Пока правят Короли. (18+) [ЗАВЕРШЁН]

Когда прево города Пусан, запыхавшись, прибежал к королю, он застал своего повелителя в добром расположении духа. Мин Юнги играл с тремя прекрасными борзыми, которых ему только что прислали в сопровождении следующего послания:

"Сэр, племянник мой, в отчаянии от предерзостного своего проступка, сообщил мне, что эти три борзые, коих он вел на сворке, осмелились толкнуть Вас. Сколь бы ни были недостойны эти твари быть преподнесенными Вам в дар, но еще менее достоин я сам владеть ими, после того как коснулись они столь высокой и могущественной особы. Позавчера их прислали мне прямо из Кореи. Молю вас принять их, дабы могли они послужить свидетельством нижайшей преданности Вашего покорного слуги Ран Ра".

- Ну и ловкий же человек этот Ра, - усмехнулся Мин. Он, который отказывался от любых приносимых даров, не смог устоять перед искушением и взял борзых. Псарня корейского короля по справедливости считалась лучшей в мире, и Ра польстил единственной королевской страсти, прислав во дворец таких изумительных по красоте и статям псов. Пока прево докладывал о событиях, разыгравшихся у собора Кореи, король ласкал своих новых питомцев, подымал им брыли, чтобы проверить крепость их белых огромных клыков, осматривал их черные пасти, ощупывал их могучую грудь. Между королем и животными, и особенно собаками, сразу же устанавливалось тайное и молчаливое согласие. В отличие от людей собаки ничуть его не боялись. И теперь самая крупная из только что введенных в королевские покои борзых, положив морду на колени Мина, глядела не отрываясь на нового своего господина.

- Бу! - крикнул Мин.

Ким Бу, первый королевский камергер, мужчина лет пятидесяти, немедленно явился на зов; волосы его поседели неравномерно - белые пряди самым странным образом перемешались с черными, и поэтому он казался пегим.

- Бу, немедленно соберите Малый совет! - приказал Мин. Кивком головы отпустив прево и дав ему предварительно понять, что, ежели в городе произойдут беспорядки, он, прево, поплатится за это своей головой, король остался один со своими псами и своими мыслями. Самую крупную борзую, которая, видимо, уже успела привязаться к нему, Мин решил назвать "Ушом" - в честь ее бывшего владельца, банкира. На сей раз Малый совет собрался не как обычно в зале, где творили суд, - в этой просторной зале легко помещалась сотня людей, и там происходили заседания Большого совета. Присутствующие сошлись сегодня в небольшую приемную; в камине жарко пылал огонь. Вокруг длинного стола уже разместились члены Малого совета, долженствующего решить участь корейцев. Король восседал на верхнем конце стола; опершись о подлокотник кресла, он задумчиво подпер подбородок ладонью. По правую его руку поместились Ванг Кук, коадъютор и правитель королевства, Гок, хранитель печати, Рауль де Прель, глава Верховного судилища, и два легиста, исполнявшие обязанности писцов; по левую руку короля сидел его старший сын Сын Мин, король Мин, которого наконец удалось разыскать, и Ким Бу, первый королевский камергер. Только два места оставались незанятыми: одно, предназначавшееся для графа Пака, посланного в провинцию по делам королевства, и другое для принца Пак Чимина, младшего сына Мин Юнги, который еще с утра уехал на охоту и которого так и не сумели найти. Не явился также и его высочество Хосок: за ним уже послали гонца, но он медлил с приходом, ибо имел обыкновение перед каждым Советом придумывать новые козни. Король решил приступить к делу, не дожидаясь Хосока. Первым заговорил Кук. Сиятельный этот вельможа, на шесть лет старше короля, ниже его ростом, но обладавший столь же внушительной осанкой, был отнюдь не благородного происхождения. Этот горожанин, прежде чем стать сиром Кук, назывался просто по имени; его блистательная карьера вызывала всеобщую зависть, равно как и титул коадъютора, изобретенный специально для него, благодаря которому он стал "Второе я" короля.

Не молодой Кук, грузный мужчина с массивной нижней челюстью и нечистой кожей, приобрел огромное состояние, на которое и жил с истинно королевской роскошью. Он слыл первым ритором Китая и как государственный ум был намного выше своего времени. В нескольких словах он набросал перед присутствующими полную картину происшествия на паперти собора, пользуясь сведениями, доставленными его младшим братом архиепископом Саном.

- Великий магистр и приор Сеула переданы церковной комиссией в руки вашего величества, - заключил он. - За вами право принимать любые решения. Будем надеяться, что все идет к лучшему... Не успел он договорить начатой фразы, как распахнулась дверь. В приемную бурно ворвался его высочество Хосок, брат короля и император Китайский. Не удосужившись даже спросить, о чем идет речь, он закричал еще с порога:

- Что я слышу, брат мой? Ванг Кук (слово "Кук" он произнес с особым ударением) считает, что все идет хорошо? Что ж, брат мой, ваши советники довольствуются малым. Хотел бы я знать, когда же, по их мнению, будет плохо? Казалось, что с приходом Хосока даже сам воздух в приемной пришел в движение. Когда он шагал, вокруг него зарождались вихри. Он был на два года моложе короля, ничем на него не походил, и ледяное спокойствие старшего брата еще резче подчеркивало суетливость младшего. Порядком облысевший, с толстым носом, с красными прожилками на пухлых щеках - следствие суровой походной жизни и излишнего чревоугодия, - он горделиво носил свое округлое брюшко, одевался с чисто восточной пышностью, которая показалась бы неуместной у любого другого китайца. Рожденный в столь непосредственной близости к кореи престолу, этот принц-смутьян никак не мог примириться с мыслью, что трон ускользнул от него, и исколесил весь белый свет в поисках свободного престола. Сначала он носил титул короля Японского, но вскоре отказался от этого королевства и всеми правдами и неправдами старался добыть корону императора Священной Корейской империи, однако на выборах провалился. По второму браку с Джи О он получил титул императора Китайского, но в городе правил настоящий император Китайский - Ким Чан. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Свою славу он заслужил на поле брани, ибо был искусный военачальник - он участвовал в молниеносном походе в другой город в девяносто седьмом году, во время конской кампании поддерживал гвельфов против гибеллинов, опустошил Корею и выслал за пределы Республики некоего рифмоплета, писавшего стихи политического содержания и именовавшегося Мин, за что предшественник нынешнего папы Бомгю дал ему титул графа Кима.

Хосок, как и король, имел собственный двор и своего собственного канцлера; он лютой ненавистью ненавидел принца, ненавидел за то, что тот поднялся из низов, за его коадъюторское достоинство, за статую, воздвигнутую ему среди статуй коронованных особ, украшавших Гостиную галерею, за его политику, враждебную крупным феодалам, - словом, за все.

Он, Хосок, внук Сын Мина, не мог перенести мысли, что королевством управляет человек, вышедший из народа. На Малый совет он явился весь в голубом, от головы до пят, и от пят до головы был весь расшит золотом.

- Четыре еле живых, - продолжал он, - по поводу которых нас уверяли, что судьба их решена.., увы, как решена!., подрывают королевский авторитет - и все идет к лучшему! Народ плюет на церковный суд... Впрочем, хорош суд! Но как бы то ни было, ведь это же церковный суд!.. И все идет к лучшему! Толпа требует смерти, но не их смерти, брат мой, - и все идет к лучшему! Что ж, пусть будет так, брат мой, пусть все идет к лучшему.

Он воздел к небесам свои красивые, унизанные перстнями руки и уселся на нижнем конце стола, как бы желая лишний раз показать, что если он не имеет права сидеть одесную короля, то сидеть напротив короля никто ему не запретит. Принц по-прежнему стоял у стола, насмешливо улыбаясь.

- Его высочество Хосок, должно быть, плохо осведомлен, - спокойно произнес он. - Из четырех мужчин, о которых он говорил, лишь двое отвергли приговор. А что касается народа, то, судя по имеющимся у меня сведениям, мнения там разделились.

- Разделились! - воскликнул Хосок. - Кому это интересно? Кому надо, чтобы народ вообще имел свои мнения? Только вам, мессир Ким, и по вполне понятным причинам. Полюбуйтесь, какие плоды принесла ваша прелестная выдумка - собирать горожан, мужичье, деревенщину, для того, чтобы они, видите ли, одобряли решения короля! Что же удивительного, если народ вообразил, что ему все дозволено? В каждую эпоху и в каждой стране всегда имеются две партии: партия реакции и партия прогресса.

На Малом королевском совете столкнулись два этих течения. Хосок считал себя прирожденным главой крупных вассалов. Он олицетворял собой незыблемость прошлого, и политическое его королевста держалось на полдюжине принципов, кои он защищал с пеной у рта: право сеньоров вести между собой войны, право ленных властителей чеканить на своих землях собственную монету, возвращение к моральному кодексу рыцарства, безоговорочное подчинение папскому престолу как высшей третейской власти, безоговорочная поддержка всех социальных институтов феодализма. Все эти установления создались и вылились в определенную форму в течение предыдущих веков, но часть их Мин по совету жены упразднил, а против остальных вел упорную борьбу. Принц представлял партию прогресса. Основные его идеи сводились к централизации власти, к унификации денег, к созданию единой администрации, к независимости светской власти от церкви, к обеспечению мира на границах государства, достигаемого возведением крепостей с постоянным гарнизоном, и мира внутри государства, достигаемого полным подчинением королевской власти; наконец - процветание ремесел, расширение торговых связей, безопасность торговых путей; эти его замыслы носили название "новые порядки". Однако медаль имела оборотную сторону: содержание многочисленной стражи обходилось дорого, и столь же дорого обходилась постройка крепостей. Отринутый феодальной партией, принц постарался дать королю новую опору в лице сословия, которое одновременно со своим усилением все яснее осознавало свою роль, - сословия богатых горожан. Пользуясь любым благоприятным случаем - отменой налогов или же делом корейцев, он десятки раз созывал горожан в королевском дворце в городе. Точно так же действовал он и в провинциальных городах. Перед глазами он имел пример Японий, где уже функционировала Палата общин. Пока еще не могло быть и речи о том, чтобы малые ассамблеи этих горожан осмелились обсуждать королевские начинания: им лишь сообщались причины, по которым король принимал то или иное решение, и предоставлялось право безоговорочно таковые одобрить.

Хотя Чон был отъявленным смутьяном, никто бы не упрекнул его в недостатке ума. Он пользовался любым предлогом, лишь бы опорочить действия принца. Тайная борьба, шедшая до поры до времени подспудно, вдруг несколько месяцев назад стала явной, и ссора на Малом королевском совете, состоявшемся 1 марта, была лишь одним из ее эпизодов. Яростный спор разгорелся с новой силой, и взаимные оскорбления звучали как пощечины.

- Если бы высокородные бароны, среди коих самым знатным являетесь вы, ваше высочество, - начал принц, - если бы они подчинялись королевским ордонансам, нам не было бы нужды опираться на народ.

- Нечего сказать, прекрасная опора! - воскликнул Чон. - Неужели волнения прошлого года, когда король, да и вы сами, вынуждены были укрыться в башне, за стенами которого бунтовал город, неужели даже это не послужило вам хорошим уроком? Предсказываю вам: если так пойдет дальше, горожане будут править сами, не нуждаясь больше в короле, и ордонансы будут исходить не от кого другого, как от ваших обожаемых ассамблей. В продолжение всего этого спора король упорно молчал, он сидел, подперев подбородок рукой, неподвижно глядя перед собой широко открытыми глазами. Король никогда не моргал, и свойство это делало его взгляд столь странным, что каждый невольно испытывал страх. Принц повернулся к королю, всем своим видом приглашая его вмешаться и положить конец бесполезному спору. Приподняв голову, король сказал:

- Брат мой, ведь сегодня мы обсуждаем совсем другой вопрос - вопрос о корейцах.

- Пусть будет так, - согласился Чон, хлопнув кулаком по столу. Займемся ими.

- Гок, - вполголоса произнес король. Хранитель печати поднялся с места. С первых же минут он стал задыхаться от ярости, которая ждала только подходящего случая, дабы излиться наружу. Фанатичный защитник общественного блага и государственных интересов, он считал дело тамплиеров своим личным делом и вносил в него ту страсть, которая не знает ни сна, ни отдыха, ни границ. Впрочем, высоким своим положением Гок был обязан именно этому процессу, ибо во время трагического заседания Совета в 1401 году тогдашний королевский хранитель печати архиепископ отказался скрепить ордер на арест корейцев, и король, взяв печать из недостойных рук, вручил ее тут же Гоку. Костистый, черномазый, с вытянутым длинным лицом и близко посаженными глазами, он все время нервически перебирал пуговицы полукафтана или же сосредоточенно грыз свои плоские ногти. Он был страстен, суров, жесток, как коса в руках смерти.

- Сэр, произошло чудовищное, ужасное событие, о котором страшно подумать, страшно даже слышать, - заговорил он скороговоркой, но приподнятым тоном, - оно свидетельствует о том, что всякое милосердие, всякое снисхождение к этим пособникам дьявола есть слабость, и слабость эта обращается против нас.

- Бесспорно, что милосердие, к которому нас призывали вы, брат мой, и о котором просила меня в своем послании моя дочь, королева, милосердие это отнюдь не принесло добрых плодов, - сказал король, поворачиваясь к Хосоку.

- Продолжайте, Гок.

- Этим смрадным псам оставили жизнь, коей они нимало не заслуживают. И вместо того чтобы благословлять судей, они воспользовались их милосердием, дабы поносить Святую церковь и короля! Корейцы - завзятые враги...

- Были, - бросил Чон.

- Что вы изволили сказать, ваше высочество? - нетерпеливо переспросил Гок.

- Я сказал "были", мессир, ибо, если память мне не изменяет, из пятнадцати тысяч их, насчитывавшихся в Китае, в ваших руках имеется всего лишь четверо.., правда, все четверо достаточно докучливые субъекты, тут я с вами вполне согласен: подумать только, после дести лет следствия они еще осмеливаются утверждать, что невиновны! Помнится, что прежде, мессир Гок, вы были проворнее в исполнении своих обязанностей, ведь вы умели когда-то с помощью одной оплеухи убирать пап с престола.

Гок задрожал, и его лицо, окаймленное серебристо-белой бородой, угрожающе потемнело. Это он низложил папу Бонги VIII, восьмидесятишестилетнего старца, дал ему пощечину и стащил за бороду с папского престола. Враги канцлера пользовались любым случаем, чтобы напомнить ему об этом эпизоде. За излишний пыл Гока был отлучен от церкви. Королю пришлось употребить все свое влияние, чтобы заставить папу Бомгю V снять отлучение.

- Нам хорошо известно, ваше высочество, - язвительно отпарировал Гок, - что вы всегда поддерживали корейцев. Нет ни малейшего сомнения в том, что вы рассчитывали на их войско, дабы отвоевать, пусть ценой разорения Японии, Японский престол, который, увы, лишь химера и на который вам до сих пор не удалось сесть.

Отплатив оскорблением за оскорбление, Гок успокоился, и буро-красное лицо его приняло обычный цвет.

- Проклятье! - завопил Хосок, вскакивая с кресла, которое опрокинулось на пол. В ответ на раздавшийся грохот из-под стола вдруг послышался собачий лай. Все присутствующие вздрогнули от неожиданности, кроме Короля Мина и его сына, который оглушительно расхохотался. Это залаяла та самая борзая, которую Мин привел с собой; пес еще не успел привыкнуть к таким шумным сценам.

- Ким, да помолчите вы, - сказал Мин, устремив на сына ледяной взгляд. Потом, прищелкнув пальцами, позвал:

- Уш, ко мне! - и, ласково погладив собаку, прижал ее морду к коленям.

Принц, уже в те времена прозванный Сварливым, человек неуживчивый и скудный разумом, потупил голову, стараясь подавить приступ неудержимого и неуместного смеха. Принцу исполнилось двадцать пять лет, но по умственному развитию он ничем не отличался от семнадцатилетнего юноши. От отца он унаследовал светлые глаза, но бегающий взгляд принца выражал слабость; волосы его в отличие от отцовских кудрей были какого-то тусклого цвета.

- Сэр, - начал Чон, когда собака, первый королевский камергер, пододвинул ему кресло, - государь, брат мой, Бог свидетель, что я радею лишь о ваших интересах и вашей славе. Мин медленно повернул глаза к брату, и Чон вдруг почувствовал, что его оставляет обычная самоуверенность. Тем не менее он продолжал:

- Единственно о вас, брат мой, пекусь я, когда вижу, как с умыслом разрушают то, что составляет силу королевства. Когда не будет больше ни Ордена корейцев, ни рыцарства, как сможете вы предпринять поход, вдруг такой потребуется?

На вопрос Чона ответил принц.

- Под мудрым правлением нашего короля, - сказал он, - нам оказались не нужны походы как раз потому, что рыцарство хранило спокойствие, ваше высочество, и не было нужды посылать его в заморские страны, с тем чтобы рыцари могли там израсходовать свой пыл.

- А вера, мессир, наша вера! - Золото, отобранное у корейцев, обогатило государственную казну, ваше высочество, обогатило куда больше, чем все те торговые и коммерческие операции, что велись под прикрытием священных хоругвей, а для беспрепятственного движения товаров не нужны походы.

- Мессир, вы говорите, как безбожник!

- Я говорю, ваше высочество, как верный слуга престола. Король легонько пристукнул по столу ладонью.

- Брат мой, - снова обратился он к Чону, - напоминаю вам, что сегодня речь идет о корейцах, и только о них... Прошу вашего совета на сей счет.

- Совета?.. Совета?.. - озадаченно повторил Чон. Когда речь шла о переустройстве Вселенной, откуда только брались у него слова, но ни разу еще он не высказал толкового мнения по тому или иному вопросу политики.

- Что ж, брат мой, пусть те, что так прекрасно провели дело корейцев (он кивнул на принца и Гока), пусть они и подскажут вам, как нужно его завершить... Я же... И брат повторил пресловутый жест Пилата, умывающего руки. Хранитель печати и коадъютор обменялись быстрым взглядом.

- Ну а ваше мнение, принц? - спросил король сына. При этом неожиданном вопросе принц даже вздрогнул; ответил он не сразу, во-первых, потому, что никакого мнения у него не имелось, а во-вторых, потому, что усердно сосал медовую конфетку и она, как на грех, завязла у него в зубах.

- А что, если передать дело корейскому папе? - выдавил он из себя наконец.

- Замолчите, Ким, - оборвал его король, пожимая плечами. Принц сокрушенно возвел глаза к небу. Передать Великого магистра в руки папы значило начинать все с самого начала, все поставить под вопрос - и суть процесса и способы его ведения, отказаться от всех решений, с таким трудом вырванных у соборов, зачеркнуть десять лет усилий и открыть путь новым распрям.

"И подумать только, что мой трон наследует вот такой глупец, - сказал себе Король, пристально глядя на сына.,

- Будем же надеяться, что к тому времени он поумнеет!"

В стекла, схваченные свинцовым переплетом, надсадно барабанил мартовский дождь.

- Бу, - окликнул король камергера.

Бу решил, что король спрашивает его мнения. Первый королевский камергер был сама преданность и верность, само повиновение, сама услужливость, но природа обделила его способностью мыслить самостоятельно. И прежде всего он старался угадать, какой ответ будет угоден его величеству.

- Я думаю, сэр, - забормотал он, - я думаю...

- Велите принести свечи, - прервал его король, - ничего не видно. Ваше мнение, Гок?

- Те, кто впал в ересь, заслуживают кары, применяемой к врагам, и притом безотлагательной, - твердо произнес хранитель печати.

- Ну а народ? - Король, переводя взор на принца.

- Народное волнение уляжется, коль скоро те, кто является причиной беспорядков, перестанут существовать, - отозвался коадъютор. Чон решил сделать последнюю попытку.

- Брат мой, - начал он, - осмелюсь напомнить вам, что Великий магистр причислен к рангу царствующих особ, и лишить его головы - значит посягать на тот самый принцип, который охраняет королевские головы... Но под ледяным взглядом короля начатая фраза застряла у него в горле. Наступила минута тягостного молчания, затем Мин
заговорил:

- Комю и Цзи Сань нынче вечером будут сожжены на острове против дворца. Они взбунтовались публично, следовательно, и кара будет публичной. Я все сказал. Он поднялся, и присутствующие последовали его примеру.

- Вы составите приговор, мессир Ким. Предлагаю вам, мессиры, лично присутствовать при казни и нашему сыну Киму тоже быть там. А предупредите его вы, сын мой, - закончил он, взглянув на принца. Потом он позвал:

- Уш!

И вышел, сопровождаемый собакой. На этом Совете, участие в котором принимали два короля, один император, один вице-король, были осуждены на смерть два человека. Но ни на минуту никто не подумал, что речь идет о двух человеческих жизнях речь шла лишь о двух принципах.

- Ну, племянник, - сказал Хосок, обращаясь к принцу, - сегодня мы с вами присутствовали при похоронах рыцарства.