Глава 12
Терций шел по булыжной мостовой, прислушиваясь к звукам ночного города. Гладкие стены инсул, сжимали и без того узкую дорогу в свои безжалостные тиски. Словно каменные великаны они возвышались над землей, взмывая в ночное звездное небо.
Наслаждаясь прохладной свежестью сентябрьской ночи, легионер жадно вдыхал ароматы осени, вступающей в свои законные права. Луна, увенчанная мириадами звезд, освещала пустынные улицы, уснувшие под ее тихую колыбельную.
Патруль не спеша двигался по замершему Риму, вглядываясь в темные закоулки вечного города, вслушиваясь в ровное его дыхание, осязая жар его горячего сердца.
Двое солдат тихо перешептывались за спиной Терция, обсуждая скупые события ушедшего дня. Откуда-то издали вдруг донесся чеканный шаг небольшого отряда легионеров, эхом разнесшийся по пустынным замершим улицам. Все ближе и ближе звучали шаги, все сильнее странное волнение овладевало Терцием. Через несколько минут впереди уже виднелись яркие факелы, разрезавшие ночную тьму. Легионеры двигались достаточно быстро и теперь офицер мог разглядеть стройные фигуры трех пленников, которых они сопровождали. С каждой минутой их очертания становились все четче. Уже можно было разглядеть их одежды.
«Патриции?» - промелькнуло в мозгу Терция. Удивление и тревога смешались вдруг в один большой комок, медленно подкатывающий к горлу. Чем ближе они подходили, тем болезненней и явственней казалась реальность. Сомнений не осталось, это Марк и его семья.
Терций, лихорадочно искавший объяснение картине, представшей сейчас перед ним, слышал, как пульсирует кровь в его напряженном теле. Сжимая рукоять своего меча, он не торопясь шагнул на перерез отряду полицейской когорты. Солдаты, получившие знак от своего предводителя, остановились. После короткого приветствия и дежурного рукопожатия, офицер заговорил:
- Я вижу вы арестовали патриция. Могу я поинтересоваться в чем тому причина?
- Этот человек арестован по приказу императора. Позавчера на него поступил донос, обвиняющий его в измене Риму и приверженности вредоносным суевериям.
- Куда их ведут? - Терций, изо всех сил старался скрыть свое волнение, проступившее каплями пота на его напряженном лице
- Сначала на допрос, а там, если повезет, будет у нас развлечение на предстоящих играх, - весело хмыкнул старший, и коротким отрывистым кивком окончил случайную беседу.
Терций отступил. Он с ужасом смотрел в глаза друга, потому что изменить ситуацию на этот раз был не в силах. Сердце его неистово колотилось и разрывалось от нестерпимой боли. Костяшки на руке, сжимавшей меч, побелели от сильного напряжения. Положение казалось безвыходным. Терций был готов к нападению.
Марк, видя испуганный взгляд друга, ласково улыбнулся и еле заметно помотал головой, угадывая его намерения. Глаза юноши спокойно смотрели на легионера, уверяя в готовности к предстоящим событиям.
Терций знал, что Марк никогда не откажется от своей веры. Не сделают этого и Авила с Октавией. Эти трое были обречены на смерть, ужасную, мучительную, не справедливую смерть. В эту минуту обреченности и страшного отчаяния, не способный вызволить друга, Терций поклялся отомстить тому, кого считал предателем. Глаза его наполнились кровью, а душа ненавистью. Проводив взглядом, растворяющийся в ночной тиши отряд преторианцев, он, полный решимости и жажды мести, устремился в дом Марка.
- Господин! Господин! Очнитесь! – Нунтиус изо всех своих сил тормошил Лукьяненко за плечи.
Услышав знакомый голос, Павел Андреевич с трудом открыл глаза. Заплаканный мальчишка облегченно вздохнул, глядя в лицо гостя.
- Хозяев арестовали! Поднимайтесь! Нужно уходить! – Нунтиус тащил Павла Андреевича за руку, пытаясь поднять грузное ослабшее тело с холодного каменного пола триклиния.
Постепенно сознание прояснилось, в памяти проступили страшные события уходящего вечера. Голова болела, кожа на затылке была рассечена, и кровь медленно стекала вниз, расплываясь по белоснежным складкам тоги.
- Идем же! – простонал мальчишка, предпринимая последние попытки сдвинуть Лукьяненко с места.
- Уходите! Я останусь! Нужно подумать, как быть дальше, - ему наконец удалось приподняться и сесть. Еще усилие, и Лукьяненко покачиваясь стоял перед Нунтиусом на ватных своих ногах. Почувствовав легкое головокружение, он предусмотрительно опустился на стоящий у стола табурет, и тихо простонал, - Идите! Я остаюсь.
Нунтиус помедлил немного, не решаясь бросить раненого Павла Андреевича, но тот и не собирался никуда уходить. Мальчишка махнул рукой и уже на бегу, выкрикнул:
- Как знаете, Господин! Я ухожу.
Лукьяненко смотрел ему вслед, зажимая слабой рукой кровоточащую рану. Вскоре все стихло, дом, покинутый слугами, опустел, и только одинокая фигура мужчины, скорбно склонившись сидела в полумраке триклиния.
Звенящая тишина лишь усугубляла отчаяние, наваливавшееся тяжелым грузом на его ослабшие плечи. Мысли, словно жужжащий рой, заполнили его ноющий мозг. Сбивая друг друга и путаясь, они неслись в пугающую неизвестность, отражаясь от острых осколков прошлого.
Вдруг в атриуме послышался шум. Павел Андреевич поднялся и медленно, с трудом переставляя еще не окрепшие ноги, пошел на звук. Знакомый мужской голос злобно выкрикивая проклятия, как грозовая туча двигался ему на встречу.
Лукьяненко узнал его практически сразу, уловив такие знакомые ему нотки отчаяния и боли. Несомненно, Терций уже знал о случившемся иначе не пришел бы сюда в поисках законного возмездия за предательство друга.
Темная фигура в сверкающих доспехах ринулась в сторону Павла Андреевича, показавшегося из сумрака коридора. Легионер быстро пересек атриум, на ходу вытаскивая меч из ножен, висевших на его поясе. Наполненные яростью глаза солдата, блестели, отражая свет несмелых факелов, ставших невольными свидетелями происходящего.
- Предатель! – заорал Терций, не дожидаясь пока Лукьяненко окажется в его руках, - Как ты мог! После того, что Марк сделал для тебя!
Стремительно надвигаясь на изменника, офицер резко толкнул Павла Андреевича в грудь. Не давая ему и малейшего шанса Терций прижал мужчину к одной из мраморных колонн зала. В следующую секунду меч, оказался приставленным к его горлу.
Лукьяненко, хватая тяжелый воздух, прошипел:
- На этот раз ты ошибся! Я здесь не причем!
- Как ты смеешь мне врать? – содрогаясь от ярости, разрывавшей его, заскрежетал Терций.
- Я не вру! Посмотри на меня! Я пытался остановить их! - легионер, словно очнувшись, оглядел врага. Кровь, сочившаяся из раны на голове, свидетельствовала в его пользу, - Я оказался там, на полу триклиния, защищая Марка! Стал бы я так поступать, если бы был причастен к его аресту? – выпалив это, Павел Андреевич уставился на солдата, испытующе впиваясь взглядом в его озлобленное лицо.
Терций отпрянул. Убирая оружие на место, он растерянно смотрел на Лукьяненко.
- Но кто? –пытаясь собраться с мыслями, выпалил он.
- Один из просителей, приходивших к Марку, я видел его в доме несколько раз, но имени его я не знаю.
Гнев на лице солдата сменился отчаянием. Осознание того, что месть не поможет спасти друга, обрушилось на него со всей своей силой, лишая последней возможности заглушить острую боль.
- Ты знаешь где они? – сдавленно произнес Павел Андреевич.
- Их вели в тюрьму на допрос. Если они не отрекутся от своей веры, их казнят или отправят на растерзание публике на предстоящих играх.
Ужас, охвативший Лукьяненко, рисовал перед ним страшные картины пыток. Октавия, совсем еще дитя, как выдержит она эти страдания! Цепляясь за последнюю надежду, словно за спасительную соломинку, Павел Андреевич прошептал:
- Ты можешь вытащить их?
- Если бы я мог, я не был бы сейчас здесь! – раздраженно бросил Терций, - Их не спасти. Донос, написанный предателем, дошел до самого императора. Он устроит из всего этого показательную казнь. Мой друг – патриций, его христианство не может остаться безнаказанным. Спасти их может только отречение, но ни сам Марк, ни его семья никогда не пойдут на этот предательский шаг.
Павел Андреевич прислонился к холодной стене, пытаясь немного остудить, закипавший от мыслей и судорожно работающий мозг. Казалось, выхода нет.
Терций, обессилив от сумасшедшей ночи, устало направился к выходу. Обернувшись, он в последний раз обратился к Лукьяненко:
- Уходите, новый хозяин скоро вступит в свои права! Смотрите, чтобы и вам не отправиться на казнь вслед за Марком.
Дверь заскрипела, выпуская легионера в объятия сентябрьской ночи. Оставшись один, Павел Андреевич, потеряв последнюю надежду вернуть только что вновь обретенное и снова утраченное счастье, метался по пустому атриуму. Подбежав к деревянной ширме, закрывающей вход в таблиний он собрал все свое отчаяние в кулак и с громким криком, вонзил его в одну из деревянных створок. Резкая боль прокатившись волной по крепкой руке отозвалась в грудной клетке. Ширма устояла, лишь покачнулась под силой его разъяренного удара. Тогда Павел Андреевич отшвырнул ее в сторону и влетел в кабинет. Смахнув со стола свитки, мирно покоившиеся на нем, Лукьяненко дал выход своему гневу. Воя, как загнанный в клетку зверь, мужчина отчаянно сметал все на своем пути, превращая таблиний в древние руины. Наконец, обессилевший и опустошенный он опустился на пол, прижимаясь горячим лбом, к холодной стене комнаты.
Приоткрыв глаза, он увидел перед собой большой сундук, обитый металлическими пластинами. Тяжелый навесной замок грузно восседал на толстой железной петле.
Спасительная догадка промелькнула в воспаленном сознании мужчины. Он обернулся и, подняв тяжелую каменную статуэтку, валявшуюся рядом, несколько раз ударил ею по замку. Подчиняясь разрушительной силе тот не выдержал и покинул свое законное место, открывая доступ к содержимому. Как и ожидал Павел Андреевич, среди аккуратно сложенных документов, на дне лежал небольшой кожаный мешочек. Приподняв находку Лукьяненко убедился в ее содержимом.
- Этого точно хватит, чтобы подкупить охранников! – радостно зашептал он, и, спрятав деньги в складках тоги, рванул к выходу.
Город нехотя просыпался, ласкаемый первыми лучами восходящего солнца, когда Павел Андреевич подходил к Капитолию, у стен которого и располагалась тюрьма. Он спешил. Прохожие испуганно косились на него, предпочитая на всякий случай держаться подальше от странного окровавленного человека в одежде патриция.
Подкупить стражу оказалось не трудно. Жадные до денег, они с радостью пропустили его, получив в свое распоряжение по несколько динариев каждый.
Спустившись вниз Лукьяненко шел по небольшому коридору, освещаемому светом редких факелов. Из глубины грязных вонючих камер на него смотрели лица, мужские и женские, бледные и не очень, исхудавшие и упитанные, испуганные и спокойные. Некоторые из них были измазаны грязью, другие покрыты кровавыми ранами, третьи поражали своей чистотой. Павел Андреевич внимательно вглядывался в каждое из них, надеясь увидеть, ставших ему родными, людей.
Наконец, сопровождавший его солдат остановился, указывая на одну из угловых камер. Лукьяненко приблизился. В сумраке подземелья он неожиданно обнаружил утренний свет, струившийся сквозь крошечное зарешеченное окно под потолком. Словно умываясь ласковыми лучами, прямо по середине камеры стояла Октавия. Мать и брат ее сидели на каменном полу, застеленном свежей соломой. И камера с окном, и солома на полу, свидетельствовали об удачной попытке Терция хоть как-то облегчить пребывание друга в этом зловонном месте.
Марк и Авила, не верили своим глазам. Павел Андреевич горько улыбнулся, когда Октавия, заметив его, бросилась к решетке.
- Ты здесь! – радостно прошептала она. Он закивал головой не в силах произнести ни слова, - Я так боялась, что тебя убили! Мое сердце разрывалось от горя, когда нам пришлось оставить тебя там, на полу, избиваемого предателем.
- Со мной все в порядке! Но как помочь вам? – взволнованно заговорил Павел Андреевич.
Октавия ласково улыбнулась, взглянув на подошедшего поближе Марка.
- Дорогой друг! Не беспокойся о нас! Мы рады, что наша жизнь окончится так. Мы счастливы, что Господь призывает нас и никто не будет томиться в разлуке, ожидая воссоединения. Позаботься лучше о себе!
Лукьяненко смотрел на юношу, непонимающим взглядом, силясь впитать смысл его пламенных слов.
- Вы хоть представляете, что вас ждет? Вы понимаете, о чем говорите? – выпалил он.
- Да, - спокойно отозвалась Авила.
Павел Андреевич, с ужасом посмотрел на Октавию, она улыбалась и ласково гладила его большую руку, сжимавшую металлические прутья решетки. Глухой стон вырвался из его измученного сердца.
- Это мое наказание! – шептал он, - мое наказание за то, что я делал раньше!
Лукьяненко смотрел на девушку, а в его глазах просыпалась прежняя ярость.
- Нет! – испуганно зашептала она, - Это вовсе не наказание! Это дар! Ты не понимаешь!
- Нет, - выкрикнул он, - это вы не понимаете! Я был там! Я делал это с другими! Я избил, унизил и сломал столько людей, что ваши палачи покажутся ангелами по сравнению со мной!
Октавия отпрянула от него, видя, как вновь разгорается ненависть в его глазах. Марк же смотрел спокойно и сосредоточенно, не до конца понимая смысл его слов.
- О чем вы говорите? – взволнованно спросила Авила.
- Я был палачом! – зашипел он в ее удивленное лицо, затем, обращаясь уже к Марку, злобно произнес, - Помните вы спрашивали о том, что происходит в моем времени? Так вот, я не сказал вам всей правды. Миллионы людей уничтожаются в тюрьмах ОГПУ. Тысячи таких же, как я, призваны выбивать признание у таких, как вы. Просто потому, что кто-то так решил. Священники и монахи, художники и писатели, учителя и врачи, простые работяги и земледельцы умирают под громкий хохот моих соратников. Их вывозят в поле, и убивают без суда и следствия. И я – причастен ко всему этому. Мои руки по локоть в невинной крови!
Он опустился на колени, держась за холодные прутья. Октавия присела рядом. Гладя его по склоненной голове, она тихо произнесла:
- Ты был таким когда-то, много веков назад, но теперь ты здесь! Господь привел тебя к нам, чтобы ты увидел обратную сторону своей жизни, чтобы вывернул ее на изнанку и вытряхнул все лишнее из нее. Ты смог обрести то, что утратил однажды, смог снять маску зверя, надетую в день смерти твоей малышки, и показать нам свою хрупкую израненную душу. Я знаю, это не конец!
- Нет, это не конец, - встрепенулся Павел Андреевич, - Я буду бороться за вас! Можно подкупить охранников...
- Отпусти нас! – не дослушав его жаркие речи, умоляюще прошептала Октавия, - Дай нам подняться на крест, уготованный нам! Прошу!
- Доченька! – вырвалось у Лукьяненко, голос его дрожал. Проглотив подступивший к горлу комок, он продолжил, - Я не могу сейчас потерять тебя! Не могу! – слезы текли из его усталых глаз, – Это убьет меня, еще раз! Разве твой Бог этого хочет? Разве Ему нужно мое сердце, измельченное в пыль? Ты знаешь, кем я стал, потеряв дочь. Где я окажусь, потеряв еще и тебя?
Он пристально смотрел на Октавию, будто она знала ответ на его странный вопрос.
- Я не оставлю тебя! Я всегда буду рядом с тобой здесь, - и она положила свою руку ему на грудь, - в твоем израненном сердце. Я буду наполнять его любовью, заставлять его биться от радости, вселять в него надежду и взращивать в нем веру, - помолчав несколько мгновений, она продолжила, - Пообещай мне кое-что?
- Что ты хочешь? Я сделаю для тебя все? – с надеждой ответил Павел Андреевич.
- Когда все закончится, - видя отчаяние, промелькнувшее на его лице, она на секунду замолчала, - Когда все закончится, отправляйся к Виргилию, он присмотрит за тобой и ответит на все твои вопросы. Обещай, что сделаешь это для меня!
- Обещаю, милая! – и Павел Андреевич сжал ее хрупкую руку.
- Все, нужно уходить! – громко выкрикнул вернувшийся охранник.
Лукьяненко еще раз посмотрел на Октавию, стараясь до мелочей запомнить ее прекрасное лицо, пожал руку Марку и склонился в почтенном поклоне перед Авилой. Покидая темницу он с горечью оставлял здесь все, что стало так дорого ему в последние несколько месяцев: себя, надежду, семью.
Многоквартирные, чаще 4-7-этажные дома римлян.
Мамертинская тюрьма или «Туллианум» просуществовала в Риме до 4 века. Там содержали и казнили преступников, в том числе и христиан. По преданию именно в этой тюрьме содержались апостолы Петр и Павел перед своей мученической казнью.