Только моя

Я открыла глаза от холодного металлического запаха, который въедался в нос и царапал горло. Сначала я даже не поняла, где нахожусь. Всё вокруг плыло, а сознание возвращалось рывками — то сквозь вязкий туман, то резкими вспышками боли в висках. Голова гудела так, будто меня ударили чем-то тяжёлым, и, возможно, так и было.

Когда зрение наконец сфокусировалось, я увидела, что нахожусь в каком-то подвале. Потолок низкий, бетонный, на нём висела одна единственная лампочка без абажура, мигающая с едва слышным треском. Свет был тусклым, грязно-жёлтым, он создавал тени, похожие на вытянутые когти, которые тянулись ко мне по стенам. Запах сырости и плесени смешивался с чем-то железным — ржавчиной, а может, засохшей кровью.

Я попыталась пошевелиться — и только тогда осознала, что руки и ноги связаны. Тугие верёвки врезались в кожу, дерево стула давило в спину. Я дёрнулась, но стул только жалобно скрипнул, а боль от натянутых верёвок прожгла запястья.

Внутри всё обрушилось разом. Холодный ужас пробежал по позвоночнику. Я знала это чувство. Это было не в первый раз.

Нет. Не снова. Только не снова.

Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Перед глазами вспыхнули воспоминания из детства: чёрный фургон, запах резины и бензина, чужие руки, грубый смех, удушающая тьма. Тогда я была ребёнком, и меня спасли… чудом. Но этот страх остался со мной навсегда, сидел глубоко под кожей, как яд. И сейчас он ожил.

Я начала задыхаться. Воздуха было много, но лёгкие будто отказывались работать. Горло сжало, руки задрожали. Паническая атака накрыла мгновенно.

Дыши. Просто дыши. Вдох… выдох… Ты не в прошлом, ты здесь, ты жива.

Я зажмурилась, пытаясь сосредоточиться на собственном дыхании. Но темнота за веками обрушила ещё больше картинок из прошлого: детская беспомощность, холод, отчаяние.

«Нет, хватит!» — почти вслух прошептала я, открыв глаза.

Я заставила себя оглядеться. Комната была маленькой, квадратной. Каменные стены покрыты разводами влаги и зелёной плесенью. В углу валялись какие-то сломанные деревянные ящики, рядом ржавая труба капала водой в жестяное ведро. Звук капель выводил из себя: кап, кап, кап… словно обратный отсчёт.

Слева было крошечное окно под потолком, решётка на нём прогнила, но оно было слишком маленьким — даже рука туда бы не пролезла. За окном — только ночь.

Дверь — тяжёлая, железная, с облупившейся краской. И никакого шанса выбраться.

Я прикусила губу, чтобы не закричать. Кричать бесполезно — я это понимала. Мысли метались: Почему я здесь? Кто? Зачем? Чонгук… Чонгук, где ты?

И как будто в ответ на мои мысли за дверью раздался звук шагов. Глухой скрежет ключа.

Я похолодела.

Дверь с лязгом распахнулась, и внутрь вошли двое. Мужчина в чёрной бейсболке, массивные плечи, на лице тень вечного раздражения. Второй — с серёжкой в брови, худой, но жилистый, глаза блестят, как у голодного волка.

Они встали в дверях, и один усмехнулся:

— Ну вот, красавица очнулась.

Я сжала зубы, чтобы не показать, как дрожу.

— Где я? — спросила я хрипло.

Бейсболка фыркнул:

— А тебе какая разница? Это окраина. Заброшка. Тут никого нет. Даже если заорёшь до хрипоты — разве что крысы испугаются.

Серёжка подошёл ближе, склонился, его лицо оказалось в паре сантиметров от моего. Пахло табаком и потом.

— Так что, лучше будь паинькой. Нам сказали: следить. Но, знаешь… — он усмехнулся, прикасаясь пальцем к моему подбородку. — Нам никто не говорил, что ты должна остаться целой.

Я отшатнулась насколько позволяли верёвки.

— Кто вас послал? — выдохнула я. — Зачем?..

Бейсболка резко ударил кулаком по стене так, что я вздрогнула.

— Слишком много вопросов! Ещё слово — и я заставлю тебя замолчать. Навсегда.

Они переглянулись, засмеялись. У меня похолодели руки и ноги.

Они способны. Я вижу. Они сделают, если захотят.

Я попыталась заговорить иначе, тише:

— Вы ведь… вы же люди. У вас есть семьи, матери… Зачем? За что?

Серёжка резко схватил меня за щёку, сжал так, что больно.

— Не пытайся играть в психолога, кукла. Нам хорошо заплатили. И если ещё что-то вякнешь, я тебя так изуродую, что свой принц и не узнает.

Я сжала губы, боясь, что сорвусь и закричу.

Они уже собирались уйти, когда дверь снова открылась.

И вошла она.

Джи А.

Её каблуки отстукивали по бетонному полу хищный ритм. На ней было чёрное пальто, волосы собраны идеально, макияж безупречен. И эта ухмылка — кривая, холодная, будто она пришла не к живому человеку, а к сломанной игрушке.

Моё сердце провалилось куда-то вниз.

— Наконец-то, — протянула она, глядя прямо на меня. — Очнулась.

Я чувствовала, как кровь шумит в ушах.

— Почему?.. — мой голос сорвался. — Зачем ты это сделала? Что происходит?

Она слегка склонила голову, будто рассматривая меня как любопытный экспонат.

— Зачем? Знаешь… сначала я думала сделать это тихо. Просто… исчезновение. Никто бы не узнал. Но потом… — её глаза сверкнули, — потом ты возомнила себя великой наследницей. Контракт с Jeon Group. Ах да, какой красивый жест, правда? То, что должно было стать моим якорем, ты превратила в свою игрушку.

Я вскинула голову.

— Ты безумна. Это уже… преступление. Думаешь, так получишь Чонгука? Нет. Ты только потеряешь всё!

Её лицо впервые перекосила гримаса ярости. Обычно холодная и сдержанная, сейчас она выглядела как зверь, загнанный в угол.

— Мне плевать! — выкрикнула она так, что её голос отозвался эхом по стенам. — Если он не будет моим, то не достанется никому! Ты слышишь?! НИКОМУ!

Я замерла, поражённая. Впервые я видела её настоящую — без маски.

— Ты больна… — прошептала я.

Она шагнула ближе, глаза блестели безумным огнём.

— Больна? Нет, Хаён. Я просто слишком долго ждала. Слишком долго играла в хорошие манеры. А потом появилась ты. Он смотрит на тебя. Он думает о тебе. Из-за тебя он перестал замечать меня!

Каждое слово она произносила, будто режет ножом.

Я сжала кулаки в верёвках.

— И поэтому ты решила убить меня? Думаешь, это любовь? Это болезнь, Джи А. Одержимость.

Её губы дрогнули. Улыбка исчезла, оставив лишь перекошенное лицо ярости.

— Молчи. МОЛЧИ! — закричала она. — Я не потеряю его из-за какой-то девчонки, которая думает, что её кто-то спасёт.

Она наклонилась так близко, что я чувствовала её духи — сладкие, приторные, давящие.

— Никто не придёт за тобой, Хаён. Никто.

Я сжала зубы, чтобы удержать дыхание ровным, хотя в груди всё сжималось так, будто сердце хотело вырваться наружу. Джи А стояла напротив — такая же безупречная, как и всегда, даже здесь, в сыром подвале, где стены пахли плесенью и ржавчиной. И именно это сводило с ума — её чужеродная ухоженность в этом месте, словно она пришла сюда на показ мод, а не к своей жертве.

— Ты ошибаешься, — выдохнула я, сама не заметив, как голос предательски дрогнул. — Ты можешь пытаться меня сломать, но это не даст тебе Чонгука.

Её губы изогнулись в ухмылке, но глаза оставались острыми, как лезвие ножа.

— Не даст? — она сделала шаг ближе, каблуки тихо стукнули по бетону. — Хаён, ты всё ещё веришь, что мир справедливый? Что если ты будешь хорошей, правильной, любящей — тебе воздастся? Как наивно.

Я отвернулась, хотя знала — каждое моё движение она считывает с удовольствием.

— Это не наивность. Это единственное, что отличает меня от тебя.

На миг её лицо дёрнулось, и я впервые увидела не холодную маску, а вспышку ярости. Она приблизилась так, что я почувствовала запах её духов — резкий, приторно-сладкий, неуместный здесь.

— От меня? — прошипела она. — Отличает тебя то, что он смотрит на тебя. На тебя, понимаешь? — Её пальцы сжались на моей щеке, так сильно, что ногти впились в кожу. — Я годами была рядом, я ждала, я строила, я играла роль, которую он должен был полюбить. А он... — она резко отпустила, и я едва удержала равновесие на стуле. — Он смотрит только на тебя.

Моё сердце бешено заколотилось. Внутри всё кричало: она безумна, по настоящему безумна. Но я не могла позволить себе показать страх — знала, что именно этого она жаждет.

— Тогда проблема не во мне, — выдохнула я тихо. — А в том, что он никогда не любил тебя.

На секунду я подумала, что она ударит. Лицо Джи А перекосилось от ещё большей ярости, и её ладонь взметнулась в воздух. Но в последний миг она опустила руку, резко развернулась, будто боролась сама с собой.

— Нет, — произнесла она дрожащим голосом, но сдержанным. — Я не испорчу себе удовольствия. Твоё лицо должно оставаться целым… чтобы он мог потом увидеть, что я сделала с тобой.

Её слова пробрались под кожу, как ледяные иглы. Я сглотнула, пытаясь проглотить ком в горле.

Она не хочет просто убрать меня. Она хочет превратить мою боль в спектакль. Для него. Чтобы он видел, чтобы помнил.

— Сумасшедшая— произнесла я, не веря, что нахожу силы говорить.

Она медленно обернулась, и её взгляд был таким бездонным, что мне стало холодно.

— Может быть, — кивнула она. — Но знаешь, в отличие от тебя, я готова идти до конца.

Она подошла ближе, и прежде чем я успела отшатнуться, её длинный ноготь болезненно полоснул по моей руке. Не глубоко, но достаточно, чтобы я резко втянула воздух. На коже тут же выступила тонкая алая линия.

— Вот так, — она наклонилась, её волосы коснулись моего плеча. — Маленькие штрихи. Чтобы ты почувствовала, каково это — быть беспомощной. Чтобы ты каждую секунду думала: "А что будет дальше?"

Слёзы жгли глаза, но я упрямо удерживала их.

Не дай ей этого. Она хочет твоего страха. Она питается им.

— Ты боишься? — её голос был мягким, почти ласковым. — Признайся.

— Нет, — ответила я так твёрдо, как только смогла.

Она усмехнулась, и её рука легла мне на плечо, сжимая слишком сильно.

— Лжёшь. Но это неважно. Скоро ты закричишь сама, без моих вопросов.

Я закрыла глаза на миг, пытаясь вернуть дыхание, пытаясь вспомнить то, чему училась столько лет: не поддаваться панике. Но память выкинула меня обратно — в то детство, когда я плакала в темноте, думая, что никогда не увижу родителей. Тело дрожало, дыхание сбивалось, и казалось, что стены снова сужаются, как тогда.

Нет. Не сейчас. Ты не та девочка больше. Ты сильнее. Ты должна быть сильнее.

Я открыла глаза и встретила её взгляд.

— Даже если ты сделаешь мне больно, — выдавила я, — это не изменит его чувств.

Её лицо на секунду стало мёртвым, каменным. И в следующий миг я почувствовала, как её ногти снова полоснули — на этот раз по другой руке. Острая, жгучая боль, но я стиснула зубы и не издала ни звука.

Она наклонилась так близко, что её шёпот коснулся моего уха:

— Тогда я сделаю так, чтобы он вообще не смог никого любить. Ни тебя, ни меня.

Холодный смех Джи А отозвался эхом по бетонным стенам. Она медленно вытащила из своей сумки что-то блестящее. Я замерла, сердце будто упало вниз.

Нож.

Лезвие было узкое, тонкое, и в свете единственной лампы отражало тусклые блики. Джи А повертела его в руках, словно любуясь, и её пальцы скользнули по металлу так нежно, будто это был драгоценный аксессуар.

— Знаешь, Хаён, — голос её звучал спокойно, почти весело, и от этого становилось ещё страшнее, — я никогда не думала, что способна на такие вещи. Но ты сама вынудила меня.

Я попыталась глубоко вдохнуть, но грудь сдавило, как в тисках.

Не показывай страх.

— Ты... не сделаешь этого, — прошептала я, хотя самой себе звучала жалко. — Ты хочешь, чтобы он увидел меня живой. Чтобы мучения продолжались.

Её улыбка дрогнула, но не исчезла.

— Живой? — она подняла нож, держа его на уровне моих глаз. — Да. Но никто не говорил, что неповреждённой.

Лезвие скользнуло вниз, так близко к моей коже, что я почувствовала холод металла на шее. Я зажмурилась, но Джи А не торопилась. Она тянула каждую секунду, наслаждаясь моей неподвижностью, моим страхом.

Вдруг сзади послышался гулкий звук — те двое что помогали ей сделали шаг но остановились в нерешительности, переглянувшись.

— Ты серьёзно... с ножом? — хрипло спросил один. Голос молодой, нервный.

Джи А обернулась, её глаза вспыхнули.

— Вам платят не за вопросы.

— Нам платят за то, чтобы её припугнуть, — буркнул другой. — Но это... Если хочешь крови, то надо платить больше.

Я ловила их голоса, как соломинку в буре. Может, у меня есть шанс. Может, кто-то из них всё же остановит её.

Но Джи А шагнула к ним, нож блеснул в её руке.

— Алчные твари!  Убирайтесь вон. Я справлюсь сама.

В её голосе было такое безумие, что даже эти двое, явно не святые, попятились. Один из них нервно провёл рукой по лицу, другой тихо выругался, но никто не посмел приблизиться.

Я одна. Совсем одна. И именно это страшнее всего.

Джи А снова повернулась ко мне. Теперь её глаза были пустыми, чёрными, словно из них вытекла вся человечность.

— Ты даже не представляешь, каково это — жить, когда каждый день тебя не замечают, — прошептала она, прижимая нож к моей руке. Лёд металла обжёг кожу, и я едва не вздрогнула. — А потом появляется такая, как ты. Слишком яркая, слишком чистая... и всё рушит.

Она надавила. Острая боль полоснула по коже, и я втянула воздух сквозь зубы, чувствуя, как тонкая струйка крови бежит вниз. Не глубокий порез, но достаточно, чтобы сердце забилось в панике.

— Прекрати! — крикнул один из парней, но Джи А только расхохоталась.

— Боишься? — её голос звенел, словно она пьяна от происходящего. — Я хочу видеть, как твои глаза меняются. Как они наполняются мольбой. Как ты... сдаёшься.

Я прикусила губу до крови, но взгляд не отвела.

Не дай ей этого. Не дай ей победить.

— Никогда, — выдохнула я. — Даже если ты меня убьёшь... он только возненавидит тебя сильнее.

На секунду всё замерло. Даже воздух, казалось, стал тяжелее.

А потом Джи А резко отшатнулась, глаза её расширились — словно эти слова ранили её куда глубже, чем нож в моей руке.

— Замолчи! — закричала она, и я впервые увидела, что её руки дрожат. — Замолчи, иначе...

Она подняла нож, уже не играя. И в этот миг я поняла — грань стёрлась. Теперь всё действительно может кончиться смертью.

Лезвие блеснуло в тусклом свете лампы под потолком, и я поймала своё отражение в нём — искажённое, чужое, будто это не я с широко раскрытыми глазами, а какая-то тень, готовая исчезнуть.

— Ты даже не понимаешь, — голос Джи А сорвался, будто металл скрежетал о металл. — Сколько лет я строила всё это. Сколько я ждала. И вот ты… — она почти плюнула это слово, — маленькая, никчёмная, вдруг решила занять моё место.

— Я не занимала ничего! — мой голос сорвался на хрип, горло обожгло. Я не знала, зачем я говорю, зачем провоцирую её — может, надеялась выиграть ещё несколько секунд. — Это ты придумала себе, будто я тебе что-то должна!

Её глаза сверкнули, как у безумной.

— Должна. — Она шагнула ближе. — Ты должна исчезнуть, чтобы он наконец понял, что без меня он — никто.

Моё дыхание сбилось. Я дёрнулась, но верёвки сдавили руки до боли. Паника накатила, как ледяная волна.

Это конец. Это всё. Она ударит, и никто не успеет…

Я зажмурилась, тело напряглось, словно ожидало удара.

Но вместо этого я услышала тяжёлый стук. Нет — не сердце, а что-то извне. Дверь.

— Стоять! — прорезал воздух чужой голос. Грубый, властный.

Джи А замерла. Её рука дрогнула, нож качнулся, и кончик почти коснулся моей щеки. Я чувствовала холод стали в миллиметре от кожи.

А потом дверь рвануло настежь. Свет ударил в глаза, и вместе со светом — грохот сапог, крики, щёлканье предохранителей.

— На землю! Быстро!

Всё закружилось. Двое громил, те самые с бейсболкой и серёжкой, рванулись вперёд, но их сбили с ног. Раздался визг, потом глухие удары. Кто-то крикнул, металл лязгнул о бетон.

И сквозь этот хаос я увидела его.

Чонгук.

Он ворвался, как шторм, словно сам воздух распахнулся вместе с дверью, впуская не просто шум, свет и людей — а надежду. Всё вокруг грохотало, кто-то кричал, полицейские команды сыпались одна за другой, но я видела только его. Его силуэт на фоне ослепительного света, его глаза, которые в тот миг нашли меня в углу, словно больше в этой комнате не существовало ничего.

Только.

— Хаён! — его голос прорезал гул, и мир на мгновение замер. Все крики стали фоном, глухим и далёким. Всё исчезло, кроме этого голоса.

Моё тело дрогнуло, и вдруг в груди разорвалось что-то, долго сдерживаемое: всё напряжение, весь ужас, который я пыталась удержать внутри, нахлынул, как цунами. Слёзы сами прорвались, горячие, неуправляемые, застилая глаза. Я почти ничего не видела, различала лишь его расплывчатый силуэт — высокий, стремительный, такой живой.

Он упал на колени рядом со мной, и я услышала, как его дыхание сбилось, словно он бежал сюда не секунды, а вечность.

— Всё хорошо, я здесь, — быстро, сбивчиво говорил он, уже тянувшись к верёвкам. Его пальцы дрожали так сильно, что нож в руках чуть не соскользнул. — Ты цела? Скажи, ты цела?

Я попыталась ответить, но горло сдавило, словно там застрял ком. Лишь всхлип вырвался наружу. Я отчаянно кивнула, потому что слова меня предали.

Верёвки пали, и вместе с ними рухнула моя хрупкая защита. Ноги подломились, я почти свалилась на бетонный пол, но он подхватил меня, как будто это было естественно. Его руки обхватили крепко, так крепко, что я впервые за весь этот ад почувствовала — я всё ещё существую. Я живая.

Я слышала его сердце — оно билось так яростно, будто пыталось вырваться наружу. Его дыхание прожигало мою шею, и только тогда я поняла: он боится не меньше, чем я.

— Как… ты нашёл меня? — голос сорвался хрипом, но мне нужно было знать. Мне нужно было зацепиться за этот ответ, за что-то реальное.

Он поднял глаза, и на лице впервые за всё время мелькнула улыбка — усталая, дрожащая, но победная.

— Вчера. Когда вы с Хёри пошли за водой, — сказал он тихо, но так, будто это был самый важный секрет. — Я… я установил маячок в твой телефон. И ещё… записывающее приложение. Она включается, если ты скажешь моё имя.

Я моргнула, ошарашенная. Сквозь слёзы вырвался хриплый смешок.

— Ты что… нарцисс? — губы сами сложили нелепую шутку. — Слово активации — твоё имя?..

Он тоже коротко рассмеялся, но глаза оставались серьёзными. В них ещё плескался ужас, такой живой, такой человеческий.

— Может быть, — выдохнул он. — Но важно то что я успел. Прости меня! Прости что оставил тебя!

Я вцепилась в него сильнее, прижалась так, словно могла раствориться в его тепле. Но хаос вокруг никуда не делся.

Сзади раздавался визг. Джи А.

— Это не конец! — её голос резал уши. — Он никогда не будет твоим! Никогда!

Я зажмурилась, вжалась в грудь Чонгука, словно в щит. Я больше не хотела видеть её лицо, не хотела слышать её слова. Всё внутри меня кричало: хватит, хватит, я больше не могу.

— Всё кончено, — прошептал он, гладя меня по волосам. Его рука дрожала, но голос звучал твёрдо. — Я не отпущу тебя больше. Никогда.

И в этот миг, среди хаоса, сирен и криков, я впервые поверила — я действительно спасена.

Но это был только первый вдох свободы.

— Отойдите! — кричал кто-то из полицейских. — Освободите проход!

Грохот сапог по бетону, резкие приказы, щёлканье наручников. Я украдкой открыла глаза и увидела, как Джи А сопротивляется, словно одержимая. Её волосы растрепались, глаза сверкали безумием, крик срывался на истерический вой.

— Отпустите! Это моя жизнь! Она должна исчезнуть! Он… он мой!

Двое полицейских едва удерживали её. Нож с глухим звуком упал на бетон. Один из громил уже лежал, сдавленный лицом в пол, другой отбивался, но его скрутили ещё двое.

Я дрожала. Картина была невыносимой. Это было не кино — это была реальность. Моя.

Чонгук заметил мой взгляд, и тут же прикрыл ладонью мои глаза.

— Не смотри. Всё, всё… уже позади.

Я почувствовала его тепло, его пальцы, и почти послушно спряталась в темноте его руки.

Но он — он не отворачивался. Я знала, что он смотрит прямо, твёрдо. Он защищал меня даже в этом — от необходимости видеть то, что сломало бы меня окончательно.

— Срочно врачей! — раздался чей-то крик. — Девушка ранена, в шоке, возможно, обезвоживание!

Чонгук тут же обнял меня крепче, как будто хотел сказать: никому не дам тронуть.

— Я сам, — процедил он. Его голос дрожал от напряжения. — Я сам вынесу её.

И он поднял меня на руки.

Я вздрогнула — от неожиданности, от слабости, от того, что мои ноги, словно чужие, больше не держали меня. Но его руки были надёжными. Он держал так, словно я — не груз, не жертва, а что-то бесконечно ценное, что он ни за что не позволит уронить.

Мир закружился. Хаос остался позади, а впереди — коридор, яркий свет, воздух. Холодный, настоящий воздух.

Я уткнулась лицом в его плечо. Слышала, как он дышит — тяжело, прерывисто, но каждое дыхание будто шептало: жива. Она жива.

На улице меня ослепили мигалки. Сине-красные отблески сирен плясали по стенам, по его лицу, по всему миру. Но я смотрела только на него.

— Ещё немного, — бормотал он, даже не замечая, что я слышу каждое слово. — Ещё чуть-чуть. Ты со мной, ты живая. Я не дам тебе исчезнуть.

Меня подхватили медики.

— Я рядом, — сказал он уже тише, наклоняясь ко мне. — Не бойся.

И я… впервые за всё это время позволила себе выдохнуть.