Глава 13
Серые косматые тучи, нависли над душными улицами Рима. Еще мгновение и они выплеснут, накопившуюся в них, холодную влагу на головы взволнованных прохожих. Резкие порывы осеннего ветра поднимали с мостовых пыль, бросая ее в лица, спешащих по домам, горожан, а сорванные с деревьев случайные листья вытанцовывали свой замысловатый танец у их ног.
Павел Андреевич бесцельно брел по гладкому узору базальтовых плит, не замечая ничего вокруг. Мысли его путались, а душа металась, не находя покоя. Потерянный и озлобленный он не знал, куда идти и что теперь делать.
Ветер усиливался, надвигалась буря. Почерневшее тяжелое небо вдруг разорвалось пополам и гром оглушил своим сильным ударом томящийся город. Испуганная толпа, словно яростный поток, подхватила Лукьяненко и понесла вперед. Он не сопротивлялся. Римляне бежали к своим домам, стремясь скорее укрыться от гнева разъяренных богов. И только Павел Андреевич, окутанный пеленой печального безразличия, не боялся уже ничего.
Люди толкали друг друга, сбивая с ног, оттесняли к стенам зданий, вталкивали в узкие переулки, ветвившиеся по обеим сторонам улицы. Постепенно редея, толпа выплюнула Павла Андреевича у массивных ворот знакомого дома.
Наконец, небо разверзлось и сильный ливень, холодным осенним потоком обрушился на головы, не успевших укрыться, горожан. Лукьяненко стоял у входа в дом, омываемый струями холодной воды и реальность медленно вползала в его отрешенное сознание.
Решение войти внутрь казалось понятным и логичным, но на самом деле мужчина не понимал, что собирался там делать. Он нырнул в пустой атриум и огляделся. Дождь яростно барабанил по встревоженной поверхности имплювия, выплескиваясь дерзкими каплями на гладкий мраморный пол. Шум бушевавшей стихии, проникавший сюда, через отверстие в крыше, разносился по дому, отражаясь от осиротевших его стен. Чадящие факелы, напуганные порывами осеннего ветра, играли несмелыми бликами в гулкой мрачной тишине.
Павел Андреевич, привыкнув к полумраку, медленно побрел в свою комнату, чтобы в последний раз окунуться в ее гостеприимные объятия.
- О, а вот и он! – донесся из таблиния пьяный голос.
Лукьяненко остановился. Вглядываясь в очертания разоренного им кабинета, он заметил мужчину, сидящего, или скорее лежащего, за письменным столом.
- Чего пришел? – спросил голос, - убирайся из моего дома!
Павел Андреевич с призрением посмотрел на говорившего. Тот был настолько пьян, что голова его с трудом отрывалась от поверхности стола.
- Смотришь на меня, гад, будто я предатель! – злобно прошипел он, - а я нет, я только честный римлянин, слу... - он не мог выговорить сложное слово, - в общем, я не враг императору. Так и запиши – не враг!
- Ты сам знаешь, кто ты! – оскалился Лукьяненко.
- Э нет! Вот надо было и тебя в тюрьму! – бормотал человек, опуская голову на прежнее место.
Павел Андреевич подошел ближе, мужчина бессильно замахал на него рукой, пытаясь отогнать неприятное видение. Лукьяненко, еле сдерживая свой гнев, готовый вырваться наружу, сжал кулаки. Шагнув вперед, он занес уже было руку, чтобы нанести привычный удар, как вдруг из-за его спины донесся испуганный старческий голос:
- Стойте! – Кутоний, мокрый от застигшего его ливня, стоял перед ним. В глазах его мелькнула догадка, но не желая верить в возможность произошедшего он напряженно спросил, - Что тут произошло?
- Эта тварь, - злобно прошипел Лукьяненко, указывая на пьяное тело, - донес на Марка и..., - он не смог договорить, но Кутоний понял его без слов, - Я убью его! Я размажу его по стенке, - почти кричал Павел Андреевич, ринувшись в сторону предателя.
-Нет! – Кутоний метнулся вперед и преградил ему путь.
Лукьяненко вопросительно посмотрел на старика.
- Уйди с дороги! – угрожающе зашептал он.
- Нет! – уверенно отозвался Кутоний, - Скажи, не ты ли некоторое время назад сделал то же самое? Не ты ли рисковал тогда оказаться на месте этого несчастного? – он замолчал. Ярость только что бушевавшая в сердце Павла Андреевича, потухла. Вина, поднявшаяся из его глубин, заполнила все его существо. Кулаки разжались. Мужчина, не поднимая глаз, стоял перед стариком, справедливо обвинявшим его сейчас, - Вспомни! – продолжил Кутоний, - что сделал Марк, узнав о твоем поступке? Разве он искал мести? Разве предал тебя смерти? Нет! Он молился о тебе каждый день! Он простил тебя и доверил тебе самое дорогое, что было у него! Оставь этого человека и не смей осуждать его, потому что и сам ты не чист!
- Ты прав Кутоний! – устало произнес Лукьяненко, - ты, как всегда прав! Но скажу тебе, что я виновен во сто крат больше, чем этот человек. Ты не знаешь меня! Ты не знаешь, что делал я там, в своем мире.
- Если захочешь, можешь рассказать мне когда-нибудь. А сейчас нам надо уходить отсюда. Этот дом уже никогда не будет прежним! – и старик поднял голову, охватывая взглядом огромный зал.
- Мне некуда идти, - прошептал Павел Андреевич.
- Нет, есть! – решительно произнес Кутоний, - Ты будешь жить у меня. Жилье у меня небольшое, но нам с тобой места хватит. Собирай вещи!
Возражать было бессмысленно и через пять минут Лукьяненко стоял в атриуме, сжимая в руках нехитрые пожитки. Помимо сменной римской одежды он захватил с собой и свою старую офицерскую форму, и забытый за ненадобностью табельный пистолет.
Покидая навсегда, ставший уже родным, дом, Павел Андреевич оставлял здесь надежду, зажегшуюся когда-то в его утомленной душе. Он медленно плелся по умытым улицам города, вдыхая разряженный осенний воздух. Солнце, скрытое ватными тучами, время от времени проглядывало, разрывая их плотную пелену, и, весело отражаясь в разбросанных лужах, ласкало лица, возвращавшихся на улицы, горожан.
Инсула Кутония оказалась в нескольких кварталах от дома Марка. Это было высокое пятиэтажное здание из тонкого красного кирпича. На нижнем его этаже располагались торговые лавки, откуда доносились звонкие голоса, зазывающие отведать лучший товар в Риме. В стене, зажатая между двух прилавков, пряталась небольшая каменная лестница, ведущая на верхние этажи.
В нос ударил едкий масляный запах, заполнивший после дождя даже самые укромные уголки инсулы. Лестница была плохо освещена и приходилось держаться за стены и на ощупь пробираться наверх. Дойдя до третьего этажа Кутоний свернул в длинный узкий коридор, от которого рукавами ответвлялись жилые комнаты. Лукьяненко последовал за стариком.
Наконец, дойдя до нужной двери, они остановились. Старик толкнул деревянную створку и вошел в маленькую, но уютную квартирку. Павел Андреевич огляделся.
Сквозь щели закрытых ставен боязливой струйкой сочился дневной свет, разбавляя сумрак небольшой гостиной. В правой ее части виднелся не высокий дверной проем, ведущий, по всей видимости, в спальню. Рядом с ним, за плотной занавеской пряталась небольшая ниша с узкой кроватью – своеобразная комната для гостей. Слева от входа полукруглая арка отделяла небольшой очаг от остального помещения.
В центре гостиной стоял невысокий обеденный стол, прямоугольной формы, его окружали четыре стареньких табурета. В углу скромно ютился небольшой деревянный сундук, заменявший платяной шкаф, а у стены располагались два плетеных кресла, с маленькой подставкой для письменных принадлежностей между ними.
- Здесь будешь спать! – произнес Кутоний указывая на нишу за занавеской, - Располагайся, а я посмотрю, что мы можем перекусить.
Лукьяненко покорно поплелся в указанном направлении и бросив вещи на небольшое кресло в углу, опустился на постель. Ноги гудели, рана на затылке болезненно ныла. Усталость, накопившаяся в нем после бессонной ночи, прижимала к земле его опущенные плечи. Только сейчас Павел Андреевич осознал, что не спал больше суток, и измотанный тяжелыми переживаниями прошедшей ночи, медленно опустился на подушку. Спустя минуту, потяжелевшие веки сомкнулись, и он провалился в беспокойный сон.
Мягкие утренние лучи, проникавшие сюда через распахнутые ставни, весело играли с легкими пылинками, повисшими в душном пространстве комнаты. Лукьяненко проснулся. Вдыхая аромат свежего хлеба, доносившийся с нижних этажей инсулы, он вспоминал те утренние часы, которые недавно проводил в доме Марка, ровные дорожки перистиля, укрытые от обитателей дома густой зеленью, Октавию весело шагающую рядом. Хотелось зажмуриться и, открыв глаза, оказаться там, наслаждаясь короткими минутами счастья и радости.
В дверь постучали. Через минуту, в гостиной раздался знакомый детский голос:
- Господин! Вам записка.
- Благодарю Нунтиус! – шепотом проговорил старик, вкладывая в протянутую мальчиком ладонь серебряную монету.
Дверь захлопнулась и Кутоний присел на один из деревянных табуретов в центре комнаты.
- Что там? – отозвался из-за занавески Лукьяненко, натягивая на себя свежую тогу.
- А! Ты проснулся! – радостно произнес старик, - я уж боялся, что проспишь до самого вечера, - выражение его лица вдруг изменилось, когда взгляд пробежал по деревянным дощечкам, принесенным Нунтиусом, - Терций прислал известия о Марке. Присядь!
Павел Андреевич напряженно посмотрел на Кутония, опускаясь на табурет рядом с ним. Предчувствуя плохие новости, он выхватил таблички из слабых старческих рук и быстро прочел записку.
«Марка с семьей приговорили к казни. Она состоится послезавтра, на играх в Колизее» - говорилось в ней.
Растерянный и подавленный Лукьяненко встал. Принявшись нервно измерять комнату быстрыми шагами, он сжимал в руке деревянные таблички, снова и снова вглядываясь в слова, выцарапанные на ее мягкой восковой поверхности.
- Я должен еще раз увидеть их! – наконец выпалил он. Не дожидаясь ответа Кутония, он метнулся за занавеску и через секунду стоял перед стариком, потряхивая кошельком, найденным в сундуке Марка, - Этого должно хватить, чтобы подкупить стражу и помочь им сбежать.
- Они не пойдут на такой шаг! – воскликнул старик, - Подумай, что ты предлагаешь? - Павел Андреевич уставился на Кутония непонимающим взглядом, - Ты предлагаешь им отречься от своей веры! Бежать, как преступники и скрываться всю оставшуюся жизнь!
- Нет! – выпалил Лукьяненко, - они останутся верны своему Богу! Разве верность доказывается смертью?
- Иногда да! Порой, невозможно пойти на сделку со своей совестью и нужно принять решение, кто ты и с кем ты хочешь остаться. И Марк, и Авила, и Октавия – приняли это решение уже давно, в тот самый день, когда крестились. Они знали, что однажды это может произойти и поверь мне, они готовы пройти уготованный им путь.
- Что это за Бог такой, присягу которому нужно приносить кровью? – злость пылала в его встревоженных глазах.
- Бог не требует этой присяги! Она нужна императору! Марк Аврелий не первый и, уверен, не последний правитель, готовый убивать свой народ из-за, кажущегося ему вредным, инакомыслия! Разве не так? – Кутоний испытующе смотрел на Лукьяненко.
- Ты прав, не последний! Я служил такому правителю! Я даже убивал для него! – тихо пробормотал он, опускаясь в плетеное кресло у стены.
Молчание, повисшее в стенах гостиной, громко пульсировало в воспаленном мозгу Павла Андреевича. Надежды не было. Мятущееся естество воина разбивалось о реальность, словно соленые морские волны о непреступный скалистый берег. Отчаяние сантиметр за сантиметром охватывало его горячее сердце, вновь облекая его в свои ледяные оковы.
- Тогда, я должен с ними попрощаться, - поднимаясь прошептал Павел Андреевич, - Ты со мной?
Кутоний утвердительно кивнул и, тяжело вздыхая, направился к двери.
Римские улицы, как и прежде, были полны народу. Шумная толпа сновала по мощеным мостовым, погруженная в ежедневные свои заботы, не замечая, как ласковое солнце на прощание согревало своими последними горячими лучами стены домов. Легкий ветерок играл кончиками разноцветных тог, весело приподнимая тяжёлую ткань.
Павел Андреевич торопился. Кутоний, задыхаясь и прихрамывая, почти бежал вслед за своим более молодым спутником. Стены Капитолия грозно возвышались впереди, маня и отталкивая одновременно.
Лукьяненко вглядывался в очертания каменных зданий, горестно осознавал, что где-то там, у подножия Капитолийского холма, в ожидании кровавой расправы томятся сейчас те, кто стал ему несказанно близок. Как получилось, что он жестокий, озлобленный одиночка смог впустить в свою изуродованную жизнь нечто прекрасное, нечто достойное императорских палат? Как вышло, что он, ничтожный и мелкий, уверенный в пустоте и нелепости христианства – становится невольным свидетелем их смерти, наполненной смыслом и стремлением к горнему? Почему он, наделенный некогда почти безграничной властью, сейчас бессильно сжимает зубы, не в состоянии ничего изменить? И почему эти люди так трепетно, так стойко охраняют свою веру, своего Бога, принося в жертву свои жизни?
Остановившись у входа в тюрьму, Лукьяненко вопросительно взглянул на Кутония:
- Готов? – отрывисто спросил он.
- Готов, - пытаясь отдышаться ответил старик.
- Тогда пошли! – прошептал Лукьяненко и застыл.
К ним на встречу двигался Терций. Поравнявшись с ними, он негромко произнес:
- Идемте за мной!
Кутоний и Павел Андреевич повиновались. Остановившись в переулке, легионер юркнул в небольшую нишу, образованную выступом здания.
- Я только что от перфекта. Послезавтра Марка казнят, - он замолчал на мгновение, затем коротко произнес, - Львы.
Смысл сказанного стрелой вонзился в сознание Лукьяненко.
- Львы? – прошептал он, - Их отдадут на съедение?
Терций, не в силах произнести и слова сосредоточенно кивнул.
- Боже! – застонал Павел Андреевич, - Сделай же Тыхоть что-нибудь! – задрав голову процедил он. Сердце его разрывалось от картин,всплывавших в воспаленном мозгу. Хотелось кричать и колотить стену, сбивая рукив кровь, чтобы боль, терзавшая его душу, ослабла хотя бы на мгновение.