Пока правят Короли. (18+) [ЗАВЕРШЁН]

В камине на ложе из раскаленных углей пылала целая сосна. Сквозь зеленоватые стекла в свинцовых переплетах просачивался скупой мартовский свет. На высоком дубовом кресле, спинку которого украшали три резных цветка символ сеульского могущества, - сидела королева Лалиса, супруга Пак Чанёля ll.

Подперев подбородок ладонью, опустив ноги на пурпурную подушку, она рассеянно глядела в камин, не замечая веселой игры огня. Двадцатидвухлетняя королева славилась удивительной белизной и нежностью кожи; золотистые ее волосы были заплетены в две косы и уложены над висками наподобие ручек греческой амфоры. Придворная дама, привезенная из Китая, читала вслух королеве поэму:

- Не помяну любви добром, Я не нашел ее ни в ком, Мне некого воспеть стихом...

Певучий голос придворной дамы терялся под сводами залы, слишком просторной, чтобы женщина могла здесь чувствовать себя счастливой.

- В изгнанье удаляюсь я, Беда и горе ждут меня...

Королева, не знающая любви, вздохнула.

- Сколь прекрасны слова эти, - произнесла она, - можно подумать, что они писаны для меня. Увы! Прошли те времена, когда знатные сеньоры, вроде этого герцога, умели так же хорошо сражаться, как слагать стихи. Когда, вы сказали, он жил? Два века тому назад! А словно вчера только написано. И она вполголоса повторила:

- Не помяну любви добром, Я не нашел ее ни в ком...

Она задумалась.

- Прикажете продолжать, ваше величество? - осведомилась чтица, придерживая пальцем страницу с картинкой.

- Нет, милочка, не надо, - ответила королева. - Моя душа уже достаточно наплакалась сегодня... Она поднялась и совсем другим тоном произнесла:

- Мой кузен Чон Чонгук известил меня о своем прибытии. Позаботьтесь о том, чтобы, как только он приедет, его немедленно провели ко мне.

- Он едет из Китая? Как вы, должно быть, рады, ваше величество!

- Хотела бы радоваться, но только привезет ли он нам радостные вести?

Дверь распахнулась, и на пороге появилась вторая придворная дама тоже китайка, - она запыхалась и придерживала мешавшую бежать юбку кончиками пальцев.

- В девичестве Пак Джихё, она вышла замуж за сэра Кан Даниэля - Ваше величество, ваше величество! - закричала она.

- Он начал говорить.

- Неужели заговорил? - спросила королева. - И что же он сказал?

- Ударил по столу и сказал: "Хочу". Гордая улыбка осветила прекрасное лицо Лисы.

- Приведите его ко мне, - приказала она.

Служанка все так же поспешно выпорхнула из залы; вскоре она появилась в дверях, неся на руках пухлого, розового, толстенького младенца в возрасте пятнадцати месяцев, и поставила его у ног королевы. На нем было платьице гранатового цвета, все расшитое золотом, слишком тяжелое для такого малыша.

- Значит, мессир мой сын, вы сказали "хочу"? - произнесла Лиса, нагнувшись и потрепав мальчика по щечке.

- Я рада, что вы произнесли первым именно это слово: истинно королевская речь.

Ребенок улыбнулся матери и потерся головенкой о ее руку.

- А почему он так сказал? - спросила королева.

- Потому что я не дала ему кусочек пирога, который мы ели, - ответила служанка.

По лицу Лисы пробежала улыбка.

- Раз он начал говорить, - сказала она, - я требую, чтобы с ним не сюсюкали, не лопотали бессмысленно, как обычно с дитятей. Не так-то важно, чтобы он умел говорить "папа" и "мама". Я предпочитаю, чтобы он поскорее выучил слова "король" и "королева". В ее голосе звучала прирожденная спокойная властность.

- Вы сами знаете, милочка, - продолжала Лиса, - в силу каких причин я выбрала именно вас воспитательницей моего сына.

Вы внучатая племянница славного Пака, который совершал крестовые походы вместе с моим прадедом королем Сын Мином. Вы лучше прочих сможете внушить этому дитяти, что он принадлежит Корее столько же, сколько и другим странам.

Служанка склонилась в глубоком реверансе. В это мгновение первая придворная дама объявила о прибытии его светлости графа Чон Чонгука. Королева выпрямилась в кресле, скрестила на груди свои белоснежные руки, желая придать себе особо царственный вид, но даже эта поза идола не могла скрыть ее сияющей молодости. Паркетный пол залы затрясся, заходил под тяжестью двухсот шагающих фунтов. Вошедший имел шесть футов росту, ляжки у него были обхватом не меньше дубового ствола, руки - как палицы. На голенищах сапог красной японской кожи виднелась засохшая грязь; плащ, накинутый на плечи, был так широк, что мог бы вполне заменить одеяло. Даже с одним кинжалом у пояса он казался в полном воинском облачении. В его присутствии все и вся вокруг сразу становилось слабым, непрочным, хрупким. Подбородок у него был круглый, нос короткий, тяжелая челюсть, могучая грудная клетка. И воздуха ему требовалось больше, чем прочим людям. Этому гиганту шел двадцать шестой год, но его неестественная массивность прибавляла ему лет, так что на вид ему казалось все двадцать. Стащив перчатки, он подошел к королеве, с легкостью, неожиданной в таком колоссе, преклонил перед ней одно колено и тут же поднялся, не дожидаясь разрешения встать.

- Ну как, мессир мой кузен, - спросила Лиса, - благополучно ли вы совершили плавание?

- Отвратительно, мадам, чудовищно, - ответил Чон. - Буря поднялась такая, что я чуть было не отдал Богу душу вместе с потрохами. Я уж думал, что настал мой последний час, и решил исповедоваться перед Господом Богом в своих грехах. По счастью, их оказалось так много, что я не успел перебрать и половины, как показалась земля. Остальные я приберег для обратного пути. От громовых раскатов его смеха в окнах задрожали стекла.

- Да, черт возьми, - продолжал он, - видно, я создан для того, чтобы колесить по земле, а не для того, чтобы барахтаться в соленой водичке. И если бы не любовь к вам, кузина, если бы не необходимость сообщить вам важнейшие известия...

- Разрешите, кузен, я покончу раньше с моими делами, - прервала его Лиса. И, повернувшись к гостю, она кивнула на мальчика.

- Мой сын начал сегодня говорить. Потом обратилась к служанке:

- Мне угодно, чтобы он заучил имена своей родни и чтобы он как можно раньше узнал, что дед его, Мин Юнги, - король Кореи. Читайте ему с сегодняшнего дня вслух "Отче наш" и "Богородицу", а также молитву. Слова эти должны запасть ему в сердце раньше, чем он поймет их разумом.

Лиса была рада случаю показать родственнику, потомку одного из братьев Сын Мина, свои заботы о воспитании сына и направление этих забот.

- Какое прекрасное воспитание получит благодаря вам этот молодой человек! - воскликнул Чон.

- Учиться царствовать начинают с младенчества, - ответила королева.

Не подозревая, что эти слова относятся к нему, мальчуган с удовольствием заковылял по зале, озабоченно переступая ножками и спотыкаясь, как дети простых смертных.

- Трудно представить себе, что мы тоже когда-то были такими! заметил Чонгук.

- Особенно трудно представить это, глядя на вас, кузен, - подхватила с улыбкой королева.

На мгновение она задумалась, стараясь вообразить себе чувства той женщины, что выносила под сердцем эту человеческую глыбу, и свое собственное чувство к сыну, когда он станет взрослым мужчиной... Протянув ручонки, словно намереваясь схватить пламя своими крохотными пальчиками, мальчик направился к камину. Чон преградил ему путь, выставив вперед свой красный сапог. Ничуть не испугавшись, наследный принц обхватил эту ножищу ручонками, которые так и не сошлись вокруг нее, и уселся верхом на гигантскую ступню. Чон раза три-четыре подкинул его вверх. Наследный принц хохотал в восторге от этой забавы.

- Ах, мессир Юн, - сказал Чонгук, - осмелюсь ли я впоследствии, когда вы станете могущественным владыкой, напомнить вам, что некогда качал вас на своем сапоге?

- Как раз вы и сможете напомнить ему об этом, - ответила королева, если вы навсегда останетесь нашим искренним другом... А теперь покиньте нас, - обратилась она к окружающим. Обе японки вышли, уводя ребенка, которому суждено было в один прекрасный день стать королем Сеула Пак Юном I, если будет на то воля Провидения. Чон молча ждал, пока захлопнется дверь.

- Ну так вот, мадам,. - сказал он, - дабы увенчать то прекрасное воспитание, которое вы даете своему сыну, сообщите ему, пожалуйста, на будущем уроке, что Ким Дженни, будущая королева Кореи и тоже внучка Сын Мина, скоро будет известна в народе под кличкой Ким Распутница.

- В самом деле? - спросила Лиса. - Следовательно, наши подозрения оправдались?

- Да, кузина. И не только в отношении одной Ким. Но и в отношении двух других ваших невесток.

- Как? Джихё и Чао Ка?

- Насчет Чао бесспорно. А вот Джихё... Чон нерешительно повел своей огромной ручищей. - Просто она более ловка, чем те две, - добавил он, - но я имею все основания полагать, что и она тоже отпетая развратница. Он подошел ближе к трону, расставил для прочности ноги и бросил:

- Ваши три брата, мадам, рогаты - рогаты, как последние простаки! Королева поднялась. Ее бледные щеки окрасил румянец.

- Если то, что вы говорите, правда, я этого не потерплю, - произнесла она. - Не потерплю подобного позора, не потерплю, чтобы моя семья стала всеобщим посмешищем.

- Корейские бароны тоже не намерены этого терпеть, - ответил Чонгук.

- Есть у вас доказательства? Назовите имена! Чон с шумом выдохнул воздух.

- Когда вы прошлым летом вместе с вашим супругом посетили Сеул, чтобы участвовать в празднествах, во время которых я имел честь наравне с вашими братьями быть посвященным в рыцари - ибо вы знаете, что на бесплатные почести у нас не скупятся, - заметил он ядовито, - так вот, в то время я поделился с вами своими подозрениями, а вы сообщили мне о ваших. Вы приказали мне быть начеку и обо всем извещать вас. Я ваш союзник; первый ваш приказ я исполнил и явился сюда, дабы исполнить второй.

- Итак, что же вы узнали? - нетерпеливо спросила королева.

- Прежде всего то, что некие драгоценности исчезли из ларца вашей благородной, вашей добродетельной, вашей кроткой невестки Дженни. А когда женщина тайком сбывает свои драгоценности, ясно, что она желает одарить любовника или купить себе сообщников. Это бесспорная истина, не так ли?

- Но ведь она может сослаться на то, что жертвует свои бриллианты церкви.

- Ну, не всегда. А что, если брошь, например, была дана ломбардскому купцу в обмен на дамасский кинжал?

- А вы узнали, на чьем поясе висит этот кинжал?

- Увы, нет, - вздохнул брюнет. - Искал, но сбился со следа. Развратницы слишком ловки, как я уже имел честь вам докладывать. Ни один олень в моем лесу не мог бы лучше запутать следы и сбить с толку охотника, чем эти дамы.

Королева сделала разочарованную гримаску. Чон предупредил слова, готовые сорваться с ее губ, предостерегающе подняв руку.

- Подождите, подождите, - воскликнул он. - Это еще не все. Честная, чистая, целомудренная Дженни велела привести в порядок покои в старой Охотничьей башне, дабы, как она уверяет, творить там в одиночестве молитвы. Только почему-то молитвы творятся именно в те ночи, когда ваш брат Мин находится в отлучке. А свет горит там за полночь. Ваша невестка Чао Ка, а иногда и ваша невестка Джихё тоже приходят туда помолиться. Хитрые бабенки! Если вы, скажем, спросите одну из них о ее времяпрепровождении, она вам ответит: "Как? Вы меня подозреваете? Но ведь я была с кузиной!" Одна согрешившая женщина - это слабенький редут. Но три спевшиеся бесстыдницы это уже неприступная крепость. Только вот в чем дело: в те самые дни, когда Мин отсутствует, в те самые вечера, когда в окнах башни горит свет, в этих обычно пустынных местах, на берегу у подножия башни, начинается движение. Люди видели, что оттуда выходили мужчины отнюдь не в монашеском одеянии и не с пением псалмов на устах, ибо не в ту дверь они метят. Двор безмолвствует, но в народе пошли толки, ибо, пока хозяин еще молчит, слуга уже распускает язык. В пылу разговора Чон взволнованно размахивал руками, шагал по зале, под ногами его стонали доски, и полы плаща со свистом рассекали воздух. Одним из самых неопровержимых доказательств брюнет считал игру своих крепких мускулов. Он старался убедить противника не словами, а выставляя напоказ свою физическую мощь; словно смерч, налетал он на опешившего собеседника; а грубость речей, так хорошо вязавшаяся со всем его обликом, казалось, говорила о полном прямодушии. Однако тот, кто дал бы себе труд поближе приглядеться к Чонгуку, невольно усомнился бы: уж не комедия ли все это, не ловкость ли фокусника?

Ненависть, все замечающая, упорная ненависть горела в серых глазах гиганта; и молодая королева тоже только усилием воли сохраняла прежнее хладнокровие.

- Вы говорили об этом моему отцу? - спросила она.

- Дорогая моя кузина, вы же лучше меня знаете короля. Он так верит в женскую добродетель, что согласится меня выслушать не раньше, чем я покажу ему ваших невесток в объятиях любовников. А с тех пор, как моя тяжба проиграна, я не в особенной чести при дворе...

- Знаю, кузен, что с вами обошлись несправедливо, и, будь моя воля, причиненный вам ущерб был бы возмещен.

Чон бросился к королеве, схватил ее руку и прильнул к ней долгим благодарным поцелуем.

- Но как раз в связи с вашей тяжбой, - вполголоса спросила королева, - не станут ли говорить, что вы действуете из соображений мести? Гигант подскочил:

- Конечно, мадам, я действую из мести. Нет, действительно, этот великан Чон мог обезоружить любого! Хочешь заманить его в ловушку, поставить в тупик, а он вдруг распахивает перед вами, как окно, всю свою душу.

- У меня отняли мое наследственное графство Кимов, - закричал он, - и отпали его моей тетушке Рюджин, этой суке, прощелыге, чтоб она сдохла, чтоб ей проказа все лицо разъела, чтоб у нее все нутро сгнило! А чем она добилась успеха? Только хитростью, интригами, да еще тем, что сумела вовремя позолотить ручку советников вашего батюшки. Потому-то ей и удалось женить ваших братьев на двух своих распутных дочках и своей столь же распутной кузине. Увлекшись, он стал представлять королеве воображаемый диалог между своей теткой, графиней Дженни и Чоном, и королем Мин Юнги.

- "Дорогой мой сеньор, мой родич, мой кум, а что, если вы выдадите мою любимую крошку Джихё за вашего сына Сын Мина? Как, он не хочет? Считает, что она слишком худа?.. Ну что ж! Дайте ему в жены Дженни... Мину - Джихё, а вашему чудесному Чимину мою душечку Чао Ка. Как же мы будем радоваться их любви! И потом, если мне уступят Чоном, которым владел мой покойный брат, графство Кимово отойдет нашим птенчикам. Ах, мой племянник Чон? Да выкиньте наконец этому псу какую-нибудь кость! Пусть получает замок в графстве Лан, этой деревенщине за глаза хватит". И давай нашептывать разные подлости нашему Жаку, сулить золотые горы Дженни, и вот выдает замуж одну, выдает замуж вторую, выдает замуж третью. И когда дело сделано, наши крошки шлюхи начинают сговариваться, слать друг другу письма, добывать себе любовников и из сил выбиваться, лишь бы украсить рогами корону Кореи... Ах, будь поведение их, мадам, безупречным, я бы еще как-то сумел обуздать свою досаду. Но дочки графини Ким узнают, с кем имеют дело, не беспокойтесь, я вымещу на них все то зло, что причинила мне тетушка, тем паче что и ведут они себя недостойно и изрядно насолили мне. Лиса задумчиво внимала этой словесной буре. Чон приблизился к королеве и произнес вполголоса:

- Они вас ненавидят.

- Надо сказать, что и я со своей стороны с самого начала недолюбливала их без всякой на то причины, - ответила Лиса.

- Вы не любите их потому, что они лгуньи, потому, что думают только о наслаждениях и забывают о своем долге. Но они-то, они ненавидят вас потому, что завидуют вам.

- Однако ж судьба моя не слишком завидна, - вздохнула Лиса, - их положение кажется мне куда приятнее, чем мое.

- Вы королева, мадам, - королева по духу и по крови. Пусть ваши невестки носят корону, королевами они никогда не будут. Вот поэтому-то они относятся и будут относиться к вам столь враждебно. Лиса вскинула на кузена свои прекрасные голубые глаза, и Чонгук понял, что сумел коснуться чувствительной струнки. Отныне Лиса целиком была на его стороне.

- Известны вам имена.., ну.., тех людей, с которыми мои невестки... спросила она.

В отличие от своего родича Чонгука, Лиса не любила прибегать к сильным выражениям, и иные слова просто не шли с ее губ. - Не знаете? - допытывалась она. - Но без этого я не в состоянии что-либо предпринять. Узнайте, и клянусь вам, я немедленно под любым предлогом прибуду в Китай и положу конец всем этим безобразиям. Иначе как и чем я смогу помочь? Сообщили ли вы о ваших подозрениях моему дяде Хосоку? Королева снова говорила решительно, властно, твердо.

- Признаться, я воздержался от разговоров с его высочеством графом Чоном. Хотя он мой покровитель и лучший мой друг, но ведь он прямая противоположность вашему батюшке. Он разнесет повсюду то, что предпочтительно держать в тайне, он до срока спугнет дичь, и, когда распутницы попадутся в западню, они окажутся святее монашек...

- Что же в таком случае предлагаете вы?

- По-моему, надо избрать двойную тактику. Во-первых, приставить к мадам Дженни новую придворную даму, которая будет блюсти наши интересы и давать нам нужные сведения. Для этой роли рекомендую мадам Пак Розэ, она недавно овдовела, и ей охотно пойдут навстречу. Вот тут-то нам и может пригодиться ваш дядя Хосок. Напишите ему письмо, в котором вы выразите свое желание устроить судьбу несчастной вдовы. Его высочество граф Чон имеет огромное влияние на вашего брата Сын Мина, и может статься, что он, желая лишний раз показать свою власть, незамедлительно введет мадам Пак в Сеульский отель. Таким образом, в самом сердце крепости мы будем иметь своего лазутчика, а недаром у нас, людей военных, говорится: шпион в стенах крепости стоит целой армии у крепостных стен.

- Хорошо, я напишу письмо, и вы его отвезете, - сказала Лиса.

- Во-вторых, надо усыпить подозрения ваших невесток на ваш счет, а для этого следует приласкать их, ну скажем, отправить им какие-нибудь подарки подороже, - продолжал Чонгук. - Притом такие, что одинаково подходили бы и мужчинам и дамам; отправьте их тайком от всех, не предупреждая ни отца, ни братьев, под предлогом маленькой дружеской тайны. Дженни уже опустошила свой ларец ради прекрасного незнакомца; если удача нам улыбнется, мы наверняка обнаружим нашу драгоценность на вышеупомянутом кавалере - неужели Дженни не пожелает одарить его, тем более что происхождение подарка останется в тайне. Дадим же им великолепный повод совершить неосторожный поступок. С минуту королева сидела в раздумье, потом приблизилась к двери и хлопнула в ладоши. Вошла первая дама.

- Вот что, милочка, - обратилась к ней Лиса, - соблаговолите принести поскорее золотой кошель для милостыни, тот, что предлагал мне утром купец Ен.

Пока придворная дама ходила за кошелем, Чонгук, забыв на время свои заботы и козни, огляделся вокруг - стены высокой залы были покрыты фресками на библейские сюжеты, резной дубовый потолок имел форму шатра. Все было ново, грустно, от всего веяло холодом. Мебель прекрасной работы терялась в огромных покоях.

- Да, место не из веселых, - сказал он, окончив осмотр. - Больше похоже на собор, чем на дворец.

- Благодарение Богу, что не на тюрьму, - вполголоса ответила Лиса.

- Если бы вы знали, как временами я тоскую о Китае.

Чона поразили не так слова королевы, как тон, которым они были произнесены. Он вдруг понял, что существуют две Лисы: одна - молодая государыня, сознающая свое высокое положение и даже несколько нарочито подчеркивающая свое величие, а за этой маской - страдающая женщина.

Китайская дама принесла подбитый шелком кошель, сплетенный из золотых нитей; застежкой ему служили три драгоценных камня, каждый величиной с ноготь большого пальца.

- Чудесно! - воскликнул Чон. - Как раз то, что нам надо. Для дамского обихода, правда, чуточку громоздко, но зато кто из наших придворных щеголей не мечтает прицепить к поясу такой кошель, чтобы блеснуть в свете...

- Закажите два таких же кошеля купцу Ену, - приказала Лиса придворной даме, - и велите сделать их немедленно. Когда придворная дама вышла, Лиса обратилась к Чонгуку:

- Вы доставите их в Китай.

- Никто не узнает, что подарки привез я, - ответил Чон.

Снаружи раздались крики и смех. Чон подошел к окну. Во дворе артель каменщиков поднимала вверх, к своду строящегося здания, каменную плиту, украшенную рельефным изображением корейских львов. Половина рабочих тянула веревки на блоках, остальные, взобравшись на леса, готовились принять плиту. Дело шло споро и весело.

- Как видно, король Чанёль по-прежнему любит каменно-строительные работы. Среди рабочих он узнал короля Чанёля II, супруга Лисы, красивого широкоплечего и широкобедрого мужчину лет тридцати, с волнистыми густыми волосами. Его бархатный камзол был забрызган известью. - Вот уже пятнадцать лет, как начали перестраивать Вестминстер! гневно воскликнула Лиса (слово "Вестминстер" она произносила на французский манер: "Вестмостье"). - Шесть лет прошло со дня моей свадьбы, и все шесть лет я живу среди лопат и корыт с известью. Построят одно, а через месяц уже ломают. И не воображайте, что король любит каменные работы - он любит каменщиков! Вы думаете, они говорят ему "сир"?

- Они зовут его просто Чанёль, шутят над ним, а он от всего этого в восторге. Да посмотрите сами! Чанёль II отдавал приказания, обнимая за шею молоденького рабочего. Во дворе царила какая-то двусмысленная фамильярность. Каменных корейских львов снова опустили на землю, очевидно не найдя для них подходящего места.

- Я думала, что хуже, чем при рыцаре Мине, уже быть не может. Этот наглый и хвастливый кореец так ловко управлял моим супругом, что, в сущности, управлял самим королевством. Чанёль подарил ему все мои драгоценности из свадебного ларца. Очевидно, в нашей семье уж так повелось, что драгоценности, принадлежащие женщинам, тем или иным способом перекочевывают к мужчинам! Наконец-то королева могла излить близкому человеку, родственнику, свою душу, поведать о своих горестях и унижениях. Нравы Чанёля II были известны во всей Европе.

- В прошлом году баронам и мне удалось свалить одного из лишних: ему отрубили голову, тело четвертовали и выставили напоказ в четырех главных городах королевства, - удовлетворенно улыбаясь, закончила королева. Выражение жестокости, омрачившее это прекрасное чело, отнюдь не смутило Чона. Надо сказать, что подобные явления были в те времена делом самым обычным. Нередко бразды правления вручались подростку, которого могущество власти увлекало, как занятная игра. Еще вчера он забавы ради отрывал крылышки у мух, а сегодня мог забавы ради отрубить голову у человека. Такой слишком юный властелин не боялся, да и просто не представлял себе смерти и поэтому не колеблясь сеял ее вокруг себя.

Лиса взошла на престол в шестнадцатилетнем возрасте; за шесть лет она весьма преуспела в ремесле государей.

- И представьте, кузен, - продолжала она, - я иногда даже с сожалением вспоминаю о рыцаре Мине. Ибо с тех пор Чанёль, желая мне отомстить, собирает во дворец все самое низкое, самое грязное, что только есть в стране. Он посещает китайские портовые притоны, бражничает с бродягами, бьется на кулачках с грузчиками, соперничает с конюхами в их искусстве. Нечего сказать, достойные короля турниры! А тем временем государством управляет первый встречный, лишь бы он умел развлечь Чанёля и сам принимал участие в его развлечениях. Сейчас эту роль играют бароны, отец ничуть не лучше сынка, который состоит при моем супруге в качестве наложницы. А мной Чанёль пренебрегает вовсе, если же нас сводит случай, меня охватывает такой стыд, что я вся леденею. Она потупила голову.

- Королева, если ее не любит муж, самая несчастная среди всех своих подданных. От нее требуют лишь одно - обеспечить продолжение царствующего дома, а до чувств ее никому нет дела. Да разве любая женщина, жена барона, горожанина, кореянка, наконец, разве согласились бы они терпеть такие мучения, какие терплю я.., лишь потому, что я королева? Да последняя китайская прачка имеет больше прав, чем я: она может прийти ко мне просить о заступничестве... Чон прекрасно знал - да и кто этого не знал! - что Лиса несчастна в браке, но до сих пор он не представлял себе ни всей глубины драмы, ни страданий молодой королевы.

- Кузина, моя прекрасная кузина, я буду вашим заступником! - пылко воскликнул он. Лиса печально пожала плечами, как бы говоря: "Чем же вы можете мне помочь!" Их лица почти соприкасались. Чонгук протянул руки, привлек ее к себе со всей нежностью, на какую только был способен, и прошептал:

- Лалиса... Положив руки на плечи гиганта, она ответила полушепотом:

- Чонгук...

Они не отрываясь смотрели друг другу в глаза, и обоих охватило неожиданное волнение. Чонгуку показалось, что в голосе Лисы прозвучал тайный зов. Он вдруг почувствовал какое-то странное смятение, его сковывала, смущала собственная сила, и он боялся наделать неловкостей. Вблизи голубые глаза Лисы под полукружием каштановых бровей казались еще прекраснее, еще бархатистей казалась кожа, еще соблазнительнее похожие на пушистый персик щеки. Меж ее полуоткрытых губ белели ослепительные зубы.

Внезапно Чонгука охватило желание посвятить свою жизнь, свои дни, свое тело и душу этим губам, этим глазам, этой хрупкой королеве, которая сейчас вдруг стала такой, какой была на самом деле, - юной девой; его влекло к ней, и он не умел выразить это страстное и неукротимое влечение. Знатные женщины были не в его вкусе, и не в его натуре было разыгрывать из себя галантного кавалера.

- Почему я так с вами разоткровенничалась? - сказала Лиса.
Они по-прежнему не отрываясь глядели друг другу в глаза.

- За то, чем пренебрегает король, не видя в том совершенства, другие бы мужчины денно и нощно благословляли небеса, - произнес Чон. - Как вам, в ваши годы, вам, красавице, блещущей свежестью, - вам лишиться естественных радостей? Неужели эти губы не узнают вкуса поцелуев? А эти руки.., это тело... О, найдите себе избранника, и пусть ваш выбор падет на меня.

Бесспорно, Чон слишком уж прямо шел к цели, да и речь его совсем не напоминала поэтические вздохи герцога. Но Лиса почти не слышала его слов. Чонгук подавлял ее, нависал над ней как глыба; от него пахло лесом, кожей, конским потом и чуть-чуть железом от долгого ношения доспехов; ни голосом, ни повадками он не напоминал завзятого покорителя женских сердец, и, однако, она была покорена. Перед ней был мужчина, настоящий мужчина, грубый и необузданный, с трудом переводивший дыхание. Воля покинула Лису, и ей хотелось только одного: припасть головой к этой груди, широкой, как у буйвола, забыться, утолить мучительную жажду... Она затрепетала. Потом вдруг выпрямилась.

- Нет, Чон, не надо! - воскликнула она. - Я не сделаю того, в чем первая упрекаю своих невесток. Я не могу, не должна. Но когда я подумаю о своей участи, о том, чего я лишена, тогда как им посчастливилось иметь любящих мужей... О нет! Их должно покарать, и покарать сурово! При мысли, что ей самой заказан грех, Лиса втройне возненавидела своих грешных невесток. Она отошла и села на высокое дубовое кресло. Чон последовал за ней.

- Нет, нет, Чон, - повторила она, предостерегающе подняв руку. - Не пользуйтесь моей минутной слабостью, я вам этого никогда не прощу.

Совершенная красота внушает такое же уважение, как и величие. Гигант молча отступил. Но тому, что произошло, - этим минутам не суждено никогда изгладиться из их памяти. На какое-то мгновение между ними перестали существовать всякие преграды. Они с трудом отвели друг от друга глаза.

"Значит, и я могу быть любима", - подумала Лиса, и в душе она почувствовала признательность к человеку, давшему ей эту блаженную уверенность.

- Итак, кузен, это все, что вы мне хотели сообщить, или у вас есть еще новости? - спросила она, с усилием овладевая собой.

Чонгук, который в свою очередь размышлял о том, правильно ли он сделал, отступив так быстро, ответил не сразу. Он шумно перевел дыхание и произнес таким голосом, словно очнулся от долгого сна:

- Да, мадам, у меня есть к вам поручение от вашего дяди Хосока. Какие-то новые таинственные узы связали их отныне, и каждое произнесенное слово приобретало теперь иное значение. - Вскоре будет суд над старейшинами тамплиеров, - продолжал Чон, и есть все основания опасаться, что ваш восприемник от купели Великий магистр Ордена Ким Комю будет предан смерти. Ваш дядя Хосок просит вас написать королю и молить о помиловании.
Королевв ничего не ответила. Она уселась, как и прежде, подперев ладошкой подбородок.

- Как вы на него похожи! - воскликнул Чон.

- На кого похожа? - На короля Мина, вашего батюшку.

- То, что решил король, мой отец, то решено окончательно, - медленно произнесла Лиса. - Я могу вмешиваться в дела, затрагивающие честь нашей семьи, но я не намерена вмешиваться в государственные дела Кореи.

- Ким Комю - глубокий старец. Он был благороден, был велик. Ежели он совершал ошибки, он уже искупил их сторицей. Вспомните, что он ваш крестный отец. Поверьте мне, готовится большое злодеяние, и снова его затевают Жак и Ким! Нанося удар по тамплиерам, хотят нанести в их лице удар по всему рыцарству, по всему высокому сословию. И кто же? Безродные, ничтожные люди.

Лиса молчала в нерешительности, дело было слишком важное, дабы она осмелилась вмешаться в него.

- Я не могу судить о таких вещах, - сказала она, - нет, не могу судить.

- Вы знаете, что я в долгу перед вашим дядей Чоном, и он будет мне крайне признателен, если я получу от вас письмо. К тому же сострадание к лицу королеве; жалость - прирожденная добродетель женщины, и добродетель, достойная всяческих похвал. Кое-кто упрекает вас в жестокосердии вступившись за безвинных, вы дадите клеветникам блистательный отпор. Сделайте это ради себя, Лиса, а также и ради меня. Имя ее, Лалиса, он произнес тем же тоном, каким произнес его, когда они стояли у окна. Королева улыбнулась.

- Вы, Чонгук, искусный дипломат. Кто бы мог подумать, ведь с виду вы настоящий дикарь. Хорошо, я напишу письмо, которое вам так хочется получить, и вы сможете доставить его вместе со всем прочим. Я даже попытаюсь добиться письма от китайского короля к королю японскому. Когда вы уезжаете?

- Когда прикажете, кузина. - Думаю, кошели будут готовы завтра: значит, скоро. В голосе королевы прозвучало огорчение. Чон взглянул ей в глаза, и она снова смутилась.

- Я буду ждать от вас гонца, который сообщит, следует ли мне отправляться в Китай.

- Прощайте, мессир. Увидимся за ужином.

Чон вышел, и зала вдруг показалась королеве удивительно тихой, как долина после промчавшегося над ней урагана. Лиса прикрыла глаза и с минуту сидела не шевелясь.

"Этого человека, - думала она, - озлобили вечные несправедливости. Но на любовь он способен ответить любовью".

Люди, призванные сыграть важную роль в истории народов, по большей части не знают, каких событий станут они орудием. И эти двое, беседовавшие на закате майского дня 1440 года в Сеульском дворце, не могли себе даже представить, что в силу стечения обстоятельств, в силу собственных действий они дадут толчок войне между королевствами Китая и Кореи, - войне, которая будет длиться более ста лет.