Иллюзия Выбора

Солнечные лучи, бледные и жидкие, едва пробивались сквозь завесу серых облаков Чикаго, не в силах разогнать холод, въевшийся в стены и в душу. Джессика проснулась с ощущением, что на ее груди лежит каменная плита. Сознание вернулось к ней не постепенно, а обрушилось градом. Долг. Брат. Эрик. Эти слова отдавались в висках монотонным, тревожным стуком. Ее мысли метались, как пойманные в клетку птицы, между леденящим страхом, беспомощным гневом и той странной, искрящейся решимостью, которую она ощутила, глядя в холодные глаза человека, купившего ее свободу.

В дверь постучали. Тихо, почти робко. И этот стук был таким знакомым, таким отличным от властного удара полиции или беззвучного появления Эрика, что Джессика, даже не глядя в глазок, поняла — это Дэнни.

Он стоял на пороге, держа в руках два картонных стаканчика с кофе и бумажный пакет, из которого доносился сладкий запах пончиков. Его лицо, обычное, доброе, полное неподдельной заботы, показалось ей порталом в другую, нормальную жизнь, которая стремительно ускользала.

— Ты выглядишь так, будто не спала всю ночь, — мягко сказал он, переступая порог. Его взгляд скользнул по ее лицу, задержался на синяках под глазами. — Джесс, расскажи мне. Что случилось?

Она взяла стаканчик, ощущая его обжигающее тепло через картон. Опустила глаза, не в силах выдержать его проницательный, полный участия взгляд. Как она может рассказать? Как выложить ему эту грязную историю с долгами, уголовными делами и сделкой с дьяволом? Он, чья жизнь была образцом честности и тяжелого, но правильного труда, не поймёт. Осудит. А самое страшное — он может попытаться остановить ее, и тогда Нэйт пропадет.

— Я… — ее голос сорвался, слова застряли комом в горле. — Нэйт… у него проблемы. Серьезные.

Дэнни молча подошел ближе и сел рядом на диван, так, что его колено почти касалось ее. Он не стал торопить, просто мягко положил свою руку поверх ее сжатых пальцев. Его прикосновение было теплым, твердым, якорным.

— Джесс, слушай меня, — сказал он тихо, и в его голосе не было осуждения, только тревога. — Я знаю, что ты готова на все, чтобы спасти брата. Но, ради всего святого, не превращай себя в инструмент для чужих целей. Ты не вещь, которую можно купить или продать. Ты человек. Со своей волей. Со своей душой. Не отдавай их никому.

Ее сердце сжалось от боли и какой-то щемящей нежности. Его слова были глотком чистого воздуха в мире, который внезапно наполнился ядовитыми испарениями. Но затем ее разум снова, против ее воли, вернулся к Эрику. К его властному, ровному голосу. К его взгляду, который сканировал ее, оценивая не как личность, а как актив, как ресурс. «Ты будешь делать то, что я скажу. Без вопросов». Он видел в ней именно инструмент. Красивый, возможно, даже интересный ему, но — инструмент. И в этом осознании была унизительная, горькая правда.

— Я знаю, что он видит во мне только… функцию, — выдохнула она почти шепотом, глядя на их руки, его большую, сбитую, и ее маленькую, дрожащую. — Средство для решения своих задач. Но, Дэнни… У меня нет выбора. Это как падение в пропасть. Ты либо летишь, либо разбиваешься о камни. И я не могу позволить Нэйту разбиться.

— Выбор есть всегда, Джесс, — его пальцы слегка сжали ее руку. — Просто иногда он настолько страшен, что проще убедить себя, что его не существует. Ты можешь найти другой путь. Мы можем найти. Вместе. Я помогу. Я буду рядом, что бы ни случилось. Всегда.

Ее сердце дрогнуло, и на глаза навернулись предательские слезы. Дэнни был ее маяком, ее моральным компасом в этом хаосе. Рядом с ним она снова чувствовала себя той Джессикой, которая верила, что можно все исправить честно. Но долг за брата висел над ней дамокловым мечом, и тень Эрика была длинной и холодной, перечеркивающей все лучики надежды.

Вечер наступил слишком быстро. Серое небо Чикаго потемнело, и с него хлынул холодный, пронизывающий дождь. Место встречи было таким же безликим, как и ее настроение — заброшенный паркинг на окраине, где ветер гулял между бетонными колоннами, завывая, как потерянная душа.Эрик ждал ее, прислонившись к своей темной, дорогой машине. Он был облачен в черное пальто, и в полумраке его фигура казалась вырезанной из ночи. Когда она подошла, он не шевельнулся, лишь его глаза, холодные и пронзительные, медленно поднялись и уставились на нее, заставляя кровь стынуть в жилах.

— Ты не опаздываешь. Это хорошо, — его голос был ровным, без одобрения или неодобрения, просто констатация факта. — Первое задание. Исполнишь его безупречно — твой брат на шаг ближе к свободе.

Он протянул ей тонкую черную папку. Ее пальцы дрожали, когда она брала ее. Внутри лежали фотографии, распечатанные схемы и несколько ключей. План доставки. Не пиццы или цветов. Запрещенных веществ. В груди у нее все сжалось в тугой, болезненный узел. Это было по-настоящему. Не абстрактный «долг», а конкретное, уголовно наказуемое преступление.

— Все должно быть выполнено точно, — продолжил он, не отрывая от нее взгляда. Его взгляд был тяжелым, физически ощутимым. — Ошибок быть не может. Никаких опозданий. Никаких лишних вопросов. Никаких эмоций.

Он сделал шаг вперед, сократив дистанцию. Теперь она чувствовала исходящее от него тепло и терпкий, дорогой аромат одеколона, смешанный с запахом мокрой шерсти.

— Ты понимаешь? — прошептал он, и в его шепоте была странная, опасная интимность. — Каждое твое действие, каждый твой вдох отныне имеет цену. Твой брат дышит, потому что ты выполняешь мою волю. Ты — его шанс. И я знаю, ты справишься. В тебе есть… огонь. Мне интересно, смогу ли я его контролировать.

Его слова были не просто инструкцией. Это была психологическая пытка. Он не просто давал задание, он напоминал ей о своей власти и ее бессилии одновременно. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова, ощущая, как ее собственная личность, ее «я», растворяется в роли безмолвной исполнительницы, куклы, ниточки которой держал он.

Развернувшись, она пошла прочь по мокрому асфальту, вгрызаясь в губу, чтобы не заплакать от унижения и страха. Дождь хлестал ей в лицо, смешиваясь с предательскими слезами.И тут, из тени следующей колонны, вышел он.

Дэнни.

Его лицо было бледным от напряжения, на куртке блестели капли дождя.

— Подожди, — его голос был хриплым от эмоций. Он схватил ее за руку выше локтя, не грубо, но крепко, не позволяя уйти.

Она обернулась, и в его глазах она увидела не осуждение, а боль. Такую глубокую, что ее собственное сердце заныло в ответ.

— Джессика, ты должна помнить, кто ты, — он говорил тихо, но страстно, его пальцы слегка сжали ее руку. — Ты — та, кто защищала сестру от пьяных соседей. Та, кто тайком оставляла еду бездомным кошкам. Та, чьи глаза загораются, когда кто-то из близких смеется. Ты не эта… тень. Ты не такая. Не позволяй ему стереть тебя. Не теряй себя ради того, чтобы спасти другого. Это не спасение, это двойная гибель.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и его взгляд был полон такой преданности, что перехватило дыхание.

— И если что-то пойдет не так, если тебе будет страшно, больно, одиноко… я буду рядом. Всегда. Я буду твоим щитом, даже если ты решишь идти своим опасным путем. Потому что я… — он запнулся, и в его глазах мелькнуло что-то неуловимое, что-то большее, чем просто дружба, — потому что я не могу допустить, чтобы ты пострадала.

Джессика смотрела на него, и в этот момент разрыв внутри нее достиг пика. С одной стороны — холодная, манящая бездна власти Эрика, обещающая решение ценою ее души. С другой — теплое, прочное, надежное, что даёт ей Дэнни, предлагающее борьбу и поддержку, но не гарантирующее спасения Нэйта.

— Я знаю, — прошептала она, и ее голос дрожал. — Но сейчас… это единственный путь, который я вижу. Прости.

Она вырвала руку, и ее пальцы скользнули по его. Это прикосновение было и прощанием, и клятвой. Она повернулась и пошла в дождь, в ночь, навстречу своей первой миссии, чувствуя его взгляд у себя за спиной — тяжелый, полный тревоги и безысходной любви.

Дэнни не ушел. Он стоял под дождем, пока ее фигура не растворилась в темноте. Потом сел в свою старую машину, завел мотор и поехал за ней на почтительной дистанции, став ее невидимым ангелом-хранителем, ее тихим протестом против тьмы, якорем, за который она, он верил, когда-нибудь ухватится, чтобы не утонуть окончательно. Он понимал, что ее решение принято, и все, что он мог сейчас — это быть тем светом в конце тоннеля, к которому она, израненная и испачканная, возможно, однажды захочет вернуться.