Глава IV. Метроном
Прошло, казалось, несколько часов — но он идёт, идёт покорно, и дрожь живого вторит вибрации машин; шорох гравия, бетонный марш — и вот уже жаркий зев заводских врат, чьё дыханье с ног сбивает и чей голос отнимает слух.
Туда! Туда! Туда!
Марш рабочих, песнь команд, аккомпанемент металла звучный — есть оно и нет тебя, и твой огонь нужен лишь печам. Забудь о нём, забудь о листьях, фонарях, не вспоминай огня в глазах коня; бей металлом о металл, слушай лязг и слушай ритм.
Бей! Бей! Бей!
Твой мозг есть только механизм, такой же точно, что и всё: твои кости, мышцы, глаза — то же, что есть вокруг тебя. Голос — ритм ударов по металлу, руки — молот и щипцы; не вспоминай нутро своё и не сбейся с ритма, не допусти ни в коем случае ошибки.
Бей. Бей. Стук.
Дыхание вдруг сбилось: ритм нарушен был прикосновением к плечу, и в ухо ровно, мерно зашептали.
Он выслушал — и оставил место, и отправился туда, куда ему велели. Он никогда там не был и не ведал, зачем его позвали; но пламя дрогнуло в груди.
Он шёл по коридору, полному дверей; здесь стояла тишина, нарушаемая лишь дребезжаньем стен. Ритм остался где-то далеко, и кругом было лишь гудение.
Зачем? К чему? Полагал, что знает, но думать не хотел — сосредоточился на поиске двери. Пять и один, пятьдесят один — такой длинный коридор, кишка машины-зверя. К чему все эти двери? Зачем здесь столько?
Пятьдесят первый кабинет, где ты? Отчего ты позвал меня?
Две рельефных цифры, сложившиеся в число — вот они; но ответ на второй вопрос не подтверждён, не ясен.
Он постучал — и открыл дверь.
Затворил.
Стук.
Вот он — кабинет, коробка; здесь было ещё тише. Стены, увешанные всякого рода чертежами, мерно гудели; кое-где чертежи закрывали шкафы, чьи полки были доверху забиты папками. У стены напротив двери стоял совершенно обычный письменный стол со множеством бумаг и работающим метрономом.
А за столом сидел человек.
Стук.
Он был точь-в-точь как большинство, ничем от них не отличаясь: на нём была та же униформа и он имел тот же тяжёлый взгляд — лишь руки были чистые, расслабленные; однако взгляд был не скользящим, но пронзающим. Это были глаза-пули, глаза поручителя, а не исполнителя.
Стук.
И этот острый, всевидящий взгляд проник в мозг, и он почувствовал, что его воспоминания, мысли, чувства перелистывают как страницы рабочего досье; и от осознания того, от ровной вибрации комнаты, от стука метронома ему стало тошно, и огонёк в груди заметался перепуганным зверем.
Стук.
- Лазарь, — дико было слышать живой, человеческий мягкий голос после лязга рабочих помещёний, в этой сводящей с ума своей вибрирующей тишиной и стуком метронома комнате, — Лазарь, идите домой. Рабочую одежду и пропуск оставите в гардеробной. Свободны.
Под стук метронома он тихо вышел вон. Прошёл мимо цеха к выходу, переоделся, оставил пропуск — и пошёл, провожаемый десятками внимательных немигающих глаз, и лишь гудящая тишина звучала в его ныне изувеченном мозгу, но нутро пылало подобно извергающемуся вулкану.
Он пошёл домой. Вечерело — и окна домов смотрели на него, и прощально и ровно звучал метроном, отсчитывая последние часы.