Сады Ябоневни

Дани Нараяна в железной короне при-

тягивает ее к себе, и Лара отстраняется, целует

его туда, где сердце бьется под кожей, ловит пульс

губами вначале на шее, а потом скользит полуот-

крытыми губами вниз, по ключице и к ребрам:

нет ли там стилета?

Нет. Только шрамик овальный, но видно, что

рана была глубокой. Тогда, поцеловав эту бывшую

рану, она, то есть призрачная Ратчадемноен, ле-

гонько скользит губами вниз по призрачной коже

Даниного живота, берет в свой маленький краси-

вый ротик и заводится так, что у нее по бедрам те-

чет, и она ложится, мокрее, чем вода, потому что

руки Дани Нараяна ее направляют вниз, призрач-

ные и холодные, и он без рук касается ее половых

губ, раздвигает их медленно, входя миллиметр за

миллиметром, и шепчет ей на ухо: «Не двигайся,

моя хорошая, даже не дыши, а то мы взлетим на

воздух». Она трепещет, извивается под ним, и ей

хочется кричать. Мир замирает, когда он касается

ее жаркого предела, и последний воздух выходит

из ее груди, и твердые острые соски упираются

в его кожу, почти прорезая ее. Призрак Лары Рат-

чадемноен обнимает призрак Дани Нараяна в же-

лезной короне, стонет, и у нее внутри все сокраща-

ется, и его простата готова взорваться вслед за со-

кращениями ее матки.

Лара скользит тонкой рукой по спине Дани

и чувствует призрачную сталь стилета и видит

стальную корону и как кости просвечивают. Ей хо-

чется бежать куда-нибудь в летнее небо, которое

она видит, лежа в высоких волнующихся травах на

черной рассыпчатой, пахнущей самой жизнью

земле, но ее живот пронзает холодом предчувс-

твие беды — как электрический разряд или когда

тебя в шею целуют или в уголок полуоткрытых

губ, — а потом она чувствует, как он кончает, и се-

ребристый свет переполняет ее матку, и оттуда во

все стороны катится нарастающая холодная взрыв-

ная волна, которая накрывает землю и небо. День

сменяется ночью, травы желтеют, земля покрыва-

ется снегом, и из тел уходит последнее тепло, как

в том недавнем сне, когда Ратчадемноен спусти-

лась ночью в пещеру — во тьму, где все начинает-

ся и все заканчивается, — и кричала в эту тьму,

и ее волосы, чернее самой тьмы, разметались по

обнаженным белым плечам, и глаза заполнились

тьмой, и сердце стало как черный обсидиан (его

иногда называют «обломки костей дьявола»),

и она вырвала черное обсидиановое сердце из гру-

ди (хотя все равно во тьме этого никто не видел),

нашарила свободной рукой какой-то камень и би-

ла в кромешной темнотище по обсидиановому

сердцу в другой руке, откалывая острые осколки,

пока не получился острейший жертвенный нож.

Тогда она вынырнула с ним — руки все разбиты

и порезаны, — проскользнув по темному, влажно-

му от подземных вод лону горы, и очнулась (с об-

сидиановым ножом в руке) под Даней Нараяном,

и, рванувшись в сторону, обхватив Даню ногами,

крутанулась и села сверху, перевернув его так, что

он остался в ней, то есть не вышел из нее ни на

миллиметр, все еще пульсируя в унисон с ее сокра-

щениями, заливая ее холодным семенем, как зим-

нюю ночь заливает холодный лунный свет или

пустые каменистые берега омывают воды Север-

ного Ледовитого океана. Лара Ратчадемноен осед-

лала остывающее тело Дани Нараяна, бесконечно

кончая сама, и в неизречимом экстазе опустила

руку с черным обсидиановым ножом — осколком

сгустившейся и затвердевшей черной крови — на

его солнечное сплетение, и нож утонул в его гру-

ди, погасив это солнце, которое билось в этом его

сплетении, утонул в густой, выходящей толчками

крови, которая в лунном свете казалась черной.

И призрачная Ратчадемноен, черноволосая и блед-

ная, чье тело как будто выточено из слоновой кос-

ти, а кожа — как разлитое молоко жирностью

1,5 %, повела этим черным своим ножом на себя,

вскрывая грудную клетку Дани Нараяна, откуда

хлынула кровь, заливая снег вокруг них чернотой,

расползаясь огромным черным пятном по белизне

полей.

Лара Ратчадемноен взглянула Дане Нараяну

в глаза, наклонилась и поцеловала в губы, разбро-

сав свои черные волосы по его лицу. Внутри нее

холодное семя уже начало прорастать — так же

медленно, как расползалась по снегу вокруг них

чернота, и так же бесшумно-тихо, как выходила из

вскрытых артерий кровь. Вот так был зачат враг

человечества.