Только моя

Я открыла глаза не сразу. Сначала был только тихий, ровный звук — будто отдалённое жужжание. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это не жужжание, а мягкое гудение кондиционера, которое вплетается в тишину вокруг.

Свет пробивался через полупрозрачные шторы, рассыпаясь золотистыми пятнами по белым стенам. Всё было слишком ярко, слишком стерильно. Я моргнула несколько раз, и картинка постепенно начала складываться.

Приватная палата. Просторная, но без излишней роскоши. Белые стены, мягкий серый диван у окна, несколько кресел. На тумбочке у изголовья стояли стеклянные вазы — не одна, а десятки. Цветы повсюду: лилии, розы, гортензии, букеты в брендированных упаковках, с приколотыми визитками и открытками. Я узнала логотипы ведущих компаний, наших партнёров, конкурентов, даже международных корпораций. Всё это было словно напоминанием: любое моё дыхание обсуждается и оценивается.

Но в этой картине больше всего выбивался он.

Чонгук сидел в кресле рядом с кроватью, чуть наклонившись вперёд, и держал раскрытую книгу в руках. Его волосы мягко падали на лоб, тень от ресниц ложилась на щеки. Он был так сосредоточен, что, казалось, не замечал ничего вокруг. Только иногда его пальцы машинально поглаживали угол страницы.

На другом конце палаты — у журнального столика — господин Чхве сидел с планшетом. Его пальцы быстро бегали по экрану, а взгляд оставался напряжённым и сосредоточенным. Я видела, как он что-то печатает, просматривает документы, отвечает на письма. Даже здесь, в больнице, он продолжал держать на себе часть моих обязанностей. И только благодаря ему и господину Ли, который, навернека, в кампании решает все проблемы, сейчас Empire не разваливалась на глазах.

Я глубоко вдохнула — и тут же ощутила резкую боль в груди. Тело отозвалось ломотой, особенно виски. Я приподняла руку — и увидела белый бандаж, аккуратно закрывавший порез на предплечье. Воспоминания вспыхнули сразу: запах тряпки, от которого темнело в глазах, хриплый голос Джи А, холод металла у кожи… я зажмурилась и снова вдавилась в подушку.

Это движение, видимо, задело шорохом простынь. Господин Чхве поднял голову и заметил, что я открыла глаза. Его глаза расширились, и он, вскочив, выронил почти планшет.

— Госпожа Хаён! — голос сорвался на паническое восклицание. — Вы… вы очнулись! Подождите, я сейчас позову врача!

Не дожидаясь моей реакции, он почти бегом вылетел за дверь.

Шум заставил Чонгука поднять взгляд. Его глаза встретились с моими. Книга мягко захлопнулась, и он встал. За одно лишь это короткое движение я уловила всё: напряжение, усталость, облегчение. Он выглядел так, будто не спал несколько ночей. Под глазами тень, но в глазах — сияние, живое и тревожное.

Он подошёл и сел на край кровати. Его пальцы осторожно нашли мою руку, забинтованную, неловко тяжёлую. Он наклонился и приложился губами к повязке.

— Как ты? — спросил он тихо. Голос дрогнул, и это было в его стиле: он старался держаться уверенно, но эмоции всегда выдавали его.

Я сжала губы, пытаясь подобрать слова. Всё, что хотелось сказать: «Мне страшно», «Мне всё ещё больно», «Я едва не потерялась в темноте». Но я знала — это будет лишнее.

— Я… — выдохнула я и улыбнулась криво. — Жива. А это, кажется, главное.

Его пальцы чуть сильнее сжали мою ладонь.

— Не смей так больше.

Я усмехнулась слабо.

— Это не я…

— Я знаю, — он закрыл глаза на секунду и снова посмотрел на меня. — Но всё равно.

Дверь распахнулась. В палату вошёл доктор в белом халате, за ним — господин Чхве. Врач держался спокойно, уверенно, но я заметила, как его взгляд скользнул по приборам и моей повязке, проверяя всё сразу.

— Ну что ж, — он подошёл ближе и проверил пульс, фонариком осветил зрачки. — Состояние стабильно.

Я сглотнула.

— У меня болит голова. И… немного трудно дышать.

— Это ожидаемо, — врач кивнул. — У вас было несколько факторов: удар по голове вызвал лёгкое сотрясение, плюс вы какое-то время находились под действием вещества, которое вам ввели через ткань. Организм реагирует слабостью и головной болью. К этому добавьте поверхностный порез на руке и сильную стрессовую реакцию. Паническая атака, — он посмотрел поверх очков на меня. — Это не удивительно после пережитого.

Я сжала губы и кивнула.

— Но, — продолжил он мягко, — угрожающего жизни ничего нет. Вам нужен покой и несколько дней наблюдения. Если всё будет стабильно, через три-четыре дня я смогу вас выписать.

— Спасибо, доктор, — прошептала я.

Он улыбнулся и повернулся к выходу. И в тот же момент дверь едва не снесли с петель.

— Хаён!!! — голос сорвался в крик, и в палату ворвалась Хёри.

Она практически сбила доктора с ног, слёзы уже текли по щекам, а следом за ней быстрыми шагами вошёл Тэхён. Его взгляд метнулся к кровати, и он мгновенно напрягся, но сдержанно остался у двери.

Хёри бросилась ко мне и обняла, уткнувшись лицом в плечо. Я застонала от боли, и она тут же отпрянула, испуганно.

— Прости! Прости-прости-прости! — она всхлипнула. — Это всё я виновата, понимаешь? Если бы я была рядом, ничего бы не случилось!

— Хёри… — начала я, но тут вмешался Тэхён.

— Нет, это моя вина. — Его голос прозвучал твёрдо. — Я должен был пойти с тобой тогда. Должен был… и не сделал.

Я заморгала, чувствуя, как сдавливает горло. Но прежде чем я смогла ответить, рядом оказался Чонгук.

— Хватит, — сказал он резко, но без злости. — Это не их вина. Это моя. Я должен был предупредить Хаён, должен был попросить помощи у вас, а не самонадеянно думать, что справлюсь.

Мы все замолчали на секунду. Воздух был натянут, как струна. Я вдруг почувствовала, как что-то внутри меня щёлкнуло — и вырвался тихий смешок.

— Вы… — я хрипло засмеялась, прикрывая лицо рукой. — Вы, правда, сейчас спорите… кто виноват?

Они уставились на меня. Я подняла взгляд и улыбнулась, хоть и слабо, с болью.

— Никто из вас не виноват. Единственный виновник — это Джи А. Она всё устроила. И точка.

Хёри вытерла слёзы и вдруг сжала кулаки.

— Клянусь, я её достану. Лично. Пусть попробует ещё раз сунуться. Я ей… — она замялась, но глаза её горели. — Я ей вмажу так, что забудет, как дышать!

Мы все рассмеялись. Даже Тэхён, обычно сдержанный, не удержался и усмехнулся, качая головой.

И в этот момент дверь снова открылась. Один за другим в палату вошли ребята. Намджун — с букетом, слишком большим, чтобы его можно было удобно держать. Джин тащил коробку, из которой пахло выпечкой. Хосок заглянул из-за плеча, сияя, и махал пакетом с фруктами. Юнги нёс маленькую коробку, при этом ворчал, что «это единственное, что можно купить ночью». Чимин был с мягкой игрушкой в руках, глядя так, будто сам не верил, что купил её.

Комната наполнилась их голосами, смехом, репликами.

— Ну, вот ты и очнулась, — Намджун поставил букет на стол. — Мы уже готовы были дежурить по очереди у двери.

— Я и так дежурил! — возмутился Чонгук, но без злости.

— Это не считается, — хмыкнул Юнги, — ты всё равно бы тут сидел.

Я улыбалась, глядя на них. В груди стало тепло. Всё это было так… нереально. Словно я не в больнице после ужаса, а дома, в окружении семьи.

Хёри снова наклонилась ко мне и, всхлипывая, прошептала:

— Только больше никогда не исчезай.

Я обняла её крепко, насколько позволяла боль.

— Обещаю.

Я сидела, окружённая цветами и людьми, и мне казалось, что воздух в палате становится чуть плотнее от их энергии. Сначала я боялась, что шум и забота будут давить, но оказалось — наоборот: это разгоняло остатки темноты, которая всё ещё жила где-то на краю сознания.

Намджун, аккуратно поправляя огромный букет в вазе, вдруг вздохнул:

— Вот, смотри, выбрал самые дорогие цветы в магазине. Даже скидку не попросил, представляешь? — он улыбнулся. — Это всё ради того, чтобы ты улыбнулась.

Я рассмеялась тихо.

— Спасибо. Хотя мне кажется, твоя улыбка уже сама по себе дороже любых букетов.

Намджун замер на секунду, будто не ожидал ответа, а потом с виноватым видом почесал затылок.

— Вот так всегда. Думаешь, сделаешь красивый жест — и всё, ты герой. А в итоге тебя побеждают словами.

— Добро пожаловать в наш мир, — хмыкнул Юнги, усаживаясь в кресло у окна и ставя на подлокотник маленькую коробку. — Я не стал заморачиваться. Купил пирожные. Они хотя бы съедобные, в отличие от цветов.

— Юнги! — воскликнул Джин, укладывая на стол передо мной коробку с домашними кексами. — Как можно так говорить? Цветы — это символ. А еда… еда должна быть приготовлена с любовью! Вот попробуй, Хаён, я всю ночь на кухне провёл.

Я не удержалась и усмехнулась, хотя в груди всё ещё болело.

— Вы правда все такие разные… Но это так по-настоящему.

Хосок, сияя, опустился на край дивана.

— А я принёс фрукты! Здоровье превыше всего. Витамины, настроение! Ты только скажи, что хочешь — я почищу прямо сейчас.

— Сначала спроси, может ли она есть, — заметил Чимин, усаживаясь рядом и протягивая мне мягкую игрушку — милого белого зайца с огромными глазами. — Это тебе. Чтобы ты знала: даже когда нас рядом нет, у тебя всегда будет кто-то, кто смотрит на тебя так же преданно.

Я взяла игрушку и прижала к груди.

— Спасибо, Чимин. Теперь у меня есть ещё один защитник.

Он улыбнулся так тепло, что у меня защипало в глазах.

— Всё-таки повезло тебе с нами, — протянул Тэхён, устраиваясь у изголовья кровати. Его взгляд был внимательным, но голос мягким. — Такой отряд поддержки не у каждого есть.

— Да, — тихо согласилась я. — Повезло.

Атмосфера в палате постепенно смягчалась. Мы шутили, смеялись. Даже Хёри, которая ещё недавно плакала, теперь умудрялась улыбаться сквозь слёзы.

— Но всё равно, — упрямо сказала она, вытирая нос платком, — это я должна была быть рядом. Тогда бы ничего не случилось.

— Нет, это я… — начал снова Тэхён, но Чонгук резко перебил:

— Хватит. — Его голос прозвучал твёрже, чем обычно. Он сидел рядом со мной, и я чувствовала, как его ладонь всё ещё сжимает мою руку поверх бинта. — Это не ваша вина. Это я должен был сказать.

Все посмотрели на него.

Он глубоко вдохнул.

— За день до фестиваля ко мне подошла девочка из параллели. Она весь день ходила за тобой, Хаён, хотела что-то сказать. Я перехватил её, спросил. И она рассказала… что слышала, как Джи А и Дживон договариваются. О нападении. Только она не знала всех деталей. Я… — он замолчал и сжал губы. — Я подумал, что справлюсь сам. Не хотел тебя пугать. Думал, смогу защитить. Но я не знал, что они пойдут так далеко.

Тишина упала тяжёлым покрывалом. Я смотрела на него, и сердце болезненно сжалось.

— Прости, — он прошептал. — Я не прощу себя, если с тобой что-то случилось бы. Я должен был предупредить. Я должен был…

Я подняла дрожащую руку и коснулась его лица.

— Посмотри на меня.

Он послушно встретился со мной глазами. В них было столько боли, что у меня перехватило дыхание.

— Ты спас меня. — Я говорила медленно, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Ты пришёл, когда я думала, что это конец. Когда она замахнулась ножом, я была уверена, что всё. Я даже… успела смириться. Но потом появился ты. И всё изменилось.

Я почувствовала, как глаза наполняются слезами, и не стала их сдерживать.

— Спасибо тебе, Чонгук. За то, что был рядом. За то, что не позволил ей отнять у меня жизнь. Я благодарна тебе больше, чем могу выразить.

Он наклонился и прижал мой лоб к своему.

— Я больше никогда не позволю, чтобы ты оказалась в опасности. Никогда.

Я закрыла глаза. Его дыхание было тёплым, родным, и в тот момент я знала: даже если мир рухнет, он будет держать меня.

Мы сидели так несколько минут, пока Хосок не прокашлялся нарочито громко.

— Ну всё, романтика включилась. А мы тут, между прочим, свидетели. Может, приглушить свет?

— Или выйти? — добавил Юнги лениво. — Пусть доигрывают драму вдвоём.

— Хватит, — я рассмеялась, вытирая слёзы. — Не начинайте.

Ребята улыбнулись, атмосфера снова стала лёгкой.

— Кстати… — я подняла взгляд. — А что с Джи А?

В палате воцарилась серьёзность. Первым ответил Намджун.

— Её задержала полиция. Она уже совершеннолетняя, и обвинения очень серьёзные: похищение, попытка убийства, организация нападения, использование сторонних лиц. Ей грозит суд. Скорее всего, наказание будет суровым.

— А Дживон? — спросила я осторожно.

Чонгук нахмурился.

— Он был заодно с ней. Хотел инсценировать нападение, чтобы потом «спасти» тебя и вернуть к себе. Но вместо тебя на встречу пошёл я. После всего он сам сдался полиции. Сейчас они обвиняют друг друга, но доказательства против них весомые. У нас есть запись твоего разговора с Джи А. Так что… они не отвертятся.

Я выдохнула. В груди всё равно было тяжело, но стало хоть немного яснее.

— Значит, всё это время… он тоже был замешан.

— Да, — Чонгук кивнул. — И я жалею, что не рассказал тебе сразу. Я боялся. Думал, защищу сам. Но… я ошибся.

Я погладила его по щеке.

— Главное, что ты был рядом в тот момент, когда это было важнее всего. Остальное — неважно.

Он закрыл глаза и сжал мою руку.

— Ладно, — вмешался Джин, ставя передо мной тарелку с кексом. — Хватит о плохом. Хаён нужна энергия. Вот, попробуй. Это лучшее средство от любых злых людей и тёмных мыслей.

— А если не понравится? — спросила я, улыбаясь.

— Тогда я обижусь и уйду, — надулся Джин, но глаза его смеялись.

Я откусила маленький кусочек и кивнула.

— Вкусно.

— Видишь? — торжествующе заявил он.

Мы снова засмеялись.

Хёри взяла меня за руку.

— Ты не представляешь, как мы все испугались. Но теперь я вижу, что ты сильнее, чем кто-либо.

Я улыбнулась ей.

— Я сильна только потому, что вы со мной.

Я оглядела всех: ребят, Хёри, Чонгука, господина Чхве, который тактично остался в углу, но всё слышал. И вдруг сердце наполнилось теплом.

— Спасибо вам. Всем. За то, что вы рядом. Если бы не вы… я не знаю, как бы справилась.

В ответ мне улыбнулись сразу несколько лиц. Я поняла: это и есть то, что даёт силы жить дальше.

Несколько часов спустя...

В палате наконец стало тихо.

Один за другим друзья прощались, оставляя за собой след смеха, шуршание пакетов и аромат фруктов. Хёри, уходя последней, снова сжала мою руку и шёпотом прошептала:

— Я зайду завтра утром. И не смей отказывать, слышишь?

Я кивнула, и когда дверь за ней закрылась, на меня обрушилась усталость. Тишина вдруг стала осязаемой — без голосов, без споров, без хлопанья дверей. Только равномерное гудение кондиционера и слабый треск ветра за окном.

Я перевела взгляд. Чонгук сидел рядом, на краю моей кровати, как будто и не собирался уходить. Его глаза всё ещё были настороженными, будто он держал в себе напряжение за всех.

— Ты всё это время не отрывался от меня, да? — спросила я, улыбаясь устало.

— Конечно, — он пожал плечами. — Как я мог? Ты думаешь, я бы оставил тебя одну?

Я покачала головой и сжала его ладонь.

— Ты иногда чересчур серьёзен.

— А ты иногда чересчур безрассудна, — мягко усмехнулся он. — Поэтому мне и приходится быть серьёзным.

Мы оба замолчали. Слова растворились в воздухе, уступая место взглядам. Я видела, как он смотрит на меня — не как на хрупкую раненую, а как на девушку, которую он боится потерять.

— Знаешь, — начала я осторожно, — я часто думала, что будет дальше. После всего этого. После Джи А, после Дживона… после того ужаса. И теперь я точно знаю: я хочу, чтобы дальше был ты.

Он моргнул, будто мои слова пробили его защиту. Потом осторожно провёл пальцами по моему забинтованному запястью.

— А я хочу, чтобы дальше была ты. — Его голос был низким, чуть хриплым. — Я хочу быть рядом. Поддерживать. Защищать. Пусть даже иногда слишком навязчиво.

— Я не против, — я улыбнулась, и сердце забилось быстрее. — Наверное, впервые в жизни мне приятно, что кто-то так заботится обо мне.

Он тихо засмеялся и наклонился ближе. Наши лбы почти соприкоснулись. Я чувствовала его дыхание, тёплое и чуть сбивчивое, и мои пальцы сами нашли путь к его рубашке, цепляясь за ткань.

— Ты не представляешь, как я испугался, — признался он. — Когда увидел тебя там… у меня всё оборвалось внутри. Я думал, если опоздаю хоть на секунду, то…

Я приложила палец к его губам.

— Тсс. Ты успел. И этого достаточно.

Он закрыл глаза, губами коснувшись кончика моего пальца. И в этот момент время словно замерло. Я знала: ещё одно движение — и между нами не останется расстояния. Всё, что было, растворится в этом поцелуе.

И ровно тогда дверь палаты распахнулась.

— Хаён! — женский голос был взволнованным, почти испуганным.

Я вздрогнула и отстранилась. В палату вошла госпожа Чон, глаза её блестели от тревоги, а следом — её муж, спокойный, но тоже явно взволнованный.

— Боже мой, мы только сейчас освободились и быстро приехали сюда. Как ты себя чувствуешь? — госпожа Чон подбежала ко мне и взяла мою свободную руку в свои ладони. Они были тёплыми, мягкими, и я ощутила это так остро, словно меня действительно обняла мать.

— Я… в порядке, — пробормотала я, всё ещё краснея от того, что они прервали «почти момент». — Немного устала, но врачи говорят, всё хорошо.

— Слава Богу, — она выдохнула и коснулась моей щеки. — Ты как дочь для нас. Я не могу даже представить, через что тебе пришлось пройти.

Я замерла. Как дочь. Эти слова прозвучали так искренне, что внутри защемило. Я улыбнулась ей тепло:

— Спасибо вам…

— Все вопросы с юрисдикцией и наказанием виновников я беру на себя, — внезапно твёрдо сказал господин Чон, шагнув ближе. Его взгляд был сосредоточенным и тяжёлым. — Ты не должна об этом думать.

Я опешила.

— Но… об этом уже заботится Empire. Юристы компании…

— Тогда я буду сотрудничать с ними, — отрезал он. — И подключу лучших адвокатов, которых знаю. Не позволю, чтобы такие люди, как Джи А и этот мальчишка, остались без должного наказания.

Я растерянно посмотрела на него, а потом тихо улыбнулась.

— Я даже не знаю, что сказать. Это так много для меня значит.

— Скажи «спасибо», — мягко сказала госпожа Чон. — Всё остальное — уже неважно.

Я сжала их руки.

— Спасибо. Правда, от всего сердца.

И в этот момент с края кровати раздалось недовольное ворчание:

— Ну вот, — пробубнил Чонгук, откидываясь назад и закатывая глаза. — Они вошли в самый неподходящий момент.

— Чонгук! — возмутилась мать. — Мы переживали, а он про «момент» думает!

— А какой ещё «момент»? — с показным интересом спросил отец, приподняв бровь.

Мои щёки вспыхнули, как фонарь.

— Н-никакого! — выдохнула я, чувствуя, как уши предательски краснеют.

— Конечно, — протянула госпожа Чон, но уголки её губ дрогнули в улыбке.

Отец посмотрел на сына и усмехнулся.

— Ладно, не будем мешать вашей «тишине». Но, сын, хотя бы позволь девушке сначала выздороветь.

Я захлебнулась воздухом, а Чонгук уставился на родителей с выражением абсолютного ужаса.

— Папа!

Госпожа Чон рассмеялась и мягко потрепала его по плечу.

— Не дразни его. Лучше пожелай Хаён спокойной ночи.

Я тоже засмеялась, хотя сердце всё ещё колотилось. Атмосфера снова стала тёплой, почти домашней.

И в этот момент я поняла: какой бы путь ни ждал впереди — со всеми его трудностями, судами, компаниями, врагами — рядом со мной есть семья. Пусть не кровная, но настоящая.

Я посмотрела на Чонгука и улыбнулась.

А он — на меня, и в его глазах было то самое обещание: «Я рядом. И буду всегда».

❃

Через два дня после того, как врачи в последний раз осмотрели мои раны и сказали, что опасности больше нет, меня наконец выписали.

— Вы крепче, чем кажетесь, — улыбнулся доктор, ставя подпись на заключении. — Всё заживает хорошо. Но обещайте, что будете беречь себя.

Я только кивнула.

Беречь себя… Я слишком хорошо знала, как это звучит для меня — словно приказ, который никогда не получается выполнить до конца.

Все эти два дня пресса не замолкала.

Газеты, порталы, телевизионные выпуски — заголовки кричали обо мне, словно я была героиней какого-то громкого сериала:

«Дочь Empire чудом спаслась от нападения»

«Наследница строительной корпорации Ли Джи А арестована за похищение и нападение»

«Empire Company и Jeon Group создают совместный юридический штаб для защиты Ким Хаён»

«Поддержка семьи Чон: слухи оказались правдой и наследники ближе, чем кажется?»

Я вздыхала, читая эти строки. Каждое слово резало — не потому, что было неправдой, а потому, что я не хотела становиться «темой для обсуждений». Но выборов у меня не было.

Господин Ли и господин Чхве, после того как навестили меня в больнице, сказали только одно:

— Отдыхайте. Мы всё решим. Вы сделали достаточно.

Но именно это «достаточно» жгло меня изнутри. Я знала — пока они там, в компании, стараются удержать репутацию и бизнес на плаву, я должна хотя бы не подвести их. Я слишком недавно получила доверие совета. Ещё не в полной мере доказала, что могу быть их голосом.

Время в больнице тянулось странно. Оно делилось на визиты врачей и визиты друзей.

И если первые были предсказуемыми, то вторые — всегда сюрпризом.

В один из дней ребята притащили огромный пакет с фруктами и ещё один — с какими-то игрушками.

— Это что? — я удивлённо посмотрела на кучу плюшевых зверей.

— Это твоя новая охрана, — хмыкнул Тэхён. — Вот, смотри: тигр, медведь и даже ёжик. Если на тебя снова кто-то нападёт, они тебя защитят.

— Конечно! — подхватил Чимин. — Особенно ёжик. Попробуй-ка его обнять, не уколовшись.

— Вы очень странные ребята. — Я не выдержала и засмеялась.

Смех был странным — чуть сдавленным, потому что внутри всё ещё болела память о тех днях. Но именно он помог мне снова почувствовать себя частью их.

Когда я вернулась домой, меня встретили в слезах.

Матильда буквально бросилась ко мне, обняла так крепко, что я едва не потеряла дыхание. Её глаза были красными, и я поняла: она плакала всё это время.

— Моя девочка, — шептала она, — моя девочка… Я думала, я больше никогда тебя не увижу.

Мина тоже прижалась ко мне, сжимая мой локоть.

— Мы ждали. Мы всё время ждали. Мы знали, что вы вернётесь…

И в тот миг я поняла: дом — это не стены, не мебель, не даже фамилия. Дом — это те, кто ждёт тебя, несмотря ни на что.

День за днём я возвращалась в привычный ритм.

Утром я просматривала материалы по школе, наверстывая всё, что пропустила. Вечером — документы из Empire. Я знала, что мне говорили «отдохни», но я не могла.

Я не имею права отдыхать.

Мои люди ждут. Совет ждёт. Мир смотрит на меня, и если я позволю себе слабость, они скажут: «Она не справилась».

Я сидела в своей комнате, за письменным столом. Лампа отбрасывала мягкий свет на стопки бумаг. За окном уже давно опустилась ночь.

Я должна держаться. Я должна доказать, что доверие, которое мне дали, не ошибочно.

Иногда пальцы дрожали. Иногда перед глазами вставал тот миг, когда нож Джи А сверкнул в полутьме. Я зажмуривалась, делала глубокий вдох и возвращалась к строчкам на бумаге.

Нельзя останавливаться.

В дверь тихо постучали.

— Госпожа, — голос Матильды был мягким, почти заботливым, — ужин подан. Вам нужно спуститься.

Я подняла глаза и улыбнулась.

— Спасибо. Я сейчас.

Я закрыла документы, аккуратно сложила их в стопку. И только потом встала.

Лестница вниз казалась длиннее, чем обычно. Внизу мерцал свет люстры, и пахло чем-то тёплым, домашним. Я уже собиралась шагнуть в столовую, когда раздался звонок в дверь.

Я остановилась.

— Себастьян, — сказала я, обернувшись к дворецкому, — посмотри, кто это.

Он кивнул и открыл тяжёлую дверь.

На пороге стоял мужчина.

Высокий, сдержанный, с той статной осанкой, которая обычно присуща людям власти. Но сейчас она была надломлена, словно тяжесть на его плечах не позволяла держаться прямо. Его волосы — густые, с явной проседью у висков, — были аккуратно зачёсаны назад, а на нём сидел идеально сшитый тёмно-синий костюм, из тех, что носят только на важные встречи.

Но не костюм привлёк моё внимание. Его лицо. Оно было знакомым. Я видела его не раз — на обложках журналов, в телевизионных репортажах, в новостных сюжетах о строительных тендерах.

Это же…

— Госпожа Ким Хаён? — его голос был низким, немного хриплым, но всё же мягким, как будто он боялся меня напугать.

Я моргнула, не веря своим глазам.

— Простите… вы…

Он сделал шаг внутрь, и только теперь протянул мне букет белых лилий.

— Позвольте представиться, — он чуть склонил голову. — Моё имя Ли Чхан У. Я владелец «Hanil Construction».

Я замерла. Конечно, я знала это имя.

Второй по величине строительный концерн в стране. Один из «трёх столпов» строительной индустрии. Человек, о котором пишут учебники по экономике…

И вот он стоял здесь. На моём пороге.

— Я… — я всё ещё не понимала, что происходит. — Господин Ли?

Он кивнул.

— Я рад, что с вами всё в порядке, госпожа Хаён.

Я взяла цветы автоматически, будто мои руки действовали сами по себе.

— Спасибо. Но… простите, что вы здесь делаете?

И в следующий миг всё изменилось.

Он вдруг, не колеблясь ни секунды, опустился на колени. Прямо на холодный мрамор пола в моём холле. Его ладони коснулись плитки, голова склонилась низко, так что я видела лишь его седые волосы.

— Простите, — сказал он глухо. — Простите меня за то, что моя дочь сделала.

Я замерла. Сердце пропустило удар.

— Господин…

— Я не оправдываю её, — продолжал он, не поднимая головы. Его плечи дрожали. — Она чудовище, и вина в этом только моя. Я вырастил её такой. Я позволял слишком многое. Она была младшей, избалованной… Я думал, что так проявляю любовь. Но я растил не дочь, а эгоистичное существо, которое не знает границ.

Его голос надломился.

— И теперь вы пострадали. Вы могли погибнуть. Всё из-за того, что я не был строгим, что не был отцом, каким должен был быть.

Он ударил лбом о пол, словно хотел стереть сам себя.

— Простите меня. Я знаю, это ничего не изменит. Я знаю, это не вернёт вам покой. Но прошу… простите хотя бы за то, что я не остановил её раньше. Это мой грех.

Я стояла, вцепившись пальцами в букет, и не знала, что сказать. Передо мной был не просто отец преступницы. Передо мной был человек, который впервые осознал свою вину и не побоялся её признать.

— Господин Ли… — прошептала я.

Он не поднялся.

— Не называйте меня так. Я недостоин своей фамилии. Я не достоин даже стоять в вашем доме. Я хотел только одного — сказать вам это лично.

Я присела на колени рядом, не выдержав этого вида.

— Посмотрите на меня. Пожалуйста.

Он медленно поднял голову. Его глаза были красными, почти влажными. В них не было ни капли гордости или власти. Только боль.

— Я не знаю, могу ли я простить вашу дочь, — сказала я тихо. — И, наверное, не смогу. Но вас… я не могу ненавидеть. Вы не держали нож. Вы не угрожали мне. Вы — отец, который потерял дочь, пусть ещё живую, но навсегда потерянную.

Он содрогнулся.

— Если вы ищете прощения… то я могу дать вам его. Не ради неё. Ради вас. Ради того, что вы нашли в себе силы признать это.

Я положила руку ему на плечо.

— Встаньте, пожалуйста. Не вам стоит кланяться мне.

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и медленно поднялся. Его руки дрожали.

— Спасибо… Спасибо вам, что выслушали.

Я улыбнулась едва заметно.

— Пусть всё решит суд. Но вы сделали то, что могли. Вы пришли и сказали правду. И это уже больше, чем сделали многие.

Он кивнул, опустил взгляд.

— Я уйду. Простите за эту сцену. Я не буду больше отнимать ваше время.

Я провожала его взглядом, пока он выходил за дверь. Цветы всё ещё были в моих руках. Белые лилии, символ чистоты. Цветы, которые он, возможно, выбрал как извинение.

Когда дверь закрылась, я осталась стоять в холле, сжимая букет.

Слёзы медленно выступили на глазах.

Мир слишком жесток. Но иногда в нём всё ещё есть место искренности.

Той ночью я долго не могла уснуть. Перед глазами всё стоял его поклон, его голос, его вина.

И я думала: может, не всё потеряно. Может, в людях всё ещё есть что-то настоящее.