Расскажу тебе секрет...

Меньше тысячи километров от Санкт-Петербурга до Калининграда, всего несколько часов самолетом, а кажется, целая вселенная. Огромная пропасть между разными жизнями... Никогда больше не преодолимая, это становится яснее с каждым днем. Туда не вернуться. Да и кто там ждет? Разве что бабушка, которая помогает, как может, всему верит и искренне гордится... Пускай она никогда не узнает правду, пускай думает, все именно так, как выглядит в их переписке. Зачем ей знать о проблемах, которые она точно не сможет решить?

Еще месяц назад казалось, все получается, не зря были пройдено столько этапов конкурсов, творческих заданий и всевозможных курсов, чтобы сюда попасть без «блатов» и родственных связей в высоких кругах! Еще и такое своевременное предложение о работе, внезапно поступившее от едва ли не самой известной из частных мастерских Питера. Расположенной, словно по заказу, на Васильевском острове, как и сама академия. Плевать, что на другом его конце, можно на метро подъехать, а потом пройти до мастерской пешком! Бывает, это даже быстрее, чем на такси, о котором нужно теперь забыть. Надолго. И все чаще кажется, что навсегда. Из этой ямы не вылезти, хоть все свои работы продай, они стоят копейки по сравнению с чертовой картиной, стоимость которой в жизни не покрыть!

Повезло, конечно, найти в сети постоянного покупателя: есть хоть чем за еду и общагу платить. Бабушка постоянно интересуется, не лучше ли снять квартиру возле академии, чем добираться каждый день от Парка Победы на метро. Лучше, конечно, чем ночевать в комнатке на четверых, пропахшей грязными вещами и ужасной едой, которую соседи по комнате себе там готовят! Участвовать в общих ужинах даже в голову никогда не приходило, тем более, когда заканчивается работа в мастерской, все давно уже спят. Как хорошо было бы иметь свою собственную ванную, а не общую душевую в конце коридора с мерзкой слизью на плитке, в которую все время падает полотенце. И чтоб можно было в горячей воде посидеть... Хоть несколько минут! Отмываясь и отогреваясь после целого дня в холодных помещениях и на сырых осенних улицах.

Он совсем чужой — этот город мечты. Огромный и равнодушный. Хотя летом все виделось, конечно, по-другому. Тогда не навалилось столько проблем, и можно было, не спеша двигаясь по тротуарам среди величественных исторических зданий, иногда поднимать глаза и чувствовать, что, вероятно, это еще не конец... И страшная черная пустота внутри, возникшая на месте так и не сбывшейся мечты, вовсе не смертельна. Есть много прекрасного на свете, и можно свою жизнь снова наполнить. Есть живопись и академия. И, возможно, все-таки повезло оказаться здесь и полностью посвятить себя делу...

Не повезло. Это была иллюзия. Осенью Петербург стал настоящим: жестоким, холодным и надменным. С огромной разницей между сверкающими витринами бутиков, показательной роскошью, пафосом знаменитых улиц и борьбой за выживание для тех, кто копошится в самом низу и никогда, никогда не поднимется хотя бы до уровня собственной ванной... Эта разница совсем не ощущалась в Калининграде, потому что там был дом. Не нужно было думать о том, где взять еду и как постирать свой самый теплый свитер, который после общаговской прачечной стал совсем маленьким, с рукавами чуть ли не до локтя! Уж лучше пусть бы испачканным краской оставался! Как можно здесь выжить? И откуда была уверенность, что оказаться в Питере одному не придется?..

Все правильно, так и должно было случиться, какой смысл себя обманывать? Зачем вообще жить тому, кто уже умер. Целых два раза в течение пяти минут! Сначала от чудом выхваченного счастья, а потом от шока перед включившимся экраном компьютера... В той чужой квартире вся жизнь, кажется, в несколько минут уложилась. Об этом нельзя вспоминать, иначе придется просто прекратить существование. В нем больше нет никакого смысла! А в чем он, собственно, мог бы оставаться? В рабстве, конца которому не видно?

Зачем только нужна была эта работа... Поучиться у настоящих мастеров, соприкоснуться с реальными, известными полотнами? То, что никто к ним не допустит, стало ясно довольно быстро: в мастерскую нужен был в первую очередь уборщик, а не художник. Да и какой художник?.. Студент-первокурсник с зарплатой размером с обычную стипендию.

И ведь в начале сентября решено было уйти из мастерской, серьезно занявшись учебой, времени на все перестало хватать. Найти наконец квартиру, ведь тогда неожиданно начали продаваться собственные работы. Но по дурацкой случайности, стоило сообщить о своем скором уходе, появился срочный заказ на реставрацию натюрморта Ведерникова из какой-то частной коллекции. Механическая вмятина на холсте, образовавшаяся при перевозке, и поврежденный подрамник — обычное дело. Имя автора, современного авангардиста, мало о чем говорило, однако картина вернулась с аукциона, где ее стартовая цена составляла едва ли не пятьдесят тысяч долларов! Никого уже не было на работе, и внезапное предложение владельца мастерской подготовить акриловое полотно к реставрации показалось необыкновенной удачей.

Сколько мысленно ни возвращайся в тот вечер, сколько ни перебирай в голове мелочи — не могло такого случиться! Невозможно было оставить незакрытый растворитель возле снятой с подрамника, уложенной живописью вниз картиной. Как вообще мог попасть на полотно растворитель, хотя... полностью восстановить в памяти детали того вечера, проведенного в мастерской, все равно не удастся. Это был один из вечеров, когда, отпуская нервы и мысли, просто отдаешься во власть воспоминаний и прошлых надежд... И родное лицо опять перед глазами, стоит лишь взять один из подаренных итальянских мастихинов, изящные деревянные ручки которых кажутся всегда теплыми, как его руки. И вспоминается последний день рождения... Тот самый день!

«Взрослому художнику — взрослый инструмент!» — сказал он тогда, улыбаясь одними ласковыми карими глазами. Он не мог не понимать, не мог не чувствовать! Мог... Оказалось, мог. Сколько раз он прямо говорил об этом! Не надо было ничего усложнять, выискивая ответные чувства в любимых глазах, не надо было придумывать объяснений! Он просто не для тебя... И никогда не увидит в тебе никого, кроме младшего брата.

Конечно, он многого не знал. И даже не хотел услышать! О том, что ты готов был спалить целый дом, лишь бы сделать, как он говорит. Что ты не прочь оказаться у директора школы в кабинете, в детской комнате милиции, да хоть в тюрьме из-за тех свежих булочек, которые он так любил. А когда он слетел с дерева и несколько мгновений не шевелился, показалось, мир перестал существовать, и это до сих пор твой самый страшный кошмар... Его большие, стоптанные внутрь кроссовки всегда сухие и теплые, и каждый раз, тайком засовывая в них замерзшие ноги и отогреваясь, будто бы его частью становишься. И ничего нет на свете уютнее, чем его домашняя спортивная куртка, а его подушка пахнет так же остро и терпко, как непослушные волосы...

Как же глупо было, осознав наконец, что именно с тобой творится, списывать его равнодушие на нежелание признать взаимные чувства! На страх оказаться в презираемом всеми меньшинстве и отказ посмотреть по-другому на кем-то придуманные правила. Не нужны были ему детские объяснения, старший брат и сам все прекрасно понимал! И планами своими дурацкими, столь тщательно составленными, можно было его не смешить. А то, что показалось взаимностью в момент безумного счастья — нормальная реакция его привыкшего к подобным отношениям организма, просто обычный рефлекс...

Вспыхнувшая на мониторе картинка так и осталась перед глазами. Как жирная точка в придуманной истории, которую нужно забыть. Хотя бы для того, чтобы жить дальше. Зачем только... Учитывая, что ты не просто наивный кретин, а полная бездарность и неудачник, в самом начале карьеры умудрившийся залить растворителем чужую картину, которая стоит больше, чем ты сможешь за всю жизнь своими художествами заработать!

— Владелец полотна требует компенсации в размере полной его стоимости, — ледяным тоном сообщил хозяин мастерской, распорядившись срочно прибыть на работу вместо утренних занятий в академии. — Я надеюсь, у вас, молодой человек, найдется лишних полсотни тысяч долларов? О наших репутационных потерях я даже говорить сейчас не хочу!

Это казалось кошмарным сном. Никто и слушать не хотел оправданий, и разбираться ни в чем не желал. Заносчивые мастера лишь косились презрительно, как делали это всегда, не желая близко подпускать неопытного провинциала к своему элитному кругу. Смешно было искать в них поддержки! Однажды уже пришло в голову обратиться к одному из них с предложением поучаствовать в очистке старого полотна. «Уверен, вам это не пригодится», — последовал снисходительный ответ, и с тех пор общаться с великими «профессионалами» пропало всякое желание.

Предложение начальника тогда показалось единственно приемлемым: он сам внесет за картину деньги и будет высчитывать из зарплаты до тех пор, пока стоимость полотна не погасится. А что еще можно было сделать? Почку продать? Прыгнуть с Боровского моста? Или с Дворцового — выбор здесь богатый! Впрочем, похоже, к этому все идет... Сколько лет нужно отдирать от лака столы и кисти в ненавистной мастерской, мыть полы и вдыхать химикаты? Всю жизнь, что ли, учитывая, что в месяц списывается не больше двухсот баксов! И это если работать с утра до вечера, наплевав на учебу в «художке», где уже куча прогулов после первого же месяца!

Из академии, конечно, со временем вытурят. Выселят из общаги, и что дальше? Даже если в Калининград вернуться, долг никуда не денется! За собой его притащить? Можно только представить, что мать по этому поводу скажет... Да и зачем это представлять, варианта возвращения все равно не существует! А чем принять от Марата помощь... Так с Боровского моста гораздо проще! Ни на что другое сил, похоже, не осталось...

Хорошо, что можно закрыть дверь в свою подсобку и хоть какое-то время никого не слышать и не видеть. Снять снова промокшую в лужах обувь и просто посидеть с ногами в кресле, грея руки о горячую чашку, уже привычно чувствуя себя грязной бездомной собакой, тайком заскочившей в теплый подъезд. А может, пускай это будет в последний раз? Решить все сегодня, и незачем продлевать свое бессмысленное барахтанье на обочине протекающей рядом жизни. Просто уйти сейчас потихоньку через заднюю дверь... Тем более в мастерской, похоже, сейчас не до уборщика. Все сидят по своим углам, а хозяин принимает у себя какого-то высокого гостя. Не иначе, очередного коллекционера с потускневшим шедевром. Можно ли было представить, что, прожив всего нескольких месяцев в мировой столице искусств, ты любые шедевры возненавидишь, как и этот город вместе со всеми коллекционерами...

***

— ... Марат! Ты слушаешь меня, Марат? Ты где опять, чем ты, на фиг, там занимаешься?! — голос потерявшего терпение Артема заставил оторваться от экрана лэптопа, чтобы в очередной раз продемонстрировать внимание. Арт что-то говорил перед этим?.. Скорее всего, сообщал о результатах нового тестирования их программы. Судя по выражению лица, неудачного. — У меня такое впечатление, что мне одному это нужно!

Правильное впечатление. И, похоже, наступает момент, чтобы честно в этом признаться. Нет больше никакого желания изображать интерес, это не временно, Марат не привыкнет. И чем дальше — тем хуже. Хуже, чем можно было представить себе в тот момент, когда сознательно лишил себя всякой возможности быть рядом. Хотя бы на расстоянии, но знать, что именно происходит в самой важной для тебя жизни...

А то, что нечто странное происходит, сомнений не вызывает! На уровне интуиции, на уровне подсознания, но сегодня уже не справиться с предчувствием катастрофы. Там что-то случилось! Или должно случиться... Рыжий кот Байтик тоже это чувствует. Он не отходит ни на секунду, норовя расположиться на клавиатуре, и будто бы пытается показать бесполезность выискивания информации в сети. Там нечего искать, брат в интернет больше не заходит. К Илье нужно ехать! Плевать, как он это воспримет, Марату просто нужно убедиться, что все действительно в порядке, как считает бабушка, и что нежелание Илюши описывать подробности — лишь занятость учебой и воплощением творческих идей.

Но ведь вопросов гораздо больше, чем внятных ответов. То, что, уехав из дома, помощь от Марата Илья не примет, было ясно сразу. Но попытаться-то нужно было. Первый же перевод на его карту вернулся в полном объеме без всяких комментариев — ничего удивительного. Все сообщения без реакции и блокировка контактов — тоже вполне предсказуемо. Что еще оставалось? Создать фейковое имя, новый аккаунт и войти в число подписчиков в соцсети. Да только Илья не ведет блогов! И все его новости — со времени учебы в Калининградском колледже.

Могло ли это остановить? Или, может быть, после той вечеринки в его день рождения верилось в возможность перестать о нем думать? Непрерывно, до безумного бреда и судорог в ногах, которых много лет уже не случалось... Хорошо, что на эти приступы можно списать свою бессонницу и нервные срывы. Артем знает, что нужно делать, и всегда очень терпеливо пытается успокоить, растягивая непроизвольно сокращенные мышцы. Не рассказывать же ему, что наиболее эффективно удается расслабиться, оставшись одному и зарывшись лицом в так и не постиранную белую рубашку, небрежно выброшенную братом в мусорную корзину. Все, что из материального от того вечера осталось...

А еще нежный трепет его тела, сохранившийся на ладонях, вкус торопливых поцелуев, потом сомкнувшиеся вокруг шеи руки и звук родного голоса, умоляющего подождать... Ничего не ощущалось в том шоковом состоянии, однако накрыло сразу после возвращения в квартиру, стоило лишь взглянуть на смятую постель, хранившую их тайну. Это уже не пройдет, и обманывать себя сексом с Артемом больше не получается. Если раньше можно было хотя бы теоретически рассказывать себе о неоднозначности чувств к родному брату и списывать свои порочные желания на повышенную возбудимость, теперь никакие теории не работают. Нельзя было его от себя отпускать. И даже если сейчас уже ничего не вернуть, нужно к нему отправляться. Хотя бы для того, чтобы действительно не сойти здесь с ума от предположений...

Да и что можно предполагать, лишь кое-как наладив контакт от имени ценителя, случайно увидевшего в сети фотографии картин, в существование которого наивный Илюша сразу поверил? Пришлось сочинить откровенную нелепость о налоговом контроле, чтобы убедить его продавать картины через специальный сайт, а не напрямую, получая деньги сразу на банковскую карту. Увидев реальное имя «покупателя», он бы и эту помощь не принял! Продав первые работы, Илья спрашивал, на какой адрес отправить приобретенные Маратом полотна. Легковерный ребенок понятия не имел, что все они и так находятся по нужному адресу. В их общей Калининградской квартире. Пришлось написать, чтобы оставил пока у себя, до приезда за ними самого покупателя, который ждет его новых работ. Да только они почему-то не появляются! Ни броских, красочных абстракций, ни подражания пейзажам любимого Моне, ни одного спонтанного скетча — ничего. Может, он просто их не показывает...

Тех сумм, которые Марат ему уже отправил, включая переводы от имени бабушки, вполне хватило бы на съемную квартиру в районе академии художеств, Марат прекрасно знает цены! Он едва ли не каждый день просит ее с Ильей связаться и понять не может, почему тот до сих пор болтается в студенческом городке на Новоизмайловской. Какие условия там для студентов — тоже не секрет, отзывы в свободном доступе!

Младший братишка никогда не оставался без семьи, как может он к самостоятельной жизни сразу приспособиться, это же не Ярик, годами катавшийся по сборам и соревнованиям. Илюша даже не знает, как газовой плитой пользоваться, дома-то электрическая... А еще его работа в мастерской, зачем она сейчас? Илья уже собирался уволиться, но, судя по всему, до сих пор батрачит там за копейки. Это бабушке его зарплата кажется достойной... Ну конечно, почти с ее пенсию! С мамой тоже Илья не желает общаться, у них давно какое-то странное противостояние. Как же это некстати, ко всем их проблемам! Она ведь тоже наверняка за него переживает и точно могла бы помочь, а не успокаивать себя дедушкиными воспоминаниями о том, как раньше ребята, едва окончив школу, отправлялись в «большую жизнь», и ничего, закалившись в испытаниях, только крепче становились! Крепче... От этого слова сразу вспоминается узкая хрупкая ладонь, которую и стиснуть-то страшно...

— Тебе не кажется, что нам пора поговорить? — смотрел прямо в глаза Артем, явно настроившись на выяснение отношений. — Почему у меня чувство, что я со стеной общаюсь? Мне угадывать? Ладно... Скажи, это что-то личное? Что-то из прошлого, я прав?

— Не прав, — уверенно ответил Марат, чувствуя решимость от бессмысленных отношений освободиться. — Скорее из будущего. Мне нужно срочно...

... «Уехать в Питер», — планировалось закончить фразу, но вдруг зазвонил телефон, высветив контакт Ярика, и почему-то сразу возникло ощущение, что именно этот звонок сообщит о том, что сбылись самые плохие предчувствия...

***

— Можно? — бесцеремонно распахнулась дверь в подсобку. Зачем только спрашивать!

Илья едва не уронил чашку, чудом успев поставить ее на край захламленного стола, испуганно вскакивая на ноги. Сам хозяин изволил пожаловать!

— Вот, собственно, наш герой, — издевательски представил он Илью входящему в услужливо распахнутую дверь мужчине. — Химических дел мастер. Познакомьтесь, молодой человек: это владелец полотна Ведерникова, которое вы изволили испортить. Станислав Петрович Винц, если вам о чем-то говорит это имя.

— Здравствуйте... — тихо произнес Илья, ошеломленно глядя в красивое, холеное лицо со стильной седой небритостью. Оно еще год назад запомнилось, когда этот знаменитый меценат приезжал на юбилей их Калининградского колледжа и заходил в студию живописи, интересуясь этюдами студентов. И точно выделил Илью, даже имя тогда спросил и работу попросил для конкурса... Он к тому же какой-то депутат, кажется, и владелец благотворительного фонда, и еще много чего говорили о нем учителя, для которых его приезд был явно величайшим событием.

Как же невыносимо стоять сейчас перед этим солидным человеком, который, войдя в тесную подсобку, кажется, всю ее собой занял, и не только из-за атлетичных габаритов. Просто заполнил убогую комнатку невероятным запахом незнакомого парфюма и ясно ощущаемой энергетикой, от него исходящей.

Опустив глаза и сгорая от стыда за свою потасканную толстовку и грязные джинсы, Илья посмотрел на собственные босые ноги, чувствуя, что посетитель тоже на них смотрит, насмешливо изучая стоящего перед ним жалкого оборванца.

Невольно поджав пальцы, словно мог их спрятать, Илья усилием воли заставил себя снова поднять голову и встретился с неожиданно открытым, вопросительным взглядом темно-карих проницательных глаз.

— Оставьте нас, — все так же в упор глядя на Илью, небрежно бросил Винц в сторону хозяина мастерской, и тот мгновенно исчез, аккуратно закрыв за собой дверь. — Мне кажется, мы знакомы?

— Я учился в Калининграде...

— Да-да, я знаю.

Снова повисла пауза, и неизвестно было, чего меценат ждет, оборвав разговор и пристально глядя в лицо. Вероятно, извинений?

— Я не знаю, как такое могло случиться, — посмотрев в сторону, неуверенно начал Илья. — И я не знаю, как смогу отработать. Могу только попросить прощения...

— За что?! — вдруг снова перебил его Винц. — За ту акриловую мазню? Так я дарю ее тебе. А насчет отработать... Не думай об этом, — стал вкрадчивым его низкий, отлично поставленный голос. — Денег от продажи последней картины Ильи Маркелова хватит, чтобы оплатить любые издержки.

— Какой картины?..

— Ну, выбери уж какую-нибудь, — вдруг улыбнулся Станислав Петрович. — Лично для меня. У тебя же есть работы?

— Нет. Они уже проданы.

— Вот как? — изобразил Винц удивление, артистично поднимая брови. — Так напиши новую, в чем вопрос? Разве художник с таким именем может стоить дешево? Вспомнить Глазунова, Кабакова, да и самого Репина...

— Зачем вы смеетесь надо мной?! — истерично выпалил Илья, не в силах бороться с поступающим к горлу комком. — Убейте уже меня за эту гребаную картину, я все равно не смогу вам за нее заплатить! У меня ничего больше нет!..

Слезы хлынули из глаз, но Илья не успел закрыться, внезапно схваченный за затылок и прижатый к жесткому плечу.

— Мальчик мой бедный! — с чувством произнес Винц и, нежно проведя ладонью по волосам Ильи, по-хозяйски положил подбородок на русую макушку. — Не нужно, не нужно плакать! Все плохое закончилось, все уже позади, — обнимал он рыдающего Илью. — Какая страшная несправедливость... Ты создан совсем для другой жизни! Для искусства, для творчества. Тебе больше не нужно здесь работать, ты слышишь?

Илья слышал. Слышал и все понимал, чувствуя, как, обнимая, изучают его уверенные руки. Но слишком тепло, слишком хорошо было в этих сильных руках, которые, казалось, закрыли от уродливого мира, и совсем не хотелось из них выворачиваться. Наоборот... Спрятать лицо в пахнущей новой жизнью дорогой одежде и ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать и ничего не бояться...

— Я сделаю так, что тебе больше не захочется плакать, — словно отвечая на эти мысли, спокойно произнес Станислав Петрович. — С сегодняшнего дня твое «хочу» в этом городе станет законом. Ну что, мой юный король? — пытаясь Илью успокоить, сменил он интонацию на откровенно шутливую. — Карета ждет. Каким будет твой первый приказ?

Винц оторвал его от себя, достав платок, а Илья, глядя в красивое, доброе лицо с морщинками в уголках смеющихся глаз и ласковой улыбкой, опять не смог справиться с эмоциями и сквозь новый поток слез жалобно проскулил:

— Я есть хочу!..

***

— Что случилось? — встревоженно спросил Артем, глядя в побледневшее лицо Марата, как только тот закончил разговор с братом.

— Мама в больнице. Я поехал, — с силой оттолкнувшись руками от подлокотников, резко поднялся Марат с кресла. — И хотел спросить, Арт. Я могу забрать машину?

— Звучит, как раздел имущества, — без всякой улыбки сказал Артем. — Ты не планируешь возвращаться, я правильно понимаю?

— Не знаю. Давай не сейчас...

— Давай, — с грустью смотрел Артем вслед удаляющемуся в коридор партнеру. — Глупо просто, согласись. Сейчас, когда наш стартап практически готов.

— Да какой там наш, — обуваясь, отмахнулся Марат. — Он полностью твой, от начала до конца. Даже если все получится, ты же понимаешь, что я никуда не поеду. Теперь уже точно.