3.
Казино Imperial стояло на своём месте, сверкая в ночной тишине Лас-Вегаса, как драгоценный камень, утопающий в огнях и туманах, как монумент, воздвигнутый в честь самого человеческого порока. Оно возвышалось над городом, отчаянно тянувшимся вверх, как напоминание о безжалостной игре, где ставками были не просто деньги, а жизни. Здание напоминало гробницу, внутри которой царила неограниченная роскошь, а фасад был украшен ослепительными неоновыми буквами, отбрасывающими красные отблески на мимо проезжающие машины, как кровавые следы на асфальте. Люди стекались сюда, образуя нескончаемый поток — одни полные надежд и амбиций, другие — отчаявшиеся, осужденные на бессмысленное существование, все, что объединяло их, — жажда адреналина, боли и победы, ради которых они готовы были отдать всё.
В этом городе деньги значили больше, чем человеческие жизни. Они управляют здесь всем: отношениями, страстями, страхом и смертью. А значит, всё, что окружает это место, находится под их контролем — даже воздух, которым мы дышим, пропитан могуществом, сжимающим сердца.
Я сделала первый шаг через главный вход, и моментально ощутила, как меня окружают взгляды. Охранники молча расступились, позволив пройти без единого жеста. Они знали, что смотреть на меня слишком долго — значит вызвать неприятности, которые навсегда останутся с ними. Я не замечала их присутствия, но чувствовала, как меня уже давно узнали. Здесь никто не смеет подходить, никто не осмеливается заговорить. В этих стенах говорила только власть.
Шум казино был всёобъемлющим. Он накрыл меня, как мощная волна, поглотившая всё вокруг: разговоры, смех, крики, ругань, что сливались в единый гул, от которого невозможно было уйти. Огни игровых автоматов переливались в самых разных оттенках, фишки падали с звоном, рулетки вращались, обещая удачу лишь на мгновение, а потом отнимая её, как будто специально для того, чтобы разочаровать. Курящий сигару мужчина средних лет ставил на чёрное. Я не могла не заметить, как его рука слегка дрогнула. Он проиграет. Я знала это, как знал каждый здесь. В этом месте большинство всегда проигрывает. Но это был только путь. Азарт. Страсть. И неизбежность.
Деньги текли в этом месте, как река, но река эта была алой — и её вода заполняла каждый угол, каждую трещину в стенах этого зала.
Я прошла мимо столов, не замедляя шаг, но ощущала, как каждый взгляд следил за мной. Это было нечто неизбежное. Меня всегда узнавали. Никто не подходил, никто не заговорил. Но это не мешало им быть внимательными, как всегда. Мысли пересекались, взгляды встречались и расставались. Все вокруг умели чувствовать, что я здесь, и чувствовали, что нельзя быть слишком любопытными.
Рикардо следовал за мной, как тень. Он был всегда рядом, как и следовало. Тихий. Незаметный. И все же в его присутствии было что-то большее, чем простая тень.
— Они уже здесь? — спросила я, не оборачиваясь.
Я знала, что они появятся раньше времени. Это их стиль — показать, что они требуют, а не просят. Они заставляют тебя ждать. И я могла бы заставить их томиться в ожидании, но сегодня не было места для игры с временем. Сегодняшняя ночь принадлежала только власти.
— Да. В конференц-зале.
Конференц-зал Imperial находился на втором этаже, где не было ни камер, ни случайных свидетелей. Здесь не проводились пустые встречи, не обсуждались случайные вопросы. Здесь было только одно — сделки. Секреты. Реальные вопросы, решаемые за закрытыми дверями. Сложные, как шахматная партия, с фигурами, которых никто не может подвигать по своему желанию.
Мы поднялись по лестнице, застланной бордовым ковром, и тишина становилась всё гуще. Здесь не было смеха и громкого гула, царившего внизу. Воздух стал тяжелым, плотным, как перед бурей. Мне казалось, что я шагала прямо в сердце этого штормового ветра.
Когда я подошла к массивным дверям, сделала вдох и, не торопясь, открыла их. В комнате было темно и спокойно, как в темной тени. Валентино. Моретти. Чен.
Они уже сидели за столом. И каждый выбрал своё место так, как я и ожидала.
Моретти был напротив входа, сидя прямо, словно готов был смотреть мне в лицо, не избегая взгляда. Его костюм был безупречен, идеально сидящий, но пальцы, которые постукивали по подлокотнику кресла, выдавливали напряжение, скрывающееся за внешней холодной уверенностью. Его взгляд был полон ненависти, и я не могла не почувствовать её — она была взаимной. Мы оба знали, что ничего хорошего от этого столкновения не выйдет.
Валентино, напротив, располагался гораздо расслабленнее. Он был в кресле, как в собственной зоне комфорта, крутя в руках бокал с коньяком и улыбаясь той лёгкой усмешкой, которая не покидала его лица. Деньги. Азарт. Самолюбование — всё это для него было гораздо важнее, чем истинное уважение к любому человеку, даже если тот сидел напротив. Он не ненавидел меня, но и не уважал. Я была лишь ещё одной фигурой на доске.
Чен сидел, как каменная статуя, неподвижный и молчаливый, с руками, сложенными на коленях. В его взгляде не было эмоций. Он смотрел в пустоту, но если бы я присмотрелась, я бы поняла, что его молчание означает куда больше, чем слова. Если он здесь — ситуация серьёзнее, чем кажется на первый взгляд.
Я подошла к столу и села напротив, внимая каждому их движению, не отводя взгляда. Началась игра.
— Господа, — произнесла я спокойно, откидываясь в кресло, с таким видом, будто всё происходящее было не более чем скучным угощением для меня. — Какая неожиданная честь.
Моретти сжал челюсти. Его взгляд был таким острым, что я едва могла удержать себя от желания пошевелить плечами. Он раздражённо на меня уставился, и это было заметно, даже если его лицо по-прежнему оставалось каменным.
— Не будем играть в любезности, Делакруз, — его голос стал холодным, как лёд, и в каждом слове звучала угроза. — Нам нужно поговорить.
Я приподняла бровь, обводя взглядом их троих, и в голосе моём всё так же оставалась безразличная лёгкость.
— Разве мы не этим сейчас и занимаемся? — ответила я, едва ли не обыденно, как будто это была не встреча с моими самыми могущественными противниками, а банальная беседа в клубе.
Валентино усмехнулся, но промолчал. Это была та самая усмешка, что всегда говорила о его внутреннем раздражении, скрытом за внешней расслабленностью. Он — всегда сдержанный, всегда сохраняющий лицо, но я знала, что внутри него сейчас что-то бурлит.
— Ты знаешь, почему мы здесь, — произнес Моретти с такой твёрдостью, что казалось, воздух в комнате стал ещё плотнее. — Город уже не тот, что был пять лет назад. Ты изменила расстановку сил.
Я лениво пожала плечами, не отводя взгляда.
— Я взяла то, что было свободно, — сказала я, не придавая своим словам ни малейшей значимости. — Чем могу помочь?
— Не прикидывайся дурой, — сказал он, наклоняясь вперёд. Его темные глаза заблестели злостью. — Ты уничтожила всех, кто был слабее. Ты взяла под контроль казино, наркотики, бои... Ты даже купила людей в полиции.
Я медленно провела пальцем по краю бокала с виски, не отрывая взгляда от его глаз. Огонь алкоголя приятно обжигал горло, но я не спешила с ответом.
— И? — произнесла я, словно этот вопрос был лишним, а всё происходящее казалось мне чем-то настолько вторичным.
Моретти не успел ответить, как вмешался Чен. Его голос был тихим, но в нём ощущалась сталь — его слова скользили по мне, как лезвие.
— Баланс нарушен, — сказал он, словно продолжая мысль Моретти.
Я рассмеялась, но смех был резким, и его эхом отозвалась пустота в комнате. Это была не радость, а нечто гораздо более опасное — осознание того, как глупо и нелепо звучит всё, что они говорят.
— Баланс? — я остановилась, вздёрнув подбородок, как будто на мгновение пыталась понять, о чём вообще идёт речь. — О каком балансе вы говорите? Когда ваш друг Альфонсо владел всем этим, вы молчали. Когда Моретти устранял конкурентов, никто из вас не возмущался. Но теперь, когда у власти не мужчина, а женщина, вас вдруг озаботил баланс?
Тишина. Она была такой густой, что казалось, я могла бы её порезать ножом. Все трое замерли, и я чувствовала, как напряжение наполняет комнату.
— Дело не в этом, — сказал Валентино, его голос стал по-настоящему резким, с оттенком раздражения, но в тоже время сохранялся тот невидимый контроль. Он откинулся в кресле, отпуская свою позу, стараясь быть расслабленным, но я ощущала, что в его животе всё сжато, как пружина. — Дело в том, что ты слишком быстро идёшь вверх. Это пугает.
Я сделала глоток виски, позволяя огню алкоголя прокачаться по горлу, наполняя меня внутренней теплотой, тогда как их слова не могли даже приблизиться к тому, чтобы поколебать мой холод.
— То есть вы боитесь меня? — сказала я, не скрывая сарказма. Мой взгляд был ледяным и спокойным, как водная гладь, по которой не скользит ни малейшая волна.
Моретти резко встал, его движения стали такими чёткими, что мне показалось, он сейчас ударит кулаком по столу. Я поднимала бровь, наблюдая, как его руки сжались, но он сдержал гнев.
— Мы пришли с предложением. Союз, — его слова звучали как приговор.
Я слегка приподняла бровь, выражение лица оставалось безразличным.
— Союз? — я повторила, удивленно смотря на него, будто бы искала хоть одно слово, которое могло бы мне показать хоть малейший смысл в его предложении.
Рикардо, стоявший в тени, едва заметно покачал головой. Мы оба знали, что это ложь. Он знал, я знала, и даже они это знали.
— Да, — продолжал Моретти. — Ты держишь казино, но уходишь из подпольных боёв и наркотиков. Мы не мешаем тебе, ты не лезешь в наши дела. Мы работаем вместе.
Я хмыкнула, не скрывая иронии.
— И кому же я должна это передать? — спросила я, не торопясь с ответом. Глаза каждого из них блеснули в ожидании, но я оставалась по-прежнему спокойной.
— Нам, — сказал Чен, его голос был ровным и тихим, но в нём не было и намёка на нежность. Он даже не шелохнулся, словно его слова несли слишком большую власть.
— И за что мне такой щедрый подарок? — Я ощутила, как они все замерли, когда произнесла эту фразу. Все понимали, что они слишком сильно заигрались.
Валентино усмехнулся, но эта усмешка не была искренней. Она говорила о том, что он тоже осознаёт: всё, что они говорят, — это попытка взять верх, сделать шаг, но не настолько решительный, чтобы не отступить.
— Потому что дальше в одиночку ты долго не продержишься.
Я наклонилась вперёд, его слова прозвучали как вызов.
— В одиночку? — мои глаза сверкнули. — Вы, трое мужчин, объединяетесь против меня и называете это союзом?
— Мы не против тебя, — сказал Чен спокойно, но с таким акцентом, что даже в тени его лица мне показалась тень угрозы. — Мы предлагаем работать вместе.
Я внимательно посмотрела на каждого из них, и что-то в этом взгляде заставило их замолчать. Это было не просто любопытство, но и внутренняя сила, которая давила на них.
— А если я откажусь? — тихо и спокойно произнесла я.
Тишина. И затем, как и следовало ожидать, Валентино сказал:
— Кэролайн, ты же понимаешь, что это не просьба?
Я повернулась, и в этот момент между нами возникло нечто невидимое. Взгляд Валентино, полный расчетов и угроз, оказался пустым перед тем, что я могла увидеть за его словами.
— Ты ошибся в одном, Валентино, — сказала я, не двигаясь. — Я не та, кому предъявляют ультиматумы.
Он хмыкнул, и в его движении была доля раздражения, но он не мог уже скрыть, как его уверенность начала трещать.
— Послушай, Вдова, — его голос стал более хищным, как если бы он пытался поймать меня в ловушку. — Мы оба знаем, как работает этот город. Всё держится на балансе. Ты заняла свою нишу, мы свою. Сейчас тебе предлагают место за столом, но если ты откажешься...
Я наклонила голову, на мгновение подумав.
— Если откажусь? — сказала я, словно это было риторическое замечание.
— Тогда стол перевернётся.
В этот момент всё, что осталось — это тишина. Я поставила бокал на стол, и медленно, с каждым словом, я произнесла:
— Ты думаешь, что можешь меня напугать?
Валентино выдержал паузу, его взгляд был на мгновение затмённый, но всё же напряжённый.
— Я думаю, что ты умная женщина, — сказал он, с какой-то неуверенностью.
Я улыбнулась. Медленно, не торопясь, и эта улыбка была хищной, как у человека, который не просто играет свою роль, но уже понимает, что весь спектакль давно под его контролем.
— Ты прав. Я умная. Именно поэтому я не принимаю предложения, а делаю их сама.
Он посмотрел на меня, и в его глазах мгновенно промелькнуло нечто, что он пытался скрыть за привычной маской уверенности. Беспокойство. Лёгкий, почти незаметный оттенок тревоги, который он не мог подавить. Он понял. Понял, что его игривость, его улыбка, вся эта игра, в которой он считал себя мастером, могла закончиться очень быстро и очень болезненно. И теперь, в этом напряжённом молчании, его собственная игра уже не казалась такой уверенной.
Я медленно потянулась к ножу, что стоял на столе. Обычный столовый нож с простой деревянной ручкой, ничем не примечательный на первый взгляд. Но для меня он стал чем-то гораздо большем. Я держала его в пальцах, чувствуя тяжесть и холод стали, и это ощущение власти в этих простых движениях захватывало. Я повертела нож, позволяя ему блеснуть в тусклом свете ламп, и в этот момент всё в комнате словно затихло. Тишина была густой, плотной, и, возможно, именно в этом молчании я ощущала наибольшую силу.
Мои пальцы сжались, и я, не спеша, направила нож вниз. Слушая, как он касается древесины, я почувствовала момент, когда лезвие вонзилось в столешницу. Глухой, тяжёлый звук — резкий, как треск ломаемого дерева — прошёл сквозь пространство. Он не успел среагировать сразу. Всё произошло так быстро, но в то же время так замедленно, что я успела уловить каждую деталь его выражения. Его тело слегка дернулось, а дыхание стало глубже. Он вздрогнул. Это был момент, когда его маска самоуверенности потрескалась.
Его рука, которая ещё секунду назад была на столе, застыла. Он не отдернул её. Он остался сидеть, напряжённо следя за мной, но уже не так расслабленно, как прежде. Я видела, как его губы сжались, как глаза стали чуть шире. Он понял, что больше не может просто играть в эти игры. Это было нечто большее, чем просто слова. Это было предупреждение.
Тишина, которую я создала своим движением, была удушающей. Казалось, что даже воздух замер. Валентино остался сидеть, но теперь в его глазах было не только спокойствие, но и недавний страх — страх от осознания того, что он больше не управляет ситуацией.
— Вы уйдёте отсюда и скажете своим людям, что Чёрная Вдова не принимает условий. Она их ставит.
Его молчание было как ответ. Он не пытался возражать, не пытался оправдаться. Просто сидел, сдерживая дыхание, словно опасаясь, что любое слово может привести к ещё большему потрясению. Я знала, что он понимает, что разговор больше не имеет смысла. Он проиграл. И это было только начало.
Я наклонилась чуть ближе, так, чтобы мои слова пробили тишину, как остриё ножа, почти шёпотом:
— И если ещё раз кто-то из вас попробует говорить со мной в таком тоне, я вырежу ему язык и заставлю его съесть.
Моё дыхание было ровным, но в этих словах было столько холодной угрозы, что, казалось, воздух в комнате сжался. Он на мгновение задержал взгляд, его зрачки расширились, а потом — лишь едва заметное движение в его глазах, как будто он пытался оценить, насколько серьёзно я настроена. Я знала, что этого взгляда хватит, чтобы он не осмелился задать мне лишний вопрос.
— Вам ясно? — продолжила я, не отводя взгляда.
Он медленно кивнул, и в его глазах уже не было той уверенности, что была раньше. Он понял, что это не просто слова, не угроза, а обещание. Обещание, которое может быть выполнено в любой момент, если только они решат перейти черту.
Я выпрямилась, отстранившись на шаг, и холодный взгляд снова встретился с его глазами. В комнате стало тише, даже звуки снаружи, казалось, приглушились. Моё тело оставалось спокойным, но внутри, в глубине, я ощущала странную, почти глухую силу — силу, которая исходила от меня и заставляла его бояться. Я могла бы уйти, но не собиралась. Я не собиралась уходить без последнего слова.
— Ваши жалкие попытки обмануть меня — никогда не заканчиваются успехом. Вы сами не смогли сдержать, что этот союз был лишь для коварных целей.
Я сделала шаг назад, позволяя своему движению быть лёгким и властным. Отошла от стола, не сбавляя темпа, и не отпустив его взгляда. Махнула рукой в сторону двери, как бы показывая, что время закончено.
— Свободны, — сказала я, и в голосе не было даже намёка на сомнение. Это была констатация факта, а не просьба.
Валентино медленно встал из-за стола, его руки скользнули по ткани пиджака, поправляя его, словно этот жест был для него ритуалом, нечто привычным и естественным. Моретти и Чен последовали за ним, оба молчаливые, как тени, сдерживающие свои эмоции. Мнутся их шаги, но вот дверь за ними закрылась с глухим хлопком, который эхом отозвался в комнате, и вдруг все тени, все напряжение, словно растворились в воздухе.
Я стояла несколько секунд, не двигаясь. Тишина, наступившая после их ухода, была почти осязаемой, как если бы она сдавливала меня в своей безмолвной пустоте. Тогда, не отрывая взгляда от тёмной поверхности стола, я повернулась к Рикардо, который, казалось, тоже переживал момент, но гораздо менее драматично. Он разомнул шею, мягко потряхивая её, и с лёгкой нервозностью направился ко мне.
— Это не закончится хорошим, — произнёс он, на миг останавливаясь, как бы взвешивая каждое слово, которое вырвалось из его уст. — Только вот неизвестно, как быстро они начнут мстить.
Я продолжала вертеть бокал, медленно водя пальцем по его ободку. Виски в нём покачивалось, отражая тусклый свет, и с каждым его движением я ощущала, как пламя разгорается в груди. Я не могла позволить себе страх, не могла показать слабость, ведь они все ждут этого. Но вот его слова... они были точны, и, возможно, это было единственное, что я не могла отрицать.
Медленно подняв взгляд, я взглянула на Рикардо, не произнеся ни слова. Тот стоял напротив, наблюдая за мной, с лёгким, почти неслышным вдохом, но даже в этом его напряжение было явным. Его лицо, по-прежнему ускользающее и таинственное, выдавало лишь мельчайшие признаки беспокойства.
— Они давали шанс, — сказал он, нарушив молчание.
Я прищурилась, чуть наклонив голову в его сторону, и ответила, подбирая слова с особой осторожностью, как если бы они могли разорваться в воздухе, отразиться эхом в этих стенах.
— Шанс на что? — прошептала я, голос мой был ровным, но в нём, возможно, всё же звучала лёгкая насмешка. — На выживание?
Рикардо в ответ не сразу заговорил, словно пытаясь дать мне время понять всю глубину своих слов. Когда же его голос вновь прорвался, в нём уже звучали нотки напряжения, как если бы с каждым моментом этот вопрос становился для него всё более неудобным.
— На то, чтобы остаться в живых и не потерять всё, — произнёс он, сморщив брови, как будто словесно расставлял акценты, и его тихий, но твердый голос был напоён неким мрачным предчувствием.
Я сделала последний глоток виски, этот тёплый огонь разгорался внутри меня, прогоняя все мысли, возвращая моё внимание в этот момент. Медленно опустив бокал обратно на стол, я посмотрела на Рикардо — взгляд мой был прямым, холодным, без следа того беспокойства, что он так надеялся найти.
— В таком случае, — я слегка наклонила голову в его сторону, — Игра началась.