эйприл обратилась за помощью к прошлой версии себя.
Она давно поглядывала на полку с дневниками, но оттягивала путешествие назад во времени. Страницы в кожаном переплете содержали память, часть которой она утратила после удара, и чернила на них смешались со слезами. Почти каждый день сознательной жизни, от дня выпуска из приюта до госпитализации, девушка конспектировала просто потому, что ей не с кем было обсудить тревожные мысли, волнующие темы, неизгладимые впечатления.
Одна пузатая тетрадь, близкая к левой стенке стеллажа, выступала из ровного ряда остальных. Приняв это за предложение, Эйприл взяла ее и открыла на случайной странице. Первое впечатление – это дневник незнакомца: кривые и неровные строки, неуклюжие буквы, слова, которые трудно разобрать. Во время реабилитации, когда она училась заново писать, врачи предупреждали, что почерк изменится, и старые записи это подтверждали. Но было что-то еще, что мешало ей прочитать написанное. Взгляд скользил по воспоминанию и останавливался, только когда встречал знакомые символы. Они были рассыпаны по странице, обращая сплошной текст в неразгаданный кроссворд. Девушка сначала цеплялась за них и пыталась расшифровать неразборчивые слова, пока не признала, что перед ней – язык печали, на котором она так и не научилась заново читать.
Бросив эту тетрадь на пол, она взяла другую, затем еще одну.
– Да что ты за человек то такой? – рассердилась Эйприл на саму себя. – Какой теперь толк в этом мусоре?!
От злости она дернула за полку. Что-то хрустнуло, и все содержимое с грохотом повалилось на пол. Одна тетрадь, упавшая последней, раскрылась. Судя по дате, которая стояла заголовком к одному из воспоминаний, этот дневник велся уже в Стране рока и на местном языке. Эйприл опустилась на корточки и погрузилась в чтение.
Она заново знакомилась с собой и, если от чего-то покалывало в голове, бежала в студию и пробовала подобрать пароль. Многие из описанных событий сохранились и в ее поврежденной памяти. Девушка узнавала воспоминания так хорошо, будто их не зацепило ударом, просто невидимая рука успела переложить их из погибающей ячейки мозга в другую. Поэтому находя их в неожиданном месте, она могла на секунду приятно удивиться, прежде, чем осознавала, что прочитанное ее нисколечко не радует. И лучше бы то или иное событие врачи откачали из черепной коробки вместе с кровью.
В дневниках нашлось место истории, рассказанной Гибсоном в больнице – о первом знакомстве Эйприл с другими членами группы. Правда, ее рукою тот день не был описан как-то уморительно, чтобы вызвать задорный смех Кёрлис. Наверно парень рассказал что-то еще, что ускользнуло от ее внимания и навсегда кануло в забытье.
Старая Эйприл более уверенно, чем нынешняя, считала, что «Стапелия» - это ее семья. Конечно! Дела тогда шли хорошо, группа набирала популярность. Она просто еще не знала, как с легкостью парни откажутся от фронтмена, когда возникнет безнадежная ситуация, и скинут на ее плечи многотысячный долг.
Очень много воспоминаний было связано с именем Маки. Эта девушка владела студией звукозаписи в Стране рока, куда однажды пригласила работать старую Эйприл, разглядев в ней преуспевающего продюсера треков.
Одной из последних дневниковых записей оказалась коротенькая заметка, где говорилось о последнем недописанном альбоме «Стапелии». Он был готов процентов на восемьдесят, прежде чем случилось непоправимое. Старая Эйприл успела обозначить его как «нечто нестандартное», «сюрприз», и обещала в ближайшие дни показать парням. А главное - «все новые треки уже закачаны на флешку».
Дочитав до конца, девушка захлопнула тетрадь и бросила к остальным, сгрудившимся на полу. Устало осмотрела комнату. В ней мало что изменилось после ухода трудотерапевтов. Она не исполнила ни одного обещания, данного специалистам: елка и тыквоголовые корзинки со сладостями оставались на своих местах, как и старые календари без апреля, придавленные отвалившейся полкой и перечитанными дневниками.
Флешка. Где-то в этой Коробке валяется флешка с треками, которыми старая Эйприл, судя по воспоминанию, очень гордилась. Эта маленькая штучка и есть ее кнопка перезапуска.
Девушка перерыла все рюкзаки, карманы джинсов и верхней одежды. Заветное устройство нашлось во внутреннем кармане куртки с рукавами на резинке. Кажется, именно в ней ее увозила скорая помощь в злосчастный день.
– Так, Вонючка, – настраивала она себя, разглядывая разные разъемы на обоих концах устройства. – Ты делала это тысячу раз. Кубик суем в квадратную дырку, конус - в треугольную. Это не сложнее.
Для одного конца флешки нашелся подходящий слот в системном блоке, который без пароля оставался бесполезным кирпичом. Другой конец – тоже выглядел знакомым. Девушка рассмотрела мобильный телефон и поднесла металлическую коробочку к слоту для зарядки. Должно было сойтись. Рискнула вставить.
Телефон сообщил о новом устройстве и тут же предложил ознакомиться с содержимым. Открывшаяся взору дюжина папок хранила сотни аудиотреков. Любую новую идею старая Эйприл всегда записывала на диктофон и давала файлам беспорядочные названия:
Новый сильный в норм тональности Новый сильный трек с вступлением
Концовка в новый сильный Ритм вступл
Ритм припев! Старый припев Второй трек рыба
Мелодия проигр Середина в хит бит Голос002 Рифом ок Новприпевч целиком и с эхом
Риф хита Ммрачный
Потыкав наугад в несколько папок, девушка сходу не разобралась, где именно лежит заветный недописанный альбом. Старая она не удосужилась обозначить его как-то приметно, видимо, прекрасно ориентируясь в своей музыкальной барахолке.
– Значит, придется слушать все подряд, – поставленная вслух цель упала тяжким грузом посреди большой комнаты, Эйприл осмотрела ее и приуныла: – Так, Вонючка, куда ты положила свои наушники?
«Теперь осталось либо тонуть, либо плыть дальше, но у меня нет ничего,
кроме этой напрасной песни» [2]
Когда я прочитала в своих воспоминаниях о почти готовом альбоме, то увидела хорошую возможностью уйти из музыки красиво. Или хотя бы не молча, как сейчас, когда только и делаю, что читаю в соцсетях комментарии утекающих восвояси подписчиков. Выкинула бы в общий доступ несколько композиций без сведения, на которое я теперь не способна, без доработки (по той же причине), с пустым голосом. Они стали бы моей утиной песней. Придумала бы отговорку, мол, мои каналы опустели, вдохновение исчерпано, и навсегда распрощалась бы со «Стапелией».
Парни списали меня как немощную. Отправили в утиль, увидев перед собой мычащий овощ, не признающий собственных конечностей. Видимо, они так и не успели познакомиться с будущим альбомом, который я несла им в день, когда мой мозг решил принять кровавый душ. До сих пор не могу вспомнить, что его к этому побудило. Гибсон так и не рассказал о случившемся, а я не спросила. Помню только, как приехала в студию с какой-то забавнойисторией на уме.
Теперь их скоропостижный побег из увядающей «Стапелии», казался хоть и подлым, но оправданным. Может, если бы парни знали о существовании в моих запасах материала, который прикрыл бы паузу в концертной деятельности, то задержались бы подольше?
Если бы да кабы. Но...
Сухой, как краска, застывшая на щетине кисти. Сырой, как тряпка под протекшим холодильником. Вялый, как горсть гнилых ягод. Грубый, как заветревшийся ломтик сыра. Тусклый, как радужка глаза у старика. Дырявый, как кукольная голова без волос. Чвакающий, как голодные опарыши на теле мертвой птицы. Чем только гордилась старая я, загружая материал на флешку? Я не услышала на ней ничего готового на восемьдесят процентов. «Нечто нестандартное»? Да! Такого хлама я никогда не продюсировала. Если бы этот недоальбом услышала Маки, то обрадовалась, что я вовремя свалила из ее студии.
Рано или поздно это должно было произойти, верно? После пятнадцати лет в музыкальной индустрии, когда день за днем качаешься на невидимых звуковых волнах, тебя рвет бездарным вакуумом и вот ты уже никто. Можно попробовать убедить себя и фанов, что всего лишь ищешь новый стиль, свежее звучание. Но всем и без того ясно – тебе конец.
Может, слабый материал был первым звоночком грядущего удара?
Если бы да кабы. Но...
Все альбомы «Стапелии» походили на фуршет вокруг конвейера для сортировки мусора. Он изобиловал фруктовыми огрызками и кожурой, обглоданными костями с ошметками мяса, черствыми корочками хлеба. Тут же были и упаковки из-под пирожных с кремовыми мазками и бисквитными крошками на дне, пластиковые стаканчики с засохшими каплями йогурта на порванной золотинке и выжатые бутылки с соусами, разбавленными водой. Все написанное «до удара» звучало как помойка, и я кормила из нее преданных слушателей. Удивляет, как группа смогла продержаться более десяти лет с подобным материалом. Песни явно создавались глухим музыкантом и покупались такими же глухими фанатами.
Было бы проще не спаси меня врачи. Вступила бы в клуб мертвых талантов и стала бы местечковой легендой, а все старые альбомы получили бы бонусную звездочку к уже имеющейся оценке.
Если бы да кабы. Но...
Я мечтаю о стадионе, забитом публикой, пришедшей ради живого исполнения моих песен. И хочу добиться этого честно. Не посмертной наградой или чествованием того мужества, благодаря которому я нашла в себе силы выйти из состояния овоща. Я мечтаю, чтобы стадион заполнился людьми, потому что я создала действительно классные вещи.
Но из-под моей руки выходит только хлам.
♪Квест, чтобы услышать гудки♪
К середине тридцать третьей зимы в жизнь Эйприл ворвалось понимание, что чуда не произойдет: кнопка перезапуска не появится вдруг из ниоткуда, если ничего не предпринять. Тогда она нашла в интернете магазин компьютерной техники и целую неделю готовилась к телефонному разговору.
В подготовке ей помогали несколько простых истин, которыми поделился Чернодурка во время реабилитации. Он поставил перед собой задачу – избавить Эйприл от страха общения с незнакомыми людьми. Она и раньше неохотно контактировала с ними, а после удара, когда появились проблемы с речью и подбором слов, вовсе предпочла избегать всяких разговоров.
Первая истина гласила: надо убедить себя, что общение имеет смысл.
Самостоятельно решить проблемы с компьютером Эйприл так и не смогла. Она выписала на листке бумаги все трудности, с которыми столкнулась при включении строптивого черного ящика. Тут же живо представила, как медленно зачитывает каждое предложение по слогам, которые еще и путаются между собой, и как менеджер магазина пыхтит в трубку, силясь разгадать шараду от странного клиента. Она пораженно смяла исписанный лист бумаги, отбросив всякое желание начинать этот разговор.
Следующая истина предлагала четко обозначить цель общения.
Через пару дней Эйприл расправила бумажный комок с заметками и внимательно перечитала. Она не собиралась в первом же самостоятельном разговоре выглядеть глупой, потому перечеркнула все записи, сведя их к одному слову, которое обвела жирным кружком. Оно и стало ее главной целью предстоящего разговора.
Последняя истина от Чернодурки казалась самой трудной: от Эйприл требовалось спланировать общение.
Еще несколько дней она расписывала тщательный диалог с вопросами от менеджера и возможными ответами. Затем написала несколько встречных вопросов. К концу недели она еще раз изучила сделанные заметки и тяжело вздохнула, принимая неизбежность разговора с незнакомцем, и связалась с магазином.
– Добрый день, – кто-то ответил сразу, Эйприл даже не услышала гудков, и с натянутой радостью поприветствовал ее. – Вы позвонили в компанию «Клик&Пык».
– Д-добрый, – взволновано ответила она, не говорившая с людьми уже более полугода.
День у собеседника видимо начался не очень, что ощущалось в нотках его голоса. Он нехотя зачитывал с листа положенные фразы и принужденно улыбался. Значит, читать с листа они будут вместе. Это придало уверенности Эйприл, и она забегала взглядом по заметкам:
– Я...я хотела...
– Если вы хотите подобрать комплектующие, нажмите один, – продолжил тот же голос, игнорируя ее попытку перейти к делу.
Эйприл сокрушалась от собственной глупости и залилась краской, сообразив, что с ней говорил автоответчик. Голос робота тем временем продолжал:
–... сервисное обслуживание, нажмите два.
– П-подожди, приятель, много слов. Куда нажать? – она оторвала телефон от уха и посмотрела на загоревшийся экран.
А автоответчик, приглушенно, будто через газетный листок, не унимался, выдавая все новые инструкции:
– ...дождитесь ответа оператора. После разговора, пожалуйста, оставайтесь на линии, чтобы оценить качество...
На экране телефона из небольшого набора иконок Эйприл нажала на первую попавшуюся кнопку. Сердце колотилось от волнения, словно она обезвреживала бомбу, а на том конце линии послышалось длинное, издевательское: «Уууу... ууу».
– Вот так квест, чтобы только услышать гудки, – она прикрыла глаза, запрокинув голову, ставшей невыносимо тяжелой. Под шрамом от трепанации больно закололо. – Соберись, Вонючка. Ты ведь делала это когда-то. Уже много раз.
– Добрый день. Компания «Клик&Пык». Чем могу помочь? – новый голос заговорил из динамика телефона.
Рабочий день только начался, поэтому он звучал бодро, открыто. Немного шелестел, как исписанная бумага, и пах свежими чернилами и кремом для бритья.
– Алло? Вас не слышно, – он вежливо напомнил о себе, когда ответ Эйприл задержался на долгие полминуты.
– Да-да, добрый день. К-компьютер, – она схватилась за записи, ища взглядом обведенное жирным кружком слово-цель. – Могли бы вы помочь мне с выбором?
– Хотите приобрести новое оборудование? Да, конечно. Под какие цели подберем машинку?
– Что? Какая машинка? – она запуталась в терминологии: в ее заметках среди запланированных вопросов от менеджера не оказалось ничего про машину. – Нет, мне необходим только компьютер. Для домашней студии звукозаписи.
– Я вас понял, дайте мне минутку.
Сотрудник компании говорил с улыбкой, но интонация его голоса не понравилась Эйприл. По ней она «видела», как разговор превращается в анекдот. Надо было вовремя прервать его, сократить до минимума и при этом добиться цели.
– Так, смотрите, – менеджер магазина работал оперативно, за короткое время подобрав несколько подходящих вариантов. – Могу предложить Вам...
– Вообще-то у меня есть уже один, – она не дала ему договорить, зная, что он засыплет ее наименованиями товаров, которые для Эйприл прозвучат как незнакомые, бессмысленные слова. – Только он... эм, сломался. Но пока работал, вполне меня устраивал. Возможно собрать точно такой же?
– Да, конечно, – собеседник заметно расстроился, кажется, он хотел прорекламировать новому клиенту самое лучшее и дорогое оборудование. – Уточните, пожалуйста, какое именно железо в нем установлено?
На этот вопрос в голове у Эйприл возник только один ответ – «железное». Тут она вспомнила, что где-то в подвале хранятся коробки из-под техники.
– Я могу прислать фотографии.
– Так будет лучше, да. Направьте их нам по электронной почте, указанной на сайте, и мы подберем вам комплектующие. Можем попробовать даже оживить Вашу машину.
– К сожалению, я не знаю, что с ней, – соврала Эйприл, и ее шея и уши загорелись от новой волны стыда.
– Для нас это не проблема. Наш мастер приедет к вам и поверит все самостоятельно.
– Звучит неплохо... Запишите адрес? 2504 Индастриал-авеню, Западный Дарквейв.
Повисла долгая пауза, в которую телефонный собеседник должно быть регистрировал заявку. Эйприл не слышала цокот клавиш, только фоновое шушуканье менеджеров, обслуживающих других клиентов. Вскоре с ней снова заговорили, в этот раз озадаченно:
– Могли бы вы повторить адрес?
– Я пришлю метку вместе с фотографиями, – предложила она, вдруг засомневавшись, что опять могла перепутать запад и восток.
– Спасибо. Мы дополнительно свяжемся с вами, чтобы согласовать дату и время прибытия нашего специалиста. У вас еще остались вопросы?
– Буду ждать звонка, всего доброго, – Эйприл бросила трубку и почувствовала облегчение, что телефонный разговор наконец закончился.
Мастер приехал уже на следующий день. Молодой человек с чемоданчиком инструментов и добродушной улыбкой зашел в студию и присвистнул:
– Ого, да у вас тут звездолет! Занимаетесь профессионально?
– Нет, – она старалась, чтобы голос звучал убедительно, – досталось по наследству от прошлой хозяйки дома.
Она поправила шапку на голове, которую специально натянула к приходу незнакомца, чтобы скрыть шрам. Но он больше был увлечен студией, с детским любопытством разглядывая каждое оборудование.
– Видимо, жизнь у нее пошла в гору, раз она оставила вам такое сокровище.
– Ее жизнь скорее похожа на качели, – Эйприл хмыкнула. – Сокровище, говорите? Может, тогда продать все. Как думаете, наберется на две сотни тысяч?
– Да запросто! – без доли сомнения подтвердил он, но для уверенности заглянул в заявку. – У вас и комплектующие из дорогого сегмента. Подобраны явно профессионалом.
– Она точно разбиралась в этом лучше меня, – тоскливо согласилась и почувствовала зависть к своей прошлой жизни.
Мастер тем временем снял боковую крышку с системного блока и заглянул внутрь, а его рука на автомате потянулась к кнопке включения. Компьютер в ответ охотно загудел.
– Он работает! – воскликнул парень и удивленно уставился на Эйприл.
– Верно.
– Но в заявке сказано о проблеме с компьютером.
– Так точно.
– И какого же рода проблема?
Эйприл тянула с ответом, но в конце концов сдалась под тяжестью его взгляда и кивнула на мониторы, где зависло коварное поле с вводом пароля.
– И... все? – в этом коротком вопросе она услышала, какой дурой выглядит со стороны. Его тональность так и напевала, что Эйприл теперь новый анекдот в копилке мастера.
– Угу.
Последующие манипуляции отняли у мастера не много времени, и он избавился от пароля. На большом экране, дублирующем основной, распахнулся рабочий стол, захламленный сотнями иконок. Сердце Эйприл бахнуло, будто она увидела что-то родное и в тоже время пугающе незнакомое.
– Можно работать, – довольный собой, мастер похлопал в ладоши, стряхивая с них невидимую пыль. – Будете писать песни или подкасты?
– Возможно, – ответила она, не понимая значения второго слова, потом быстро добавила: – Пока не знаю. Надо еще разобраться в этом всем.
– В интернете много полезных видео, – его голос засиял заразительным участием, парень буквально чувствовал своим долгом помочь Эйприл всем, чем возможно. – Пошарьте там, найдете ответы на все вопросы.
Его слова стали для нее озарением.
– Пожалуй, с поисков ответов на вопросы стоит начать. Но перед этим... Можете еще помочь... как ввести новый пароль?
Он охотно исполнил просьбу, на экране загорелось окошко для ввода пароля, а парень вежливо отвернулся. Эйприл пару раз бросила на него взгляд, точно ли он не подсматривает, а потом ввела несколько символов, которые наверняка не забудет.
– Еще раз спасибо за помощь, – поблагодарив, она дала понять, что больше не нуждается в его услугах.
Она заплатила за работу мастера какую-то символическую сумму, не сильно ударившую по ее финансам.
Эйприл вернулась к компьютеру и углубилась в изучение рабочего стола. Полсотни папок, прямо как в телефоне. Что в них, для чего, сколько наработок стоят внимания, а на что у нее не поднялась рука своевременно удалить из памяти – на эти вопросы ответов было не найти даже на просторах интернета.
Все материалы для песен в прошлой жизни записывались в одной программе. Когда та запустилась на экране, Эйприл рассеяно водила взглядом по десятку вкладок с сотнями функций и безграничными возможностями, и даже не знала с чего начать. Единственное, с чем она справилась быстро – нашла кнопку запуска треков. На то, чтобы прослушать их, ей хватало поврежденного мозга.
Последовав совету мастера, Эйприл полезла в интернет за ответами. Вводила в строку запроса банальные вопросы: «как записать трек», «с чего начать запись», «как обрабатывать звук». Искала самоучители по программе, установленной на компьютере, и смотрела видео вводных уроков. Чтобы изучить ее досконально требовалось купить курс, обещавший за несколько месяцев сделать из нее настоящего профи. Но лишних денег у Эйприл не было.
Опираясь только на первые шаги в звукозаписи, которые она подчерпнула из коротких обучающих видео Эйприл хотела раскочегариться самостоятельно и интуитивно, буквально методом «тыка» нащупать все необходимые навыки. Все чаще в мыслях всплывало имя Маки и воспоминания о ее студии. Вдруг в атмосфере места, где она когда-то работала, ее посетит озарение?
«Добро пожаловать в высший свет!» [3]
Удивительно, как мне, не имеющей опыта обращения с деньгами, удалось воспользоваться сиротским миллионом с пользой. Брошенки вроде меня за пару месяцев спускали в ноль все скопленные средства, особенно если рядом оказывался ушастый взрослый.
Меня спасало мое проклятье – даже шесть нулей на личном счете не делали зловонный цветок привлекательнее. Другим сиротам везло меньше. Они всё свое добро скармливали чужакам, хех. Да, я сейчас расплылась в довольной улыбке.
Конечно, безденежное напряжение было и у меня. Я хотела оказаться в Стране рока, где процветала тяжелая музыка, где она родилась и развивалась почти целое столетие. Потому лавинную долю сиротского миллиона, который скопился за 18 лет заточения в приюте, я потратила на первую аппаратуру, программы звукозаписи и курсы иностранного языка.
Кайф от музыки достигал таких пределов, что на университетских занятиях меня мучала ломка – хотелось больше разнообразной практики, больше свободы в творчестве. Ко второму курсу методом клика я самостоятельно освоила несколько музыкальных редакторов, а потом закрепляла полученные умения на местных исполнителях. Находила их по объявлениям. Работала за гроши, иногда – бесплатно. Заказов набралось на несколько месяцев вперед и мне пришлось бросить учебу, полностью посвятить себя работе. Я писала аранжировки, ловко сводила вокал с минусом и готовила треки к последующему тиражированию, чтобы они сносно звучали на любом проигрывателе. Так выросла до мелкого продюсера. Дешевого, но с узнаваемым именем.
Крысиный король. Это имя было выбрано для музыки, которую я не ощущала своей, от которой легко могла отказаться, продать и не чувствовать угрызений. За этим именем я пряталась: никто не знал мой пол, возраст, как я выгляжу. По этому имени меня находили рыбы покрупнее. Но не в Стране рока.
Все заработанные деньги тут же спускались на покупку нового оборудования и плату за доступ к безграничным возможностям звукозаписи. Моя библиотека сэмплов пополнялась так стремительно, будто я черпала звуки ковшом изобилия.
Когда мой иностранный окреп, я начала ползать по зарубежным сайтам в поисках, где бы показать себя. Спамила треками в иностранные лейблы, студии, рассылала их исполнителям (как знаменитым, так и не очень). Моя музыка не получала отклика, словно летела сразу в корзину. Но я продолжала работать, заниматься делом, которое заставляло чувствовать себя живой.
И однажды меня заметили.
Маки, владелица маленькой студии звукозаписи в Стране рока, заинтересовалась моим музыкальным портфолио и связалась со мной. Я рассказала ей все, что она хотела услышать. Может, где-то приврала, уже и не припомню. Однако пришлось признаться, что живу в другой стране и не имею возможности приехать (мне так и не удалось скопить денег на внушительный переезд). Она перевезла меня в долг, так как очень хотела видеть в своей студии. Оформила на меня рабочую визу и помогла обустроиться на новом месте.
И вот я перебралась в Страну рока, став ближе к музыкальной мечте.
♪Рубильник в голове♪
В Дарквейве весна сильно отличалась от той, какой ее привыкла видеть Эйприл: куда мягче, чем в Стране печали, без серого пейзажа и привкуса озерной тины. Но даже здесь, в ее городе музыки, с первым днем марта она чувствовала, как под ногами хлюпает невидимая грязь, подобно зыбучим пескам втягивая в себя всю волю к жизни. Приближался тридцать четвертый день ее рождения.
В замкнутом пространстве Коробки беспомощность кусала Эйприл за пальцы, а стопка старых календарей давила на нее отсутствующим апрелем, который из года в год сжигался, как сухая трава по весне. Только на ее месте не вырастало ничего нового. Никогда. Суета рабочего процесса, туры по городам, записи альбомов – все это когда-то отвлекало от дурных мыслей. К тридцать четвертому Гребанному дню не осталось ничего, что могло бы помешать сделать шаг в пропасть. Поэтому она сбежала из Коробки в первый же весенний день, в самый ранний час, чтобы в последний раз испытать удачу и попробовать найти себя там, где когда-то стала «Эйприл Мэй».
В городе царила обычная будничная суета, и центральная часть Дарквейва кишела людьми. Кафешки обещали накормить завтраком и напоить кофе, вкусным, как первая любовь, бутики – придать уверенности в себе, аптеки – излечить от всех болезней, а парикмахерские и салоны красоты – подарить ослепительный вид и скрыть любой изъян. Эйприл уклонялась от их приглашений, а мимо последних – буквально пробегала, каждый раз нервно поправляя шапку на голове. Она лучше всего скрывала один из ее изъянов и практически ничего не стоила, в отличие от услуг, намеревавшихся сбить девушку с пути. А путь лежал в студию звукозаписи, где начиналась ее музыкальная карьера.
− Вы прибыли в пункт назначения, − в наушниках прозвучал голос телефонного навигатора, и девушка впала в ступор.
Место, в котором она оказалась, совершенно не походило на то, куда она планировала попасть. Первым делом проверила адрес: все в точности, ошибки не было. Но там, где в глубине дворов должна находиться неприметная дверь в полуподвальную коморку, ее встретила аккуратная входная группа, над которой растянулась вывеска «ПсихóтрияРекордс» с логотипом в виде сочных губ из двух алых лепестков.
Пока Эйприл топталась на месте, размышляя, что какой-то бордель занял помещение студии (хотя слово «рекордс» на вывеске толковалось ею весьма однозначно), из двери вывалилась девушка, поспешно зажигая сигарету. Она очень походила на саму Эйприл: кожа да кости, угловатая, но чувствовавшая себя комфортно в своем теле. Она заворачивала его в удобную одежду плюс-сайз и разрисовывала руки от запястья до ключиц в цветные татуировки, не заморачиваясь о внешнем виде, из-за чего походила скорее на уличного бродягу, чем на девушку «за тридцать», успешно развивающую собственный музыкальный бизнес.
− Мэй? – Маки вынула изо рта тлеющую сигарету, выпучив на старую знакомую и без того выпученные глаза. – Ты чего тут шатаешься?
− Шла мимо, − ответила Эйприл, продолжая удивленно разглядывать обустроенный фасад студии. – Что ты сделала с моей любимой дырой?
− Это называется ремонт, Мэй, − Маки приветливо похлопала ее по плечу и затянулась дымом. – Попробуй как-нибудь сделать его в своей ржавой халупе на колесах, будешь в восторге.
− Я давно переехала в дом, − отстраненно ответила девушка, не в силах оторвать взгляд от сочного логотипа, потом будто поняла, о чем речь, и возмутилась: − Эй, чем так плох мой трейлер?
− Так ты правда мимо проходила? Или заглянешь в гости?
− Да-нет, − неуверенно качнула головой, одновременно пожимая плечами. – Но с удовольствием зайду, если не помешаю.
Маки докурила сигарету, выбросила окурок в урну у входа и пригласила внутрь. Как оказалось, ремонту подвергся не только фасад, но и комната ожидания. Голые кирпичные стены теперь прикрывал окрашенный в черный гипсокартон. Старую софу с протертыми подушками заменил мягкий кожаный диван. Вместо ламп накаливания коридор засиял светодиодами как звездное небо.
− Театр начинается с плечиков? – Эйприл оценила изменения.
− С вешалки, − поправила Маки.
− В чем разница? – попыталась выглядеть непринужденно.
Техническая сторона студии осталась прежней. Она и при Эйприл уже была продвинутой: дорогая аппаратура, отличная звукоизоляция, полный набор инструментов для «голых» музыкантов. Маки придерживалась мнения, что в треках каждая нота должна излучать профессионализм музыкального продюсера, потому не жалела денег на качественную технику, а когда дела пошли в гору, решила преобразить стены, в которых по всей видимости стали чаще появляться исполнители.
− Это место было моим первым домом, − с тоской в голосе заключила Эйприл, встав у кресла напротив микшерского пульта, где провела немало рабочих часов.
− Первый дом здесь? – спросила Маки, явно имея ввиду Дарквейв.
− Ммм, да, − уклончиво ответила девушка.
Она никогда не говорила с Маки о семье. Только однажды соврала, что ее несуществующая родня поддерживает переезд в другую страну ради исполнения музыкальной мечты.
− Что-то изменилось?
− Само место. Я его не узнаю. Были кое-какие надежды, до того, как я увидела тот разбухший вантуз на логотипе.
− Что с тобой? – Маки вгляделась повнимательней. – Творческий кризис? Разругалась с группой? Кошмарит лейбл и теперь тебе нужна работа? Приму тебя обратно под старый оклад.
Маки будто ждала случая излить старую обиду: Эйприл, можно сказать, бросила ее, уйдя в вольные исполнители, когда музыкальный бизнес только-только начал набирать обороты и посыпалось много работы. Но голос ее выдавал добрую шутку. Она перечислила все актуальные беды, но перечислила с иронией, явно не веря, что у девушки могут быть проблемы с карьерой и что та захочет променять свободу сцены на кресло в студии.
– Грабеж! – воскликнула Эйприл, шаря взглядом по оборудованию. – Когда я работала в долг, пятерка за час была справедливой ценой. А сейчас....
Она заставила себя замолчать, но фраза все равно прозвучала до конца, уже в ее голове: «я ничего не стою». Эти слова странно резонировали с легкой улыбкой на лице Маки.
− Что? Попросишь десятку?
− Я теперь бесполезный мешок с костями.
− Помню другую Эйприл Мэй. Пылающую от музыки, берущуюся за любой заказ и изнывающую от тоски без работы.
− Я хочу работать сильнее, чем раньше, вот только, − она посмотрела на микшерский пульт: − Я за рулем летящего вниз самолета. Его надо мягко припарковать, но какой рубильник потянуть?
Она развела руками, охватывая множество кнопок, регуляторов неизвестного теперь назначения. Потом поднесла палец к случайной кнопке и вопросительно посмотрела на Маки.
− Даже не думай нажимать на нее, − та ответила с юморком, но во взгляде читалось беспокойство.
− Не спрашивай, как так вышло. Я и сама не знаю, зачем притащилась сюда. Отнимаю твое время-деньги. Может, рассчитывала, что нужный рубильник в голове щелкнет сам по себе.
В этой студии теперь все не так. Шпаклевка и обои скрыли за собой ностальгию по месту, которое она очень любила и называла домом. Его больше не было, как и старой Эйприл. Теперь она пришла в новую студию, с новыми правилами, новым распорядком и владелицей, горящей новыми идеями. Затея не увенчалась успехом.
− О, это же Мэй!
− Кто?
− Эйприл Мэй! Фронтмен «Стапелии»! – за спиной послышалось громкое перешептывание.
В студию пришли молодые музыканты. Совсем юные, только ступившие на творческий путь. Под давлением их интереса Эйприл беспокойно поправила шапку на голове.
− Привет, − к ней подлетел один из участников. − Классно вот так увидеться с тобой. Ваш последний альбом у меня на повторе.
Парень был значительно моложе ее и, видимо, сильно взволнован неожиданной встречей с кумиром, так что покрылся пóтом и напоминал тесто для имбирного печенья - теплое, маслянистое с шоколадными каплями. Может, такое сравнение возникло у Эйприл из-за его смуглой кожи и мелкой россыпи темных родимых пятен по всему лицу, шее и рукам от плеч до кончиков пальцев, а может из-за голоса. Он гармонировал с его десертной внешностью: хрустящий на первых нотах и чуть влажный к середине фразы, как не пропекшееся до конца печенье, и слегка пощипывал горло теплой жгучестью маринованного имбиря.
– Почему ты здесь? Заинтересовалась независимым лейблом? От «Стапелии» полтора года ни слуху, ни духу.
− Лейбл? – Эйприл удивленно посмотрела на старую знакомую. – Ты теперь и продвижением исполнителей занимаешься?
− Давайте работать, парни! – Маки пропустила ее вопрос мимо ушей, загоняя всех пришедших в комнату для записи. – Время идет, и мы теряем деньги. Вперед.
− Послушаешь нас? – не унимался самый активный из группы, доставая из рюкзака барабанные палочки. – Очень интересно твое мнение.
Эйприл замялась с ответом и нерешительно глянула на Маки. Та в ответ дернула плечом, садясь за микшерский пульт, и справедливо заметила:
− Уши же у тебя на месте.
В комнате звукозаписи парни настраивали музыкальные инструменты, а Маки хозяйничала за пультом. Глядя на ее спину, Эйприл вспомнила заразительную увлеченность делом, которая всегда исходила от девушки в период их совместной работы. Владелица студии, тогда еще маленькой и неизвестной, вдохновляла Эйприл, благодаря чему она быстро выросла как профессионал.
− Знаешь, я понимаю, почему они попросили меня послушать, − ностальгия по прошлому вызвала и воспоминания о старых шутках, которые тут же попросились наружу. – Твои треки же сплошной замиксованный шум. Я бы не доверила свою музыку твоему слуху.
− Закрой рот и развесь уши, − пробурчала та в ответ, даже не повернувшись.
В голосе не звучали обида или злость. Наоборот, Маки нагрубила ей с доброй улыбкой на лице.
Композиция, выбранная группой, обещала Эйприл прогулку с ветерком на байке по пустому скоростному шоссе вдоль влажного летнего леса. Она началась бодро с тучного вступления из партии голой ритм-секции: жирный рык басовой гитары отзывался вибрацией под правой ладонью, а барабанная партия вырисовывала четкий орнамент протектора на широких колесах, которые вот-вот вгрызутся в асфальт. Но уже в куплете, когда вступили гитары и запел вокалист, Эйприл ощутила жгучее трение на внутренней части бедер, будто битый час крутила педали велосипеда с жесткой сидушкой. Какая-то плоскость в мелодии делала песню сухой и скучной. Девушка посмотрела вниз, на свои ноги, но видела под собой не байк, а самый обычный велосипед, рама которого намертво прикручена к полу, и колеса крутились в холостую – совсем не соприкасаясь с землей. Она огляделась вокруг и обнаружила себя в душном спортивном зале, оседлавшей велотренажер перед плоским телевизором. С его экрана, обдавая спертым воздухом, дышала в лицо реклама горящих туров.
Эйприл не заметила, как закончилась песня. Мелодия крутилась в ее голове, заставляя блуждать по противоречивым образам. Только две диссонансные ноты, которыми было ее имя, вернули в реальность.
− Ты вообще слушала? – спросила Маки, насторожившись.
По всей видимости от нее не ускользнул взгляд Эйприл, устремленный в никуда.
− У меня к тебе похожий вопрос. Где были твои уши?
Только после ее слов парни выглянули из комнаты для записи и, как маленькие дети, очевидно ожидали глухих оваций.
− Что скажешь? – нетерпеливо спросил барабанщик.
Ворочая на языке имбирную крошку его голоса, девушка засомневалась рубить с плеча и прямо признаваться, что песня на ее слух выполнена из рук вон плохо.
− Продюсировал кто-то один? – она начала издалека, чтобы выиграть для себя немного времени и найти способ исправить услышанные образы.
− Нет, − взял слово вокалист. − Каждый внес свой вклад.
− Мало кому удается слепить трек из разных вкусов.
Эйприл произнесла это без какой-либо интонации и надолго замолчала, будто сказала все, что хотела, потому музыканты приняли ее слова за похвалу.
– Ритм-секция на «четыре», барабанная партия – «пятерка», – продолжила она, но, опасаясь перепутать слова, говорила медленно и судила кратко, школьными оценками. – Я бы взяла себе такие барабаны.
Барабанщик засиял от восторга и взглядом забегал по лицам собравшихся. Он искал кого-нибудь, кто бы подтвердил, что не он один слышал слова девушки. Но все смотрели на Эйприл.
Пристальное внимание сконфузило ее, и она снова поправила шапку на голове. Где-то под ней, глубоко в памяти, дребезжала хлипкими колесами библиотечная тележка. Она мчала на помощь по извилинам мозга, везя в себе беспорядочную груду выученных слов. Из них Эйприл предстояло сложить мнение и публично его озвучить.
– В остальном песня желает много лучшего. У вас велосипед прикручен к полу, колеса без резины и духота в зале. На барабанах песня еще как-то держится. Но в целом она просто фарш, который тухнет к середине. После вступления можно выключать. Достаньте из гаража сломанный байк. Может он заведется, потарахтит минутку, выкашливая из трубы пыль, но даже в этом будет больше свободы, о которой вы поете, чем в вашей рекламе горящих туров.
− И как это сделать? – Маки глянула через плечо, отвлекшись от монитора, чтобы проверить все ли в порядке с Эйприл - настолько ее речь казалась безумной.
− Это же ухослышно. Басовую партию оставить, но сделать рваной с середины песни. Одну гитару перевести в дисторшн, постепенно усиливая к обрыву.
− Ухослышно? Что это значит? – зашептал один из гитаристов.
− Может, «очевидно»? – смышленым оказался второй гитарист. – Оче-видно. Ухо-слышно. Сечешь?
Их голоса Эйприл едва замечала: они звучали слабым эхом где-то за кулисами ее подсознания. А на его главной сцене она дирижировала оркестром, исполняющим новую аранжировку песни.
– Перед вторым куплетом бас и гитары заглушить на пару тактов. Оставить только бочку и вокал – емкая пауза выйдет перед долгой дорогой. Во вступлении пусть постонет сирена, как песочный ветер, пригнавший пузатые от дождя тучи. Их же продублировать перед обрывом.
Может парням и не хотелось играть музыку, которая пришлась бы по душе Эйприл, но она так увлеченно рассказывала, что никто не стал с ней спорить. Музыканты молча обдумывали услышанное. А вот Маки проявила особый интерес.
− А что с вокалом? – спросила она так, будто все остальное не оставило вопросов, и теперь готова работать над следующей дорожкой.
− На вокале у вас девчонка в полосатых лосинах с рваными коленками. Твоему малышу там не тесно? – она осмотрела парня ниже пояса, гадая, что скрывают мешковатые джинсы, и пожала плечами, когда он послал ее к черту, как ей послышалось, без явной обиды. – Акамич... комично... академичность в исполнении явно лишняя. Не балет же тут у вас. Можно добавить...
− В балете не поют, − перебил ее фронтмен, и тон его изменился, стал резче.
− Ммм? – растерялась Эйприл и в поисках защиты глянула на Маки, но та задумчиво изучала один из мониторов, где цветными волнами дрожали звуковые дорожки.
− Тебе знакома разница между балетом и оперой? – вокалист устал ее слушать и нашел за что зацепиться и осадить.
Библиотечная тележка в голове Эйприл совершила крутое пике в пропасть незнания, раскидав все содержимое по темной бездне: разницу она забыла.
− Ну, и добавить небрежности, − она постаралась невозмутимо продолжить, но речь ее еще больше замедлилась, пока она подбирала слова. − Какой-нибудь выкрик «мимо нот» между основной линией голоса.
– Да кто ты вообще такая, чтобы учить меня? – парень разозлился не на шутку. – Что-то не видел тебя, собирающую стадионы! Говоришь еле-еле, несешь бредятину.
«Старая Эйприл» нашлась бы, что ответить ему, но «Эйприл сегодняшняя» притихла и потупила взгляд. Она сомневалась в себе как никогда прежде.
– Эй, осади, приятель! – заступилась за нее Маки. – Мэй играла на гитаре, играла соло, писала барабаны, бас и продюсировала треки задолго до того, как впервые зашла в мою студию. И она играла активную роль в создании музыки для исполнителей разного жанра. Вам бы прислушаться к ее советам, если хотите добиться успеха.
– Ты тогда нам на что? – огрызнулся фронтмен. – Нам нравится наша музыка, а твоя задача делать все для ее продвижения. Очевидно... пф, «ухослышно», – с издевкой повторил он странное слово, – ты на это не способна. Пойдемте парни, к черту эту дыру!
– Удачи, – сдержано проводила их владелица студии, не поведя и глазом.
Эйприл явно переусердствовала. По-хорошему, следовало извиниться перед Маки за потерянного клиента, но она не могла заставить себя произнести нужных слов, ком стоял в горле. Все потому, что она не считала себя виноватой: песня действительно была плоха, и новоиспеченный, независимый лейбл столкнулся бы с трудностями в ее продвижении.
– Это самый странный разбор, который я слышала, – заговорила Маки, когда музыканты шумно покинули стены студии. – Кажется, ты нашла свой рубильник.
Эйприл посмотрела на нее вопросительно.
– Может для тебя это самолет, – девушка обвела руками микшерский пульт, – но музыку ты все еще чувствуешь исключительно по-своему. К слову, держи, послушай, – она порылась в ящике стола и выудила CD-диск. – Пару лет назад прибиралась на жестких дисках и...
– Решила избавиться от мусора? – Эйприл взяла диск, от руки подписанный ее именем.
– Да, но кое-что сохранила. Здесь все треки, над которыми ты когда-то работала. Или собиралась. Может, они помогут снова поверить в себя. Некоторые из них в свое время озолотили нас обеих.
«Мне нужно сделать шаг назад и наполнить легкие воздухом, попытаться оживитьчеловека, что умер внутри» [4]
Я никогда не выглядела, не вела себя и не звучала, как типичная женщина, которая «должна» возглавлять рок-группу.
И знаете, идите к черту! Никто не идеален, все ненормальные.
Наверняка, Маки перетащила меня через океан только потому, что она жёноактивистка: ее привлекают женщины-профессионалы в той индустрии, где обычно мужчины главные.
Я почти честно упахивалась для нее за гроши, которые она мне платила. Почти? Да, о Крысином короле Маки не знала. А он зарабатывал чуть больше, мимо кассы, пользуясь доступным оборудованием на ее студии. Крупных контрактов у нее не было, а вот группы-однодневки и музыканты, поющие для души или по приколу, – таких шла толпа. Я слушала их, плевалась, но записывала и хотела оказаться по ту сторону стекла, в кабинке звукозаписи. Писать свой трек, свою песню.
Иногда после закрытия студии я задерживалась допоздна, чтобы состряпать на профессиональном оборудовании собственный материал. Задумок к тому моменту скопилось много. Не хватало только вокала. Слух у меня был, но голос... Голоса не было. Нет, я могла попадать в ноты, но звучали они слабо. Я всегда говорила тихо, меня не слышали (или просто не слушали), часто просили повторить громче. Конечно, с таким голосом можно было записываться. В студию приходили исполнители с откровенно странными, глухими голосами, писали целые альбомы, построенные на слабом вокале. Но я хотела звучать как рок-музыканты, с тем экстремальным надрывом. Звучать, как мужчина.
Я рвала связки, крича в кабинке для записи, когда студия пустовала по ночам. И я нашла его, нужный голос. Он принадлежал сорокалетнему торчку, звучал с прокуренной хрипотцой, чуть небрежно фальшиво, но шел из меня. Прямиком из моих легких, через мои истерзанные связки.
В нашу последнюю встречу я ушла из студии Маки, узнав нечто новое о себе. Она заставила задуматься об одной важной вещи. Абсолютно кто угодно может записать трек. Абсолютно кто угодно. Абсолютно любой трек. А вот записать особенный трек – дело для моих ушей.
«Чувствовать музыку исключительно по-своему». Этому не научиться на курсах в интернете и не купить как услугу в студии. Мне это стоило части мозга.
Многие треки на диске, который отдала Маки, были тем же хламом, что я писала для «Стапелии». Но, похоже, этот хлам замечаю только я. Все из-за способности видеть музыку. Благодаря ей я могу узнать любую песню, к которой когда-либо приложила руку. Мои мелодии уникальны! Я впитала в себя всю мерзость тех мест, куда меня бросили, и сливала ее в музыку. Пусть даже неосознанно.
Раньше мои треки собирались вслепую. Я верила, что чем смелее аранжировка, тем лучше. Это имело определенный успех. «Стапелия» продержалась на таком подходе почти десятилетие. Благодаря новой особенности я буду по-иному собирать песни, рисовать целые картины, может не всегда приятные глазу, но мои слушатели слепы. Фанатам доступна исключительно музыка, а уж я добьюсь того, чтобы она раскачала их ушные перепонки.
Надо только найти новый голос и понять, какзаписать трек с нуля.
♪Прокисшее молоко♪
Эйприл проснулась от звуков мрачного рока. По телевизору шел рекламный ролик грядущего фильма «В ушах Сатаны играет скрим и биты́». На экране мелькали лица, знакомые ей со времен работы на лейбл, должником которому она оставалась до сих пор. Главные роли достались не профессиональным актерам, а участникам музыкальных групп – все как один старые коллеги «Стапелии» по сцене.
− Придумали интересный проект, как только избавились от меня, да? − заговорила она с телевизором. − Чтоб вам прокатиться в провале.
По отдельным кадрам Эйприл едва могла разобраться в сюжете: что-то о музыкантах, заключивших сделку с дьяволом и получивших от него мировую известность.
− Дайте телефончик. Подпишу не читая.
Музыку для фильма подобрали беспроигрышно – рок-хиты прошлого столетия, но переделанные на новый лад. Она невольно отбивала ритм пальцами и покачивала головой.
− Забуксовали сочинить что-то свое? Ну да, у вас же там одни глухари остались. И принцессы на вокале. Даже Берингеру не дали своим голосом петь, ха.
Парня, исполнившего роль обаятельного, раскрепощенного и смазливого вокалиста, на песнях озвучивал другой человек, чье лицо Эйприл даже удалось припомнить. Тот был менее привлекательным, но голос его ей всегда казался сильным.
«А сама то? У тебя вообще ни внешности, ни голоса»: одернула она сама себя и обиженно выключила телевизор.
Несмотря ни на что, она собиралась глянуть этот фильм. Он выходил в начале осени, а за окном палило августовское солнце. Эйприл только сейчас опомнилась, что тридцать четвертый день рождения остался позади, задвинутым в угол непривычными для нее заботами и хлопотами.
На кухне брякнула посуда, а затем послышалась тихая протяжная нота. Перед глазами возник пальмовый остров, к ногам будто прилип пляжный песок, а прибрежные волны уютно завывали как струны экзотической гитары.
Она с удовольствием бы вернулась обратно под одеяло и проспала до полудня, а может ещё пару часов после. Вчерашний день оказался насыщен делами, и таких дней позади осталось много. Эйприл с головой ушла в возвращение «Стапелии» на сцену. Ей нужен альбом, чтобы выбраться из долгов. Новый, сильный, нестандартный. На него слетятся спонсоры, или достаточно будет одного, и тогда она потребует аванс. Расплатится с лейблом и уйдет к новому «хозяину». План был хороший, но она затормозила на самых первых его позициях.
На старых альбомах вокал публикой был принят хорошо, но ей самой он больше не нравился. Когда-то давно она с восторгом и гордостью исполняла песни мужским тембром, грубым экстрим-вокалом. Теперь же он перестал ее впечатлять. Она не могла разглядеть в нем образ, который видела у других вокалистов. Её голос был как пустой лист, смятый и брошенный в урну. Блеклая пустышка, несмотря на всю пронзающую мощь.
Пришлось начать с простого. Эйприл училась петь, держать голос, тренируясь на песнях групп, которые ей нравились. Она «воровала» голоса вокалистов, заставляя связки с точностью копировать высоту, тембр, хрипоту или дефективную ноту. Видение образов помогало ей в этом. Она смотрела на образы и старалась воспроизвести их. Из интереса Эйприл попробовала имитировать голосом и музыкальные инструменты, городской шум, звуки природы. Выходило сносно.
Раз ей удавалось повторять любые звуки, дело оставалось за малым − придумать какую-то картину для собственного голоса. Сначала она думала, что чем суровее образ, более кровавый, жестокий или мужественный, тем удачнее будет вокал. Но песни других исполнителей показали, что так бывает не всегда. Голодные щенята в мятой коробке могли звучать пугающим скримом, если добавить на их шерстку немного сальной грязи. Она попробовала изобразить стапелию. Звучало красиво, скрипучей нежностью, с хлопками на глухих согласных. Такой звук разочаровал Эйприл. Она хотела петь, как поют мужчины, а ее второе имя оказалось нестандартно женственным.
За полгода она устала. Сегодня ей хотелось просто лежать, но «пальмовый остров» на кухне настойчиво звал, пришлось покинуть постель.
Звездой кулинарной сцены и источником экзотической ноты оказался обычный кот. Он купался в солнечном свете, лежа на кухонном столе. Эйприл откопала его, когда возвращалась домой от Маки. Бродячий кот болезненно мяукал под пакетами мусора, весь израненный, облезлый, на редких островках его шерсти копошились блохи. Она не смогла пройти мимо. Принесла его домой, очистила, отмыла, выходила. Когда шерсть отросла, кот преобразился в маленького бурого тигра в белых носочках и белой маске с розовым носом. Эйприл смотрела на темные полосы, и некоторые из них, особенно те, что над фисташковыми глазами, напоминали ей нотный стан.
− Моцарт, − позвала она.
Кот отвлекся от кошачьих дел, повинуясь привлекательному цокоту звуков, и взглянул на хозяйку.
− Мо-царт, − повторила она и почесала мохнатое ухо.
Кот требовательно мяукнул. Девушка покорно полезла в холодильник и наполнила миску сочными мясными кубиками. Аппетит питомца напомнил, что ей самой не помешало бы подкрепиться, и Эйприл развела кофе в большой кружке, в которую помещалась половина воды из чайника.
− Не мурчи, белые халаты разрешили мне кофе! − заверила она Моцарта, хотя тот ни на секунду не отвлекся от миски. – Только с молоком и не больше трех чашек в день. Это же чашка? Ну не мурчи! Да, супница. Но кофницы в магазине не было.
Эйприл забренчала ложкой по керамике, размешивая пять ложек сахара. Звук представился утренней пробкой в центре города, в которой несколько машин нервно сигналили задремавшей за рулем плюшевой сове, возвращавшейся домой с ночной смены. Она снова полезла в холодильник и опрокинула в кофе остатки молока. Напиток зацвел неприятными творожными хлопьями.
− О, кислое молоко моей мамки! − хмыкнула Эйприл, надеясь, что кот оценит шутку. − Ладно, вру. Понятия не имею, каким оно было на вкус.
Досадуя на испорченное утро, она опорожнила кружку в раковину. Водосток захлебывался паршивым кофе, жадно похрюкивая от удовольствия. И Эйприл осенило.
«Держись за свои воспоминания, потому что они не угаснут» [5]
Врачи строго настрого запретили мне переживать, перевозбуждаться и перетруждаться. И я едва строго следовала всем «пере». Когда я покинула студию Маки, то забыла включить навигатор. В наушниках стояла тишина, но я все равно слышала музыку: в голове продолжал играть трек молодой группы.
Я включилась в работу и загналась - продюссировала, продюссировала, продюссировала. Перебирала аранжировки, меняла инструменты, тональность и ноты, накладывала эффекты. С каждым тактом песня больше становилась моей или даже становилась мной. Стены спортивного зала рассыпались на кирпичики, и сменились ущельем дворов. Реклама пожарных туров опуталась паутиной помех, а потом телевизор, заметно растолстевший, с хлопком отрубился, плеснув с экрана электрические искры. Теперь он походил на разбитый ящик из-под фруктов. Велотренажер сорвался с креплений, нарастил пару дополнительных колес и капюшон, и стал скрипучей коляской, перегородившей мне путь. От одного ее вида сдавило в груди и разболелась голова. Я прошла мимо, не заглядывая внутрь.
Шум города оказался моей веревочной лестницей, по которой я выбралась из музыкальной нереальности. Я увлеклась и затерялась на незнакомой улице, понятия не имея в какой стороне дом. Пока я вводила в навигатор нужный адрес, случайный, пронзительно плаксивый писк за спиной вкопал меня в землю.
Звучало так неправильно. Нет, не в смысле фальшиво. Ошибочно! Почему этот писк всегда звучит в это время года? Почему не оставит меня навсегда? Ведь я сбежала от него. В Страну рока, в мой город музыки. В этом городе не может быть этого звука. Не должно быть! Но я его слышала.
Оглянулась, уверенная, что снова увижу ту коляску из песни, которая существовала только в моей голове. Но нет. Ее там не было. Вместо нее - несколько мусорных контейнеров, откуда доносился неприятный писк.
Кто-то был там, такой же как я.
"Забей и проваливай, - велела я себе и сделала шаг прочь. – Не совершай ошибку дурака, спасшего тебя. Дай несчастному спокойно умереть».
Но писк, еще более жалобный и сделанный будто из последних сил, заставил меня передумать, и я бросилась открывать один контейнер за другим.
Каждую весну меня душит лживое воспоминание о моем чудачливом спасении. Вру. Разумеется, я ничего не помню. Но это не мешает мне думать о том, как меня обнаружили. Ухослышно, по плачу. Какой-то дядька, может, как и я, шел мимо, но его остановил жалобный писк. А может, целенаправленно лез в контейнер, чтобы поживиться остатками чужой жизни. Нетерпеливо распахнул крышку так, что она брякнула о кирпичную стену и задребезжала. Внутри – темнота, под его руками зашуршали пакеты и зазвенело стекло. Несло гниющей пищей.
Мне, тогда еще голому младенцу, первый день жизни представился такой же смердящей темнотой. О чем был мой первый плач? Было ли мне страшно? Может, какой-нибудь старый ботинок упирался тогда в нежную кожу, вызывая пугающий дискомфорт? Чувствовала ли я тогда себя уже одинокой? Брошенной? Боролась за жизнь или готовилась умереть? Может просто солнце, ворвавшееся в мусорное чрево, обожгло мне глаза? И тут дядька увидел его, мой плач. Жалкий бутон стапелии, оторванный от пуповины, что тянулась когда-то из пучка зубчатых стеблей. Зловонный цветок, успевший распуститься и привлечь зеленобрюхих мух-опылителей на мохнатые лепестки, слегка обмякшие без влаги, но все еще источавшие трупный смрад. Их жужжание отражалось от стенок контейнера глухим металлическим рычанием.
И вот, из чувства гурманности дядька вытащил меня из мусорного чрева. В который раз я родилась.
Писк, который застал меня был другим. Тоже жалобным, но тёплым, как пальмовый остров.
Так я нашла Моцарта.
И свой новый голос. На вкус он был, как прокисшее молоко.
[1] Cult To Follow - 10 Seconds From Panic
[2] Architects - A Wasted Hymn
[3] Five Finger Death Punch - The Pride
[4] Ascendant Stranger - Take A Step Back
[5] Annisokay - Life Cycles