Глава 8
Павел Андреевич быстро шел на поправку. Заботу о нем целиком и полностью взяла на себя Октавия. Утром она появлялась в сопровождении Нунтиуса, держа в руках деревянный поднос с хлебом, сыром и стаканом свежевыжатого сока. Неизменно величаво перемещалась она к постели больного и аккуратно водружала поднос на маленький деревянный столик, придвинутый суетливым мальчишкой. Затем усаживалась в дальнем углу комнаты на невысокий табурет и принималась рассказывать о происшествиях последних дней.
Слушая ее, Павел Андреевич, широко улыбался. Так приятно было забыться в этом обыденном разговоре, спрятаться от непонятного, ставшего до удушливости тесным, мира. Лукьяненко с восхищением отмечал, как по-взрослому серьезно и глубоко рассуждала юная Октавия, каким трепетным и нежным было ее отношение к матери и брату, как по-девичьи трогательно она беспокоилась о бедняках и бездомных, приходивших к Марку за милостыней. Не мог он не замечать чистых, искрившихся детской заботой глаз, направленных и в его сторону. От этого пронзительного взгляда, от этого света, исходившего от девочки, ему почему-то хотелось съежится и в то же время не было сил отпрянуть от щедрого теплого источника, питавшего его израненную язвами душу.
Несколько дней Павел Андреевич провел в этих непринужденных беседах, и наконец окончательно поднялся с постели. Когда сил стало достаточно для коротких прогулок по саду, Лукьяненко в сопровождении верного Нунтиуса направлялся туда и, вдыхая пьянящие ароматы распустившихся цветов, размеренно бродил по тенистым тропинкам перистиля. Октавия и Авила время от времени составляли ему компанию, не позволяя провалиться в тяжелые терзающие воспоминания. Тем не менее, Павел Андреевич все чаще оставался один, и в часы такого полного уединения размышлял о своей прежней жизни, работе, людях, которые окружали его. Все это представало теперь перед ним в новом свете. Друзья, коллеги, подчиненные открывались с какой-то необычной, скрытой ранее стороны.
Во время одной из таких одиноких прогулок он застал Октавию на небольшой каменной скамье в тени мандаринового дерева. Рядом с девочкой сидел Нунтиус и старательно выводил на деревянных табличках удивительно ровные буквы. Заметив мужчину, девочка добродушно улыбнулась.
- Рада вас видеть! – прошептала она, и указала рукой на Нунтиуса, давая понять причину своего шепота.
- Взаимно! – так же тихо ответил Павел Андреевич, - Вижу, мальчишка отлично справляется с грамотой, не так ли?
Нунтиус закончил писать и протянул табличку хозяйке.
- Молодец! – уже в полный голос произнесла Октавия, - У тебя здорово получается!
Слуга расплылся в благодарной улыбке.
- Пойди, помоги пока на кухне! Позже вернемся к нашему уроку! – и Нунтиус, послушно откланявшись, скрылся в благоухающей зелени сада.
- Вы обучаете его? – с нескрываемым любопытством Павел Андреевич наблюдал за тем, как Октавия откладывает на скамейку письменные принадлежности мальчика и расправляет складки шелковистой материи на своих коленях. - Он же раб! Я могу ошибаться, но мне кажется, что учить рабов читать и писать в Риме не принято? Не так ли?
- Вы правы! Но Нунтиус не раб, - загадочно улыбаясь возразила девочка.
- Не раб? А кто же тогда? – удивленно спросил Павел Андреевич.
- У нас нет рабов, - так же таинственно продолжала она. – Все, кто служит нам – делают это добровольно. Я в свою очередь, учу всех желающих чтению и письму. А потом, - она замолчала на несколько мгновений, раздумывая стоит ли продолжать, - не вы ли сами говорили недавно моему брату о том, что в вашей стране учат и богатых и бедных?
Октавия остановилась, испытующе глядя прямо в глаза собеседника. Лукьяненко оправившись от удивления, рассмеялся.
- Действительно, так и есть! – произнес он. – Мне нечего вам возразить! Как же так получилось, что все ваши слуги свободны, но до сих пор не покинули вас?
- Все очень просто! Мы не бьем их, даем теплый кров, вкусную еду, необходимую одежду, защиту, наконец! Лечим, в случае необходимости и даже, как вы успели уже заметить, обучаем грамоте. Относимся к этим людям, как к равным.
- Я вижу, вы очень добры к ним. И теперь я понимаю, почему глаза Нунтиуса так блестят, когда он видит вас.
Румянец легкой дымкой окрасил бархатистые щеки. Почувствовав это, Октавия засмущалась еще больше.
- О, не стоит меня так расхваливать! Я не делаю ничего особенного! – улыбаясь произнесла она.
Вдруг в атриуме послышались крики, еще через секунду им навстречу бежал испуганный слуга.
- Госпожа, госпожа! – орал он, - Скорее! Его избили... Бандиты... Мы нашли его у самых дверей!
Не дослушав до конца, Октавия почти бегом устремилась к главному входу.
На носилках, у бассейна лежал человек. Судя по всему, какой-то нищий, попавший в руки местных разбойников. Одежда его была разорвана, а тело истерзано. Раны, по всей видимости, от ножа покрывали лицо, руки и грудь несчастного. Октавия бросилась было к носилкам, но остановилась, услышав приближающийся голос матери.
- Отнесите его наверх! – на ходу скомандовала Авила - Приготовьте воду и повязки, я сама им займусь.
Лукьяненко остановился чуть поодаль и, с нескрываемым удивлением, наблюдал за происходящим. Он заметил, как слезы предательски проступили в уголках в миг потемневших юных глаз, застыли на секунду на кончиках ресниц, готовые сорваться вниз. Казалось, Октавия и сама страдает от нестерпимой боли. Но ни брезгливости, ни отвращения Павел Андреевич не увидел. Ни тени сомнения не промелькнуло в ее взгляде. Зато что-то светлое и большое переполняло это хрупкое существо.
- Добра и наивна! – пробормотал он, провожая взглядом девочку, устремившуюся вслед за матерью и окруженную толпой суетившихся слуг – Разве возможно подобное в таком жестоком мире?
Произнеся это, мужчина присел на одну из каменных скамей атриума и закрыл глаза. Болезненная усталость тяжким грузом навалилась на его плечи, прижимая к земле. Обхватив голову руками он какое-то время сидел неподвижно. Мысли уносились в прошлое. Память воскрешала в его сознании образ улыбающейся матери, задорно подмигивающей ему. Она перемывала после ужина тарелки в небольшом металлическом тазу, и тихо напевала какую-то мелодию.
Вдруг в маленькое окошко, завешенное плотной тканью, постучали.
- Доченька, милая! – раздался глухой старческий голос, - Не найдется ли у тебя хлеба для старика?
Мать отодвинула занавеску и сквозь мутное, украшенное морозным узором, стекло разглядела невысокого мужичка.
- Конечно дедушка! Сейчас что-нибудь соберем тебе! – и она показала старику на дверь, приглашая в сени.
Павел Андреевич видел, как отворилась в сенях дверь и холодный воздух ворвался в их теплое жилище, выгоняя на улицу облако белого пара. Вошедшего не было видно, только дряхлая его рука виднелась в проеме. Спустя минуту мама уже помогала гостю раздеться и усаживала за круглый стол в центре комнаты. Накормив старика, она приготовила ему теплую постель на прогретой печи и уложила спать.
Лукьяненко наблюдавший за этими событиями из прошлого, всплывавшими вдруг в его сознании, уловил знакомый до боли взгляд, полный любви и сострадания. И слезы, проступившие в уголках маминых глаз, ничуть не удивили его теперь. И от этих слез, ему самому хотелось плакать. Сорвавшись с места, маленький мальчик подбежал к матери. Бросился к ней и, насколько мог, крепко обнял ее.
Глубокий вдох, и видение растворилось. Мужчина выпрямился, открыл глаза. Из триклиния доносился тонкий звон столового серебра. Накрывали к ужину.
Не дожидаясь приглашения, Лукьяненко отправился в гостиную. По всей видимости, ему сегодня придется ужинать в одиночестве, поскольку и Авила, и юная Октавия заняты наверху больным.
Однако, Павел Андреевич ошибся. К его большой радости к столу присоединился, прибывший только что Кутоний. Для своих лет он был еще достаточно крепок, поэтому путешествовал иногда с Марком в качестве его верного советника и друга.
Поприветствовав Лукьяненко, старик уселся за стол. Оказавшись с ним лицом к лицу, Павел Андреевич встревоженно поерзал на стуле. Неприятный холодок пробежал отчего-то по спине, проступило чувство, будто строгий учитель, вызвал его сейчас к доске и нетерпеливо ожидает ответа. А он - жалкий и растерянный мальчишка, не выучивший урок, мечтает провалиться сквозь землю, только бы избежать насмешек, унижения и поучительного наказания на глазах у всего класса. Захотелось вдруг сжаться до размеров блохи и затеряться в складках белоснежной тоги, только бы стряхнуть с себя это странное ощущение.
Пристальный взгляд Кутония, словно рентгеновский луч, скользил по лицу следователя, то ли оценивая состояние его здоровья, то ли принимая решение о том, как относиться к этому жалкому человеку после подлого его предательства.
Не проронив ни слова, он медленно отпил вино из серебряного бокала, а затем расплылся в своей добродушной улыбке. Лукьяненко несколько опешил от такой неожиданной перемены, но оглянувшись обнаружил за своей спиной Авилу, спустившуюся, чтобы раздать поручения слугам. Кутоний вскочил со своего места, радостно кланяясь хозяйке и жестом приглашая ее к накрытому столу поинтересовался:
- Все ли хорошо, госпожа! Не было ли каких происшествий? – и он бросил быстрый взгляд в сторону Лукьяненко.
- Все хорошо, Кутоний! Павел Андреевич чувствует себя уже гораздо лучше. Совсем скоро он полностью оправится от настигшей его болезни, - старик засиял, возможно он и вправду переживал за своего подопечного, - Что касается других дел, то новости неутешительные, - продолжила Авила, - Только что к нам принесли несчастного, избитого кем-то и оставленного умирать днем на одной из многолюдных улиц Рима, - Она сделала небольшую паузу переводя дыхание и тут же поспешила успокоить старика, завидев его сосредоточенное лицо, - Не волнуйтесь! Мы позаботимся о нем! А сейчас, прошу меня простить, я должна вернуться к больному и помочь Октавии.
Кутоний одобрительно закивал. По-стариковски плюхнувшись на свое место, он сосредоточенно молчал, вглядываясь сквозь собеседника куда-то вдаль. Через несколько минут голос его, на удивление звонкий, наконец разорвал нависшую тишину, обращаясь к Лукьяненко:
- Может быть вы сможете помочь Октавии в ее ежедневных делах? Девочка не щадит себя!
- Конечно! А в чем требуется помощь? – удивился мужчина. Он никогда не замечал, что девушка тяжело трудится и думал, что все ее дела сводятся к светским посиделкам где-нибудь в кругу знатных подруг.
- Разве вы не знаете? – воскликнул Кутоний, - Она практически ежедневно посещает небольшую лечебницу в поместье одного доброго человека недалеко отсюда. Там много страждущих, еще одни руки ей бы не помешали.
- Но, чем я могу помочь? Я солдат, а не врач, - возразил Павел Андреевич.
- Прекрасно! Станете личным охранником для наших драгоценных женщин! Вы видите, что происходит? На бедолагу напали средь бела дня. Не уверен, что стоит оставлять Авилу и Октавию без охраны. А из вас выйдет прекрасный защитник!
- В таком случае – буду рад помочь! Мне безумно надоело слоняться без дела целыми днями, - улыбаясь, резюмировал Лукьяненко.
- Так и порешим! Дадим вам еще несколько дней, чтоб окончательно окрепнуть, а потом вы приступите к вашим новым обязанностям – довольно потирая ладони отозвался Кутоний.
Павел Андреевич молча кивнул в ответ. Ему порядком надоело сидеть в четырех стенах, не плохо бы выбраться наружу и начать вливаться в, ставшее ему современным, общество.
Спустя несколько дней утром, еще до того, как солнце своими горячими лучами коснулось красных черепичных крыш, Павел Андреевич, Октавия и Авила прибыли в поместье Сервия Кальва, где собственно и располагалась сама лечебница.
Перед вошедшими раскинулся огромный атриум, окруженный с четырех сторон мраморными колоннами. К нему прилегали узкие коридоры, освещенные множеством факелов. За атриумом, по обыкновению римских вилл, располагался небольшой внутренний дворик. Здесь, заботливой рукой были высажены разнообразные цветы и кустарники. В отличии от уже знакомого перистиля Марка, деревьев тут не было, однако, небольшой фонтан гордо занимал почетное место в центре сада. Стены коридоров были симметрично усеяны дверными проемами, ведущими, по всей видимости, в палаты с больными.
Авила и Октавия направились в небольшое помещение, расположенное на месте таблиния. Здесь на полках в несколько ярусов были расставлены разного размера ящики со всем необходимым для ухода за больными. Вверху, над стеллажами висели пучки сушеных трав, чуть ниже, на гладких дощечках, словно под линейку, выстроились стеклянные емкости с разноцветными отварами. Слева, в деревянных ячейках хранились перевязочные материалы и даже хирургические инструменты. Справа, на небольшой подставке, были размещены плетеные корзины, в которых аккуратно уложенные готовые комплекты ожидали обхода больных. Для удобства, тут же стоял небольшой тазик и глиняный графин с чистой водой.
Прибывшие дамы бережно устроили дорожные плащи на табурет, скромно ютившийся в одном из углов, после чего принялись ополаскивать руки приготовленной водой. Взяв корзины, они тут же направились к палатам. Им на встречу уже торопились бойкий старичок с короткой седой бородкой и средних лет высокий широкоплечий мужчина.
- Дорогие мои! Приветствую вас! Сегодня ночью принесли нескольких человек. Улицы города становятся все опаснее!
- Здравствуй Сервий! – заговорила Авила, - ты прав! Вчера, при свете дня, у самого нашего дома избили одного несчастного. Надеюсь, он не скончается от нанесенных ему тяжелых ран. Кутоний, обеспокоенный бездействием городских властей поручил этому человеку – она легким взмахом руки указала на Павла Андреевича, - охранять нас с дочерью во время наших визитов к тебе Надеюсь, ты не будешь против его присутствия здесь?
- Разве я могу выступать противником вашей безопасности? – с укором произнес старик, - Пойдемте же! Сегодня много работы!
Больных было действительно не мало. Поэтому их распределили между пришедшими. Лукьяненко было поручено помогать Октавии. Корзина, в которой находилось все необходимое, оказалась достаточно тяжелой, и Павел Андреевич с некоторым удовольствием взял на себя эту обязанность.
Девочка, склоняясь над больными, бережно перевязывала и промывала их раны. Многие нагнаивались, кишели червями и источали ядовитый запах гниющей плоти. Лукьяненко морщился, зажимал нос и отворачивался. Если к виду кровавого месива он привык за годы проведенные в стенах ОГПУ, то это зрелище порой было куда отвратительнее.
Но на лице девочки он, к своему удивлению, не находил отвращения или брезгливости, только сострадание и горечь от мучений этих людей.
Лукьяненко порой застывал, любуясь представшей перед ним благоухающей юностью, не знающей еще презрения и ненависти к людям. Прекрасный цветок, расправлявший свои тонкие лепестки под лучами жаркого римского солнца не был почему-то чужим или неуместным среди смердящих гниющих тел. Напротив, преображая все вокруг, девочка заставляла людей улыбаться, укрывая их добротой и заботой, словно мягким одеялом. Это наполняло их силами, помогало бороться за свою жизнь, подниматься и выздоравливать. Любовь, изливавшаяся наружу из пламенеющего ее сердца, не оставляла никого равнодушным. Давала надежду, исцеляла израненные тела.
Солнце уже нехотя подкрадывалось к горизонту, чтобы провалиться в его манящие объятия, когда работа была наконец окончена. Надо было отправляться домой, чтобы успеть до темноты. После коротких сборов все трое устало шагали по горячим базальтовым плитам, наслаждаясь красками засыпающего неба.
- Как вам, Павел Андреевич, ваш первый день в лечебнице? – нарушив неловкую тишину спросила Авила.
- Все лучше, чем сидеть без дела или слоняться по саду, - улыбнувшись ответил Лукьяненко.
- Вы так нам помогли! – воодушевленно произнесла Октавия. – Так много больных!
- Откуда они все? – поинтересовался мужчина.
- Кого-то находят избитым на улицах Рима, кого-то калечат хозяева, кто-то ранится или заболевает сам. Их всех приносят к Сервию Кальву, потому, что знают, что он содержит эту маленькую больницу для рабов.
- Постойте! – воскликнул ошеломленный Павел Андреевич, - Как рабы? Вы ухаживаете там за рабами?
- Да, - спокойно ответила девушка, - Эти люди не могут заплатить за свое лечение, поэтому Сервий помогает им бесплатно. Он даже нашел лекаря из рабов и выкупил его у прежних хозяев.
- Но... - пытался было возразить мужчина, - они же рабы, а вы знатные римляне! Как возможно то, что вы добровольно служите им? Что вы получаете взамен?
- А разве нужно что-то взамен? – рассмеялась Октавия, - Разве нельзя бескорыстно помочь этим несчастным людям? Просто потому, что они нуждаются в этой самой помощи. Просто потому, что они такие же люди, как и мы, не хуже, а может быть и лучше в сотню раз! Вы говорите в вашей стране нет рабов! Почему же вас так удивляет то, что и наша семья относится к ним, как к равным?
- Да у нас нет рабов! Но даже в моем мире, наделенные властью и богатством, никогда от него не отказываются ради второсортных плебеев! – выпалил Лукьяненко. Гнев, таившийся в нем разгорался с новой силой.
- Я рада, - прошептала Октавия, - что у нас свами разные миры! – девочка остановилась, подняв свои большие, наполнившиеся слезами глаза. – Я рада, - распаляясь, все громче произносила она, - что в моем мире есть место любви и состраданию. Я счастлива, что считаю этих людей своими братьями и сестрами!
- Поверьте, - примирительно вступилась Авила, - в один прекрасный день, когда вы взглянете на них глазами простого человека, не имеющего ни власти, ни денег – вы обязательно поймете нас! Я верю, что такой день настанет! Вы хороший человек! У вас доброе сердце!
- Вы ничего не знаете о моем сердце! – выкрикнул мужчина.
- Ошибаетесь! Я вижу больше, чем вы думаете!
Слова, произнесенные спокойно и уверенно поставили, наконец, точку в этом непростом разговоре. Остаток пути прошел под звонкое стрекотание цикад в лучах угасающего солнца.
Ваши звезды помогут осветить путь тем, кто ищет мою историю. Не забудь зажечь звезду!