Стапелия. Музыкальная трагедия

♪Эйприл Мэйталл♪

«Мне нужа помош. Можешь дать совет старой знакомой?».

Эйприл смотрела на электронное письмо, адресованное Маки, и вдруг откинулась на спинку кресла, как обиженный ребенок, которому сказали, что он снова напортачил.

− Мне нужна помощь, − прочитала она вслух, и от вежливой просьбы в письме несло болотной гнилью. – Жлаблотно. Я будто клянчу монетку в подземке...

«Нужон совет»: вслед за цокотом клавиш на экране компьютера появились новые слова.

Теперь письмо засвистело воздушным шариком в виде тюленя, а в ногах появилась такая тяжесть, словно они увязли в сыром бетоне.

− Не то, все не то, − Эйприл схватилась за голову и потрепала себя за волосы.

«Даш совет?»: еще одна попытка звучала почти бесцветно, но все еще щекотала ноздри пушистой плесенью.

«Дай совет»: на этих словах она остановилась – кратко, требовательно, без предварительных ласк в виде приветствий, уважительных прощаний и пустых надежд, что тебе ответят.

Лето закончилось, началась осень. За месяц бесплодных попыток довести новый трек для феноменального возвращения, она признала, что стоит обратиться за помощью к действующему профессионалу, а не притворяться им самостоятельно.

Заставив изрядно понервничать, проклясть все на свете и почти окончательно сдаться, Маки ответила ей через пару дней. Также сухо и по делу: «Четверг, вечер после девяти».

В назначенное время Эйприл снова оказалась у входа в изменившей ей студии. Правда, о том, кто кому наставил рога, можно было долго выяснять отношения. В вечерних сумерках губы-логотип Психотрии Рекордс горели горячим алым, все больше напоминая бордель. С мыслью о том, что студии следует сменить арт-директора (даже если им окажется сама владелица), девушка зашла внутрь.

− Заваливайся, Мэй, – Маки встретила ее без приветствия, продолжая работу над музыкальной дорожкой на огромном экране.

Она не отвлеклась от дела даже когда девушка оказалась рядом с микшерским пультом и оперлась о край стола. В этот час студия закрылась для остальных музыкантов и здесь ждали только Эйприл. Ждали двое. Маки и какой-то тип. Здоровый, лысый темнокожий мужчина лет сорока в больших наушниках сидел на диване и изредка бурчал себе под нос так увлеченно, что не заметил вечернего посетителя.

− Не обращай внимания, − Маки наконец закончила работу и махнула на мужчину рукой. – Он по уши в "эйприл мэйталл". Ну так что, как там твой самолет?

− Знаёт о себе дать, − мрачно ответила девушка, смутившись от диссонансных нот своего имени, которые прозвучали с уст старой знакомой как-то иначе. – "Эйприл мэйталл"? Он что...

− Класс название? – Маки засияла в восторге от самой себя. – Новый жанр для салатных песен, где дыня с ветчиной, вокал горчит как рукола, а вместе – съедобно. И это "эйприл мэйталл".

− Ага-ага, неплохо! − вдруг громче и четче произнес тип и закивал головой, никак не замечая беседу в двух шагах от себя.

Его присутствие расстраивало Эйприл. Она рассчитывала поговорить с Маки наедине, без лишних ушей, которые, тем более, не разбирались в музыке. То, что мужчина не разбирался в музыке она поняла, когда он характерно затопал ногами, играя на невидимой бас-бочке. По тем отголоскам мелодии, что долетали до ее слуха, несмотря на плотные наушники, она не слышала никакой "бочки", только рабочий барабан и высокие гитары.

− Не против, что я посадила его за твои треки? Выгнать его не смогла, да еще проболталась, что ты придешь. Слово за слово, рассказала ему про парней, которых ты разнесла в щепки. И он захотел послушать.

Голос Маки подозрительно смягчился – такие вещи теперь не ускользали от чутких ушей Эйприл, у которых, кажется, появились собственные глаза: старая знакомая пыталась впарить ей плохо отрепетированную легенду. Для чего? И кто этот тип? Почему интересуется ее треками? Одно о нем девушка знала наверняка – он точно не парень Маки. Во всех отношениях был не в ее вкусе.

Ещё больше расстраивало, что мужчина слушал её старые работы. Те самые, которые хлам. От чего слова Маки "по уши в эйприл мэйталл" означали "по уши в дерьме". Да, Эйприл была против, чтобы этот незнакомый тип оценивал её треки, но вслух об этом не сказала, переживая, что тогда ей откажут в помощи. Только повела плечом.

− Так что за совет тебе нужен? – напомнила Маки о письме, выражая искренний интерес всем своим видом и голосом.

Помедлив, как если бы принимала судьбоносное решение, Эйприл молча протянула ей флешку с записанной демкой и заметила, как у типа в наушниках звук стал на порядок тише.

Она сотню раз слушала эту композицию дома, бесконечно переставляя дорожки, инструменты, меняя местами отдельные фрагменты мелодий, отбирая сильные моменты у других нерожденных песен. Достигла того, что гордилась тем, как все встало на свои места, хоть и звучало сыро. Не хватало грамотного сведения. Но почему-то сейчас новая песня увядающей «Стапелии», звучавшая из таких же студийных колонок, что и у нее дома, обратилась настоящим позором. Нет, по образам она осталась прежней – все в точности, как задумывала Эйприл, только теперь они ей не нравились.

До самой последней ноты на лице Маки не дрогнул ни один мускул. В конце она задумчиво повела бровью и скривила губы, что могло означать «неплохо», и после долгой паузы наконец спросила:

− Кто на вокале?

− Мой кот, − буркнула Эйприл, обидевшись такому вопросу.

− Точно не ты, − Маки озадаченно уставилась на экран, на ломанный рисунок вокальной партии и искала на нем наложенные эффекты. – Серьезно, Мэй, никакой обработки голоса?

− А у тебя мониторы попердывают на низких, − как бы между делом отметила Эйприл, не собираясь давать на ее вопрос очевидный ответ.

Мельком она глянула на мужчину и заметила, что один наушник он отвел за ухо, но все еще будто не интересовался их беседой.

− Исключено, я недавно заменила усилитель.

− Но я определенно слышу пердеж.

− Тогда должна и видеть, что у тебя вокальная дорожка на туалетный ершик похожа.

Эйприл вздрогнула, будто тонкая игла пронзила затылок и уколола мозг. Так дали знать о себе забытые воспоминания. Она уставилась на экран, соглашаясь с обидным сравнением Маки: общее впечатление от трека действительно портилось из-за вокальной дорожки, "распушившейся" местами от громкого экстремального пения. Почему она не слышала этого перегруза в звуке у себя дома? Наверняка приняла его за белый шум в голове, который обычно возникал от долгой работы в студии.

− Почисти им зубы, − сердито ляпнула Эйприл и тут же пожалела.

Кому надо было почистить зубы туалетным ершиком, так это ей, чтобы не было желания их разжимать, когда не попадя.

− Ты и раньше не умела воспринимать критику, сцена это только усугубила, − Маки говорила строго, но без обиды в голосе. Просто говорила прямо, всю правду в глаза. − Чего тогда ты от меня ждёшь, если не критики?

Надо было извиниться, но Эйприл не могла разжать зубы. Правильные слова сдавили горло, как капкан, и она процедила сквозь его острые зубья только то, ради чего пришла:

− Чтобы ты свела трек. Я не наследница, потому не бесплатно, конечно... С деньгами напряг, рояль от старых песен уходит лейблу. Но назови цену, и я что-нибудь придумаю. Деньги будут.

− Ты же не доверила бы свою музыку моему слуху, − старая знакомая припомнила ей слова, брошенные в прошлую встречу.

Она сказала это в дружественной шутке и с хитрой улыбкой на лице, но Эйприл приняла ее слова за отказ.

− Ай, забей, − она сдалась и вырвала флешку из системного блока, намереваясь уйти.

− П-погоди, Мэй, − Маки растерялась, когда компьютер булькнул коротким ругательством о потерянном устройстве. – Я не отказываюсь... Маршалл, ну?

Она призвала на подмогу типа, к тому моменту полностью стянувшего с себя наушники. Он поднялся с дивана, и теперь Эйприл смогла всецело оценить насколько он оказался здоровым – от макушки его лысой головы до самых пят. Мужчина встал за спинкой кресла, на котором сидела Маки, возвышаясь над ней как гора. Огромная гора мышц. Только две его руки казались Эйприл больше, чем она и ее старая знакомая. Этими руками он легко мог взять и связать в узелок двух щуплых девушек.

− Знаешь, что стало с песней про байк? – он заговорил теплым басом.

Тёплым, как несколько капель воска, упавшие на язык и слипшиеся в мягкий комок. Настолько мягкий, что можно было растереть о нёбо. Запахло подпаленным фитилем.

– Она не родилась, – предположила Эйприл и попала в яблочко.

– Да, после того как ты поработала над ней.

– Ты их папочка что ли? – она недоверчиво смотрела на него исподлобья: не хватало еще оправдываться перед каким-то типом за неумелый молодняк, сбежавший из студии после первой же критики.

– Могу стать и твоим, если продам эту песню, – Маршалл коснулся плеча Маки тыльной стороной ладони. – Дай ей послушать.

Та открыла на большом экране программу с треком, над которым работала перед приходом Эйприл.

Когда песня заиграла, из колонок на девушку тут же ринулся байк. Теперь это был именно байк, который в прошлый раз обещал прокатить ее с ветерком по скоростному шоссе. Инструментал зазвучал мощнее, эпичнее, даже городские сирены завыли там, где она того хотела. Маки удалось изобразить музыкой образ близкий к тому, что описывала Эйприл. Все портила вокальная партия, оставшаяся почти без изменений – все та же девочка в лосинах. Только теперь она изредка повизгивала в припеве, будто боялась бешеной скорости байка, несущегося куда-то в пропасть из молчаливых куплетов.

Эйприл пробилась сквозь видимые только ее глазам картинки и глянула на музыкальные дорожки. Их было много, но по количеству инструментов и длине пауз она легко определила какая из них кому принадлежит. Нашла и вокальную линию «в лосинах». Под ней оказалась еще одна дорожка, которая не звучала в треке – на ней специально убавили громкость.

– Не продашь, – ответила Эйприл, когда музыка стихла. – Песня дырная, как сыр. Но попробуй расклеить листовки на столбах с объявлением "ищем слушателя". Глядишь, кто клюнет.

− Трек не доделан, − начала оправдываться Маки. − Вокалист не вытянул экстрим партию, так что наверно нужен кто-то другой.

Эйприл хмуро смотрела на старую знакомую и ее не покидало чувство, что та чего-то недоговаривает. Это звучало и в ее голосе: она говорила так, будто разобидевшиеся в их последнюю встречу музыканты вдруг вернулись в студию и переписали песню. Возможно, этот тип, Маршалл, и убедил их вернуться. Тогда он отличный менеджер, кем, по предположению Эйприл, он и работал в Психотрии Рекордс. Но молчаливая дорожка в треке не давала ей покоя.

− Размьють второй вокал, – она ткнула на экране в нужном месте и услышала, как старая знакомая жалобно пискнула. – Кто там? Ты?

– Нет, ты чего. Нет! "Экстрим" же не мой профиль, – активно отпиралась Маки, но быстро поняла, что ее взяли с поличным и дала задний ход: – Лишь разочек попробовала.

− Раз уж ты спродюсировала трек, как насчет того, чтобы и вокальную партию взять на себя? – подключился Маршалл, и теперь Эйприл совершенно точно расслышала в его голосе нотку настоящего дельца.

− Я лишь наболтала бреда, − она отказалась принимать эту песню за свое детище. – Хочешь нянчиться с бездарями? Твое право. Нужен мой вокал? Вот демка.

Она вытянула перед собой флешку, как драгоценную реликвию. Неприятное чувство скоблило нутро. Чувство, что на ее шее хотят затянуть удавку.

− Предлагаю совместный трек, − Маршалл наконец говорил прямо. – Для молодой группы это хороший старт. Для тебя – вернуться и напомнить о себе. У тебя ведь патовая ситуация, верно?

Эйприл не узнавала слово, так что не могла ни согласиться, ни опровергнуть.

− Звучит так, словно пачка денег упала в деревенский сортир, − выкрутилась она после непродолжительной паузы. – Не очень, согласна.

− Сколько ты должна лейблу?

− Почти двести штук.

Маки присвистнула – сумма была тяжеловата даже для ее кармана. Маршалл же слегка повел головой, словно на лысой макушке у него стояли невидимые весы, на которых он взвешивал выгоду и риски, и вторую чашу только что едва качнуло вниз. Но он все равно продолжил наседать с расспросами:

− Какие у них права на новые песни?

− Никаких. Возвращаю долг и наш контакт закрыт.

− Помимо этой демки еще есть материал?

− Навалом, − она отвечала с короткой задержкой, щепетильно ворочая слова, чтобы убедиться, что правильно поняла суть вопроса.

− Полгода хватит, чтобы записать альбом?

Эйприл посмотрела на Маршалла, как загнанный зверь. Очевидно, он не музыкант, но в бизнесе хваток, как акула. Это слышалось в каждом вопросе. Он знал, о чем спрашивать.

− Нет, я в этом плохо шарю, − она кивнула на микшерский пульт.

− А если Маки поработает ручками?

− Дело пойдет быстрее.

− Полгода? – надавил Маршалл.

− За глаза, − Эйприл была полна уверенности, на которую наступала легкая тень страха.

− Договоримся об авансе? − он сразу выложил перед ней предложение. – Им выплачиваешь долг, закрываешь контракт с лейблом. И добро пожаловать в новую команду.

Он протянул руку, чтобы скрепить соглашение. Сердце Эйприл бахнуло в груди, будто исполнилось заветное желание, и она чуть не захлебнулась от прилива крови. Шанс того, что кто-то еще придет к ней с подобным предложением или даже лучше, был чудовищно ничтожным, но она не спешила отвечать рукопожатием, хотя ладошка зачесалась. Раньше она нырнула бы в обещания с головой, хватаясь за любую возможность, а чтением договоров, как и до удара, занялись бы уже другие люди. Они же предупредили бы о подводных камнях, нашли бы компромиссы и договорились о приемлемых условиях. В нынешнем состоянии Эйприл боялась даже дать понять, что согласна на все, только дайте вернуться на сцену.

− Направь мне предложение в письменном виде. Мои представители посмотрят и... может быть мы потреплем друг другу руки.

– Предупреждаю - она невыносима, – шепнула Маки и заулыбалась, припомнив старые деньки.

− Грамотный подход, − Маршалл опустил руку, а в его голосе не слышалось разочарование.

«Вернувшись в игру, как ураган, я двигаюсь вперед, и хорошие времена следуют за мной» [1]

Маки во второй раз тащила меня со дна. Как оказалось, она с первого моего визита заливала в уши Маршаллу, что хочет взять меня в команду. Это развязывало мне руки - могу стать самым скандальным исполнителем ПсихотрииРекордс.

Конечно, я не собиралась наглеть. Все же на мне оставался долг в двести штук. Просто другим людям. Но теперь я в окружении тех, кто считается с моим мнением. Дело пойдёт в гору, «Стапелия» снова зацветет, а я буду только преувеличивать и преувеличивать долг, чтобы у Маки не было желания избавиться от меня слишком быстро.

Мои представители добились приемлемых условий. Закрылся контакт со старым лейблом. «Стапелия» набирала цвет. Маршалл обещал подобрать новую команду и довольно быстро нашел барабанщика и басиста. Что насчет гитариста? Я сказала, что приду «со своим».

Почему я так уверена, что Гибсон вернется?

Фернандес талантлив, у него тонкий слух, отличный вкус на мелодии, высокая техника игры на басу. И у него поразительный царизм. Этот парень не пропадет. На одних только селфи и коротких видосиках он держит под подошвой огромную публику, которая его кормит. Плюс, он безмерно горделив: раз он принял решение уйти из группы – это окончательное решение. Даже контакт на миллион не заставит его передумать. Такова его горячая кровь.

Гибсон не такой. Он слаб в написании мелодий. Его рифы чудовищно избиты, прямо как его руки. Техника игры деревянная, как кочерга. На быстрых переборах струн он легко ломает пальцы. Я часто писала треки так, чтобы учитывать его недоразвитые навыки, а в начале нашей совместной работы мне действительно было важно и его участие, и мнение. Хотелось как-то упростить ему жизнь (может еще и поэтому мне не нравятся старые песни?). Поразительным царизмом Фернандеса он тоже не обладал. С публикой контактировал со сцены редко – все внимание было приковано только ко мне и басисту, и последний часто перетягивал покрывало под себя.

Единственное в чем хорош Гибсон, так в роли шута картофельного. Его тупые шутки веселили фанатов, вызывали обсуждения в сети и запускали нелепые флешмобы. Тут он бесспорно best'ья-of-зе-бит.

Его никуда не возьмут. Только начинающая группа, случайно слышавшая что-то о «Стапелии» и впечатленная этим фактом, захочет приобщить ее гитариста в свою компанию. Правда, быстро разочаруется и распрощается с ним. А уж группы того уровня, до которого мы доросли за годы работы и до которого я еще намереваюсь подняться, уж точно не посмотрят в его сторону.

Видимо, он это прекрасно понимал. Потому и принуждал себя наведываться ко мне в больницу. Мол, вот такой я верный, всей душой болею за тебя, ЭМ. Но когда ошибочно подумал, что я больше ни на что не способна – пошел искать новую работу.

Вот отсюда у меня такая уверенность, что как только патлатый уж услышит новый сингл, мой голос, то тут же приползет с тупыми идеями. Которые мне, правда, не нужны.

К чему мне такой гитарист? Да ни к чему, в общем-то. Но он будет моим топливом. Моя музыка стала тяжелее, и одной только злости на Гибсона хватит, чтобы пылать на сцене ярче сверхновых.

♪Бутон стапелии♪

В четыре уха, две руки и полторы головы Эйприл с Маки снова работали вместе. Первая накидывала идеи, напевала, объясняла куцыми словами, как должен звучать трек. Другая – училась понимать ее и воплощать все безумства в музыке. Новый сингл «Стапелии» готовился к выходу. Маки состригала с музыкальных дорожек шумы, выстраивала композицию, двигая инструменты по невидимой сцене: барабаны и бас поближе к декорациям, гитару между ними, а голос «Стапелии» – на край помоста. Теперь многое зависело от неё. Эйприл оставалось лишь наблюдать за работой профессионала. Но чтобы и она не бездельничала, Маршалл довольно скоро подкинул ей работу: надо было вернуться он-лайн, напомнить о себе и показаться публике.

Она заперлась в домашней студии на несколько часов, чтобы ластящийся в ногах Моцарт не отвлекал ее пляжными нотами. С надетыми на голову наушниками, но в полной тишине она листала в интернете странички знакомых артистов и музыкантов, силясь вспомнить, что значит быть известной.

Социальные сети не были ее стихией. Раньше она общалась с фанатами только со сцены, а весь движ за ее пределами шел от парней и менеджера. Прошлый лейбл, имевший полное право диктовать любые условия и принуждать Эйприл быть социальной активной, тем не менее поддерживал ее пассивность. Ее замкнутость вносила куда больший вклад в постоянные обсуждения группы, что способствовало росту популярности: сколько велось споров о том парень Эйприл или девушка – на одном только этом топливе «Стапелия» могла вечно гореть в новостной ленте.

На страницах ее любимых музыкальных групп фронтмены чуть ли не каждый день общались с фанатами. Вокалист "А роза Азора" выпускал короткие видео закулисной работы над новым материалом и много-много видео игры на фортепиано, на котором исполнял лёгкие версии их тяжёлых песен и его сольного проекта. Иногда он самовыражал себя в ином творчестве – публиковал фотографии улиц и животных, портреты сексапильной жены и разных знакомых. Вокалист "Свайнсоны" вёл дневник мотивационных настроений, моментов будничной жизни, призывал к здоровому образу жизни и заражал личным примером, выкладывая минутные и потные истории прямо из спортзала. Вокалистка ещё одной группы, с которой когда-то успела поработать Эйприл и записать совместную песню, каждый выходной устраивала многочасовые трансляции с игрой на гитаре, в компьютерные игры и болтовней обо всем и ни о чем. А вот Маки любила спамить собственными песнями, которых было не так уж и много, по кругу повторяя одни и те же посты, видимо, в надежде, что хоть кто-нибудь дослушает ее треки до конца.

Все эти обращения к публике были пронизаны духом уверенных в себе музыкантов. Всё чем могла наполнить свое обращение Эйприл – разве что душком. И то дурно пахнущим. Эта мысль заставила её глянуть на единственный цветок в горшке, стоявший на столе рядом с рабочим монитором.

Живая стапелия набирала цвет. Плотный бутон тянулся из пучка толстых зубчатых листьев. Скоро он распустится, обдав студию тошнотным запахом гниющего мяса.

И Эйприл осенило. Она схватила телефон, открыла социальную сеть и записала коротенькое видео. Накинула коротенькую мелодию и... палец застыл перед кнопкой «опубликовать».

Сердце бахало в груди, как от выпитой залпом банки энергетика, в котором растворили три ложки кофе. Руки окоченели, стали чужеродными, неопознанными. Эйприл забыла, как дышать. С трудом выдохнув, она, зажмурившись, тыкнула пальцем в экран.

«Может, она – лишь то, кем меня хотят видеть» [2]

«Хей, чё у вас такие кислые лица?»: вещал мой цифровой двойник с экранов пары сотен тысяч пользователей, что преданно оставались в подписчиках группы.

«Вы как следует заскучали? А я сегодня с подарочком!»

Камера чуть поворачивается: я обнимаю горшок с цветком и стараюсь, чтобы мы оба попали в кадр.

«Посмотрите на эту вонючку! Через пару дней бутон «Стапелии» хлопнет. И когда это произойдет...»

Тут я загадочно замолкаю. Лицо скорчилось в какой-то хитрой физиономии. Или это приступ? Выглядит отстойно, словно меня хватил очередной удар. Следовало нанести макияж, прежде чем записывать видеообращение. Я проорала в голос, представив, как после удара оказалась в больнице в клоунском гриме. Ладно, к черту.

«Что же тогда? Пробейте дно в комментах своими версиями, а я оставлю подсказку. Засуньте себе это в ушную дырку!»

Я скрываюсь за кадром, оставляя цветок наедине с невидимыми зрителями, и запускаю обрезанный трек. Десятисекундный отрывок будущего сингла, где слышен давящий бас, склизкие гитарки и мой новый голос.

__________________________________

byБулочка-с-проулочка

*молния молния молния*: Свершилось! Новый сингл «Стапелии»!

Год или даже больше без концертов. Столько же – скучные посты, а потом вдруг «бух» и невнятное видеообращение от самой ЭМ, обещающей нечто особенное. Что в итоге? Нам бросили обглоданную кость.

Вроде все в новом сингле, как и в старые добрые. Та же музыка, тот же вокалист. Но что-то все равно не то. Появилась жесткость. Будто ЭМ ничего больше не сдерживает, никто не тянет ее за поводок и не говорит, чего нельзя делать. Влияние "ЗингиберРекордс", лейбла, с которого она ушла, было сильным. Они говорили, что и как она должна петь, и лаять по команде. Теперь она лает, когда ей вздумается и на протяжении всей песни.

Кажется, у ЭМ непростой период в жизни и это сказывается на её творчестве. Сначала уход от крутого лейбла к каким-то ноунеймам (что за вантуз у них на лого?), а теперь еще и этот сингл.

Кто-то скажет, что новое звучание её голоса стало агрессивнее, мужеподобнее. Но я определённо слышу в нем неприкрытую ранимость. Сможет ли она выдать такое на живом выступлении? Не думаю. Покойся с миром еще одна любимая группа.

1 дн. 3,2 тыс "Нравится" Ответить

Посмотреть 122 ответов

__________________________________

♪ Погремушка на хвосте♪

− Ты читал это? – Эйприл ткнула в экран телефона, обращаясь к Моцарту.

Уже несколько дней подряд ее утро начиналось с чтения комментариев к новой песне, релиз которой состоялся в скором времени после видеообращения. Она не вставала с постели, пока недовольные отзывы не потонут в потоке восхищенных мнений. Это происходило довольно скоро: изголодавшиеся по новостям и любимой музыке фанаты тепло встречали «Стапелию», вновь заговорившую после долгого молчания, но каждый следующий неприятный комментарий требовал новой порции оваций.

– Ранимость? Драчуны диванные, которые аккорды с баррэ и без него друг от друга отличить не смогут, даже если сломают об него пальцы.

Вместо кошачьего ответа послышался стук в дверь. Она вздрогнула, совсем не желая встречать в Коробке гостей. Пусть даже зная, что эта встреча принесет ей немного удовольствия.

− Помяни сломанные пальцы, и они уже ломаются тебе в дом. Оценил карамбур?

Моцарт хрипло мяукнул, будто давал совет хозяйке не пытаться больше шутить.

Стук стал настойчивее, и в его ритме Эйприл читала явное нежелание раннего посетителя уходить восвояси. Пришлось сбросить с себя одеяло вместе с утренней сонливостью и сердито протопать от кровати до входной двери. Она распахнула ее и совершенно не удивилась тому, кто оказался на пороге.

− Я думала мы встретимся...не здесь, и на пару часов позже, − выпалила она вместо дружественного приветствия.

− Тоже рад тебя видеть, ЭМ, − «белоухий» уж заизвивался и проскользнул в дом.

Гибсон прошел прямо на кухню, так уверено, словно бывал уже здесь раньше, и заприметил все, что слишком выделялось на фоне обыденных дней.

− Не рановато для ёлки? До Рождества ещё три месяца.

− Не люблю опаздывать, − её голос не дрогнул, словно она давно заготовила ответочку.

Парень занял единственный стул за столом, а Эйприл поднялась на кухонную сцену, где приготовила себе одной кофе в любимой полулитровой кружке.

− Я не угочаю, нет свободной тары, − отказала она в элементарном гостеприимстве.

− Ты и к Хэллоуину подготовилась! Не представляю тебя, раздающей сладости детям. Я возьму парочку? − спросил он, заглянув под елку, и без разрешения достал горсть конфет из тыквенной головы.

Она дождалась, когда он снимет фантик и засунет конфету в рот, и только тогда ответила:

− Угу. Они вчерагодние... Ненавижу детей.

Гибсон тут же выплюнул сладость обратно в упаковку, чуть свернул и положил на стол.

− Неплохо выглядишь, − парень впервые поднял на нее глаза. – В смысле, тебе стало лучше.

− Белые халаты свою работу знают.

Эйприл сдерживала себя, чтобы случайно не задеть тему музыки, группы и того, как старые компаньоны бросили ее, когда она остро нуждалась в поддержке. Она не собиралась помогать Гибсону и первой поднимать разговор, который он хотел завести на самом деле. «Белоухий» уж его голоса превратился в земляного червя и боялся пошевелиться, чтобы погремушка на хвосте не выдавала заветных желаний: забота и участливость в словах парня – фальшивые ноты, из которых он строил такую же фальшивую мелодию.

«Ты ведь не навестить меня пришел. Ну же, будь честным со мной, Гибсон»: думала она, оставляя гостя наедине с неуютной тишиной.

− Классный трек, − наконец он сам взялся за эту тему. – Кого пустила за микрофон?

− Намекаешь, что кто-то может спеть лучше меня?

− Нет! – Гибсон поспешил с ответом, а погремушка на хвосте земляного червя тихо дрогнула, выдавая сожаление о сказанном. – Совсем нет. Но звучит как другой вокалист. Ты же следишь за мнениями? Там всякое городят. Фанаты не любят смену вокала.

− Не многие поймут, и еще меньше оценят. У меня тут не песни на заказ. На записи и на концерте будет звучать так, как нужно мне.

− Где записывалась?

− Здесь у себя, − кивнула в сторону домашней студии.

− Мейер уже связался с тобой?

− Кто?

− Ты чего? Мы с ним столько лет проработали. Наш менеджер из «Зингибер». Помнишь шутку? «Мэй и Мейер – тают во рту, а не в руках».

− Наш? – удивилась такой формулировке: какое теперь отношение Гибсон имел к «Стапелии». – А куда Фернандес запровалился?

Она посмотрела на входную дверь, будто ожидала, что в нее вот-вот постучится следующий посетитель. Но очереди на аудиенцию с ней не наблюдалось.

− Ему поступило другое предложение. Ушел в попсу.

− Значит, в задницу, − еще до удара Эйприл считала не случайным созвучие самого популярного музыкального направления и ягодиц, теперь она еще и видела, как одинаково они звучат. Как пузыри в луже. − И Ремо с ним?

Она с трудом припомнила имя барабанщика, уходу которого она оказалась рада: Маршалл пообещал ей найти нового, самого лучшего.

− Сам давно не видел его. Спился наверно. Ты уже собрала команду?

Ее позабавило, как этот «белоухий» уж снова заюлил: он осторожничал, украдкой выглядывая из-под камня.

− Барабаны и бас, − соврала она.

Маршалл, конечно, обещал найти новых музыкантов, но ее еще ни с кем не знакомили. Работа, очевидно, шла полным ходом, только незаметно для Эйприл.

− А гитара? – «уж» вытянулся в какой-то надежде, что стал походить на медную струну.

Гибсон пощекотал воздух пальцами, зажимая лады на невидимом грифе. Эйприл едва удержалась, чтобы не закатить глаза: игра на невидимом инструменте у парня выходила такой же деревянной, как и на настоящей гитаре.

− Ну-у, − наиграно задумчиво затянула Эйприл.

− Ни на что не намекаю, − он не дал ей продолжить, а она и не собиралась говорить что-то конкретное, − мы столько лет проработали вместе и...

− На записи и на концерте должно звучать так, как нужно мне, − повторила она свои слова, но уже с напором.

Необыкновенным удовольствием было дразнить Гибсона и видеть, как он извивается всем телом и змеиным голосом.

− Я справлюсь! – возликовал Гибсон, будто услышал однозначное согласие. – Когда я тебя подводил?

«А вот это уже наглость, заявлять мне такое в лицо», − рассердилась в сердцах Эйприл, но вслух сказала совершенно другое.

− Придется пахать, как трактор...

− Как конь! – он неожиданно вскочил, подлетел к девушке и грубо обнял. – Супер. Напиши, когда репетиция.

Он согнул руку в локте, выпучивая невпечатляющий бицепс. И не прощаясь покинул ее дом.

− Козлина, − разозлилась Эйприл в пустоту дома, а внутри чувствовала жгучее удовлетворение.

Теперь этот белоухий червь с погремушкой на хвосте у нее под подошвой.

«Если ты не хочешь крови, тогда свали с моего пути, потому что мир будет выкрикивать мое имя» [3]

В даблуанобре я подписала контакт с лейблом Маки. Подписывала его одна как Эйприл «Стапелия» Мэй - лицо, голос и музыка группы. Два других музыканта и Гибсон подтвердили участие, подписав свои бумаги. По ним они считались наемными исполнителями.

Зингиберы поприсутствовали на той встрече, прислав на нее менеджера, с которым группа проработала почти десять лет, но имя которого я так и не признала. Он протянул мне визитную карточку, и закорючки букв на ней в такой же последовательности я видела только однажды – в медицинской карте он значился как человек, сдавший меня в больницу. Там он узнал о моих шансах на восстановление и исчез, так ни разу и не навестив.

На встрече мистер-визитная-карточка, видимо по указке «Зингибер», предпринял вялую попытку уговорить меня подписать контакт на новых условиях. Но быстренько сдался, когда я спросила, откуда взялся долг в двести штук, если группа пахала, как трактор, мотаясь из клуба в клуб, «подметала» сцену на каждом захудалом фестивале, не делая ничего грандиозного и дорогого на шестизначную сумму.

Со старым лейблом мы распрощались полюбовно. Пусть он был крупнее и выгоднее, чем Психотрия, вот только Маршалл и Маки обещали притворствовать моему творчеству. Дать свободу мне и моей музыке. Этого уже было достаточно, чтобы, не глядя, поставить роспись. Но я пошла в-банк. Сказала, если они не соберут мне стадион, то я залью сцену кровью и оставлю долг покрупнее того, что сейчас на мне. Правда оказалось, что в контакте было что-то про обязательные медицинские осмотры несколько раз в год и гигиеническое питание. Мило.

Ливень букв на страницах договора вызывал у меня панику. Я боялась больших текстов, боялась, что могу что-то упустить, не так прочитать и неправильно понять. По собственной глупости и с поврежденным мозгом завести себя в клетку, из которой уже никогда не выберусь. Мои представители прочитали все за меня. Я лишь повыцепляла отдельные слова, не нашла среди них «стадиона» и все равно расписала.

Внизу последней страницы ляпнула роспись и легкими резкими движениями, едва касаясь листа перечеркнула ее пятью чернильными полосами. Встревоженный этими движениями Маршалл заглянул в лист через мое плечо и увидел мелодию весеннего имени, написанную на нотном стане.

«У нас ведь не возникнет с этих проблем?»: неуверенно спросил он юристов, но в его голосе я уловила нотки восхищения.

Он оценил мой стиль. 

♪Ба-дум-тсс♪

Эйприл в четвертый раз вернулась на студию Психотрии Рекордс, чтобы увидеть наконец новых участников «Стапелии» и попробовать сыграться с ними на первой репетиции. На ее первой репетиции после реабилитации.

Уже на подступах к студии Маки слышались глухие удары: кто-то усердно упражнялся, отрабатывая ритмические рисунки.

В изолированной комнате звукозаписи, которая на ближайшие два часа будет играть роль репетиционной базы, теснились гитарные усилители, микрофонная стойка с мониторами, стойки для инструментов, синтезатор и барабанная установка. На полу – серый затоптанный ковролин, на стенах – приколотая белыми кнопками ужасно красная ткань. Эйприл терялась в догадках отчего так болит голова: от этой дикой расцветки или от того, что она начала забывать, как громко и пронзительно звучат тарелки.

По ним как раз от души колошматил уже знакомый ей парень. Когда она вошла, он заглушил металлический звон, прихватив тарелки за край, и соскочил с табуретки. Протянул ей руку и широко заулыбался.

− Мы уже встречались здесь, помнишь? Я Ди Драм! – Представился он. – Можно просто Диди. Рад стать частью команды!

От его голоса перед глазами Эйприл возникло не пропекшееся до конца печенье с шоколадными каплями, щипавшее горло ноткой маринованного имбиря.

− Сколько тебе лет? – поинтересовалась она, зацепившись слухом за влажные нотки голоса.

− Двадцать семь! – заявил он, а Эйприл увидела образ, в котором шоколадные капли в печенье начали таять.

Он врал.

− Восемнадцать хоть есть? Или моего барабанщика даже в клуб не пустят?

− Двадцать один исполнилось зимой, − Диди потупил взгляд.

Эйприл услышала первоначальную мелодию голоса и ей остро захотелось какой-нибудь сладости. Буквально жуткий голод одолел ее.

− Еще раз соврешь, сразу "ба дум тсс".

Она довольно точно изобразила звук, которым барабанщики сопровождали каждую плохую шутку. Он верно расшифровал ее музыкальную метафору, обозначавшую незамедлительное прощание с тем, кто намерен водить ее за нос, потому раскраснелся и опустил руку, так и не дождавшись приветливого рукопожатия.

Чтобы разглядеть лицо нового бас-гитариста, Эйприл пришлось сильно задрать голову. Парень оказался долговязым. Поэтому ее знакомство с ним началось снизу-вверх. Веселые, пестрые носки с каким-то зеленым овощем на желтом фоне могли оказаться либо визитной карточкой его прикида, либо он стащил их у своей сестры или девушки, так как не нашел собственных целых. Эйприл пообещала себе посчитать, сколько таких пар она увидит за неделю, и перешла к штанам. Непримечательные и черные, они заканчивались выше щиколотки, будто не нашлось брюк нужной длины, а на поясе их туго стягивал то ли платок, то ли шарф.

− Хм, − хмыкнула она, − тоже проблема с ремнями?

Она задрала на себе футболку, под которой кожаный ремень на джинсах был просто завязан в узел.

− Тебе не холодно там наверху? – она подняла взгляд выше и сощурилась от ярких ламп на потолке, лицо басиста так и осталось для нее загадкой.

− Эштон, − представился он и что-то в его голосе показалось ей странным.

Парень словно украл для себя весь воздух, чтобы выложиться в одно только слово. Но на этом его приветственная речь закончилась.

− Много букв, − Эйприл иронично оценила его многословность. – Ты тот еще болтун. Или мама запрещает говорить с незнакомками?

Эштон ответил с задержкой. Его губы предприняли несколько попыток, но какая-то сила не давала свободу нотам его голоса.

− Н-н-нет, − это короткое слово далось ему с трудом. После него от сделал небольшую паузу, глубоко вдохнул и продолжил нараспев: − Н-наоборот, просила н-найти группу и бренчать н-на гитаре за п-пределами дома.

Эйприл увидела голос, дрожащий на кончике секундной стрелки в заводных часах. Время они не показывали. Все цифры опали с циферблата и, шелестя как конфетти в закрытой банке, шептали только одну веху: «потом».

Она забылась, заметив, что в голосе Эштона мог быть потенциал, если бы не существенный изъян, из-за которого становилось скучно уже на середине первого слога.

В последнее время ей порой казалось, что окружающим также тяжело слушать ее. Каждый раз, когда она что-то говорила, люди смотрели на нее так пристально, будто разгадывали шараду, а некоторые только из жалости дослушивали до конца - те немногие, которым скажи А, они уже знают, что будет Б.

− Уже познакомились? – резкий голос Маки, зазвучавший из колонок, вовремя нарушил неловкое молчание.

Она спустилась из своего кабинета на втором этаже студии и говорила с ними через микрофон, стоя у микшерского пульта. Через небольшое звукоизоляционное окно в стене ей хорошо было видно новоиспеченную группу.

– Вижу на лицах восторг, да. Не переживайте, парни. Чувство такта у Мэй есть только в музыке.

Эйприл сразу ответила ей, показав в окно средний палец и тем подтверждая сказанное о себе.

− Она невыносима. − Маки заулыбалась. – Вы теперь головная боль Маршалла, он ваш менеджер, я зашла только поздороваться и настроить на работу. Ваша задача за три месяца сыграться в крепкую группу. Дату концерта сообщит Маршалл, когда договорится с организаторами.

− Супер! – возликовал Диди. – Я знаю все песни «Стапелии». Когда можно будет потрогать новые партии?

От неуемной энергии, бьющей из него ключом, он отстучал на барабанах короткую сбивку, в битом ритме которой Эйприл узнала фрагмент из последнего сингла. Или это было простое совпадение. Но она осталась впечатлена.

− Как только Мэй выберет три-четыре трека, которые прозвучат на концерте, и перестанет уже вносить в них бесконечные правки, − Маки неодобрительно покачала головой, определенно устав от щепетильного отношения старой знакомой к каждому звуку.

− Все должно звучать идеально, − прошептала Эйприл, как одержимая.

Эштон только согласно кивнул. Может у него и были вопросы, сомнения, прочие мысли, но он решил оставить их при себе, осторожничая лишний раз говорить вслух.

− Раз всем все ясно, тогда удачи нам, − Маки хлопнула в ладоши, − нас ждет много работы.

Гибсон вдруг непристойно присвистнул:

− Девчонки за рулем. Пристегните ремни, парни, и наденьте шлемы.

Он не стал откладывать шутку на более подходящий случай, когда девушек не будет рядом: за их спинами, в компании одних парней, наверно, шутка могла бы иметь больший успех. А сейчас, вместо смеха и оваций Гибсона встретила гробовая тишина. Эйприл даже отвернулась, закрыв лицо рукой.

− Верно, я у руля. − Маки не полезла за словом в карман. – Эта студия моя. Мой лейбл. Все это создано мной с нуля, без чьей-либо поддержки, долгой и упорной работой. И у работы, замечу, женское имя. И раз уж я плачу деньги, заработанные большим трудом, то и команду выбираю я. Ты здесь, потому что Мэй попросила. Я не обязана ее слушать. Но сейчас сделаю вид, что этого не слышала.

Гибсон топтался на месте как нашкодивший ребенок. Не встретив возражений и более ценных предложений, Маки отключила микрофон и ушла, не попрощавшись.

− "Ба дум тсс", − повторила Эйприл тот самый звук, но уже для Гибсона, а потом поспешила за старой знакомой.

Она нагнала Маки на улице, у входа в студию, когда та уже закурила сигарету. Она не выглядела рассерженной или расстроенной. Скорее собиралась сюда изначально, но по пути сделала остановку, чтобы пообщаться с группой.

− В извинениях не нуждаюсь, − предупредила Маки прежде, чем Эйприл успела что-то сказать. – На два часа студия ваша, время за пустыми разговори не теряйте. Хотя познакомиться поближе не помешает. Как тебе барабаны и бас?

− Школьник и зайка, − Эйприл хотела сказать "заика", но даже не поняла, что ошиблась. – Серьезно, какую реакцию ты ждешь?

− Послушай их для начала. С Диди ты немного знакома. У Эштона есть много классных идей.

− Чужие идеи меня не интересуют, − Эйприл ревностно отмела мысль о том, что кто-то будет вклиниваться в ее музыку.

– Хорошо, он техничен и схватывает на лету, − Маки тут же нашлась, чем ответить, будто припасла в рукаве лишние козыри. − Сейчас для нас главное время. Альбом почти записан, скоро релиз и надо готовиться к выходу на сцену. Эти ребята разучат партии быстро. Если они разочаруют тебя после первого же выступления... обсудим это позже. Только будь с ними помягче, прошу. Не хочу, чтобы они сбежали после часа наедине с тобой.

− Насчет Гибсона...

− Я говорила серьёзно, − Маки не дала ей договорить. − То, что он здесь - это твоя идея, от которой я не в восторге.

− Да хоть выпори его, − отмахнулась Эйприл, не собираясь спорить с ней или защищать гитариста. − Подкинь ему что-нибудь из своих гитарных партий. Что-нибудь быстрое и кудрявое.

− Ты ведь никому не разрешаешь лезть в свои песни, − Маки удивилась такой неожиданной просьбе.

− Гибсону пока об этом знать не обязательно. Потеряем немного времени, о котором ты говоришь, но зато научим работать в команде и, может, прокачаем его технику.

«Ты увидишь настоящую меня, катастрофу.

Секреты, которые я храню, заперты как монстр» [4]

В самом начале, когда фанаты почти ничего не знали о группе, многие постоянно спорили о том, кто я: обаятельный парень или не очень симпатичная девушка? Зингиберы сделали это фишкой группы. Подогревали интерес публики, размывая мою и без того неопределенную личность двусмысленными приемчиками.

До удара я держала себя в форме, занимаясь в зале раза три в неделю. Качала выносливость, чтобы как можно дольше прыгать на сцене. От нагрузки высушенное тело обретало рельеф, я еще больше становилась похожа на парня, и мужская одежда смотрелась на мне, как влитая. Зингиберы подбирали мне нейтральный гардероб, который скорее подошел бы рэперу, чем рокеру. Огромные футболки поверх водолазок с высоким воротником, висячие штаны. А если вдруг одежда находилась по размеру, то в обтягивающие брюки обязательно подкладывались «аргументы» для новых сплетен. Сплетен о том, чей «гриф» длиннее: мой, Гибсона или Фернандеса? Последний уверено держался на первом месте. Жгучий перец стал фаворитом, активно общаясь с публикой. Его соцсети регулярно обновлялись новостями, постами о веселой жизни рок-музыканта, коллекциями гитар, как он сладко проснулся утром и совершенно спонтанно щелкнул селфи, получившееся намеренно сексуально.

Мои соцсети наоборот урчали от скудности. Интерес к Эйприл Мэй, которую тогда знали по одной фамилии, не утихал. Почти никому не разрешалось упоминать мое имя, ко мне обращались исключительно «Мэй». Только Фернандесу было позволительно отходить от этого правила. Он начал звать меня «парнишкой», быстро свыкся с этим прозвищем, и не смог отделаться даже когда его стали приписывать мне в любовники.

Ну, и конечно, главный козырь Зингиберов - мой голос. Благодаря именно ему фанатов удавалось водить за ухо достаточно долго. Многие обманчиво верили в то, что у мужчин более грубый голос просто потому, что в их гортани застрял кусок яблока. Кто-то верил, что женский вокал звучит иначе при любой манере исполнения и что их слух совершенен. Но все они оказались неспособны услышать хрупкость в моих экстрим-партиях. У песен «Стапелии» всегда был мужской, резкий тембр.

Споров было много. Некоторые продолжаются до сих пор.

Не спорила только я.

Не спорила с Зингиберами, запрещавшими мне быть собой. Не из-за контакта, который вынуждал делать все, что они велят. Нет. Просто я всегда мечтала быть другим человеком. Кем угодно, только не собой - апрельским цветком, помойной крысой, вонючкой. Размывание личности от Зингибер тоже было временами обидным, но все равно лучше, чем моя правда.

Если Маки следила за моей карьерой после ухода со студии, то наверняка осуждала эту покорность. По ее мнению, я должна в полный голос и на каждом шагу заявлять о своем поле. Но спасибо и на том, что сейчас, когда мы снова работаем вместе, она не заставляет меня носить платья.

После удара я давненько не появлялась в зале, не прыгала на сцене. Рельеф сгладился, и ко мне вернулась неопределенность. Отражение в зеркале выглядело некомфортным. Кому это может прийтись по душе?

♪Подожжённая петарда, разъяренная кобра♪

«Зайди ко мне. Есть новости»: это январское сообщение от Маршалла взбудоражило Эйприл больше, чем его же рождественское поздравление. Последнее она даже не прочитала. Слишком длинное, с изобилием прилагательных и слов, которые и произнесенными вслух ей не удавалось понять. Диди и Гибсон тоже прислали поздравления, что-то про исполнение всех желаний. Она так и не нашла способа заблокировать их номера – единственное желание, которое ее заботило в рождественскую полночь, наполненную не звоном колокольчиков, а телефонными уведомлениями.

На приглашение Маршалла она не ответила. Сразу заявилась в один из вторников, когда у группы была назначена очередная репетиция. Эйприл прошла мимо комнаты звукозаписи, в которой парни уже разогревались. Промчалась так стремительно, что осталась неуловима для фальшивой радости от встречи и фальшивых нот.

В кабинете Маршалла едва умещался письменный стол, стеллаж для бумаг, да и сам верзила Маршалл. Единственное окошко прямо под потолком почти не пропускало солнечный свет, а теплый свет от нелепого торшера в углу комнаты придавал домашнего уюта.

Эйприл заглянула в приоткрытую дверь, скрипнувшую от легкого касания, когда она собиралась вежливо постучаться. Мужчина говорил по телефону и отвлекся всего на секунду, чтобы жестом пригласить ее войти.

− Отлично, увидимся в апреле. Я еще позвоню, чтобы утрясти все детали, − он закончил один разговор и тут же переключился на Эйприл. − Какое счастье, что ты пришла.

Маршалл мог выразить радость, облегчение или восторг. Отметя в сторону настоящие значения слов, Эйприл услышала в интонации совсем иной посыл. Напряженная музыка его голоса как бы говорила: «явилась, наконец-то!».

− Еще пара дней и я, ей-богу, выехал бы к тебе со спасателями. Можешь хоть изредка отвечать на сообщения, чтобы я мог не волноваться?

Эйприл почти не слышала, что говорил мужчина, и соглашалась, кивая на каждой интонационной паузе. Маршалл сказал что-то еще и протянул ей красивую коробочку, которую она неуверенно взяла в руки. Ее заботили две диссонансные ноты из телефонного разговора.

− И что же произойдет в апреле?

Эйприл сразу похоронила надежду, что тот разговор был не деловым. А значит, Маршал договаривался о дате концерта.

− В году еще одиннадцать месяцев, а ты выбрал именно этот? – она пошарила взглядом по кабинету и наткнулась на настенный календарь.

Лист с апрелем пока скрывали три ближайших месяца, но Эйприл все равно слышала его злобный смех. Этот слякотный гад уже пускал капель по ее душу.

− Есть время подготовиться. И выйдет весьма символичное возвращение.

− Символичное? – она переспросила так, будто не знала этого слова, но на самом деле не была уверена о каком именно символизме идет речь.

− Эйприл Мэй на сцене между апрелем и маем. М? Как тебе? – Маршалл был очень доволен задумкой.

− Ясно, − она без интереса встретила его воодушевление, которое было таким сильным, что сегодня любые доводы против назначенной даты отскочат от него, как от стенки горох. Потому она отложила спор на другой день. – А это что?

Она наконец обратила внимание на коробочку в своей руке и потрясла. Что-то забренчало внутри.

− Открой.

Она открыла и увидела детские часы мятной расцветки.

− С этой штукой я буду меньше волноваться за тебя. И ты будешь на связи постоянно.

− Ты садишь меня на поводок? – она сильно возмутилась такому подарку.

− Там есть экстренная кнопка, сможешь моментально дозвониться до меня, если почувствуешь себя плохо или понадобится помощь, а я узнаю где тебя искать.

− Ты менеджер или мой папочка? – она буквально вскипела. – Я не ребенок, Маршалл!

− Но ведешь себя, как ребенок. Пропускаешь репетиции, не отвечаешь на звонки. До тебя невозможно дозвониться. Ты будешь носить их, не снимая. Когда спишь, уединяешься с парнем, принимаешь душ. Всегда. Это мое условие, Мэй.

Когда он назвал ее по фамилии, она поняла, что разговор окончен. Под его пристальным взглядом, Эйприл покорно нацепила часы на руку.

− Доволен?

Он коротко кивнул, как если бы разговор был окончен, но один его хмурый взгляд говорил о том, что вопросы у Маршалла еще остались. Стоя перед ним в Эйприл невольно припомнила деньки из приюта, когда так же повинно сидела в кабинете детского психолога и выслушивала, какой она ужасный ребенок.

− Как дела у группы?

Вопрос менеджера казался обычным, только образ подожженной петарды, вместо привычного и куда более теплого голоса-свечки заставил Эйприл напрячься. Что именно хотел от нее услышать Маршалл она не знала, потому постаралась ответить почти честно.

− Парни разучивают партии.

− Их я вижу, стабильно каждый вторник. А тебя нет.

Подожжённый конец на петарде подался вниз. Вот-вот и прогремит взрыв.

Первый месяц Эйприл редко задерживалась на репетициях, многие их них нагло прогуливала. Она не могла сосредоточиться на вокале, когда слышала, как кто-то из музыкантов то и дело ошибается. Это сбивало образы, из которых она собирала песни, и любая неправильная нота могла больно ужалить глаза, сдавить горло, ударить под дых или обжечь язык перцовкой.

Маки не врала. Диди и Эштон действительно хорошее приобретение для группы. Гибсон от них разительно отставал. Часто сбивался с ритма, путал рифы, мазал по струнам и ладам. Звучало не идеально, и Эйприл злилась. Но больше всего она злилась из-за гитарной партии Маки, которая втиснулась инородным предметом в одну из новых песен по просьбе самой Эйприл. На ней Гибсон спотыкался чаще всего.

− Жду, когда они будут готовы. Если что я тоже без дела не сижу.

Эйприл подобрала для себя более мягкий голос и старалась не дерзить рассерженному Маршаллу. Она должна стать стаканом ледяной воды, который потушит искру.

Пока группа доводила свою технику до совершенства, Эйприл приводила себя в форму. Танцевала под домашнюю аэробику, которую круглые сутки крутили на одном из телевизионных каналов. Только танцевала под свою, тяжелую, музыку: счастливые мелодии и улыбки ведущих в этих передачах сбивали весь настрой.

− А когда они будут готовы?

Мягкий голос Эйприл никак не повлиял на Маршалла. Все сказанное тут же использовалось против нее. Лучше было ничего не отвечать, и она молча пожала плечами.

− И кто должен сказать, что они готовы, если тебя нет на репетициях?

− Я не могу их слушать... Не могу слышать, как они лажают.

Она не собиралась обсуждать с ним свою способность видеть музыку. Мысль об этом даже звучит странно, а обсуждать её с кем-либо, значит взять билет до психиатрической лечебницы. Так она думала.

− Придётся. На каждой репетиции, от начала и до конца. Это у тебя абсолютный слух. Но советую снизить требования. Ты выступала на разных площадках и знаешь, что никогда ничего не идёт и не звучит идеально. И даже не думай увиливать, если что, я узнаю.

Маршалл постучал по пустой коробке от часов, которую она оставила на его столе. Новая побрякушка на руке Эйприл позволяла не только экстренно связаться с менеджером, но и последнему отследить местоположение девушки. Так уязвимо себя она еще никогда прежде не чувствовала. И она находила странным то, что эта уязвимость тепло покалывала запястье: кто-то невидимый держал ее за руку, ведя по пешеходному переходу, и приглядывал за ней, как если бы её жизнь была хоть сколько-то ценной.

− На двести штук вообще-то, − пробубнила она вслух.

В ту же минуту Маршаллу кто-то позвонил, и он не расслышал ее слов. Посчитав, что Эйприл попыталась возразить, он не стал переспрашивать и строгим шепотом велел идти на репетицию. Она показала ему средний палец на руке, на которой теперь красовался новый аксессуар, и отправилась туда, куда ее послали.

Ещё до того, как Эйприл успела зайти в комнату звукозаписи, она услышала восклик радости и глухие аплодисменты. Парни чем-то были невероятно довольны, и ей захотелось испортить всем настроение.

− Сыгрались? − первое, что спросила она, присоединившись к ним.

− Да, − кинул Гибсон, − только тебе не кажется, что звучит грязно? Будто гитарная партия не из этой песни.

− Удивлена, что ты заметил, − хмыкнула она. – Так и есть. Я попросила Маки дать тебе ее для разогрева, чтобы расшевелить ветки, что у тебя вместо рук. И показать, что девчонка куда круче играет на гитаре.

− Ты издеваешься? – он вскипел, тело его дернулось, словно Гибсон в последний момент сдержался и не рванул к Эйприл, чтобы выписать знатного леща. – Я месяц учил партию!

− Теперь ты знаешь, как тяжело держать ложку, − она почти что обвиняла его в пережитом ударе и тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться. – И впереди еще три.

Она несколько секунд перебирала воздух пальцами, считая сколько это будет, и показала парням. Вышла не очень уверенная «тройка»: мизинец и большой палец соединились в кольцо, а остальные с трудом могли выпрямиться. Среди всех очень выделялся «средний», и те, кто хорошо знал Эйприл, сказали бы, что она сделала это намеренно.

− Концерт назначен на апрель, − передала она не очень приятную новость.

− Круто! – громко обрадовался Диди и клацнул по тарелке, отзвучавшей также искрометно.

− От-тлично, − согласился Эштон и сделал вид, что настраивает гитару, пряча вину за то, как много времени потратил на одно слово.

− Но мы должны сыграться за один месяц, − у Эйприл теплилась надежда уговорить Маршалла перенести дату.

В этот раз она не стала объяснять план на пальцах, но парни переглянулись с удивительно одинаковыми ухмылками, будто уже ожидали ее излюбленного жеста.

− Ты можешь идти домой, − объявила она Гибсону. − Учи партии, не жуя мои уши. Если пропустишь две репы подряд, найду тебе замену.

− Тебя самой не было месяц! − парень остро отреагировал на эту несправедливость.

«Белоухий» уж взвился коброй, раздувшей капюшон. Эйприл сделала осторожный шаг назад, чтобы оказаться подальше от змеи, готовой накинуться на нее, впиться клыками в сонную артерию. Столько сдерживаемого гнева выдавал голос Гибсона.

− Больше года, − уточнила она спокойным тоном. – И смотри сколько всего долбилась за это время. А ты старые партии вспомнить не можешь, которые играл дестьцать лет.

− Сказала та, которая слова не может правильно произносить.

Разъяренная кобра таки накинулась на нее, укусив прямо в руку, которая ненадолго онемела от локтя до кончиков, став неопознанной конечностью. Эйприл схватилась за нее другой рукой и сильно сжала. Только когда почувствовала боль, поняла, что это иллюзия.

− Ты прекрасно знаешь из-за чего все это, придурок! − рассердилась она.

Ей хотелось напомнить ему о вытекшем мозге, как ей пришлось многому учиться заново. Что она, в каком-то смысле, годовалый ребенок, который только-только начал познавать мир. Но говорить об ударе в присутствии Диди и Эштона она не собиралась. Для нее будет лучшим, если они никогда не узнают о ее проблемах со здоровьем.

– Тебе три дестьцатки! Половину из которых лабаешь по струнам. Но ты все еще такой же не ахтительный, как и в первый день знакомства.

В локте очень сильно закололо. Она посмотрела на руку, которую все еще очень сильно сжимала. Эйприл не понравилось, какой уязвимой выглядит ее поза, будто она снова в приюте в окружении гогочущих детей. Она хотела уйти, убежать, спрятаться где-нибудь под лестницей. Ее остановил только жалостливый взгляд Диди, от которого она только больше разозлилась.

− Я серьезно, Гибсон. Хочешь быть здесь – работай. Круглосуточно. Если нет, уступи место молодым.

Он все же ушел, разобижено хлопнув дверью. А Эйприл спокойно вздохнула: как минимум самый лажающий в группе музыкант сегодня не будет портить ее мелодии и вызывать непредсказуемые образы.

«Эта история наполнена большей болью, чем я думала» [5]

Я приструнила голос, завязала узелки на руках и ногах и стала собственной марионеткой - дергаю за ниточки и тело подчиняется. Переписала музыку, записала сингл и выпустила новый альбом. Подписалась на лейбл и собрала новую «Стапелию». Все благодаря пережитому удару. Да, он принес много проблем. Но после него, моя музыка стала лучше, она теперь не воняла, а благозвучала. Только моя способность видеть образы почти в каждом звуке делала невозможным выступления. Я сбивалась, прекращала петь, если Эштон, Диди или Гибсон лажали. Даже едва заметно. Обычный слушатель не понял бы, что что-то сыграно не по нотам. А я... Я могла скорчиться от зубной боли, от подступающей рвоты, ноги могли внезапно подкоситься от усталости.

Ни Маки, ни Маршалл не знали, что со мной. Заставили пройти обследование, и оно ничего не показало. Белым халатам я тоже не признавалась в странной способности, а все прочие показатели моего организма были в пределах нормы. Мне советовали больше отдыхать, сбавить нагрузку, чего я не могла себе позволить – до концерта оставалось меньше месяца.

Еще и пришедшая весна наступила на горло. Маршалла не удалось уговорить перенести дату. Он вообще готов был вовсе все отменить из-за моего состояния. Потому я отступила. Я не должна была потерять единственную возможность вернуться на сцену. Пусть и в последний раз. Пусть я скончаюсь от болевого шока. Но скончаюсь как «Стапелия» прямо на выступлении, а не как Эйприл Мэй, где-то в коробке или больнице. Или как та, кем я была до Страны рока, в контейнере.

Я испробовала беруши, которые никак не помогали, все равно что заткнуть уши пальцами. Пробовала вакуумные наушники, через которые слышала только барабаны, потому что Диди лажал меньше остальных. Но все равно лажал. Попробовала даже противошумные наушники, которые полностью отрезали меня от любых звуков, даже звуков собственного голоса, и этим мешали петь.

Помогло только обезболивающее. Пол таблетки перед репетицией и вся боль притуплялась. С ним я могла, как и прежде, отдаться музыке. Видеть образы со стороны, как на какой-нибудь открытке или фотографии, а не быть их частью. Репетиции проходили успешнее, мы наконец сыгрались. Маршалл решил, что во всех странностях со мной виновато волнение: я очень давно не выступала и грядущий концерт после удара это все равно, что первый раз в жизни выйти на сцену.

♪Между апрелем и маем♪

К весеннему выступлению, носившего на афишах название нового альбома «Между апрелем и маем», все было готово.

В гастрольном гардеробе Эйприл появился белый пиджак, укороченный до талии, с алым воротником. Ему в тон подобрали широкие спортивные штаны на резинке, которые в первую примерку оказались великоваты. У нее не было настроения ради тряпок во второй раз добираться через весь город, чтобы одеваться и раздеваться тысячу раз, и она просто заправила длинные штанины в носки. Подруга Маки, Мелоди - свободная художница, стилистка и визажистка, такое решение назвала смелым, и отмела в сторону тяжелые ботинки, заменив их на высокие светлые кеды.

Эйприл сделали дерзкую стрижку. Побрили один висок и зачесали остальные волосы на другую сторону, скрывая тем самым шрам после операции. Такой прическе требовалась постоянная укладка. Для все той же Мелоди это дело двух движений расческой. Для Эйприл - проще натянуть шапку.

Все билеты на концерт в одном из клубов Дарквейва удалось продать в первую же неделю, как объявили дату выступления. Обрадованный Маршалл быстро договорился о еще двух выступлениях в Кранккоре и Скримо.

Вся команда «Стапелии» была готова выйти на сцену. Диди и Эштон отлично ориентировались в репертуаре группы, будто именно они ее первый и неизменный состав с самого основания. Их можно было прервать в любой момент и попросить сыграть середину второго куплета из другой песни, и они без заминки продолжат играть с нужного такта.

К всеобщему удивлению даже Гибсон начал неплохо справляться с гитарными партиями. Возможно, влияние двух других музыкантов помогло ему стать лучше. Или давящей мотивацией для него оказался пункт в договоре, жестко каравший за плохую игру.

Единственной не готовой оказалась Эйприл. Каким бы желанным для нее не было возвращение на сцену, последний день апреля все равно оставался Гребаным. И когда от нее требовалась максимальная самоотдача и собранность, она разваливалась на части. В этот день с ней никогда не случалось ничего хорошего.

− До выступления больше двух часов, а все уже устали до чертиков.

Голос Гибсона Эйприл уловила правым ухом как приглушенное шипение. Без микрофона он не смог покинуть сцену и вырваться в просторный зал клуба, где вот-вот должен был состояться первый за долгое время концерт группы. В полном составе «Стапелия» проводила финальную репетицию, а местные работяги помогали настроить аппаратуру на чистое звучание каждого инструмента.

− Все? Или ты один? – Эйприл спросила это прямо в микрофон и услышала себя так четко и громко из колонок у края сцены.

Не самый идеальный звук ее голоса заблудился между стенами клуба, разгулялся и ударил в виски. Она повременила с обезболивающим до выступления, и надеялась, что редкое, хоть и сильное недомогание от неправильных мелодий отвлечет ее от Гребаного дня.

− Нам ведь всегда хватало пятнадцати минут, − все также тихо ворчал Гибсон, а его «белоухий» уж теперь походил на стекающую воду из крана. – А мы уже час упарываемся с саундчеком.

− М-можно п-приходить со своими н-настройками.

Часики затикали в левом ухе Эйприл, все повторяя «потом, потом, потом». Эштон по всей видимости тоже слегка утомился, но не стал заявлять об этом прямо, как Гибсон.

− Мы так и делали, − она продолжала отвечать в микрофон и все присутствовавшие в клубе слышали ее так, будто она одновременно разговаривала наедине с каждым. – Приезжали со своим пультом или шлефкой с выстроенной сценой, и заводили в местную систему.

− У нас была своя аппаратура и свой звукарь, − обиженно напомнил Гибсон, и его голос, как струя воды из крана, разбрызгивался в стороны.

Эйприл почувствовала несуществующие капли на правой щеке. Стерев это ощущение ладонью с лица, она сурово глянула на гитариста.

− И куда все это делось?

− Осталось у Зингиберов! – громко возмутился парень и теперь весь клуб знал, что Эйприл точно разговаривала не сама с собой.

− А тебя походу выронили, − на этом она поставила точку и обернулась назад, найдя взглядом барабанщика. – Диди, давай сначала «Убийственную мелодию».

Он будто этого и ждал - единственный, кто готов был барабанить сутки напролет.

− Стоп-стоп-стоп, ЭМ, тормозни! − не выдержал Гибсон и стянул с плеча гитару. – Дай отдышаться.

− Это твоя работа! – сердито прорычала в микрофон Эйприл, сокрушая стены зала мощным гроулом. – Не хватает силенок, вали протирать штаны в другом месте.

− Ты говоришь мне это в день концерта?

− Эй-эй, − услышав ссору, Маршалл поторопился к ним из-за кулис. – Успокойтесь. Вы все на взводе. Волнение, понимаю. Есть еще пара часов до встречи с фанатами. Сделайте перерыв.

− Я прогуляться, − Эйприл спрыгнула со сцены и выбежала из клуба.

Она впервые заметила какой Дарквейв теплый город: он тянул руку помощи, которую Эйприл видела в объявлениях на столбах. Он спасал от алкогольной и наркотической зависимости, предлагал ночлег, еду и работу, мог дать в долг или вовсе избавить от любых обязательств. Иногда он тоже нуждался в помощи – найти документы, котенка или человека. Даже слушателя для молодой музыкальной группы. Но отдавал город больше, чем просил для себя. Стать бродягой для Эйприл означало обрести дом и заботливую семью, которой у нее никогда не было. Приятными воспоминаниями отзывались те восемь месяцев, когда она сбежала из приюта и жила на улице. Сейчас ей снова хотелось сбежать. Исчезнуть, как она должна была исчезнуть тридцать пять лет назад. Достаточно было снять и выбросить часы, а не то ее снова найдут и вернут туда, где один только страх, боль и одиночество.

Город был теплым. А люди в нем - нет. Куда бы Эйприл не приходила, ее выпроваживали. Для них она нежеланный гость без записи, опоздавшая на собрание или пришедшая слишком рано, выглядящая сытой или недостаточно безнадежной. Уйдя глубоко в город, добравшись с окраины, где находился клуб, почти до центра, она устала напрашиваться. Рассердившись на весь Дарквейв и его равнодушных жителей, в последнюю дверь, возникшую на ее пути, она вошла чуть ли не с ноги.

− Мне нужна помощь, − она ввалилась в уютную, тихую приемную, как в неотложку.

Из-за стойки администратора, как напуганный заяц, выглянула девушка во всем белом. Появление Эйприл так ее встревожило, что она схватила телефон и набрала две из трех цифр номера службы спасения, словно перед ней не просто шумный посетитель, а особо опасная преступница.

− П-простите, это не больница!

Девушка с именем «Пин» на бэйдже старалась быть вежливой, но совладать со своим голосом в стрессовой ситуации не смогла: он как булавка под ногтем, больно жалил большой палец на ноге. Эйприл поморщилась и постучала носком ботинка о пол.

− А на входе написано «доктор», − для нее это слово означало лишь «белые халаты».

− Доктор Фокс клинический психолог. И принимает исключительно по записи.

− Клинический? – переспросила Эйприл только для того, чтобы оно коснулось языка. – Значит, это все-таки клиника.

Она навалилась на стойку администратора, беспардонно разглядывая содержимое внутреннего стола. Пин взъерошилась от такого нарушения личных границ и решительно добила номер службы спасения последней цифрой. На первый же гудок, долетевший до слуха Эйприл, из закрытого кабинета, как городской спасатель, выскочил мужчина. Довольно привлекательный, с бородой, в строгом костюме и без белого халата.

− Что происходит, Пин? – успел спросить он, первой увидев свою помощницу, прятавшуюся за спинкой кресла.

Та пальцем одной руки предусмотрительно сбросила вызов полиции, а другой - указала на Эйприл, почти лежавшую на стойке администратора.

Доктор Фрост уставился на нарушительницу спокойствия с удивлением, будто признал в ней кого-то, но быстро его взгляд сменился профессиональной обеспокоенностью.

− Отниму у тебя не больше двух долек часа, − Эйприл первая взяла инициативу, сползая обратно на пол. – На один небольшой разговор.

− Сэр, эта девушка требует принять ее, − начала объяснять Пин, все еще стараясь держаться от нее на безопасном расстоянии, − но...

− Две дестьцатки минут, − продолжила торговаться Эйприл, глянув время на детских часах.

Она прилепила на дисплей маленькую наклейку бомбы, а сами часы назвала «детонатором»: если она опоздает или не ответит на звонок менеджера, ее запястье «взорвется» воплем Маршалла.

− У доктора Фроста сейчас перерыв, а сразу после назначен сеанс, − помощница до последнего была настроена выпроводить девушку за дверь.

− Две дестьцатки минут по цене сеанса, − не унималась Эйприл, выложив на стойку личный документ и кредитную карту.

Одним движением руки мужчина вежливо попросил обеих остановиться, а потом предложил внезапной гостье пройти в его кабинет.

На стене рядом с входом висела металлическая табличка, которую Эйприл остановилась прочитать. Строгая гравировка из двух слов, коротких и похожих друг на друга, дала ей имя человека, согласившегося на беседу с ней – Фокс Фрост. Она провела пальцем по буквам и хмыкнула, глянув на мужчину через плечо. Он ожидающе смотрел в ответ, и она поспешила внутрь.

В кабинете ее встретила уютная атмосфера, располагавшая к открытой задушевной беседе двух незнакомцев и вполне подходящая для жизни на работе. Видимо, Фрост был всецело предан делу и обустроился так, чтобы чувствовать себя, как дома. Тут и мягкие кресла у панорамных окон, за которыми развернулась маленькая оранжерея из комнатных растений. «Вышел в окно и ошпарил дымпальчики на обрывке природы, − совсем не весело подумала Эйприл и повторила: – вышел в окно...». Потом вспомнила, что кабинет Фроста находится на первом этаже и расстроено вздохнула. Тут же и мягкий диван с теплым пледом и парой цветных подушек. Выглядел он куда удобнее ее домашней кушетки и спальной полки в трейлере и очень соблазнительно зазывал развалиться и заснуть с жутким храпом. На плечи Эйприл вдруг завалилась такая увесистая усталость, а голова и тело заныли, как после двухмесячного тура: «До выступления всего несколько часов, а я уже выжата как белье». На стене за рабочим столом висело несколько красивых фотографий мотоциклов, выражавших скорее личную страсть Фроста, чем аллегорию свободы или бегства от проблем. Этой страсти также нашлось место и на самом столе в виде металлической модельки какого-то байка. Она соседствовала с лотками для бумаг, ноутбуком и открытой коробкой с лапшой, из которой торчали две бамбуковые палочки. Похоже, Эйприл застала мужчину за обеденным перерывом. Еще одно изображение мотоцикла оказалось на настенном календаре. Месяц апрель на нем подействовал на девушку, как красная тряпка на быка. Она подлетела к нему, чуть не снеся собой архивный шкаф с выдвижными ящиками. Судя по буквам на ярлычках – в нем хранились личные дела пациентов.

Девушка чудом сдержалась от импульсивного желания сорвать с календаря ненавистный лист, услышав, как стихли голоса за дверью. Фрост, о чем-то переговорив с помощницей, зашел внутрь и обнаружил незваную пациентку уже посреди кабинета, замершую здесь будто в нерешительности. Он извинился за беспорядок, пряча коробочку с недоеденным обедом куда-то в стол, и предложил Эйприл занять одно из мягких кресел. Сам сел напротив.

− Меня зовут Фокс Фрост, − вежливо представился он. − Как Вы, должно быть, уже прочитали.

Мужчина указал в сторону закрытой двери, намекая на именную табличку. Эйприл увидела тихое морозное утро посреди густого хвойного леса. На еловых ветках спал снежный лис и довольно урчал от того, что иголки чесали его голое пузо. Нос защекотала пряная корица.

− Можно просто Фокс.

− Угу, − она засмотрелась на него, отмечая на черных волосах и бороде первую ровную седину, напоминавшую утренний иней на сухой траве. − Классное имя. Лисья морда и в голосе зима.

Ее слова сами по себе были грубыми, но таковыми не звучали. Они напоминали скорее строчку из песни, которую Эйприл произнесла нараспев.

− Спасибо, − Фокс неуверенно улыбнулся. – Про голос мне еще такого не говорили. Но мы здесь, чтобы поговорить о вас, а не обо мне.

− Ну да, − Эйприл смутилась и потупила взгляд, представив, как со стороны должно быть воспринимаются ее слова. − Я просто не знаю, с чего начать...

Она ждала от него инициативного вопроса. Ей всегда было проще говорить в ответ: ведь если спрашивают, значит, хотят тебя послушать.

− Будь на вас белый халат сеанс пролетел бы как песня, − начала она с того, что первое пришло в голову. − "Что болит?", "док, у меня коли в печенке и рези в животе", "все ясно". Пощупал, помял − проблема свалила.

− Только я не врач. С радостью пощупал бы и помял, будь проблемы моих пациентов осязаемы, − он ответил шуткой, чтобы слегка разрядить обстановку.

− Так мне раздеваться? – она было улыбнулась, но вдруг стала серьезной.

Цепкий взгляд Фокса ухватился за руки девушки, которые она сложила на груди, словно пряча внезапную наготу. А вот ему самому удалось незаметно от Эйприл сделать маленькую заметку в планшете, что лежал у него на коленях.

− Я плохо спелась с дур... с вашими коллегами.

− Кто-то из моих коллег повел себя непрофессионально?

− Последний был ниче такой. Разжимал мне язык, когда меньше всего хотелось с кем-либо говорить. Проник в подкорку через щель.

Она покрутила средним пальцем повыше виска, где за отросшими волосами прятался шрам. И снова Фокс заприметил эту манеру говорить нараспев.

− Он нарушил ваши границы?

− Границы? Как у государства? Мои абсолютно открыты. Въезжай кто хочет.

− Считаете себя влюбчивой?

− Бесконечно одинокой. Я привязываюсь к людям, которые проявляют ко мне даже самое невинное внимание. Так что у меня длинный список одержимостей.

− Пытаетесь разглядеть родственную душу во всех подряд?

− Собеседника бы для начала, − его формулировка прозвучала обидной, как брошенный комок снега в лицо. – Собственно, поэтому я здесь. Люди-вашей-профессии говорят со «всеми подряд». За деньги. Хоть какая-то возможность для меня.

Мужчина понял, что задел Эйприл, когда она передразнила его, и незаметно сделал новую заметку.

− Может ли ощущение себя бесконечно одинокой мешать вам разглядеть рядом с собой кого-то, с кем вы могли бы поговорить?

− У вас вроде глаза открыты, док. Присмотритесь ко мне и вам все станет ясновидно.

− Чтобы я мог лучше понять ваши чувства, мне нужно увидеть вас вашими глазами. Можете обрисовать себя парой самых ярких слов?

− Нарисовать? – она поняла буквально. − Но я не умею...

− Нет, я хотел сказать... − он замолчал, когда его вдруг осенило, и вырвал чистый лист из планшета. – Хотя почему бы и нет. Не прошу от вас шедевра. Изобразите схематично, кем вы видите себя в повседневной жизни.

Она неуверенно взяла карандаш и нервно хихикнула. Потом вздохнула, словно готовилась окунуться под воду. Нарисовала в центре листа треугольники, с перевернутыми в разные стороны основаниями, некоторые из них определенно имели курчавые волосы и ровные грани. На них ушло много времени и старания. Фокс следил и кивал. Нарисовав несколько таких треугольников Эйприл отпрянула от рисунка, смотря со стороны на результат. Потом перенесла карандаш к самому правому краю и резкими, угловатыми линиями изобразила мусорный пакет с мухами, рядом пририсовала огромный контейнер.

− Это... пакет с...

В голосе мужчины появилась озадаченность, снежный лис перестал урчать. Он понял, что изображено на рисунке, но не хотел произносить вслух.

− Какой проникательный доктор, сразу меня нашел, − нервно посмеялась Эйприл. – Со мной, да.

Фокс задел ее. Он понимал это по напевной колкости, которой, впрочем, она стремилась скорее ранить себя, чем защититься.

− Велено было нарисовать себя. Звучало как обязаловка. Иначе я бы ушла за границу листа.

− То есть не рисовали бы вообще, − догадался он. – Вам хотелось бы исчезнуть?

− Сегодня же середина между апрелем и маем, − сказала она, словно для всех это было само собой разумеющееся.

− Эм? − растерялся Фокс и поглядел куда-то в сторону.

Он ритмично закивал головой, будто проводил в уме математические расчёты, уставившись на настенный календарь. Тот самый календарь, который в его отсутствие Эйприл намеревалась ободрать. По старой традиции вырвать из него ненавистный апрельский лист. Мужчина сбился со счета, заметив порванный краешек: с утра, когда он передвигал красный ярлычок на прозрачной ленте, такого точно не было.

− Действительно, − удивленно подтвердил он, – тридцатое апреля - середина двух месяцев.

Он уже собирался спросить, что значит этот день, как вдруг бросил взгляд на планшет. Среди его заметок находился небольшой бланк с личными данными внезапной пациентки, на скорую руку заполненный Пин.

− Простите, я не обратил внимания. С днем...

− Замьються, док. В этот гребанный день ко мне отнеслись как... к му... − Эйприл рассердилась и ткнула в рисунок, который, по ее мнению, все и так объяснял. – Думаешь, я хочу, чтобы все напоминала мне об этом? Сделай так, чтобы этот день просто исчез из моей головы, как лист календаря.

Эйприл махнула в сторону настенного календаря, почти признаваясь, что намеревалась сорвать с него апрель. Увидев, что апрель остался на прежнем месте, да еще и красный ярлычок обводил сегодняшний день как какое-то важное событие, она сдалась и застонала. Обмякла в кресле и обиженно уставилась на Фокса.

− Что произошло между Вами и родителями в ваш... гребанный день?

Он стал осторожнее подбирать слова и зазвучал так, будто пытался пройти по снегу без единого хруста под подошвой.

− Они вынесли сор из избы, − пропела она.

− Вы прячетесь за грубыми метафорами и отдаляетесь от корня проблемы. Так мне будет сложно помочь Вам. Здесь, − Фокс обвел руками кабинет, − можно говорить прямо и открыто.

− Meat-фор-ми? – повторила она незнакомое слово, подражая услышанным звукам. Получилось с резким акцентом, но узнаваемо.

− За образами, фантазиями, строчками из песен.

Сравнение с песнями озадачило Эйприл. Откуда оно родилось в его голове?

− Тогда вся моя жизнь сплошная песня, док. Хорошо, если нужны другие слова. Мне с детства говорили, что я никому не нужна, меня никто не выберет, и я до последнего буду торчать в месте, полном ненависти ко мне. Потому что я мусор.

− Так говорили ваши родители?

− Грымза, − с неприятием вспомнила Эйприл это прозвище, а на лице мужчины возникло смятение – он понятия не имел, о ком идет речь. – Ну, типа, как вы, только для малявок.

− Детский психолог?! – ее слова повергли Фокса в шок.

Кажется, он даже был готов поспособствовать возбуждению многочисленных проверок в злосчастном учреждении, скажи ему только адрес.

− Это произошло на другом углу земли, док, − Эйприл притормозила его пыл, увидев в голосе снежную бурю, хотя не верила, что ради нее он мог бы совершить подвиг.

− Пример чудовищной некомпетентности!

Он яро возмутился, и показался Эйприл милым. Такой защитник в детские годы ей бы точно не помешал. Она вдруг ярко представила, как доктор Фрост врывается в красном плаще в кабинет Грымзы, говорит что-то героическое на языке психологов, и грозит натравить разные инстанции за всю грубость в отношении выброшенного ребенка.

В груди защемило. Эйприл тяжело выдохнула: «Никто не заступится за тебя, Вонючка».

− Зато сегодня вы пожуете корку хлеба за мой счет. Судя по цене за сеанс это хлеб из рук самого Иисуса.

Фокс, осознав вдруг, что излишне вскипел, взял себя в руки и сосредоточился. Сейчас как никогда он желал помочь пациентке, которая пришла к нему в отчаянии. И он даже считал, что у него есть силы исправить ошибки другого психолога.

− Бывали ли случаи, когда вы ощущали себя чуть выше? Позволите?

Он взял карандаш и ждал разрешения внести корректировки в рисунок Эйприл.

− Прошу, док, − махнула на лист, − давайте зафитуем шедевр. Вместе нанесем непоправимый вред искусству.

Фокс подрисовал условную скамейку под мусорным пакетом. Теперь он уверено лежал на мифическом возвышении. Эйприл показалось, что это могла быть сцена, очень похоже: мусорный пакет на длинном постаменте, в стороне от толпы. Типичный рок-концерт «Стапелии».

− Хм, надо же, − удивилась она вслух.

− Что такое? − заинтересовано поглядел на нее, отложив карандаш.

− Нет, ничего. Неважно.

− О чем вы подумали? − настаивал Фокс. − Это как раз очень важно.

− Вообще-то было, может, пару раз, − лукавила она, скрывая от него правду о себе. − Есть... хм, пара человек, которые... В общем, у меня есть пустяковое занятие. И парочке человек, кажется, нравится то, что я делаю. Когда от них идет отдача, то внутри словно горячий сироп бежит, такой сладкий. Очень приятное чувство.

− С этого стоит начать. Ваши чувства − плоды ваших мыслей. Когда они искажены и далеки от реальности, Вы чувствуете не то, что происходит на самом деле. Другими словами – становитесь заложником ловушек своего разума. Зацикливаете внимание на одной негативной детали, не замечая положительные стороны вашей жизни.

Неожиданная мелодия с кислой электроникой, зазвучавшая у Эйприл из часов, прервала его мысль. Девушка глянула на загоревшийся экран.

Фокс заметно огорчился:

− Наверно, я забыл предупредить. Но в кабинете действует правило – отключать телефон на время беседы.

− Это детонатор, − она прикрыла часы рукой, чтобы противный звук стал тише, и, соскочив с кресла, направилась к выходу. − Я обещала занять чуть больше дольки часа. Время вышло.

− Вы поставили таймер? − изумлен и разочарован. − Еще есть время, мисс Мэй... Давайте вернемся к разговору. Не стоит обрывать его на полуслове.

Фокс опасался, что ему не хватило времени, чтобы помочь девушке.

− У того потока слов, который ты вылил на меня, есть ужимка? – Эйприл остановилась в дверях, чтобы украсть у психолога еще несколько секунд. – Я туго соображаю, когда сразу много слов.

− Вы подвержены когнитивным искажениям, мы могли бы начать разбирать их вместе только...

− А без лекарственных рецептов? – она не поняла ни слова. − Что за когтетивные испражнения?

− Давайте продолжим, прошу Вас, − он указал на кресло, предлагая ей задержаться. – Все сеансы на сегодня перенесены, и я могу уделить вам время.

− Какая рошкость, − она искренне улыбнулась, но, глянув на часы, все равно проследовала на выход. − Спасибо, док, что поболтал со мной. Единственный, на весь город, − Эйприл остановилась у стойки администратора и постучала по ней кредитной картой. − Обещаю подумать над своими когтетивными испражнениями.

Пин смотрела на нее неодобрительно, но с искоркой удовольствия во взгляде. Не от того, что Эйприл наконец уходит, а от того, что провела оплату по кредитной карте за полный сеанс. Даже просьба Фокса не делать этого ее не остановила.

Эйприл спешно выбежала на улицу. Впереди ее ждало еще одно большое испытание – выйти на сцену после долгого перерыва и вспомнить, что значит быть рок-звездой.

«Я закрываю глаза и представляю себя где угодно, но не здесь» [6]

Уже не вспомню, каким был наш последний концерт, но точно никогда не забуду, каким был самый первый.

Мы, молодая группа без опыта и почти без слушателей, под крылом крупного лейбла. Ясновидно, что Зингиберы не выпустят нас одних на сцену, потому что зал перед этой сценой был бы пустым. «Стапелия» первых лет выступала на разогреве у более популярных групп, моталась по всем возможным фестивалям, играя в ранние часы, пока публика ещё спит или лениво подтягивается к вечерним хедлайнерам.

Очень волнительно - это не те слова, которые вертятся на языке, когда я вспоминаю тот ужас, от которого у меня тряслись конечности и голос. На разогреве «Лилии вуду» мы должны были выйти первыми на сцену, к холодной публике, полностью состоявшей не из наших слушателей. Они пришли из-за других музыкантов, к другому вокалисту. В прошлые разы, когда я оказывалась среди такой же холодной толпы, такие встречи для меня оканчивались издевками, унижениями, иногда побоями. Уехав в Страну рока, я думала, что уехала достаточно далеко от прошлого. Но в тот день на сцене я снова чувствовала себя сиротой из приюта. На горле будто затянули колючий шарф, когда музыка уже играла.

Ситуацию спас Фернадес. Ему всегда было плевать на окружение, он везде и со всеми чувствовал себя своим. Он ляпнул что-то про музыку, что мол я всегда так кайфую от неё, что порой забываю открыть рот. И это помогло.

Я и правда всегда кайфовала от музыки. Надо было просто сосредоточиться на ней.

Музыка, это то что делает меня другим человеком.

Музыка, это то, что приносит мне удовольствие.

Музыка, это то, куда я могу спрятаться от всего мира, который против меня.

И я отдалась ей. Музыке, что играла со сцены. Моей музыке. На том концерте звезда родилась. Я зажглась и после пылала на сцене всегда. Я смогла разогреть тех, кто даже не знал меня, кто слышал наши песни впервые.

=====================================

(Sex)phone

Что за два новых челика? Где очаровашка Фернандес?

10 дн. 4 тыс. "Нравится" Ответить

ViolaTuba

А мне нравится этот Пятнышко! *сердечко*

7 дн. 3,5 тыс "Нравится" Ответить

Посмотреть 248 ответов

Imfri-man

Секс покинул эту группу *грустнотека*

6 дн. 2,5 тыс. "Нравится" Ответить

Steppe_wolf

@imfri-man, все знают, что главный секс-символ Стапелии это сама Эйприл *LOL*

Посмотреть 623 ответов

Knock-Knock

Запускаем старое голосование? *баклажан*vs*пончик* Новый голос ЭМ как бы намекает, что волос в подмышках и на груди у нее (него? *LOL*) наросло.

4 дн. 7 тыс. "Нравится" Ответить

Gurgle

@Knock-Knock, подпиши петицию, чтоб ЭМ совершила каминг-аут!

Посмотреть 156 ответов

(пользователь удален)

Группа переборщила с квотами на фриков.

1 дн. 613 "Нравится" Ответить

Посмотреть 122 ответов

=====================================

♪Убийственная мелодия♪

Ее прогулка затянулась, парням пришлось заканчивать саундчек без нее, чему они несомненно были рады. Эйприл опоздала на встречу с фанатамами за кулисами перед выступлением. Опоздала совсем чуть-чуть, минут на десять, но по одному грозному виду Маршалла она поняла, что шоколада после концерта ей не видать. А шоколада ей сильно не хватало. Диета от белых халатов запрещала увлекаться кофе и сладостями, и для нее это было равносильно потере последней радости в жизни.

Фанаты, впрочем, не сильно расстроились из-за заминки. Наоборот, небольшое ожидание подогрело их волнение от встречи с той, кого они не видели и не слышали уже давненько. По сравнению со временем, которое молчала «Стапелия», десять минут – неощутимое мгновение.

На встречах с фанатами Эйприл постоянно ждала какого-то подвоха. Люди на них приходили разные: что у них на уме, в руках или карманах - никому неизвестно. Будь у неё выбор, она ограничилась бы выходом на сцену, и после сразу домой. Только на сцене она чувствовала себя в безопасности, хотя и там могло случиться и случалось всякое. Но там хотя бы между ней и возбужденной толпой есть спасательный метр-два, иногда даже грозный охранник.

А здесь... здесь всегда липкие объятия, сомнительные подарки, трофейные фотографии и признания в любви, в которую она не верила.

«Я слушаю вас с 13 лет. Как здорово, что вы возвращаетесь на сцену».

Тяжело на встречах с фанатами было до удара, еще тяжелее стало после него. И не потому, что сегодня ее Гребаный день, когда она поджидала самые жёсткие подколы, а из-за мучавших её образов. Около двадцати людей с разными голосами выстроились в очередь на короткую беседу с ней. Парочка любезных слов от них становились для Эйприл острым ножом под ребром, липкой слюной на шее, внезапной пощечиной или горькой микстурой. И, переживая все это, она обязана была улыбаться и вежливо благодарить.

«Когда у меня на работе плохой день, всегда слушаю вас! Ваша музыка делает меня таким злым, что могу горы свернуть. И шею шефу, ха-ха».

Она почти не видела людей. Не смотрела в глаза тем, в чьих объятиях вдруг оказывалась. Старалась не вслушиваться в добрые пожелания, которые по буквам читались как одобрение и поддержка, но ранили ее мелодией колючей лести. Эйприл старалась держаться только того голоса, который повторял "улыбочку" – приказной и бесцветный голос фотографа, ведущего репортаж вечера.

«Эйприл! Гибсон! Божечки! Не верю своим глазам. Надеюсь, мой малыш не родится сегодня прямо на концерте! Ха-ха, хотя это было бы здорово. Назову его Мэйсон. Поняли? Мэй+(Гиб)Сон».

Диди, кажется, было также неуютно, как и ей. Он тушевался перед девушками и фотокамерой, щелкавшей вспышкой почти без перерыва. Парень, наверняка, читал обсуждения под новостью о новых участниках «Стапелии», и нелестные комментарии били по нему также болезненно, как и резкие голоса - Эйприл. Но на личной встрече не нашлось тех, кто сказал бы что-то против. Наоборот, его смущение вызывало огромную симпатию у противоположного пола: многие просились сделать совместную фотографию наедине с Диди и шептали ему что-то приятное на ухо.

«ЭМ, твой голос просто пушка. Просто пушка! Сносит крышу, настоящий отвал башки!».

Эштон безучастно погрузился в свои заоблачные мысли. Все движение вокруг Эйприл и группы с его высоты выглядело мельтешением муравьев. Он возвышался над всеми как колонна и на всех кадрах в первую половину встречи был запечатлен в одной и той же позе, с одинаковым выражением лица. Потом уже Маршалл не выдержал и попросил его спуститься с небес на землю и присесть на стул, чтобы у людей появилась возможность познакомиться с ним поближе.

«Мэй! У меня для тебя подарок. Эту подвязку невесты я сам сшил. Наденешь? Можно я помогу? Нет? Ладно... Выходи за меня! Обещаю взять твою фамилию».

Гибсон лез из кожи вон, намереваясь занять опустевшее после ухода Фернандеса место главного секс-символа группы, и не сомневался в своем успехе. Эйприл молила, чтобы кто-нибудь дал ему под дых, не стерпев очередной неуместной шутки. 

Голова от голосов начала гудеть и перед глазами возникла розовая дымка. Эйприл жалела, что не выпила обезболивающее уже сейчас. Только она собралась попросить небольшую паузу, как раз чтобы сбегать за таблеткой, оставшейся в гримерке, как её снова обняли крепкие руки и притянули к себе. Приятный одеколон сменился корицей, и по коже пробежал зимний морозец.

− Пустяковое занятие? – шепнули над ее ухом. – А еще я был двенадцатый в очереди, а сколько таких в зале?

Она отпрянула, чтобы посмотреть на обнявшего ее. Фокс Фрост. Здесь и сейчас. Она нервно сглотнула. Вместе с ним пришёл паренек, лет двенадцати, который уже пожал руку Гибсону и пробивался к Эйприл.

«Улыбочку»: вспышка фотоаппарата показалась ей выстрелом.

− Как круто, дядя Фокс! Можно я тоже?

Мужчина отпустил её, и она отработанным движением отвела одну руку. Паренек тут же нырнул под неё, чтобы обнять. А Эйприл только обеспокоенно глядела на Фокса. Он выбил из-под её ног последнюю шаткую доску, на которой она старалась удержаться весь сегодняшний Гребаный день.

«Улыбочку»: еще два выстрела вспышки фотоаппарата.

Минуты, отведенные на общение с группой, закончились, и Фокса с пареньком попросили отойти в сторонку, где потом будет сделана общая фотография фанатов с группой. Перед уходом мужчина успел передать Эйприл запечатанный конверт и шепнуть на ухо − "прочти до" − и после уступил место следующим в очереди ожидающих.

− До чего? − спросила она слишком тихо, чтобы её кто-то услышал.

− Че там? – заглянув через плечо, Гибсон сунул нос чуть ли не в конверт.

− В-валентинка? − предположил Эштон.

− Точно не трусики, − загоготал Гибсон. – У меня, кстати, появились одни.

Он похвастался неожиданным трофеем перед парнями, повертев на пальцах что-то действительно похожее на белье из трех шелковых ниточек.

− Не забудь надеть на удачу, − буркнула Эйприл, дрожащими руками пряча конверт во внутренний карман концертного пиджака.

До конца встречи она не отводила взгляда от Фокса, который общался с племянником и время от времени поглядывал в ее сторону. Он определенно ждал от Эйприл чего-то. Какого-то ответа на содержимое конверта, но у нее не нашлось свободной минутки, чтобы заглянуть внутрь: сразу после большой совместной фотографии, Маршалл погнал группу переодеваться и на сцену.

В гримерке Мелоди помогла Эйприл припудрить носик и уложила волосы, чтобы те случайно не раскрыли публике главное свидетельство удара.

− Пять минут, Мэй, − объявил Маршалл, приоткрыв маленькую щелочку в двери.

Три коротких слова и тело Эйприл как по команде парализовало, отнялись руки, и в голове словно открылась черная дыра, поглотившая все, над чем она так упорно работала. Она оказалась не в силах встать со стула. О том, чтобы выйти к публике и отыграть часовой концерт, не могло быть и речи.

− Уго-м ен я, − честно призналась Эйприл, и ей показалось, что в сказанном буквы поменялись местами.

Новый удар? Она испуганно посмотрела на себя в зеркале, а потом на Маршалла, будто он был врачом и мог знать, что с ней происходит. Он оставался сдержанно спокойным, правильно разобрав каждое слово. Зашел в гримерку и опустился рядом на корточки, чтобы не возвышаться над Эйприл пугающей горой.

− Ты справишься, − он похлопал ее по плечу. – Могу шептать тебе текст в наушник.

− Может еще пустишь караоке на заднике? – обиделась она такому унизительному предложению и почувствовала, как стало легче. Контроль над телом вернулся к ней.

− Вот теперь узнаю тебя, Мэй. А теперь на выход, пока злость не развеялась.

Маршалл покинул гримерку. Эйприл за его спиной выпила наконец спасительное обезболивающее и отправилась следом, по длинному коридору к закулисью, по которому разливалось эхо от музыкального вступления: Эштон, Диди и Гибсон уже вовсю трудились на сцене.

− На этой ноте ты выходишь, − подтолкнул ее Маршал перед самым выходом.

Эйприл поднялась на сцену. В уши тут же ударил звук глухой бочки. На втором ударе, она поняла, что стучали не барабаны. Так билось ее сердце, заглушая собой голос толпы.

Толпа ждала ее появления и, только заметив, тут же закричала и завизжала. По залу пролетела волна голосов, ни один из которых Эйприл не могла выделить и разобрать. Обезболивающее действовало, глуша все образы. Или так действовал страх? Ей снова было страшно, как в первый раз на сцене. Она боялась раскиснуть от нервов, начать путать ноты и слова или вовсе потерять голос, найденный с таким трудом. Эйприл нерешительно замерла у микрофона, смотрела на радостные лица людей и пыталась найти среди них одно, с которым познакомилась только сегодня. Она искала лицо Фокса, видевшего ее не менее уязвленной, чем сейчас. Видевшего то, что она очень хотела скрыть от фанатов. И одно его присутствие здесь мучало ее навязчивой мыслью, что Гребанный день только начинается.

Люди в зале считали, что это был такой способ подразнить их. Кто-то кричал ее имя и имя группы, кто-то уговаривал начать петь. Но молчание Эйприл неприлично затянулось.

− Может мне спеть? – кто-то сказал это прямо в микрофон, в ее микрофон.

Эйприл наконец зашевелилась, повернула голову и только сейчас заметила близко рядом с собой, буквально плечом к плечу, Гибсона. Он взял инициативу на себя и нарушил неловкое молчание.

− Ты стонешь, как девчонка, − Эйприл в ту же секунду придумала ответочку, ревниво отталкивая парня от микрофона. – Новое белье жмет?

Толпа взорвалась овациями. И это ее взбодрило, придало уверенности: люди перед ней - на ее стороне. Она забыла о страхах, о Фоксе, даже о Гибсоне. Ей и ее слушателям нужна музыка. И Эйприл здесь для того, чтобы дать им ее.

− Имбирная крошка Ди Драм! – представила она барабанщика и он, заметно смутившись, начал отбивать ритм.

− Эштон на басу, − указала на парня и подмигнула публике. – Дамы, его часики уже тикают.

Он подключился к барабанам, наигрывая весьма задорный риф, глубокий, низкий, на самой толстой струне.

− Ииииии, − она затянула, − все вы с ним уже давно знакомы, Гибс-о-оон.

Публика зааплодировала, кто-то даже засвистел, а Эйприл тут же быстро и чуть тише, но в микрофон добавила:

− Моя сучка.

Она сделала глубокий и громкий вдох, и вместе с барабанами и гитарными рифами запела первую песню. Тот самый «убийственный» сингл, с которым вновь зацвела ее стапелия.

«Мне плевать, что ты об этом думаешь. Я бы сегодня же покончила с тобой» [7]

В приюте нам отводили час на просмотр мультфильмов. Мы сидели с раскрытыми ртами и пялились в мерцающий экран. Помню только один из всех: про мальчика, который становился супергероем благодаря волшебному ремню.

Из-за своей невыносимой худобы мне постоянно приходилось стягивать на животе штаны не по размеру. Каждое утро защелкивая пряжку, я хотела, чтобы ремень превратил меня в другого человека. Не обязательно в супергероя, как ту мультяшку, просто в кого угодно другого. Чтобы моя трагедия закончила по одному щелчку, навсегда. Щелк! И Эйприл Мэй больше не Эйприл Мэй. Пусть и звали меня тогда другим именем.

Я все еще мечтаю быть кем-то другим. Но лишь изредка мне это действительно удается.

На сцене, когда меня окружает музыка, когда толпа поет мои песни, а не смеется надо мной, не дразнит Вонючкой, тогда я действительно совершенно другой человек. Он живет всего пару часов, а потом, покидает меня. Сползает с плеч, вместе с концертным пиджаком, который прячут в сундук до следующего выступления.

На сцене я особенная. Живая. Дикая. Дерзкая. Правда, совершенно другой человек! Увидев раз, как я пылаю на сцене, вы никогда не признаете меня на улице: глянете косо, отсядете подальше, раздраженно пробурчите или вовсе пройдете мимо. Но на моем концерте - вы на моей территории. В моем царстве. Вы – подданные моей музыки.

Тексты моих песен бессмысленные и бессвязные, похожие скорее на набор звуков, чем на осмысленные стихи. Но вы все равно поймёте меня без слов.

Оглянитесь вокруг!

Мы среди мусора, охваченного огнем. Горят мои владения, подданные и, самое главное, мои противники. Я сама подожгла эту помойку, подпалив кончик собственного хвоста.

Каков ваш король, м?

Беспринципный, безжалостный, безбожный... и в нем легкая томность с нежностью.

Это я. Помойная крыса, Вонючка. Выбралась из мусорного бака, поднялась на сцену во второй раз, и снова на кончике моего хвоста искрится пламя.

Я – Крысиный король.

_______________________________

[1] Electric Callboy - Hurricane

[2] In This Moment - Big Bad Wolf

[3] Motionless In White - Untouchable

[4] Stria - The Real Me

[5] Cry Excess - The Fallen

[6] From Ashes To New - Destruction of Myself

[7] Cult To Follow - Murder Melody